6
Внимание Смайдова сразу же привлекла толпа людей, собравшаяся чуть поодаль от вместительного чума, над входом в который красовалась вывеска: "Крепкий горячий чай. Добро пожаловать!" Обойдя чум, Петр Константинович с трудом протиснулся поближе к веревочной загородке, где чувствовалось особое оживление. И не пожалел, что пришел именно сюда.
Метрах в пятнадцати от загородки слева и справа были сооружены маленькие снежные чумы, и между ними пушистые сугробики, кое-где обнаженные кустики ягеля и склонившиеся над ягелем игрушечные олени. В стороне, за снежным холмом, притаилась стая волков, у которых через равный промежуток времени вспыхивали злые, голодные глаза.
Кусочек тундры… Кусочек жизни… И если бы Петр Константинович увидел сейчас оленью уряжку, подъезжающую к одному из чумов, увидел бы ненца в кухлянке или женщину саами в расшитой малице, он, наверно, не удивился бы: так все было естественно, так все напоминало настоящую тундру.
Но он удивился, когда вдруг из левого чума выскочил песец и стремительно, взвихривая лапками снег, помчался через тундру. Прыгнул через один сугробик, через другой, кувыркнулся через голову, громко, по-заячьи, запищал…
Щелкнул выстрел. Пулька подняла в воздух снежный дымок, но песца уже не было. Так же стремительно, как выскочил из левого чума, он скрылся в правом.
- Яптунэ тоже тундру стрелил! - засмеялись вокруг.
- Яптунэ только оленя попадай. Олень куда как велик!
Смущенно улыбаясь, принимая как должное насмешки товарищей, ненец поставил ружье у столика работника этого интересного тира и скромно отошел в сторонку.
Кто-то сказал:
- Ойе! Тынры идет!
Смайдов оглянулся. К тиру шел маленький ненец в новых бакарях, в новой кухлянке с откинутым назад капюшоном, с длинной трубкой в зубах. Шел он хотя и быстро, но походка его не была особенно твердой. Его не качало, а как-то странно заносило в одну и ту же сторону, и казалось, что ненец идет по кругу. Видно, этот Тынры был любителем не только крепкого чая, но и чего-то еще покрепче.
Его пропустили к столику. Пропустили потому, что Тынры был знатным охотником, стены его чума сплошь были оклеены грамотами, он был обладателем семи самоваров, выданных ему в качестве поощрения, а однажды ему вручили (в торжественной, конечно, обстановке) пять узбекских тюбетеек (по одной на каждого члена семьи), которые всегда лежали на видном месте. Что делать с этими тюбетейками - никто в стойбище толком не знал, но все ими восхищались и гордились таким ценным подарком, будто получил его не Тынры, а все стойбище.
Подойдя к столику, ненец положил на него деньги, коротко сказал:
- Я! - постучал по своей груди и добавил: - Я, Тынры.
Ему выдали ружье и три пульки. Работник тира предупредил:
- Попадать надо только в голову. Понятно, Тынры?
Ненец вытащил изо рта трубку, не глядя передал ее соседу и сказал обиженно:
- А ты сам хвост стреляй?
Ненцы и саами засмеялись. Молодец Тынры, знает, как ответить. Куда как много о себе тирщик думает, будто Тынры не знает, как песца стрелять!
А Тынры сказал:
- Ты призу приготовь. Самовар, однако не годится, семь штук чуме стоит. Довольно, пожалуй, самоваров-то. Куда их!
- Приз за песца - вот!
Работник тира сдернул с какого-то длинного предмета накидку, и Тынры увидел великолепное ружье. Ружье с красивой насечкой, с отполированным ложем, новенькое, с еще не убранной смазкой.
- Три кольца! Но попадать в песца надо три раза подряд, - сказал работник тира.
Глаза Тынры загорелись. Три кольца! Заветная мечта каждого охотника! Хорошо, что Тынры пришел на праздник. Уй как хорошо! Не пришел бы - не взял бы ружье три кольца…
- Ну, давай, Тынры!
