- Мне стыдно за всю эту комедию. Стыдно не перед тобой, а перед собой. Все-таки думала, что я сильнее… Ну, ладно. На досуге как-нибудь во всем этом разберусь… А сейчас… Сейчас я должна кое-что тебе сказать, Илья… Я говорила, что не хочу быть твоим врагом. У меня и вправду не было никакого желания враждовать с тобой. Хотелось, чтобы ты просто исчез из моей жизни - и все. Но вот сейчас… Если бы ты знал, как я сейчас тебя ненавижу! Ты даже не скотина, а настоящий гад. Такой же скользкий и мерзкий, как любая гадина. Были бы у меня силы - раздавила бы тебя…
Ее лицо было рядом с его лицом, Илья чувствовал горячее дыхание и ясно видел, с какой ненавистью она глядит на него. Когда минуту назад Марина хлестала его по щекам, он даже не защищался, посмеиваясь над ее вспышкой. Теперь же у него вдруг появился страх перед ее яростью…
Беседин отступил на полшага, а когда Марина снова приблизилась к нему, попятился еще дальше. И еле слышно проговорил:
- Не кричи. И не оскорбляй, если не хочешь получить в морду. Понятно?
Он думал, что его угроза отрезвит ее. Ничуть не бывало. Она подошла вплотную:
- В морду? - Марина криво усмехнулась. - В морду не так уж и больно. Этим меня не напугаешь… Эх ты, геро-ой!
Она взглянула на него с таким презрением, что его покоробило. И он, наверное, ударил бы ее, если бы в это время они не увидели двух людей, медленно приближавшихся. Вот один из них, сказав что-то своему спутнику, повернул влево. А второй размашистой твердой походкой направился к берегу, где стояли Илья и Марина.
Это был Марк - она не могла ошибиться. Только Марк мог ходить так, как шел этот человек. И только Марк мог так размахивать руками: одной широко, выбрасывая ее посолдатски, а другой совсем немного, будто она была у него больная…
Вначале Марина испугалась и подумала, что лучше всего ей незаметно уйти. Но Илья в это время громко сказал:
- Что, может, позовешь их на помощь?.. А мне плевать на всех. Если надо, придавлю и тех, и тебя заодно. Ясно?
Ей не надо было никого звать. Марк, еще издали услышав ее взволнованный голос, быстро подошел и сказал:
- Здравствуй, Марина. - Потом посмотрел на взъерошенкого и злого Беседина, встал между ним и Мариной. - Ты, Беседин? Не ожидал тебя здесь встретить.
Илья враждебно бросил:
- Не лучше ли будет, если ты потопаешь дальше? Разве не видишь, что ты тут лишний?
- А может быть, лишний ты? - усмехнулся Марк. - Я не вижу, чтобы тут кто-то был рад тебе…
- Я тоже не вижу, чтобы ты осчастливил кого-нибудь своим присутствием… Марина, скажи этому типу, пусть идет к своей некоронованной королеве. А то он и так иссох, тоскуя по ней.
- Не уходи, Марк, - тихо попросила Марина. - Я боюсь его…
- Вот как?!
Илья попытался оттолкнуть Марка и подойти к Марине, но Талалин даже не шевельнулся. Ему вдруг показалось, что когда-то, очень давно, все это уже было: было злое, ненавидящее лицо Беседина, было непреодолимое желание схватиться с ним один на один и драться до тех пор, пока тот не запросит пощады, была и Марина, такая же жалкая и растерянная, как сейчас. Но вспомнить, где и когда это было, Марк не мог.
Илья угрожающе сказал:
- Уйди. Мне надо с ней поговорить. Я хочу кое-что сказать этой… Уйди, говорю. Ты что, драться хочешь?
Драться? Нет, драться он не намерен. Стоит ли пачкать руки?
Марк повернулся к Беседину спиной, сказал Марине:
- Хочешь, я провожу тебя домой?
Она, кажется, совсем растерялась. Марк проводит ее? Домой? А если он захочет войти в ее комнату? И остаться с ней? У нее уже сейчас голова идет кругом только оттого, что он рядом, что она слышит его голос… Его голос… Беседин - это далеко, она, кажется, уже и забыла о нем…
- Спасибо, Марк, - сказала она. - Большое спасибо. Не оставляй меня с ним. Если тебе нетрудно, Марк…
- Идем.
