Льды уходят в океан - Лебеденко Петр Васильевич 40 стр.


3

Минут за десять - пятнадцать до окончания смены Марк собрал бригаду на палубе, сказал:

- Сейчас придут Борисов и Смайдов. Будем решать вопрос о Езерском. Может быть, пока поговорим об этом сами?

Андреич спросил:

- Ты думаешь, наше мнение что-нибудь значит?

- Если бы оно ничего не значило, - ответил Марк, - никто сюда не приходил бы. Написали бы приказ - и делу конец.

- Ишь, прыткий какой! - ухмыльнулся Езерский. - Тут тебе не капитализм. Это там чуть что - честного рабочего коленом под зад, и делу конец. Понял? А у нас имеется профессиональный союз. Спросят у вас со Смайдовым и Борисовым: "Езерский плохой сварщик? Езерский не выполняет план?" А потом есть еще народный суд. Понял? Товарищ прокурор спросит у товарища Езерского: "За что вас уволили?" Мы ответим: "Морда наша, хи-хи, кое-кому не нравится… Вот и решили расправиться. Как с лучшим докером Севера Ильей Семенычем Бесединым…" - "А почему же вы стали на путь прогулов, товарищ Езерский?" - спросит товарищ прокурор. А мы ему на стол бюллетеньчик. Заверенный печатью и подписью главного врача. Посмотрит прокурор на сей бюллетенчик и скажет Смайдову и Борисову: "Вы что же, уважаемые товарищи, советских законов не знаете? Ай-яй-яй, как это нехорошо!"

- Вот трепло! - засмеялся Андреич. - Ты, случайно, адвокатом стать не собираешься? У тебя это здорово получилось бы.

- А у меня, между прочим, и как у сварщика здорово получается, - зло ответил Езерский. - Не хуже, чем у некоторых других.

- Положеньице, - неопределенно заметил Баклан. - Козырей у Харитошки, выходит, немало.

- Дай боже каждому столько! - самодовольно сказал Езерский.

Марк, до сих пор молчавший, проговорил:

- Если никто не будет возражать, я как бригадир скажу Борисову и Смайдову: обсудив поведение Харитона Езерского, мы считаем, что никаких причин для его наказания нету. Потому что Езерский из месяца в месяц перевыполняет план, является квалифицированным сварщиком, а о прогуле не может быть и речи: у Езерского есть больничный листок, заверенный подписью врача и печатью… Никто не возражает, чтобы я высказал такое мнение бригады?

Харитон с нескрываемым удивлением посмотрел на Талалина. "Чего это он стал таким добреньким? Боится, что переметнусь к Беседину?"

Андреич сказал:

- Принято! Рабочий человек всегда должен стоять за рабочего человека. Солидарность. Правильно я говорю, Димка?

Баклан не ответил, сделав вид, что пропустил вопрос Андреича мимо ушей. Молчал и Думин. А Костя Байкин хитренько улыбался: давай, дескать, Марк, я понимаю, к чему ты клонишь…

И в это время на палубу поднялись Борисов и Смайдов. Костя Байкин притащил два ящика и предложил:

- Садитесь поближе. Мы тут ведем интересный разговор.

Марк спросил:

- Можно продолжать? - И, не дожидаясь ответа, сказал, обращаясь к Смайдову и Борисову: - Мы понимаем, что вопрос о Езерском будете решать вы, но нам хотелось бы высказать и свое мнение.

Харитон, вскочив с места, крикнул:

- Почему вопрос должны решать только начальники? У нас что, никакой демократии? А если вся бригада за меня? Правильно, я говорю, товарищи?

Байкин сказал:

- Очень правильно, Харитон. И зря ты боишься, что Петр Константинович и Василий Ильич не учтут нашего мнения. Продолжай, Марк.

- Хорошо. - Марк отбросил назад волосы, посмотрел на Смайдова. - Мы вот думаем, Петр Константинович, что руководство зря придирается к товарищу Езерскому. В то время как он варил кресты на кладбище, у него был бюллетень. Значит, он имел полное право не приходить в доки…

- Полное право, - подтвердил Харитон.