Ненец приготовился. Он был спокоен. Он был уверен в себе. Сколько песцов он сдал за свою жизнь? Гору! Одних ловил кулемками, других убивал! Тех, что убивал, было больше. Песец - хитрый зверек, умный. Но у Тынры острый глаз и твердая рука. Тынры - великий охотник тундры…
Песец выпрыгнул из чума, помчался по снегу. Вот он подскочил вверх, словно высматривая, нет ли опасности. Опасность была: за холмом притаились голодные волки. Надо уходить. И еще быстрее, оставляя за собой снежную дымку, песец понесся вперед…
Хлопок выстрела. Глухой, почти неслышный. Зверек еще раз подпрыгнул вверх, кувыркнулся и скрылся в противоположном чуме…
В первое мгновение никто не произнес ни слова. И никто не взглянул на Тынры: боялись обидеть великого охотника взглядом. А может, не поверили: как это так, чтобы Тынры промахнулся?
- Приготовься, Тынры! - снова сказал работник тира.
Теперь песец должен был проделать путь в обратном направлении. И проделал его без всяких помех - Тынры снова промахнулся. Он долго смотрел в то место, где пулька взбила бугорок снега, потом сказал:
- Давай другое ружье. Это неправильное.
Но или счастье изменило в этот день великому охотнику тундры, или зрение вдруг потеряло остроту - так или иначе, песец и в третий раз скрылся в чуме. И опять все долго молчали, пока старик ненец в потертой кухлянке и с такой же длинной, как у Тынры, трубкой во рту сказал:
- Куда как обманывает тирщик! Какой песец может так шибко бегать по тундре? Нету таких песцов!
И тогда вся толпа ненцев и саами стала выражать бурный протест. Кричали, наступая на работника тира:
- Твоя люди шибко плохой человек! Зачем машина так быстро зверя тянет?
- Песец не ходи так шибко! Песец - не пуля!
Только Тынры стоял молча, что-то обдумывая. Но вот он извлек из рукава кухлянки деньги, положил их на столик, сказал:
- Теперь пускай твоя люди сама убьет песца. Я плачу! Тынры платит. А твоя люди призу себе забирай.
Ну и молодец Тынры! Кто еще такое придумает? Никто такое не придумает! Тирщику теперь что делать? Стрелять? Однако если Тынры не убил песца, разве другой человек убьет? Хитрый тирщик дает неправильное ружье, машина тянет песца шибко скоро… Кругом обман…
И вдруг, как гром среди ясного неба, женский голос. Мягкий, чуть насмешливый:
- Великий охотник Тынры разучился стрелять? Или чаю выпил много?
Петр Константинович на миг оторопел. Полянка? Это ее голос, Смайдов не мог ошибиться. Где же она, почему он ее не видит?
Но через секунду-другую он ее уже увидел. Она стояла почти рядом с Тынры, в трех шагах от ненца. Улыбалась, глядя на охотника. Улыбалась добродушно-иронически, словно в одно и то же время хотела и не обидеть его, и немножко пристыдить. А Тынры - тот вообще, кажется, потерял дар речи. "Великий охотник Тынры разучился стрелять?" Ойе, какая вредная баба! Завтра ее слова облетят всю тундру, на Тынры будут показывать пальцами. На празднике его осрамила женщина. Женщина, которую в тундре знают и уважают. Когда два года назад от какогото мора начали дохнуть песцы, в тундру приезжали русские люди и бросали песцам корм, смешанный с серым порошком. И песцы перестали дохнуть. Все охотники тогда говорили большое спасибо этим русским людям. А среди них была и вот эта женщина. Полянкой ее зовут. Вот эта самая баба, что стоит рядом. Вот ведь какое дело. Пропадет теперь слава Тынры из-за вредной бабы. Худо, так худо!..
Наконец Тынры пришел в себя. Шагнул к Полянке и громко, чтобы все слышали, проговорил:
- Твоя люди кто есть? Докта-ар! Тынры - охотник. Твоя понимай порошок, моя - ружье. Тынры сказал: неправильное ружье. Твоя спорить будет! Тогда подходи тирщик, бери ружье, стрели. Тынры деньги давай тебе на пульки.
- У меня деньги есть, Тынры, - продолжая улыбаться, ответила Полянка. - Спасибо.
Она сняла рукавички, сунула их в карман меховой шубки и подошла к столу. Тынры стал рядом. Он был доволен: сейчас баба будет стрелять в небо, все смеяться будут, все скажут: "Лемминг песца учить надумал…" Засмеют бабу, забудут, какие она слова Тынры говорила… Ойе, как хорошо. Шибко хорошо!
