- "От сварщика-докера Климентия Думина. Начальнику цеха. Мне двадцать шесть лет. Из них восемь я работаю сварщиком. Как-то я подсчитал - и получилась такая картина: оказывается, я проработал на сварке почти двадцать тысяч часов! Категорически вам заявляю, что все двадцать тысяч часов работал с пользой для дела, последние же двадцать два часа, работая на ненужной барже, я фактически выкинул коту под хвост. Так я не согласен, потому что так мне не интересно жить. Прошу рассчитать меня по моему собственному желанию и убеждению. К сему - Климентий Думин". Да-а! - держа бумажку в руке, Борисов опустился на стул. - Вы знатный человек, Климентий Думин.
Никто не понял, иронически говорит Борисов или серьезно. На Думина он смотрел внимательно и, кажется, тепло.
- Правильно, товарищ начальник, - подтвердил Думин. - Каждый докер - человек знатный. И я в том числе.
Борисов несколько раз утвердительно качнул головой, видимо соглашаясь с Думиным. Потом взял еще одно заявление и так же вслух прочитал:
- "От К. Байкина. Прошу меня уволить в связи с переходом на другое предприятие. Мотивы: я не заводная игрушка, чтобы мной играться. К. Байкин".
Прочитав все заявления, Борисов надолго задумался. Сварщики стояли молча, выжидая. Наконец он сказал:
- И вы полагаете, что с вашим уходом доки перестанут существовать?
Ответил Марк:
- Нет, почему же? Остаются ведь Беседин и Харитон Езерский, наверно, к вам придут и другие Харитоны.
- Вы очень горячий, Талалин! - заметил Борисов. - И не думаете о последствиях того, что делаете…
- Не горячий он, а рисуется! - не выдержал Харитон. - Корчит из себя искателя правды. Вы знаете, от кого весь сыр-бор загорелся, Василий Ильич? От него! Если б не он…
- А почему вы не подали заявление вместе со всеми, Езерский? - неожиданно спросил Борисов.
- Я?.. - Езерский не сразу нашелся, что ответить. - Я?
- Да, вы.
- Я не дурак, Василий Ильич, - Харитон насмешливо посмотрел на Марка и повторил: - Я не дурак, чтобы лезть не в свое дело. Я знаю, чем это пахнет. Мне сказано: на баржу, в затон, я - айда на баржу. Скажут: сваривай ржавые гвозди - буду сваривать. А что? Деньги платят? Платят. В нашей стране за всякую работу платят… А что сваривать - начальству виднее. Правильно я говорю, Василий Ильич?
Борисов не ответил. Раскрыл папку, положил в нее все заявления и сказал:
- Завтра, товарищи, получите ответ. К восьми утра прошу всех зайти ко мне… Или нет, пусть зайдет один Талалин. Как организатор…
- Зря вы так о Талалине, - заметил Баклан. - Езерский плетет, а вы верите. Каждый отвечает за себя…
Борисов не стал спорить. Он только сказал:
- Слова "организатор" бояться нечего, товарищ Баклан. Это не такое уж плохое слово… Значит, до завтра.
Оставшись один, Борисов снова вытащил из папки заявления сварщиков и стал внимательно их перечитывать. Потом взял красный карандаш и жирно подчеркнул на заявлении Думина: "Категорически вам заявляю, что все двадцать тысяч часов работал с пользой для дела. Последние же двадцать два часа… я фактически выкинул коту под хвост. Так я не согласен, потому что так мне не интересно жить…"
- Черт подери! - сказал Борисов и засмеялся. Потом поднял трубку и набрал номер начальника порта.
…Смайдов узнал о случившемся от Баклана, которого встретил вечером на улице. Димка, ничего не утаивая, подробно рассказал ему о разговоре с Борисовым, о заявлениях и о том, что лично ему показался странным такой факт: когда они принесли заявления, Борисов не кричал на них, ничем не запугивал, а был даже вежлив и дружелюбен. Может быть, ему это просто показалось, но нет, такое впечатление создалось не только у него.
Смайдова, однако, слова Баклана не утешили. Идя утром в контору, он заметно нервничал. "Заварили кашу!" - все больше раздражался Петр Константинович.
- Разрешите? - спросил он, открывая дверь в кабинет начальника.