- И никто из нас не может предъявить ему каких-нибудь претензий за то, что он во время болезни помогал Беседину работать на кладбище.

- Какие ж тут могут быть претензии! - Харитон, так и не поняв иронии товарищей, возмущенно развел руками и с благодарностью посмотрел на Марка. - Товарищ Талалин сам рабочий человек, он все понимает.

- Не можем же мы обвинить товарища Езерского в том, - продолжал Марк, - что ему всегда было наплевать и на честь бригады, и на свою собственную честь? План-то он выполняет? Специалист он хороший? Конечно, в капиталистической стране ему давно дали бы пинка под зад, если бы он отколол такой номер. Там бы с ним долго не возились, тут Езерский прав. Но у нас же не капиталистическая страна! Мы ведь сами хозяева и доков, и вот этого сейнера, и той земли, по которой ходим. Хозяева, понимаете, товарищи? Все это принадлежит и мне, и Андреичу, и Косте, и Харитону. Значит, Харитон имеет полное право делать все, что захочет. Так, Костя?

- Еще бы! - подтвердил Байкин. - Харитон - человек умный. Он знает: у нас рабочего человека в обиду не дадут. Как можно? Он же не какой-нибудь там Прайт, а советский рабочий. Прайта придавят, тот и не пикнет. А Харитон… За него и профсоюз, и прокурор, и судья… Почему бы ему и не плевать на все, что ему не нравится? Он - хозяин! Он - личность, как говорят, неприкосновенная. Ты верно сказал, Марк: Харитон имеет право делать все, мы его в обиду не дадим.

Харитон надвинулся на Костю, закричал:

- Ты чего плетешь? Чего плетешь, спрашиваю? - До него, кажется, только сейчас дошел смысл того, о чем говорили и Марк, и Костя. - Выслуживаешься? Ты всегда выслуживаешься! С грязью меня смешать хочешь?..

Он шмыгнул носом и пустил слезу. Взглянув на него, Думин сказал:

- И чего вы, правда, напали на человека? До слез вон довели… Любим мы вот так на беззащитных…

Он замолчал и опять с сочувствием посмотрел на Езерского. Харитон с надеждой попросил:

- Скажи им, Клим. Скажи, слышишь?

- Не бойся, Харитоша, - почти ласково проговорил Думин. - Скажу. По всей справедливости скажу. Пускай начальники знают, о чем рабочий человек думает, когда на его беззащитного брата нападают… Тут вот подняли дебаты: Харитон то имеет право, другое, за Харитона и профсоюз, и прокурор, и судья, и прочее. А вы как думали? Отец Харитона в Великую Отечественную войну погиб! За что? За Советскую власть! И за то, значит, чтобы Советская власть защищала его сына от всех бед, чтоб имел Харитон право делать все, чего его душенька пожелает, ежели это не преступление. Так я говорю, Харитоша?

Езерский совсем расстроился. Даже голос у него дрогнул, когда он сказал:

- Спасибо тебе, Клим…

- Спасибо тут ни при чем. - Думин снисходительно махнул рукой. - Дело тут в принципе. За что напали на Езерского? Какое он совершил преступление против рабочей чести? Ну, попросил его Беседин на время бросить доки и пойти поварить кресты… Ну, согласился Харитон. Не мог он отказать. Не мог, понимаете? Потому что привык перед Бесединым на брюхе ползать. Должны мы учитывать любовь человека ползать на брюхе или не должны? Тем более что не бесплатно это… Так я говорю, Харитоша?

- Чего? - Езерский, плохо соображая, поближе придвинулся к Думину. - О чем это ты?