Песец подпрыгнул, вытянул мордочку в сторону волчьей стаи и, казалось, на какое-то мгновение застыл в воздухе. Совсем неуловимое мгновение, но Полянке этого было достаточно. Еще в детстве она научилась стрелять в белок, когда те, распушив хвост, перелетали с дерева на дерево. Она и теперь не расставалась с ружьем, подаренным ей отцом в Сибири. Часто бывая в тундре, Полянка бродила вдали от стойбищ, и когда ей удавалось выследить песца, он уже не мог от нее уйти…
Зверек упал на снег, вытянув лапки. Пулька застала его как раз на половине пути от одного снежного чума к другому.
Тирщик напомнил:
- Попасть надо три раза подряд.
Он, кажется, был немного встревожен: что это еще за снайпер тут появился?
Тынры молчал. Все молчали! Все думали, что это простая случайность. И Смайдов, не решаясь подойти к Полянке, думал так же, как и остальные.
Второй раз Полянка выстрелила почти не целясь. Так по крайней мере казалось всем, кто, затаив дыхание, смотрел на нее и мчавшегося по снегу песца. Когда же зверек снова упал на спинку и вытянул лапы вверх, толпа ахнула от восхищения. И только один Тынры стоял хмурый, неподвижный, растерянный. И жалкий, Взглянув на него, Петр Константинович подумал, что ненец вот-вот заплачет от горя.
Тынры действительно не знал, что с собой делать. Проклятая баба! Чтоб ее волки загрызли! Теперь уж окончательно засмеют Тынры, хоть в тундре не показывайся. Разве Тынры охотник, скажут? Тынры только по оленям стрелять, как Яптунэ. Тынры, скажут, и ружья держать не умеет. Сто лет о позоре Тынры тундра гудеть будет. Внуки и правнуки смеяться над ним будут. Вот ведь что наделала проклятая баба-доктор, чтоб ей шаман печенку отбил!
Тирщик приготовился снова пускать песца. Полянка подняла ружье. Тынры закрыл глаза: он не хотел видеть, как этот чертов песец опять дрыгнет лапами. Он ничего не хотел видеть. Или это неправильно? Великий охотник тундры должен мужественно встретить свой конец - конец былой славы и былого величия. Великий охотник тундры должен быть справедливым и честным, честным и перед людьми, и перед самим собой. Коль нашелся человек с рукой тверже, чем его рука, и с глазами острее, чем его глаза, он, Тынры, должен пожать руку этому человеку, должен снять перед ним шапку. И Тынры это сделает. Ничего, что этот человек всего-навсего вредная баба. Шаман с ней…
Тынры открыл глаза и взглянул на Полянку. Взглянул в тот самый момент, когда песец подпрыгнул и повернул голову в сторону волков. Правильно держит ружье. Несдобровать тирщику - придется расстаться с призом. Вот!..
Тынры не поверил своим глазам. Не тому не поверил, что песец не упал, а скрылся в чуме: он и не должен был упасть. Потому что баба-доктор стреляла не в песца. Стреляла чуть выше - Тынры это подметил сразу. Он также подметил и то, что сделала она это нарочно - она не хотела попасть в песца. Зачем не хотела? Ружье три кольца немало стоит, любой охотник отдаст за него кучу денег. А слава на всю тундру? "Баба-доктор победила великого охотника Тынры!" Лемминги, поди, и те пищали бы об этом двести лет!..