- Заходи, комиссар, заходи!
Борисов вышел ему навстречу и протянул руку. Голос его и какой-то взбудораженный вид еще больше встревожили Смайдова.
Садясь на место, Борисов спросил:
- Ты в курсе событий, Петр Константинович? Или до тебя еще ничего не дошло?
Смайдов тоже сел, мельком взглянул на разложенные на столе заявления.
- Кое-что дошло, - признался он. - Вчера встретился с Бакланом, получил "информацию". Ты, наверно, дополнишь?
- А что говорил Баклан?
- Сказал, что бригада не хочет работать в доках. Все, кроме Езерского.
- Правильно. Но… - Борисов помолчал, потом, глядя в лицо парторга, проговорил: - Чтобы все было ясно, Петр Константинович, я должен рассказать тебе о том, почему это произошло, и о том, что я сам узнал только вчера.
Смайдов удивленно посмотрел на Борисова:
- Понимаешь, оказывается, баржа в затоне действительно должна списываться. Я звонил начальнику порта, он это подтвердил. - Василий Ильич пристукнул ладонью по столу, выругался: - Черт знает, чем они там думают. Сами пишут письма, а потом… Но дело не в этом… У меня нет никакого сомнения, что Беседин знал об этой барже все. И провел меня, как мальчишку. Проходимец!
Петр Константинович встал.
- Ты не думай, - продолжал Борисов, - что я хочу свалить на Беседина. Я тут, конечно, дал маху. Но ты подумай, Петр Константинович, как это он подстроил?.. И видимо, не первый раз. Вот ловкач!
- Хорошо, что ты хоть сейчас это понял, - облегченно улыбнулся Смайдов. - Может быть, этот эпизод и нас кое-чему научит.
- Ты прав, Петр Константинович. И знаешь что? Прочитай-ка вот сии бумажки, - Борисов кивнул на заявления сварщиков. - Честно могу тебе сказать: на меня они подействовали, как свежий ветер. И я вот думаю: работаем мы рядом с людьми, вроде и стараемся узнать их поближе, но все как-то не так, как нужно… В душу, что ли, редко заглядываем человеку?..
- Редко заглядываем, Василий Ильич. Редко, - сказал Смайдов.
ГЛАВА XI
1
Беседин шел в доки с таким чувством, точно победителем возвращался с поля брани. Он ни на минуту не сомневался: в бригаде все перегрызлись, на Талалина, конечно, глядят волками и ждут бригадира, как бога. Знают, паршивцы: Илья Семеныч помчится к Борисову, и завтра же будет полный порядок! Надо вот только решить, как быть с Талалиным. Вышвырнуть его, чтобы не путался под ногами? Или сделать великодушный жест и сказать: "Жизнь, брат, суровая штуковина, к ней надо уметь приспосабливаться. Уметь так, как Беседин, ясно? Ты - отличный сварщик, и для дела будет полезно, если я оставлю тебя в бригаде… Но…"
Талалин не дурак, он сообразит, что кроется за этим "но…".
Беседин решил так: сейчас он зайдет к Борисову, обо всем договорится, а потом - в затон. Там, конечно, сделает вид, что страшно возмущен: "Как, опять тут без меня наломали дров? Вот типы, хоть не отлучайся! Ну, ничего, братва, через полчаса все уладится". Харитон наверняка завизжит от радости: "Ясно вам? Ясно, кто такой Илья Семеныч?!"
Илья, думая о своем, не сразу услышал, как его окликнули. А когда плотник Ганеев позвал снова, он только приостановился и сказал:
- Привет, дядя Иван. Как тут у вас?
- У нас-то порядок, - ответил Ганеев, - а вот у тебя как? Похвалиться нечем? Или все уладилось?
- Я только приехал, дядя Иван. - Беседину хотелось спросить Ганеева, о чем тот толкует, но он не стал этого делать. - Вот бегу к бригаде, беспокоюсь.
- Ты уже все знаешь? - Ганеев посмотрел на Илью не то с любопытством, не то как-то сожалеюще. - Знаешь, спрашиваю, что случилось?
- Догадываюсь.
Илья кивнул и заторопился дальше. Он почуял что-то недоброе в том, как Ганеев смотрел на него, но тревога не задержалась - он просто отмахнулся от нее.