- О чем? О том же. Надо, говорю, все учитывать и все понимать. Ёжели, скажем, бросить собаке жирную кость, может она пробежать мимо? Ясно, нет. Иначе она не будет собакой. А теперь другой пример: ежели, скажем, помахать перед Харитоном полсотней рублей - поползет он за ними на брюхе? Ясно, поползет. Иначе он не будет Харитоном. За полсотни рублей он и маму свою родную продаст, не то что рабочую честь. А ежели, к примеру, посулить ему тыщу - он и об отце своем родном забудет, который за Советскую власть погиб. Ничего не поделаешь, такая у этого человека психология. И надо это учитывать. А то напали на беззащитного человека, затуркали, до слез вон довели… Вот так… Спасибо за внимание, господа, как любил говорить один товарищ, я кончил…

- Дурак! - бросил Езерский. - Форменный дурак! Раскривлялся Тут, как обезьяна на сцене. - И к Смайдову: - А вы чего, Петр Константинович, не одергиваете таких балабонов? Человека оскорбляют, а вы молчите. Попартийному это?

- Вы же сами требовали выслушать мнение своих товарищей, Езерский, - ответил Смайдов. - Зачем же обижаться?

Он еле сдерживался, чтобы не рассмеяться. И подумал: "Даже если бы я задался целью подготовить сварщиков к таким убийственным выступлениям, вряд ли получилось бы лучше. И, пожалуй, ничего от себя добавлять не надо. Жаль только, что здесь не было Лютикова. Рассказать ему обо всем - усомнится. Сгущаете, скажет… А Талалин молодец, хороший дал настрой…"

Борисов, в противоположность Смайдову, сидел мрачный, даже злой. "Езерского, - думал он, - отутюжили на высшем уровне. Этот Талалин знает, что делает, Смайдов не ошибся в нем. И вообще у Смайдова настоящее партийное чутье, он видит дальше, чем я, от этого никуда не уйдешь… Но как же теперь с Езерским? Точнее, с Лютиковым? Что я ему теперь скажу?"

Борисов еще не показывал Смайдову характеристику на Езерского, но она уже была отпечатана и лежала у него в столе. "Отличный сварщик, мастер высокого класса, Езерский пользуется заслуженным авторитетом среди своих товарищей…" Черт возьми, не хотел бы сам Борисов пользоваться таким "заслуженным авторитетом", нет, не хотел бы! "Должны мы учитывать любовь человека ползать на брюхе или не должны?"

Борисов сказал:

- Мне кажется, Петр Константинович, что замечания членов бригады окажутся не лишними, когда мы будем решать вопрос об Езерском.

- Конечно, - ответил Смайдов. - Хотелось бы, правда, чтобы сам Езерский оценил их по достоинству…

ГЛАВА IX

1

Степа Ваненга взглянул на часы, недовольно проворчал:

- Бегает, бегает, как худой волк. Ночь кругом, кто умный - спит давно, а Марк Талалин ноги изнашивает. Ты куда так поздно ходил, однако? К Людке?

Марк не ответил. Будто не у него это спрашивали. Но внутренне насторожился, как человек, который ожидает удара и готов или отвести этот удар от себя, или ответить тем же.

Тон, каким Ваненга задал вопрос, говорил о многом. Степа никак не мог простить Марку и Людмиле их любовь, он считал ее нечестной и нечистой. И не хотел этого скрывать. Если Марка он еще пытался как-то оправдать ("Марк Талалин был тогда один, - думал Степа, - ему трудно было жить, и он никого, по сути, не обманывал"), то к Людмиле у него сложилось определенное отношение. Зачем она ушла от Сани Кердыша? Марк славный человек, ничего не скажешь, а Саня разве не славный человек? Чем он хуже Марка, однако? Ничем не хуже! Марк мог найти себе другую девушку, их вон как много везде, а Саня разве теперь найдет? Ему теперь никто не нужен, Сане-то. Шибко душа у него болит, чтобы искать другую… Кто виноват во всем этом? Марк Талалин маленько виноват, а больше - Людка Хрисанова. Не нужно ей было идти к Марку. Да и Марк не должен был идти к Людке. Он, Степа, не пошел бы. Разве свое горе другому человеку отдавать можно?..

Марк продолжал молчать, и тогда Степа сказал:

- К Людке теперь можно ходить. Почему нельзя? Саня опять в море пошел, ничего не узнает. Совсем ничего. Нет его, Сани-то…

- А мы не таимся! - крикнул Марк. - Мы не воры, чтоб от кого-то прятаться! Ясно?