Полянка, слегка погрустневшими глазами проводив зверька к чуму, с минуту постояла молча, потом вдруг обернулась к Тынры и сказала:
- Ты прав, Тынры. Тирщик дает не совсем правильное ружье. Из него нельзя попасть в песца, который летит, как птица. Если бы оно было правильное, я попала бы. И ты попал бы, Тынры, потому что нет в тундре другого такого охотника, как ты. Я знаю это. А из такого ружья кто ж попадет? Никто не попадет…
Тынры, пораженный, молчал. Он слышал, как смеются ненцы и саами. Над бабой смеются. Рад за него, за Тынры. Как им не радоваться, однако? Тынры - слава тундры, их слава. А больше они ничего не знают. Они не видели того, что видел он сам. Потому и смеются так весело. Им что? А ему, Тынры, надо думать… Или не надо? Все и так хорошо ясно…
Он взял Полянку за локоть, сказал:
- Твоя люди тоже хороший охотник. Шибко хороший! Твоя люди и моя люди самый хороший охотник. Так-то… Теперь айда мой чум чай сидеть. И ты, Яптунэ, айда, и ты, Тимофей, и ты, Геункеу… - Тынры отыскивал глазами своих друзей, указывал на них рукой и говорил: - Ты тоже айда, ты тоже…
Рядом с его сестрой, пожилой ненкой в малице, стоял человек в кожаном пальто. Начальник, наверное, подумал Тынры. Не худо бы, однако, и начальника пригласить в свой чум. Вдруг согласится? В прошлый праздник в чум Геункеу приходил какой-то начальник, шесть чашек чаю выпил, вот такой кусок оленины съел, два часа сидел. Геункеу до сих пор говорит: "Мой приятель - начальник…" А сам и не знает, как звать-то этого приятеля…
Тынры протиснулся к Смайдову, попросил:
- Ходи с нами чай сидеть, товарищ. Ходи, а?
Только теперь Полянка увидела Петра Константиновича. Не очень, кажется, удивилась, но обрадовалась. Подошла, подала руку.
- Здравствуйте! - И, подавшись к нему, заговорщически прошептала: - Не обижайте Тынры, пойдемте к нему чайку попьем.
7
Они сидели рядом на шкуре оленя: Петр Константинович - справа от Полянки, Тынры - слева. Из большого котла, в котором плавали жирные куски оленины, поднимался пар. В сторонке шумели три самовара, но чай еще не подавали.
- Чай потом, однако, - сказал Тынры. - Сперва совсем мало водки надо. Праздник…
Полянка не стала отказываться. Выпила маленькую чашечку водки, взяла с тарелки кусок оленины, ловко отсекла от него острым ножом жирную косточку, закусила. Потом снова отсекла еще одну косточку, передала Петру Константиновичу.
А Тынры в это время говорил, обращаясь к Полянке:
- Твоя люди шибко хороший человек. Тебе тундре жить надо. Песцов добывать. Не давно совсем тундру большой начальник приходил, так сказал: "Много песцов добывать - много золота брать у заграничной буржуи. Золото, сказал, шибко нам нужно". Ходи твоя люди тундру, а? Большой чум поставим, мужик тебе найдем, если твоя мужик нету. Твоя мужик есть?
Петр Константинович подумал, что Полянка сейчас рассердится на Тынры, но она не рассердилась. Ответила так, словно для нее это был очень важный разговор:
- Начальник правильно сказал, Тынры. Песцы - это золото. Валюта. Только в тундру мне нельзя. Отец у меня здесь живет. Старенький уже.
- А мужик, значит, твоя нету? - продолжал Тынры.
- Пока нету, - улыбнулась Полянка.
- Плохая картина, однако, - сказал Тынры. - Твоя люди уже не маленькая. Уже свой чум надо, свой мужик надо. Правильно я толмачу, начальник?
Тынры налил еще по одной чашечке водки и, не обращая внимания на то, что ни Полянка, ни Петр Константинович на этот раз пить не стали, выпил сам. Ему было хорошо сейчас, знатному охотнику тундры. Много гостей в его чуме, никаких тревог за свою славу, все идет так, как надо. Счастливый он человек, охотник Тынры! Ему хотелось, чтобы и все были такими же счастливыми, как он. Счастья ведь в жизни куда как много, на всех его хватит, однако. Зачем все одному? Одному много ли нужно?..
- А твоя люди баба есть? - вдруг спросил Тынры у Смайдова.
- Моя люди бабу еще не успел найти, - рассмеялся Петр Константинович. - Моя люди не может быть великим охотником. Какая женщина захочет жить со мной? - За шуткой Смайдов хотел скрыть неловкость, в которую и его, и Полянку поставил ненец. Чего это он к ним привязался? - Давай-ка выпьем, Тынры, да и другие пускай выпьют.
- Давай-ка выпьем, - с готовностью согласился Тынры. - И другие тоже выпьют… Твоя хочешь люби ее? - Тынры глазами указал на Полянку. - Ее люди мужик нету, твоя люди баба нету… Почему один чум двое не ходи? Шибко славно будет, двое-то.