Он проходил мимо третьего дока, где стоял сейнер. Тот самый, о котором тогда говорил Борисов. Ну, что ж, срочный ремонт - это хорошо! И Борисов может не сомневаться: через час-два Илья приведет сюда бригаду и…
Вдруг Илья увидел, как в трюме что-то вспыхнуло. Вспыхивать так может только дуга. Он остановился. Откуда на сейнере сварщики? Их там не должно быть, Беседин был твердо в этом уверен. Может быть, ему показалось?.. Какой там, к черту, показалось: дуги зажигаются одна за другой, словно в отсеках - целая бригада.
"Ясно! - Беседин даже улыбнулся и хлопнул ладонью о ладонь. - Люська Хрисанова закончила со шведом и перевела своих дамочек на сейнер. Заглянуть, что ли? Посмотреть, как у них идут дела?"
Он направился к сейнеру и, уже взбираясь по трапу, подумал: "Марина, конечно, тут".
- Илья Семеныч! - Харитон вылез из кормового отсека размяться и первым увидел Беседина. - Илья Семеныч, здравствуйте.
Илья оглянулся.
- Привет.
То недоброе предчувствие, которое он испытывал при разговоре с Ганеевым, снова вернулось, но теперь Илья уже не мог от него отмахнуться. Он быстро подошел к Езерскому, повторил:
- Привет, Харитон. - И сразу спросил: - Тут вся бригада?
- Вся, Илья Семеныч. Четвертый день вкалываем…
- А баржа?
- Баржа? - Харитон вскинул бегающие глазки, шмыгнул носом: - Вы разве о барже знали? Я думал…
- Рассказывай, что случилось. - Илья потянул Харитона подальше от люка, за кормовую надстройку. - Все рассказывай.
- Плохо получилось, Илья Семеныч, - сказал Харитон. - Шибко плохо, как говорят тундряки. Талалин, гад, взбаламутил всех, решили так: если Василий Ильич не переведет с затона - уходить. Один я не подал заявления. Я не дурак. Я все сразу понял. Думаю, поддержу Илью Семеныча, он мне спасибо скажет. Друзья мы ведь, думаю…
- Да не тяни ты, как гнус! - оборвал его Илья. - Главное давай.
- А я и даю главное, - обиделся Харитон. - Чего еще главней, когда Байкин во всеуслышание кричал: "Облизнется теперь Беседин! Пожелает - пускай сам в затон идет и латает там списанное корыто хоть до второго пришествия!" Это что - не главное? Выходит, что нет теперь бригадирского авторитета, так я понимаю?
- А Борисов? - Илья выхватил из кармана пачку папирос, закурил, жадно затягиваясь дымом. - Борисов что, я спрашиваю?
Харитон смотрел на Беседина со смешанным выражением сочувствия и злорадства. "Вон ведь как переживает, побледнел даже. Думает небось: "Не вышло помоему…" И не вышло! Он, значит, и вправду знал о барже, недаром Талалин говорил. Знал - и все-таки подсунул, гад, свинью".
Ты оглох, что ли?! - крикнул Беседин.
И тут он увидел Андреича и Думина, вылезающих из трюма. Думин наклонился над люком и легко извлек из трюма Костю Байкина. За Костей выскочил Марк Талалин.
Илья сделал шаг, другой к трапу, но потом решительно остановился, резко повернулся к бригаде. Сварщики стояли рядом (только Харитон, как-то блудливо переминаясь в сторонке с ноги на ногу, не знал, что с собой делать) и молча смотрели на него с нескрываемым любопытством. Защитные маски, сдвинутые на лоб, делали их похожими на рыцарей с поднятыми забралами. И лица у них были, как у воинов, только что закончивших трудный бой: усталые, словно прокопченные порохом…
Илья шагнул к сварщикам:
- Привет докерам!
Они продолжали молчать. И Илье пришлось перешагнуть через унижение, он потом и сам не мог объяснить, как это ему удалось. Может быть, только уверенность в том, что придет время, когда он с каждым из них рассчитается сполна, помогла ему.
- Ну чего насупились? - сказал он. - Или не рады встрече? А я за неделю соскучился по вас. Здорово, Костя! Здорово, Баклан! А ты, Андреич, все пылаешь? Горишь, как пожар? А ты, Клим, вроде как еще подрос. Куда тянешься?