- Куда как не ясно! - ухмыльнулся Степа. - Какойто злой человек сказал: "С глаз долой - из сердца вон". Это про вас, Марк Талалин. Про тебя и про Людку.

Марк встал, подошел к Степану, положил руки на его плечи.

- Слушай, Степа, прошу тебя, как друга, - не трогай нас с Людмилой. Очень прошу. Нам и так несладко, а ты…

- Почему вам несладко? - сказал Ваненга. - Это Сане несладко, а вам чего? Скоро, поди, спать с Людкой будете, за Саниной-то спиной…

Марк притянул Степу, горячо, по-бешеному, задышал ему в лицо.

- Ты… Ты… Думаешь, о чем болтаешь?

- Убери руки, однако, - спокойно сказал Степа. - Людку тряси так, а я не Людка. Султан какой… Когда Марина Санина ушла от тебя - хорошо было? "Был друг, и нет теперь друга…" Вот ты как тогда говорил. Не забыл ли?

Марк в изнеможении опустил руки, подошел к своей кровати, сел. И, не глядя на Степу, глухо бросил:

- А я-то думал, что ты настоящий товарищ, Степан Ваненга. Думал, что ты человек…

Марк и сам не знал, злится он на Степу или ему уже безразлично, о чем тот говорит. Короткая вспышка гнева потухла так же внезапно, как и возникла, остался только горький осадок. И сожаление, что вот и еще один человек не захотел понять его, не захотел увидеть того, чем он сейчас живет… И это как раз тогда, когда ему, Марку, показалось, что он наконец нашел свое настоящее счастье и жизнь теперь сделает крутой поворот к лучшему.

Разве он мало ждал этого дня? Или ему действительно заказана дорога к счастью?..

"Уйду, - решил Марк. - Уйду куда-нибудь, чтобы больше ничего не слышать. Пускай Ваненга сам тут разбирает по косточкам Марка Талалина и Людмилу, а с меня хватит. К черту все, не хочу больше. Довольно".

Он опустился на корточки, выдвинул из-под кровати чемодан, открыл его. И вдруг вспомнил: вот точно так же на Шпицбергене он собирался уходить из промысловой избушки, когда Беседин сказал: "Тесно нам тут с тобой…" Теперь ему тесно стало со Степаном. Может быть, ему со всеми тесно? Не так он, наверное, живет, как надо?

"А как же жить иначе? - подумал Марк, засовывая в чемодан свои вещички. - Что делать, чтобы все было правильно?"

- Ты чего это задумал, Марк Талалин? - встревоженно спросил Степа. - Ты куда пойти собрался?

- К чертям пойти собрался! - крикнул Марк. - К чертям, ясно? Там мне легче будет. Там никто н-не станет издеваться надо мной.

- А тут кто над тобой издевается? - Степа подошел к нему, тоже присел на корточки над чемоданом. - Я издеваюсь?

- Уйди, - сказал Марк. - Не мешай.

- Буду мешать, однако. У тебя в голове вон сколько разной дурьки, а я не мешай?.. Закрой сундук, давай маленько тихо-мирно говорить будем.

- Иди ты знаешь куда, со своим "тихо-мирно"? Не мешай, говорю.

Марк плечом потеснил Степу, и тот, потеряв равновесие, упал. И когда падал, больно ударился головой о ножку кровати.

Возможно, в другое время Степа и не обратил бы внимания на такой пустяк. Ну, толкнул его Марк, ну, зашибся Степа чуть-чуть, так что? Марк же не нарочно сделал так, чтобы Степа зашибся! Разве Марк мог нарочно?

Но сейчас Степа был взвинчен ничуть не меньше, чем Марк. Слишком много в нем всего накопилось, слишком часто обо всем этом он думал. Марк Талалин и Вынукан, Людка Хрисанова и Райтынэ, Саня Кердыш и он сам, Степан Ваненга, - сам шаман не разберется, кто из них прав, а кто виноват. Может, и Вынукан не виноват? Волки б его загрызли в тундре, этого невиноватого Вынукана!.. Гад какой!

