- Конкурс, - продолжал Степа, - это когда сто человек хотят поступить в институт, а туда надо только двадцать. Пять человек на одно место. Кого брать? Самых лучших, самых грамотных! Так?
- Так, - подтвердил Вынукан. - Только не пять человек на одно место, а десять! Как туда попадешь? Два раза пытался - ничего! Знаешь, кого берут? Если ты сын большого начальника. Или сын доктора. Понятно? А если ты простой человек - не попадешь. Я знаю.
- Не попадешь, - сказал Тимофей.
И все сказали:
- Не попадешь…
И вот тогда Степа не спеша вытащил кожаный бумажник и извлек из него какой-то документ. Протянув его Вуквутагину, попросил:
- Читай, председатель.
Вуквутагин водрузил на нос очки, развернул документ. Наступила такая тишина, будто вся тундра затаила дыхание. Даже Манту, собака Вынукана, перестала посапывать носом.
- Ну? - не выдержал Тимофей. - Читай, Вуквутагин!
И Вуквутагин начал читать. Медленно, точками разделяя слова. Прочитает одно-два слова, посмотрит на всех, словно спрашивая: "Понятно?", и тогда продолжает:
- "Степан Сядейгович Ваненга… действительно… Дей-стви-тель-но! - подчеркивает Вуквутагин, - …является студентом… сту-ден-том!.. первого курса… заочного отделения… машиностроительного института… Ин-сти-тута!.. Ректор - Д. Емельянов".
Может быть, минуту, а может быть, и десять минут все было так, точно не живые люди сидели в этом чуме, а висела большая картина: один человек держит в руках длинную трубку, другой вытянул шею да так и замер в этой позе, третьего художник нарисовал с чашкой в руках, из которой что-то льется ему на колени, но он этого не замечает… Хорошая картина! Но все же не сумел художник вдохнуть в нее жизнь, и все получилось как бы оцепеневшим, застывшим. Только часы-будильник продолжают тикать, но застывшие люди на картине ничего не слышат.
А потом вдруг все ожило. Совсем неожиданно. Будто в чум заглянул самый великий шаман, плюнул-дунул на картину - и она ожила.
Вежливо, как и подобает хозяину чума, Степа сказал:
- Однако в институт попадают все, кто пройдет по конкурсу, Зачем быть обязательно сыном доктора? Ты, Вынукан, неправду говоришь. Есть даже такой Институт народов Севера. Ненцы, саами, эвенки - все там учатся. Неправду ты говоришь, Вынукан.
Степан потянулся было за своей справкой, но гости потребовали:
- Читай еще, Вуквутагин. Читай хорошо, медленно.
Вуквутагин опять начал:
- "…Действительно является…"
Все повторили:
- Действительно является…
- "…Студентом…"
И опять хором:
- Студентом!..
Может быть, завтра и Тимофей, и Кунракай, и Хэнча погонят оленей далеко от поселка-стойбища, встретятся на дальних отгонах со своими давними приятелями, сядут за чай, начнут выкладывать новости. "Что там у вас?" - спросит Чюси у Тимофея.
И Тимофей подробно расскажет о том, как встречали ударника коммунистического труда Степана Ваненгу. Обо всем расскажет, но самое интересное оставит напоследок. Когда Чюси подумает, что больше Тимофею говорить не о чем, Тимофей, прикрыв от удовольствия глаза, скажет: "А потом Вуквутагин начал читать… Вот как он прочитал…"
И слово в слово Тимофей повторит все, что сейчас запоминает… До самого конца: "Ректор - Д. Емельянов".
И Вынукана забыли.
Будто и не было его тут.
А Вынукан был рад, что на него не обращают внимания. Ему надо было встать и уйти, но он продолжал сидеть, обдумывая все случившееся. Что ему теперь делать? Как снова поднять свой авторитет? Хотел сказать, что, мол, заочное отделение - это не настоящий институт, но решил этого не говорить. Все равно никто не поверит. Да еще и смеяться станут. А чего ж ты сам, спросят, не идешь на заочное?.. Уй как он сейчас ненавидел Степку Ваненгу! И как ему сейчас хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы не он, Вынукан, а Ваненга чувствовал себя вот так пакостно, чтобы Ваненга не знал, куда глаза от стыда деть!
Но вдруг его осенило.
Как-то сразу, он даже и не думал, что в голову придет такая хорошая мысль.