Илья улыбался. А они - нет! И он чувствовал, что внутреннее напряжение, которое заставляло дрожать каждый его нерв, подходит к пределу…
Он мельком взглянул на Харитона: хотя бы этот кретин как-нибудь выручил! Или он тоже не прочь отколоться? Нет, кажется, он все такой же: на лету поймал взгляд, засеменил, лисья мордочка расплылась в улыбке.
- А меня вы не замечаете, Илья Семеныч? Здравствуйте! Как съездилось? Как там ваша мама?
- Спасибо, Харитон. Все в порядке. Испекла два пирога, говорит: "Вези своим друзьям". Даже пару бутылок смородиновой наливки дала. Выпёйте, мол, за мое здоровье. Так что сегодня вечером…
- Илья Семеныч, нам надо с тобой поговорить.
Это сказал Марк Талалин. Сказал, будто поставил точку.
- Поговорить?
2
Илья ногой перевернул какой-то ящик, опустился на него.
- Да, поговорить, - подтвердил Марк. - Начистоту. Как положено рабочим людям. Мы хотим задать тебе вопрос, на который ты должен ответить.
- А кто это "вы"? - спросил Беседин. - Марк Аврелий? Он, кажется, тоже говорил о себе во множественном числе?
- Марк правильно сказал: надо начистоту, - проговорил Думин. - И чтобы не юлить.
Беседин привстал с ящика, картинно поклонился:
- Граждане судьи, под присягой торжественно заявляю, что буду правдив перед вами и честен. Вы, гражданин главный судья, хотели задать какой-то вопрос?
Марк посмотрел на Костю, сказал:
- Пошли, Костя, работать. Разговора, я вижу, не получится.
Илья подбежал к люку и загородил Марку дорогу:
- Подожди! Подожди, говорю!
Марк спросил:
- Чего ты хочешь?
- Хочу спросить: кто ты такой? Кто ты такой, а? Кого ты из себя строишь? Тебя назначили бригадиром? Чего ты тут раскомандовался?
Марк спокойно ответил:
- Никто меня бригадиром не назначал. И никем я тут не командую. А насчет тебя решили так: или полностью ломай себя, или…
- Или?
Беседин стоял так близко, что Марк ощущал на своем лице его дыхание и в упор видел его бешеные глаза.
Талалин не сделал ни одного движения.
- Или? - переспросил Беседин. - Уходить из бригады? - Он резко обернулся, посмотрел на Думина. - Ты тоже так решил, Клим?
Думин ответил коротко, твердо:
- Да!
- А ты, Андреич?.. Ты, Баклан?.. Тоже?
- Зарвался ты, Илья, - сказал Димка Баклан. - Без тебя, пожалуй, будет лучше.
- Лучше, - подтвердил Андреич. - Это каждый скажет, Илья.
Харитон молчал. Беседин посмотрел на него, но спрашивать ни о чем не стал. Медленно вынул из кармана пачку "Северной Пальмиры", картинно прикурил от зажигалки и, густо дымя, с независимым видом пошел к трапу. У самого трапа остановился, с минуту постоял, чтото обдумывая, потом обернулся, посмотрел на сварщиков не то презрительно, не то насмешливо. Они по-прежнему молчали.
3
День тянулся нескончаемо долго.
Раньше Илье и в голову не приходила мысль, что человек может оказаться в таком положении, когда не будет знать, куда себя деть. Он бесцельно бродил по городу, зашел даже на дневной сеанс в кино, посидел там с полчаса и, так и не разобрав, о чем фильм, снова вышел на улицу.
Недалеко от рынка, проходя мимо забора, сваренного из железных прутьев, он неожиданно увидел во дворе вспышку дуги. Илья приостановился, заглянул сквозь прутья. Человек в вылинявшей солдатской гимнастерке, в защитных очках сидел на скамейке и прицеливался электродом в стык двух стальных полос. Рядом лежали костыль и палка.
Вспыхнула дуга, и Беседин опытным взглядом сразу определил: длинная, очень длинная! Однако инвалидсварщик этого не замечал. Отстранив держатель с электродом, он внимательно посмотрел на свариваемые полосы и снова зажег дугу, еще длиннее прежней. "Тоже мне, специалист!" - равнодушно подумал Беседин, отходя от забора. А когда поравнялся с воротами, увидел вывеску: "Артель инвалидов "Бытремонт"".