А Марк будто озверел. Потом он будет раскаиваться в этом, но сейчас он забыл и о своем человеческом достоинстве, и о том, как клялся когда-то всегда быть благодарным Степану Ваненге. Не говорил, а точно выталкивал он из себя обидные слова, которые себе не скоро простит:

- Ты сволочь! Я думал, ты человек, а ты сволочь! Правильно сделала Райтынэ, что к Вынукану от тебя сбежала. "Скоро спать с Людкой будете…" А тебе какое д-дело до нас?

Степа притих, широко открытыми глазами глядел на Марка и молчал. Вначале в его глазах было только удивление: вот, значит, какой есть Марк Талалин. Уй как хорошо, однако, что я теперь знаю, какой он есть! Шибко хорошо! Пускай все говорит, я буду слушать.

- Ты Райтынэ потерял, теперь на весь мир озлобился? - бросал, задыхаясь, Марк. - Любого загрызть готов, да? Как волк?

Степу душил гнев, у него сейчас было только одно желание: сказать Марку такое, чтобы тот никогда этого не забыл. Где взять такие слова? Гнев замутил его разум, и он ничего не может придумать.

- Ты - Вынукан! - крикнул наконец Степа. Похмолчал, и опять: - Ты - Вынукан! Худой ты человек. Что тебе дать? Вот что я тебе дам… На!

Степа плюнул на Марка и медленно, тяжело пошел к своему углу. Всего четыре шага было идти, а ему казалось, будто давно он бредет по застывшей тундре, и только тоска вокруг него.

Он опустился на табурет, положил руки на стол и уронил на них голову. Зачем так худо устроена жизнь? Зачем он уехал из тундры в город? Там люди лучше. И все там лучше. Был бы он сейчас в тундре, ушел бы к олешкам. Они все понимают, олешки-то. С ними хорошо. Начнешь рассказывать им о своем горе - слушают. Положат горячие морды к тебе на плечи - и слушают. Хоть час говори, хоть два - стоят. Глядят тебе в глаза, будто вот-вот скажут: "А ты не шибко горюй, однако…"

Тут разве кто такое скажет? Марк Талалин говорит: "Ты - волк". Марк Талалин говорит: "Правильно сделала Райтынэ, что к Вынукану от тебя сбежала…" Вот как… Рад он теперь, Марк Талалин, что обидел?.. Чего это с Марком? Уж не плачет ли от горя? Если человека Вынуканом назвать, не заплачешь ли? Уй как плохо получилось, однако! Совсем я дурной стал, хуже Илюшки Беседина!

Степа подошел к Марку, присел возле него. Хотел погладить по плечу, но раздумал. Вдруг вскочит сейчас Марк да ударит? Не того боялся, что больно будет. Это пройдет. А вот сумеет ли тогда простить Марка?

Все же пересилил себя, осторожно дотронулся до его плеча, позвал:

- Марк.

Молчание.

- Марк, давай говорить. Худо так-то, слышишь?

- Уйди от меня!

- Куда же я пойду, однако? Тут не тундра. Тут город… Но я могу уйти. Хочешь?

И опять молчание.

Но недолгое. Марк сел, посмотрел на Степу:

- Со мной тебе тесно?

- Мне не тесно.

- А к-какого ж черта бежать собрался?

- Я не собрался. Ты собрался. Вот твой сундук лежит… Я его назад запхну, пожалуй.

- Запхни… Слушай, Степа, как мы теперь с тобой дальше будем? Наговорили друг другу такого, что…

- Много наговорили. Да забыть долго ли? Ты виноват, а я не виноват? Мы небось не враги с тобой, Марк Талалин. Это враги долго зло помнят. А нам зачем?.. Ты курить будешь? Кури мою трубку, возьми вот. Мне свою сигарету давай. Будто трубку. Так будет, как в тундре. Шибко хорошо будет…

Назад Дальше