Марк взял ее за руку, и они пошли. Беседин хотел было догнать их, но раздумал. Крикнул громко, во весь голос:
- Эй, Талалин, пошарь у себя в карманах - есть ли там что-нибудь? Без денег у тебя с ней ничего не получится - знаю по опыту…
Марк резко остановился, коротко сказал Марине:
- Подожди меня здесь.
Но она схватила его за руку.
- Не надо, Марк. Умоляю тебя, не надо.
- Хорошо. Пойдем, - согласился он. - Я поговорю с ним в другой раз…
5
Вот здесь им можно было бы уже расстаться: Беседина нет, отсюда Марина дойдет и сама, никто теперь ее не тронет… Они подумали об этом одновременно, но ни Марк, ни Марина даже не приостановились. "Еще один-два квартала, - решил Талалин. - Чтобы она ничего не боялась…" "Наверно, довольно, Марк? - Марина, кажется, ни о чем другом думать не могла. - Наверно, довольно?.. Или еще вон до того перекрестка… А потом уходи… Ты ведь не уйдешь, Марк?.."
Они шли молча. Понимали, конечно, что это страшно глупо - идти рядом и все время молчать, но и сказать, о чем каждый из них думал, они тоже не могли. Это было им не под силу. И они продолжали молчать. Каждый думал о своем.
"Если бы ты знал, как мне не хватает тебя! Ну скажи, что надо сделать, чтобы все вернулось? Хочешь, стану перед тобой на колени? Хочешь? На людях стану, не постыжусь… И буду кричать: "Останься! Не могу больше!""
"Думала ли ты когда-нибудь, сколько я выстрадал из-за тебя?.. Нет, ты мне не враг, но никогда, слышишь, никогда я ничего не забуду. Или тебе это безразлично?.."
Марк на секунду остановился, чтобы закурить. Остановилась и Марина.
- Спасибо тебе, Марк, - проговорила она. - Теперь я дойду сама. До свидания…
И не уходила. И боялась взглянуть на него, чтобы он ничего не увидел в ее глазах.
Он сказал:
- Рад, что смог оказать тебе эту услугу.
Голос Марка звучал спокойно. Совсем спокойно. "Да, в нем все перегорело: только с чужими говорят с таким равнодушием… Перегорело! И виновата в этом я сама".
- Как ты живешь, Марина? Совсем привыкла к Северу?
- Конечно. Уже столько лет… А ты?
- И я… Хотя часто тянет домой, на юг. Но…
У него потухла папироса, и он, закрывшись от ветра, стал прикуривать. А ей показалось, что эту паузу он сделал умышленно. Обдумывает, наверное, как бы деликатнее высказать все, что носит в себе… "Но… мне не хотелось бы возвращаться туда. Ты, конечно, знаешь почему… Там все будет напоминать о прошлом, а оно не такое уж веселое…" Да, вот так он сейчас и скажет. И ей нечего будет ответить.
Марина настороженно посмотрела на Марка и спросила:
- Но?..
А сама подумала: "Говори, не тяни. Или тебе это доставляет удовольствие?"
- Но я знаю, что никогда туда не вернусь, - сказал Марк и улыбнулся. - Север - как магнит: притянет - не оторвешься. Хорошо здесь. Ты согласна со мной?
Она облегченно вздохнула. И поторопилась согласиться.
- Да, здесь хорошо.
Потом они пошли дальше. Вот и ее дом. Вот и то место, где она когда-то стояла на холодном ветру и кричала в ночь: "Марк! Вернись, Марк!" Что было бы, если бы он тогда услышал ее голос?
Ей вдруг захотелось рассказать ему о той ночи. Рассказать, как она выбежала на улицу, и, не увидев его, начала громко звать. И потом долго не могла поверить, что он ушел совсем.
Но желание рассказать об этом исчезло так же быстро, как и появилось. Зачем? От этого ведь ничего не изменится…
Марк протянул руку:
- До свидания, Марина.