Кто в стойбище не знает, из-за чего Степка Ваненга уехал в город? Все знают! Жил себе, жил человек, ни о каком городе не думал - и вдруг уехал! Уехал в тот самый момент, когда в стойбище появился ученый зоотехник Вынукан и Райтынэ прилипла к нему, как смола от ели. Разве кому-нибудь не ясно, что случилось?..
Дождавшись, когда Ваненга спрятал свой документ, Вынукан сказал:
- Поздравляю тебя, однако, Степан Ваненга. Умный ты человек. Настоящим ученым будешь.
- Это еще не скоро, - заметил Степа. - Долго учиться надо.
- Все равно поздравляю… Теперь слушай: скоро я свадьбу буду делать. Райтынэ в чум беру. Ты Райтынэ помнишь? Хорошая девка, хорошая жена будет. Так вот, я тебя на свадьбу приглашаю…
Вынукан почувствовал, как все в нем сразу запело. Вон ведь какой бледный Степка Ваненга стал. Вон ведь как губу прикусил, того и гляди кровь из губы брызнет! Да и другие затихли. Сидят потупясь, думают небось: Степка хоть и студент, хоть и ударник коммунистического труда, а самая красивая девушка за Вынукана идет, потому что Вынукан - зоотехник. Сегодня - зоотехник, а завтра и председателем колхоза может стать.
Степа сказал:
- Я уже знаю, что ты Райтынэ в чум берешь.
- Знаешь? - удивленно спросил Вынукан. - Откуда тебе знать такое?
- Хэнча по дороге сказал. А когда свадьбу будешь делать?
- Может, через неделю, может, через две. Когда надумаю. Райтынэ говорит: "Давай скорей". А мне чего спешить? Все равно мы сейчас вместе, никуда она от меня не уйдет… Придешь на свадьбу?
- Приду на свадьбу, - сказал Степа. - Почему не прийти? Райтынэ мне другом хорошим была. Старый она мне друг. А русские говорят: "Старый друг - лучше новых двух".
Вынукан разочарованно сказал:
- Ну, ладно. Я скажу, когда приходить.
Нет, не такого он ожидал. Думал, узнает Степа, что Райтынэ скоро в чум Вынукана пойдет, - взбесится. Может, даже кричать начнет. Райтынэ, мол, моя девка, а не твоя. Тебя, скажет, и в стойбище не было, когда мы с ней вместе были! Если бы ты, скажет, не приехал, все по-другому было б.
И тогда Вынукан ответит: "Это в старое время говорили: "Моя девка". Теперь так не говорят. Теперь у девки спрашивают: "За кого пойдешь?" Она сама и решает. Вот так… Райтынэ за меня решила идти, а не за тебя. Разве я виноват?.."
Ничего такого, однако, не получилось. Степка, наверное, совсем дурак. Потерял девку - и хоть бы что! "Приду, говорит, на свадьбу. Почему не прийти?"
3
Степа шел по тундре на широких лыжах и негромко пел.
Не песню пел, а просто говорил сам с собой, растягивая слова, как в песне.
- Вот ведь как хорошо! - неслось по тундре. - Я опять приехал домой, опять вижу большое небо, слышу, как молчит тундра. Уй как хорошо она молчит! Спит она, наверное, потому что устала после пурги… А потом проснется - и все будет по-другому. Тоже хорошо будет. Песец помчится за леммингом, поймает его, сядет обедать. Волк выйдет на охоту, длинно завоет… Олешки пробегут, тундрянка зашевелится под снегом… Живет тундра!
Степа шел на широких лыжах и пел.
О тундре пел и о себе пел. Трудно ему, однако. Зачем так устроена жизнь, что человеку в ней всегда трудно? Разве нельзя по-другому? И разве нельзя, чтоб всем хорошо было?
Наверное, нельзя…
Он хотел было уже вернуться в стойбище, но вдруг увидел оленью упряжку. Снег, как хлопья пены, летел из-под копыт оленей, снег, как дым, клубился за нартами. Шибко мчатся олешки, будто ветер несется по тундре. И кто-то кричит, подняв над головой хорей:
- Ой-е! Пошли быстро!
Все ближе и ближе нарты. Совсем уже рядом, а из-за снега никак не различить, кто это кричит "Ой-е!". Дурак какой-то. Не видит, что ли, прямо на человека гонит оленей?!