Вспомнил: два года назад к нему домой пришел председатель этой артели и стал упрашивать перейти к нему работать. "Обижен не будешь, Илья Семеныч! - убеждал он тогда. - Кроме основной ставки, премиальные, кроме премиальных, приработок. Закрою глаза, а ты шуруй. У тебя же золотые руки, Илья Семеныч, и голова не пробка, будет хорошо и тебе, и артели. По рукам, а?"
Илья ответил ему не сразу. Он понимал: заработать там действительно можно. Да и сам себе хозяин. Уж он-то сумеет сделать так, что за него будут держаться, как черт за грешную душу. Почет и уважение. По всему видно, что председатель не дурак. Будет ходить, задравши нос, и звонить на каждом углу: "В моей артели работает Илья Семенович Беседин! Мастер - люкс-класс! Как с планом?.. Беседин месячный план выдает за неделю!"
Все это соблазняло. Но… Как раз это "но" и решило два года назад вопрос не в пользу председателя артели "Бытремонт". Перед самым его приходом журналист областной газеты написал о Беседине блестящий очерк. Фотокорреспондент изобразил Илью на фоне полярного сияния. Мужественный и статный, он стоит между небом и землей и скромно улыбается.
Очерк читали докеры, моряки, рыбаки; газеты пошли в тундру к оленеводам; студентки технического вуза прислали в партком письмо, в котором писали:
"Передайте славному докеру Беседину наш дружеский привет. Мы гордимся тем, что наша советская молодежь стоит в первых рядах строителей коммунистического общества".
"Славному докеру Беседину!.. В первых рядах!.." Кто будет знать о сварщике артели "Бытремонт", если Илья уйдет из доков? Нет, слава - это тоже вещь, с ней нелегко расстаться!
И Беседин сказал тогда председателю: "Ничего не выйдет. Докер есть докер, он, как моряк: жить без кораблей не может".
Илья только на секунду задержался у вывески, зашагал дальше. Куда - он и сам не знал. Надо как-то убить время до вечера. А вечером… Он твердо решил увидеть Марину. И поговорить с ней. Если она не захочет его слушать, он заставит ее. Дверь - на ключ, и будь добра поговорить начистоту. Обо всем. О будущем. О том, как жить…
Она сказала:
- Ну что ж, заходи, коль пришел.
Взяла у него из рук кепку, повесила на крючок, попросила:
- Вытри, пожалуйста, ноги, только что пол вымыла.
Он в нерешительности остановился посреди комнаты, не зная, куда сесть, Марина сняла с дивана белую накидку, предложила:
- Садись вот здесь.
И сама села рядом.
Может быть, оттого, что Илья представлял себе эту встречу совсем другой, он на минуту растерялся. Он растерялся еще и потому, что перед ним была не та Марина, которую он знал. Ее точно подменили. В ней почти ничего не осталось от прежней резкой Марины, от тех неожиданных смен настроения, которые и удивляли его, и бесили, а порой вызывали смех. Она словно вдруг возмужала, если можно так сказать о Марине, чьей женственностью Илья всегда восхищался. Ее глаза были такими же живыми, может быть, немного грустными, но в них уже не прочитать ни приниженности, ни испуга. Марина смотрела на Илью спокойно, как человек, обретший наконец то, чего ему так долго не хватало: твердую почву, без которой все было зыбко и шатко…
Она и внешне изменилась. Похудела, подтянулась, стала еще стройнее и как бы крепче. Взглянув на ее руки, лежавшие на коленях, Илья заметил, что они утратили белизну, ту холеность, которой он часто любовался, но в них появилось что-то новое. Илья подумал, что они стали по-настоящему живыми. Живыми, как ее глаза. У него возникло желание взять ее руки и прижать ладони к своему лицу. Они, наверно, прохладные, эти ладони, а у него лицо горит, как в лихорадке…
- Что ж ты молчишь, Илья? - спросила Марина. - Может быть, скажешь, зачем пришел?
- А ты не догадываешься?
- Пожалуй, нет. Лучше будет, если ты скажешь прямо.