Она еще раз сказала:
- Спасибо тебе, Марк. Спасибо за все…
ГЛАВА V
1
Сухогрузный лайнер "Чапаев" стоял в стороне от пирсов, но не в доках, а у старого причала, пришвартованный к чугунным тумбам. Огромный красавец, только недавно спущенный со стапелей, он в первом же переходе потерпел аварию, и сейчас вдоль его бортов висели сооружения из досок, похожие на леса вокруг строящегося здания. Работающие на этих лесах люди казались маленькими, точно игрушечными фигурками, но когда то в одном, то в другом месте на мгновение вспыхивали дуги, фигурки эти или их тени вдруг увеличивались до фантастических размеров. Потом дуги гасли, глаза ничего не могли различить, а через мгновение игрушечные фигурки снова начинали копошиться, будто заведенные…
Лайнеру "Чапаев" не повезло. После того как вместе с тремя другими кораблями, построенными в ГДР, пройдя ходовые испытания, "Чапаев" направлялся к своим берегам, в узком проливе на него налетел шведский угольщик, внезапно потерявший управление. Капитану "Чапаева" удалось избежать лобового удара, но все же оба судна пострадали: помяли друг другу обшивку, покромсали фальшборты, погнули шлюпбалки.
Когда лайнеры прибыли в порт, стало известно, что их ожидает срочный груз дальнего следования. Докеры не знали, какой груз находится в огромных ящиках, обитых железными полосами, но догадаться, куда он направляется, было нетрудно: за начавшейся погрузкой наблюдали не только работники порта, но и люди, которых до сих пор в порту не видели.
Это были вьетнамцы.
Они никому не мешали, ни во что не вмешивались, однако их присутствие накладывало на все, что здесь делалось, отпечаток какого-то особого ритма, строгого и четкого, словно в эти дни вдруг повеяло тревожным прошлым, когда вот от этих причалов в море уходили боевые корабли с глядящими в небо жерлами пушек.
В первый же день, как только Марк привел свою бригаду на лайнер, его пригласили в кают-компанию. За маленьким низким столиком на таких же низких скамеечках сидели капитан и человек в полувоенном сером костюме, с длинным поперечным шрамом вдоль всего лба. Когда Марк вошел, капитан привстал и указал ему на человека со шрамом:
- Знакомьтесь. Товарищ Нгуан Ван Мин.
Нгуан Ван Мин протянул Марку руку, улыбнулся.
- Просто товарищ Нгуан. Так будет легче.
У него была открытая, хорошая улыбка, но Марк, глянув в глаза вьетнамца, увидел, как в них на какое-то неуловимое мгновение мелькнула боль. Мелькнула и сразу же исчезла. Марк не раз видел вот такие же неуловимые отблески не то душевной, не то физической боли в глазах тех, кто до сих пор нес в себе тяжкий груз воспоминаний войны. "Эти люди, наверное, ничего не могут забыть, - всегда думал Марк, - все пережитое ими - в них самих, как их кровь, как их мозг…"
- Садись, товарищ Талалин, - пригласил капитан. - Будем курить и решать дела. Вы, конечно, уже осмотрели повреждения?
- Да. Вместе с инженером и вашим помощником.
- Много работы? Сколько потребуется дней, чтобы… - капитан поглядел испытующе на Марка, - чтобы мы могли идти дальше?
Марк ответил:
- Семь-восемь дней. Такого же мнения и наш инженер.
Капитан стряхнул пепел с сигареты, задумчиво постучал мундштуком о стол. И сказал не то Марку, не то самому себе:
- Да-а. Такого же мнения и ваш инженер… Я знаю… А караван - последний в этом году караван из вашего порта - уходит через трое с половиной суток. И это крайний срок…
- Семь-восемь дней, - повторил Марк, - минимальное время.
Нгуан Ван Мин молчал. Он тоже курил и смотрел не на Марка, а на свою сигарету. Смотрел так сосредоточенно, словно в тоненькой струйке дыма, поднимающейся от сигареты кверху, видел что-то такое, чего не мог видеть Марк. Только когда капитан спросил: "Вы знаете, куда мы идем?", Нгуан Ван Мин коротко взглянул на Марка, но опять ничего не сказал.
Талалин кивнул:
- Знаем.
- И?..
- Мы сделаем все, что можем. И даже больше того, что можем. Мы все понимаем.