Степа отбежал в сторону и закричал:
- Ты куда глазами глядишь? Мало тундры тебе? Дурак?
Олешки остановились. От их горячих морд валил пар - целые клубы пара.
- Я не хотела тебя испугать, - сказала Райтынэ.
Степа, кажется, задохнулся. Что-то горячее подступило к глазам и к сердцу. Будто огнем его обдало. И немало времени прошло, пока он поверил, что это Райтынэ. А когда поверил, совсем близко подошел к ней и стал смотреть на нее, как на чудо…
Вот она какая, Райтынэ. Вроде и прежняя она, а вроде и другая. Смотрит на Степу не то тревожно, не то печально. Чего это она так смотрит? О чем думает?
- Ты? - спросил Степа.
Она вылезла из нарт, сбросила с головы капюшон кухлянки. Длинные волосы упали на плечи, рассыпались.
- Здравствуй, Степа. Это я, Райтынэ.
- Здравствуй, однако… Узнал я тебя… Далеко едешь?
- Не очень далеко.
- Хорошие у тебя олешки. Быстро бегут.
- Быстро бегут…
Помолчали. Говорить, что ли, не о чем? Когда-то длинной ночи не хватало, каждый раз казалось, что не все еще сказали друг другу. А если и молчали оба, то не так молчали, как сейчас. Тогда по-другому молчали. Легче. Сейчас куда труднее.
- Надолго приехал, Степа? - спросила Райтынэ.
- Поживу маленько. За тундрой шибко соскучился. Будто сто лет ее не видал… Как тебе живется, Райтынэ?
- Плохо живется.
- Плохо?
Неправду говорит, наверное. Райтынэ почему может нехорошо быть? О ней Вынукан стихи пишет, она сама говорит Вынукану: "Давай свадьбу скорее!" Чего ж ей еще надо?
Степа сказал:
- Вынукан, говорят, скоро председателем колхоза будет…
- Может, и будет, - ответила Райтынэ. - Мне-то что, легче от этого? Мне хуже от этого.
Хуже? Вот так да! Этого уж совсем не понять. Разве Райтынэ худо будет, если в тундре станут говорить: "Райтынэ - жена председателя!"
Он сказал:
- Меня Вынукан на свадьбу пригласил. А ты приглашаешь?
- Не приглашаю!
Она это не просто сказала, а закричала. И слезы у нее потекли из глаз. Плачет. Чего она плачет? Чем он ее обидел? Если не хочет, чтобы он шел к ней на свадьбу, он и не пойдет. Не больно-то это ему и нужно…
А Райтынэ все плачет. Теперь она, как та Райтынэ, прежняя. Чужого ничего нету. А лучше было б в ней чужое, Степе легче было бы. Куда как легче было бы! Сейчас вон сколько сил надо, чтобы не сказать ей: "Не плачь, мышка!" Это он раньше так всегда говорил, когда она плакала. Сейчас как такое скажешь?
Он спросил:
- Ты чего плачешь, однако? Я обидел тебя?
- Сама я себя обидела, - сказала Райтынэ. - Уй как обидела. Ты уехал - я жить перестала. Совсем жить перестала. И больше никогда жить не буду. Ходить по тундре буду, работать буду, дышать буду, а жить - нет.
Она рукавом кухлянки вытерла слезы и вдруг улыбнулась. Грустно улыбнулась, но все равно в тундре светлее стало. Тихо сказала и тоже грустно:
- Спасибо тебе, что повидалась с тобой. Думала, что никогда уже не увижу, а если увижу, думала, не станет он со мной говорить. Спасибо, что поговорил… А теперь поеду, Степа.
И пошла к нартам.
Степа продолжал стоять, точно окаменел. Глядел, как она садится в нарты, как берет в руки хорей. Сейчас крикнет олешкам: "Ой-е! Пошли!" И уедет. Совсем уедет. Он останется один. Не только в тундре останется один, айв жизни. Навсегда. Как он станет жить дальше? Райтынэ говорит: "Ходить по тундре буду, дышать буду, а жить - нет!" Вот так и он.
Райтынэ крикнула:
- Ой-е! Пошли!
И тогда он тоже крикнул:
- Стой!
Крикнул и побежал. Прыгнул в нарты, отнял у нее хорей:
- Ой-е! Пошли!
Снег, как хлопья пены, летит из-под копыт оленей, снег, как дым, клубится за нартами. Будто ветер мчится по тундре…
- Ой-е! Пошли быстрее!