- Шибко славно будет, - сказал Геункеу.
- Куда как славно будет! - подхватила сестра Тынры, сидевшая рядом со Смайдовым. - Оба красивые-то, однако. Уй как славно будет-то!
Петр Константинович украдкой взглянул ка Полянку. Чем-то она была похожа сейчас на ненцев. Может быть, такой же непосредственностью. Никакой рисовки. Другая девушка сделала бы вид, что сгорает со стыда, а она сидит и смеется. Молодец. Умница.
Полянка сказала:
- Спасибо тебе, Тынры. Всем спасибо. Мы как-то не думали об одном чуме. Теперь будем думать. Шибко много будем думать. Правда, ас Смайдов?
- Конечно!
Ему было чертовски весело. И хорошо. Ну и попали они в переплет. "Ох, этот Тынры… Хороший человек. И все они хорошие люди".
…Их отпустили часа через два, когда Тынры, разомлев от чая и водки, стал клевать носом. На прощание ненец сказал:
- Завтра ваши люди опять ходи мой чум чай сидеть. Ходи?
- Придем, Тынры, - пообещал Полянка. - Спасибо.
Когда они вышли из чума, Петр Константинович предложил:
- Я провожу вас, Полянка. Можно?
- Не можно, а нужно, - сказала она. - Да возьмите под руку… Меня немножко качает. Вот так. И не забывайте, ас Смайдов, что нам с вами надо шибко много думать, идти ли в один чум или нет.
- Будем думать, - ответил Петр Константинович. - По-моему, это было бы превосходно.
- Что превосходно? - спросила Полянка.
- Все. Можно ведь себе представить, как мы с вами подъезжаем на оленьей упряжке к новому чуму и, взявшись за руки, входим в него. У чума стоят Тынры, его сестра, Геункеу, стоит все стойбище Тынры, и каждый человек говорит: "Приехали они, однако. Уй как славно-то, что приехали!" А потом Тынры подойдет к одному из нас, ну, например, к вам, и спросит: "Твоя люди люби его?" И вам придется ответить…
- Почему он спросит об этом именно у меня? - засмеялась Полянка. - Я слышала, как Тынры спрашивал у аса Смайдова: "Твоя хочешь люби ее?" И ас Смайдов ничего ему не ответил.
Петр Константинович остановился, сказал:
- Полянка…
Она тоже остановилась. Сняла варежки, застегнула на его реглане верхнюю пуговицу. И посмотрела в его глаза:
- Что?
- Не называйте меня ас Смайдов. Можно ведь попроще?
- Можно. - Теперь она стала поправлять на его шее теплый шарф. - Можно и попроще. Да не крутите вы головой, я не собираюсь вас задушить.
Смайдов взял ее руку и, прижав к своей щеке, долго не произносил ни слова. Потом с нежностью, какой и не предполагал в себе, поцеловал ее ладонь.
Полянка сказала:
- Теперь пойдем?
Они долго бродили по заснеженным улицам и то молчали, то, перебивая друг друга, болтали о разных пустяках, не имеющих ничего общего с тем, что оба чувствовали. Дважды Полянка пыталась приблизиться к своему дому, но Петр Константинович незаметно, как ему казалось, увлекал ее в сторону. Он не хотел, чтобы она уходила. Боялся этого. Он готов был бродить с ней сколько угодно, лишь бы не остаться одному. И когда она в третий раз попыталась направиться к дому и Смайдов снова стал увлекать ее в сторону, Полянка сказала:
- Петр, вы мало думаете о своих ближних…
Он не сразу понял, о чем она говорит. Спросил:
- О каких ближних?
- Обо мне, например… Я замерзла…
Она замерзла. А на него словно повеяло теплом. "Вот ведь как бывает! - подумал он. - Совсем незначительные слова, а от них становится так хорошо, что лучше и не надо. "Вы не думаете о своих ближних…" О своих ближних… Если ты хочешь, я буду думать только о тебе. Как о самом близком существе на земле. Только не уходи сейчас. Не уходи, слышишь? Я ведь так долго ждал тебя, ждал еще в ту пору, когда совсем не знал, что ты есть…"
- Я не собираюсь уходить от вас, Петр, - сказала Полянка.