- Я хотел бы, чтобы вы поняли главное, - заметил капитан. - Если мы здесь застрянем на всю долгую зиму, это значит, что им, - он слегка повернул голову в сторону вьетнамца, - будет труднее. Конечно, "Чапаев" не один идет во Владивосток, кораблей много, но… "Чапаев" - это тоже тысячи тонн груза.
- Мы все понимаем, - снова повторил Марк. И добавил: - Мой отец погиб в сорок пятом. Уже в Берлине…
Это вырвалось у него совсем непроизвольно, он и сам не мог бы объяснить, зачем об этом сказал, но Нгуан Ван Мин положил руку на его плечо и улыбнулся все той же открытой, но не до конца понятной Марку улыбкой. И только теперь проговорил:
- Я верю вам. И вашим товарищам.
…Бригада с нетерпением ждала Марка. Сварщики, конечно, знали, что работать придется с таким напряжением, с каким они давно не работали, но все же им было интересно узнать, о чем говорили там, в кают-компании. Харитон Езерский без особой уверенности предположил:
- Капитан небось намекнул: "Ежели за недельку управитесь, - по сотне на рыло в качестве премии. С полной гарантией…"
Димка Баклан сплюнул.
- Заткнулся бы!
И в это время пришел Марк. Сел рядом с Костей Байкиным, снял кепку и долго мял ее в руках, ни на кого не глядя. Костя сказал:
- Не тяни. Кто там был, кроме капитана?
- Нгуан Ван Мин, - ответил Марк.
- Нгуан Ван Мин, - повторил Костя. - А конкретнее?
- Вьетнам, - сказал Марк. И бросил кепку к ногам. - Илья Беседин рассказывал мне такой эпизод. Как-то в порт пришел голландский танкер. Срочный ремонт. Капитан голландца говорит: "Надо сделать за неделю". А Беседин отвечает: "Сделаем за четыре дня". И вы сделали. Валились с ног, но работали. Думали о том, чтобы там, в Голландии, о вас сказали: "Вот это сварщики!" Короче говоря - престиж. И рабочая гордость. Было такое?
Ответил Езерский:
- Было такое. Чуть не позагинались тогда… Значит, опять престиж?
- Нет. Сейчас другое, - сказал Марк. - Сейчас…
Он хотел сказать: "Сейчас - солидарность… Интернациональный долг… Братство…" Но подумал: "Правильно, да слишком громко". И сказал другое:
- Все это надо понять сердцем. Вьетнам… Каждый день - кровь… Старики, дети, женщины… Все это надо понять сердцем, - повторил он и встал. - Начнем. Трое суток - предельный срок…
2
И вот - третьи сутки…
Все кажется нереальным. Где сон, где явь - ничего не поймешь. Глаза смотрят на мир, а видят хаос. Земля сорвалась со своей орбиты и мчится бог знает куда, дрожит, раскалывается на части. Или это ты сам мчишься бог знает куда и не земля, а голова твоя раскалывается на части, потому что вот уже скоро трое суток ты почти не смыкал глаз. Ноги словно чужие, в глазах круги, будто смотришь на воду, куда бросили камень… Все тело в ознобе… "Ч-черт, неужели я заболел? За последние сутки вот уже третий раз повторяется такая штука… Сколько же ты можешь еще продержаться? Час, минуту? Ни секунды! Уже все! Сейчас прижмусь к обшивке корабля, закрою глаза - и все кончится!"
- Костя!
Марк, расставив руки, пошел по настилу к Байкину.
- Костя, ты чего?
Байкин, ухватившись левой рукой за веревку, раскачивался взад-вперед, невидящими глазами глядя на приближающегося Марка. В правой руке он намертво зажал держатель с электродом, и Марку показалось, что он сейчас взмахнет этим держателем и ударит его по лицу. Но Костя, вдруг совсем по-детски шмыгнув носом, сказал:
- Затмение… Уже прошло. Посмотри на шов. Порядок? За Костю не беспокойся. Костя не подведет.
Он надвинул маску, нацелился электродом на шов и с каким-то яростным ожесточением, словно устыдясь своей минутной слабости, принялся за работу. Марк продолжал стоять, глядя на Костю. Дуги вспыхивали одна за другой, искры сыпались в иссиня-черную воду и гасли в ней, не оставляя следа. "Как бенгальские огни", - подумал Марк и облизал сухие губы.