У тундры нет конца, у тундры нет края… Тундра, как жизнь: куда ни глянь - везде только начало…
- Ты мне все говори, однако! - Степа бросил хорей в нарты (пускай олешки сами бегут куда хотят, лишь бы подальше в тундру), обеими руками притянул к себе Райтынэ за плечи. - Все говори, долго говори, я слушать хочу!
На ее ресницах еще капельки слез, не вытереть их - замерзнут. Он наклонился к капелькам, вытер их губами. Вот так…
- Ты не закрывай глаза, я тысячу лет не видал весеннее небо тундры! Истосковался, однако, по нему. Уй как шибко истосковался. И по небу, и по тебе. Ты понимаешь это?
- Все понимаю!.. Я все понимаю… Я ничего не понимаю, однако. Я думала, пойду в чум Вынукана, лишь бы не одной быть. Чего ждать? Свое счастье сама прогнала, другого никогда не будет. Потому что счастье бывает только одно. Не удержишь его - больше не ищи, все равно не найдешь… Я думала: о тебе в газетах пишут, ты знатный человек теперь, зачем тебе Райтынэ? Такая Райтынэ? В городе много девушек - разве ты не выберешь?.. Вот так я думала… Скажи, как мне теперь поверить, однако, что ты опять со мной? Я тебя часто во сне видела. Может, и сейчас ты мне снишься?.. Я поцелую тебя, чтоб не думать, будто ты снишься… Ты задушишь меня, Степа!
- Не совсем задушу. Немножко только… А теперь говори. Все говори, я слушать буду.
- Хорошо, обо всем расскажу. Уй как я его ненавижу, Вынукана-то! Волк он, а не человек! Везде, по всей тундре кричит: "Райтынэ - моя девка! Была раньше Степкина девка, я свистнул - ко мне прибежала. Прилипла. Захочу, говорит, - возьму в чум, а не захочу - так спать со мной будет! Потому что моя…"
Вот он какой, Вынукан-то. И мать его такая же. Увидит меня, говорит: "Ты давай, девка, спи с Вынуканом, он молодой, у него шибко кровь горячая. Ты не хочешь с ним спать, он по другим бабам ходит, гляди - дурную болезнь возьмет…"
Все надо мной смеяться стали: "Твой Вынукан не шибко за твою юбку держится…" А я плачу. Он два раза бил меня за то, что я ночью в чум к нему не хожу. Больно бил, однако. Хотела в город бежать - мать больная, нельзя бросить. Тогда говорю ему: "Давай свадьбу скорей, надоело так-то". А он вот что сказал: "Когда захочу - тогда свадьба будет. А не захочу - совсем не будет…"
- Волк он! - проговорил Степа. - Как Илюшка Беседин.
Ни разу Райтынэ не видела Степу таким злым. Ей даже страшно стало. Глаза у него сейчас - как стужа в тундре. Кулаки сжал, будто ударить хочет. Даже зубами скрипнул, когда проговорил:
- Таких убивать надо.
И вдруг рассмеялся. Хорошо рассмеялся. Весело. Так один Степа умеет: только сейчас злой как черт был, а уже смеется. Да ещо яак смеется!
- Знаешь, почему он на свадьбу меня пригласил? Знаешв, почему он свадьбу решил делать?
- Не знаю.
- Боится он, однако. Боится, что ты опять ко мне придешь. Тогда над ним все смеяться бы стали…
- Он сказал вчера, что через неделю свадьба будет. Уже думает, кого в гости позвать.
- Хорошо, - сказал Степа. - Пусть думает. И ты с ним думай. А потом мы, знаешь, как сделаем?..
4
- Мы сделаем вот как, - сказал Вынукан Райтынэ. - Свадьбу в клубе гулять будем. Десять столов поставим внизу, один стол - на сцене. Внизу все гости будут. На сцене - немного. Я, ты, Вуквутагин, матери и отцы наши и еще один-два человека. Степку внизу посадим, ему оттуда лучше смотреть на нас будет. Хорошо придумал?
- Хорошо придумал, - согласилась Райтынэ. - А в Совет записываться когда пойдем?
- Потом пойдем. А может, прямо на сцене запишемся, чтоб все смотрели. И Степку в свидетели возьмем.