Только мгновение назад он дрожал от холода, а вот уже по спине и груди поползли горячие струйки, на лбу выступила испарина. Костя менял электрод, а Марку казалось, что он до сих пор видит падающие в воду искры. Он даже зажмурил глаза, но бенгальские огни не исчезали.
Марк выругался:
- Ч-черт, не дотяну! Свалиться в такое время - надо же!
К нему подошел Андреич. У него были страшно воспаленные глаза. Всегда тщательно причесанная рыжая шевелюра сейчас напоминала грачиное гнездо после бури, на шее болтался грязный изорванный шарф, подпаленный с обоих концов, на лице - черные разводы и ссадина с запекшейся кровью. Не то боец, вышедший из жесто кого боя, не то пират, только что бравший корабль на абордаж.
В другое время Марк, взглянув на такого Андреича, расхохотался бы, но сейчас ему было не до смеха. Он видел: Андреич тоже больше не может. Андреич кончился. Скажи ему сейчас: "Андреич, если ты не продержишься еще три-четыре часа, ты погибнешь", - и Андреич наверняка ответит: "Ну и чихать! На том свете не хуже…"
- Покурим, Андреич? - спросил Марк.
Спросил таким тоном, будто не видел, что Андреич едва стоит на ногах, и будто не чувствовал, что сил у него осталось только на то, чтобы отстегнуть защитную маску и, швырнув ее в сторону, упасть рядом с ней и закрыть глаза. И тогда пускай этот лайнер горит, проваливается в тартарары - Андреичу на все наплевать!..
Андреич сказал:
- Мои жилы лопнули. Понял, Талалин? С меня хватит. Никто не имеет права…
Он поднял руку, чтобы расстегнуть ремешок защитной маски. На Марка он не смотрел - глаза его был уже закрыты. Неподалеку на талях спускали стальной лист обшивки, ветер бил его о борт лайнера. Думин и Димка Баклан, придерживая этот лист, хрипло кричали: "Легче майна! Еще легче! Теперь давай…", а Андреич, пошатываясь, стоял перед Марком и непослушными пальцами искал застежку ремешка. Он ничего не слышал и ничего не видел.
"У него и вправду лопнули жилы, - подумал Марк. - И у меня, наверное, лопнули. А у Кости - нет? А у Димки?.. Каждый держится только потому, что держатся все. Но стоит сдать одному - и тогда конец. И тогда караван уйдет без "Чапаева"…"
Маленький Костя Байкин незаметно подошел к Андреичу, головой боднул его в плечо. Андреич от неожиданности вздрогнул, удивленно уставился на Костю.
- Не узнаешь? - вымученно засмеялся Костя, - Константин Байкин. Сварщик. Теперь узнал?
- Изыди, сатана, - сказал Андреич. - Не до тебя.
Костя устало провел ладонью по глазам и вдруг спросил у Марка:
- Как зовут того товарища?
Марк сразу понял, о ком он спрашивает. И понял, зачем он об этом спрашивает.
- Нгуан Ван Мин, - ответил Марк.
- Нгуан Ван Мин… Не сразу запомнишь… Он молодой?
- Лет сорок, - сказал Марк. - И у него вот такой шрам, - Марк пальцем прочертил по лбу Андреича. - Длинный, через весь лоб.
- У них, наверное, у всех сейчас шрамы, - задумчиво проговорил Байкин. - Война…
- Да, - сказал Андреич, - им там достается.
- Я думаю, - сказал Марк, - что сейчас Вьетнам - это как когда-то Испания.
- Но пасаран? - спросил Андреич. И сам ответил: - Точно! Как когда-то Испания… Гренада. Гренада… Все черное накинулось на Вьетнам. Гады.
Ветер резко переменился, и хлынул косой дождь. Хлынул сразу ливнем, потоки воды, стекая с палубы лайнера, обрушивались на сварщиков, били сбоку, словно задавшись целью смести с шатающихся подмостков все живое, что там упорно зажигало в этом хаосе огненные дуги, не гаснущие вопреки всем законам природы. Потом по небу начали метаться молнии. Ветер стал порывистее и злее. Выл над вспенившейся рекой, над лайнером, в клочья рвал низкое небо.