Никогда еще Райтынэ не видела Вынукана таким деятельным, как в эти оставшиеся до свадьбы дни. То в магазин бежит, то в клуб, то в колхоз - и везде смеется, кричит, шутит. Шутки у него, правда такие, что людям от них не по себе. Стоит рядом с человеком, говорит о чем-нибудь и вдруг шумно начинает втягивать воздух, будто принюхивается к чему-то. Человек спрашивает: "Ты чего?" Вынукан отвечает: "Воняет чем-то… Шибко дурной запах… Ты когда свое тело мыл?" И опять хохочет. Хохочет и не видит, какими глазами на него человек смотрит.
А что он вообще видит, Вынукан? Ему кажется, что во всей тундре такого умного человека и не было. И такого красивого, как он, тоже нету. Любая девка в его чум пойдет, стоит ему глазом моргнуть. Вынукан - не Степка Ваненга, не Хэнча какой-нибудь. Степка справку показал, что действительно студентом является, и думал небось, что от этого у Вынукана славы меньше станет. Ну, дурак! Студенту еще сколько лет учиться надо, а Вынукан - уже зоотехник! Пока Степка выучится, Вынукан уже председателем колхоза станет, об этом все толкуют…
…С утра возле клуба к небу потянулся дымок. Потом еще один и еще. Запахло вареной олениной. На дух мяса со всего стойбища сбежались собаки, а людей почти не было. Вокруг котлов, правда, шмыгали мальчишки в длинных отцовских малицах и кухлянках.
Изредка у клуба появлялся сам Вынукан, давал коекакие указания. Немного удивлялся: почему любопытных нет? Обычно в таких случаях народу - не протолкнешься. А тут чума на них на всех напала, что ли?
Слегка встревожась, побежал в один чум, в другой, в третий.
- На свадьбу придешь, Тимофей?
- Приду.
- На свадьбу придешь, Хэнча?
- Почему не прийти, однако? Приду.
- Ты, Валей, готовишься к вечеру?
- Шибко готовлюсь. И баба моя готовится…
Напрасно, конечно, тревожится Вынукан. Как это можно, чтоб человек на свадьбу не пришел? Да еще такой человек, как ненец. Он за пятьсот верст на свадьбу приедет, позови только! Приедет с чумом своим, детей захватит, всех собак своих возьмет, чтоб олешков охраняли. А то и два-три самовара - премии разные - прихватит. Гляди, после свадьбы и у него гости будут…
…Райтынэ из чума не выходила. Некогда.
Одно платье примерила, другое - не очень красиво. То широкое в талии, то узкое, то длиннее, чем надо. Расплакаться бы от горя, да какие ж там слезы, когда вся душа поет. Разве думала-гадала, что счастье придет так неожиданно? Неделю назад сказали бы, что придет, - не поверила бы. И сейчас еще не совсем верит. Бегает-бегает по чуму, потом вдруг остановится как вкопанная и замрет на месте. Стоит и не дышит. А вдруг это все неправда? Может, она сама все это придумала, чтоб поиграть в свое счастье, как в детстве играла в куклы?
Подумает так - и сразу побледнеет, будто с сердцем плохо. Хорошо, Хэнча уже несколько раз в чум приходил. Переступит через порог, крикнет:
- Спрашивает, однако, как дела!
- Скажи, все хорошо, - ответит Райтынэ. И очнется: значит, все правда. И ничего она не придумала.
- Что ему еще сказать? - спрашивает Хэнча.
- Ничего больше. Скажи, скучаю…
Часа за два до того, как идти в клуб, снова пришел Вынукан. Веселый, возбужденный, гордый. Сейчас на нем кожаное цальто, такое же, как у Степы Ваненги. На ногах - туфли, полные снега. На голове - шляпа. Уши не то красные от холода, не то синие - не поймешь. В глазах у Вынукана и радость, и забота, а больше всего - самодовольства. Еще бы! Сейчас в каждом чуме о ком говорят? О Вынукане! "Сам зоотехник Вынукан пригласил меня. Лично. Сказал так: "Ты садись за второй стол, чтобы все видно тебе было". А мне сказал: "Садись за первый стол. Я тебя уважаю…""
Полчаса назад ходил Вынукан к Вуквутагину. Даже не узнал старика. Обычно Вуквутагин как неживой: сидит, все время о чем-то думает. А тут вдруг ожил. Орден, который на фронте получил, сияет, пуговицы на гимнастерке, как снег на солнце, горят, сапоги тоже блестят.
- Собираешься? - спросил Вынукан.