Надежда между тем заглядывала ему в глаза своими проницательными, темными цыганскими глазами, и они играли искринками задорными и горячими, как огонь, а слегка как бы припухшие розовые губы так и хотели впиться в его сухие и жесткие губы и ждали, ждали, чтобы им позволили это сделать. И вся она, Надежда, ждала этого часа, этой минуты, чтобы он, Александр Орлов, что-то сказал ей такое, от чего голова пойдет кругом, и уж тогда нечего будет размышлять, что хорошо, а что плохо, все будет хорошо.
Однако Александр ничего такого не говорил, а косил глазами по сторонам и искал взглядом Марию - недосягаемо прекрасную, как сказочная царевна, сдержанно-надменную и даже величественную, как богиня.
И не находил.
- А вы напрасно высматриваете Марию. Она стоит за колонной, в обществе Николая Бугрова, почти вашего однокашника, который, кажется, делает ей еще одно предложение, - сказала насмешливо Надежда, продолжая вальсировать.
И Александр наконец увидел Марию и Бугрова, стоявших за белой колонной, и подумал: "Николай Бугров уже делал Марии предложение? Но он же получил назначение в Кушку, на край света, - неужели надеется, что Мария может поехать туда… уничтожать фаланг? Смешно же, Коля", - говорил он Бугрову в уме, а себе сказал: "Следующий вальс - наш с Марией".
И услышал вкрадчивый голос Надежды:
- Мосье Александр, а я жду вашего предложения. Год уже жду, Саша, - неожиданно перешла она на интимный тон.
Александр даже замедлил танец и посмотрел на нее сначала хмуро и явно недовольно, но потом мягче и наконец, улыбнувшись, таким же тоном, как говорил в Новочеркасске, когда она осматривала его, сказал:
- У вас блестящая память, Наденька, но наше офицерское собрание…
- Об этом можете не беспокоиться, Мария все сделает, - прервала его Надежда как бы в шутку.
- Но дело не только в этом, дело еще и в том… - продолжал Александр.
- Деньги у меня есть, - вновь прервала его Надежда.
Александр нахмурился, пронизал ее быстрым, жестким взглядом, будто сказать хотел кратко и ясно: "А вы, милостивая государыня, слишком нетерпеливая и настырная к тому ж. Нельзя ли умерить ваш пыл?", но Надежда именно так и поняла его взгляд и, улыбнувшись мило и признательно, сказала тихо, как бы доверительно:
- Саша, милый, - так, кажется, к вам обращалась Верочка? Неужели вам так трудно выполнить свое обещание - сделать мне предложение? Я бы, будучи на вашем месте, и не задумалась бы. Ведь я вам нравлюсь, не так ли?
Александр начинал злиться. Чего пристала? Или дурака валяет, пардон?
И сказал так же просто, как говорил в Новочеркасске:
- Полагайте, что я сделал вам предложение. Еще тогда… Вы довольны?
И Надежда остановилась, и перестала вальсировать, и смотрела, смотрела на него немигающими, полными растерянности и радости и страха глазами: она не верила ни ему, ни себе, ибо играла словами и ничего более, и не придавала им особого значения. И всполошенно выбежала из зала, в коридор, и дала волю слезам.
Здесь ее и нашла Мария и принялась успокаивать, полагая, что Орлов обидел ее.
- Да никто меня не обидел. Он сделал мне предложение. Шутки шутили и дошутились, - сквозь слезы говорила Надежда.
- Так чего же разревелась, глупая головушка? Радоваться надо, прыгать от такого счастья! Подпоручик, окончил с отличием училище - чего еще надобно нашей сестре? Тем более что он намеревается поступать в академию.
- Ты уже все знаешь? - удивилась Надежда, кулаками утирая слезы.
- На него все обратили внимание и уже узнали, кто таков и каких родителей. Максим Свешников все доложил. Иди сейчас же и давай согласие. Впрочем, полагается немного поманежить…
- Да я еще в Новочеркасске готова была выскочить за него. Чего же ждать?
- Мы все здесь готовы "выскочить" за таких, но многим из нас родители и мечтать не позволяют о таких женихах. Правильно поступают ваши курсистки, что бунтуют вместе со своими кумирами, студентами, против таких правил и порядков.
- А вам кто мешает бунтовать и добиваться места под солнцем? Полюбила - иди под венец.
- Я пока еще не полюбила, а вот тебе советую: сейчас уходи, а через неделю примешь предложение.
- Через неделю! С ума можно сойти! - воскликнула Надежда в полном отчаянии.
- Такой порядок у наших пап и мам. Остальное предоставь мне.
Ровно через неделю Надежда и Александр объявили о помолвке.
Начальник училища Караган, седоусый генерал с бородой лопатой, пожурил Александра за торопливость: мол, лучше было бы закончить курс учения, да получить роту, да обжиться немного, а уж тогда и думать о семейных делах, но помолвка была объявлена, деньги в офицерское собрание были внесены, залог в две с половиной тысячи рублей, так как невеста являлась дочерью подполковника, и офицерское собрание училища нашло брак соответственным.
В честь будущих супругов тут же, в Михайловском училище, был бал, были курсистки, была Мария с подружками по Смольному и, разумеется, была пирушка, на которую молодые офицеры, выпускники училища, пригласили и некоторых своих наставников, в том числе и профессора Янушкевича, самого молодого и самого красивого из генералов.
И тут случилось то, что и должно было случиться: великий князь Николай Николаевич, командующий Петербургским военным округом, узнал об этом и устроил было разнос начальнику училища и начальнику генерального штаба Жилинскому.
- Мне донесли, что во вверенном мне Санкт-Петербургском военном округе случилось вопиющее нарушение устава: вы соблаговолили позволить учинить свадьбу своего воспитанника в неустановленном месте, в казармах военного училища. За беспрецедентное своеволие ваше, господа генералы, я повелел вынести вам порицание.
Генерал Жилинский и Караган вытянулись в струну и лишились дара речи. Училище находилось в ведении генерального штаба и военного министерства, и великий князь никакого отношения к нему не имел, но бесцеремонным был августейший дядя царя и не признавал никаких субординаций, да к тому же терпеть не мог военного министра Сухомлинова и вот разносил его подчиненных. И генералы покорно склонили головы и не сразу подавленно произнесли:
- Виноваты, ваше императорское высочество.
- Впредь сего не случится, ваше императорское высочество.
Великий князь прошелся по огромному кабинету - высоченный, как столб, и тощий, как жердь, и спросил более миролюбиво:
- А жених кто таков?
- Молодой донской офицер, сын полковника, героя японской кампании, - с готовностью ответил генерал Караган, почувствовав: кажется, пронесет.
- С Дона? И родитель - полковник? И герой японской кампании? Сын пошел в папашу! Кто рекомендовал в училище?
- Генерал Самсонов, - ответил всегда мрачный Жилинский.
- Знал, кого рекомендовать, генерал Самсонов. А невеста кто такая?
- Дочь подполковника, тоже героя японской кампании, ваше высочество.
- Соответственная партия, - одобрительно произнес великий князь и неожиданно добавил: - Передайте молодым мои поздравления.
- Слушаюсь, - отчеканил начальник училища.
- Фамилия офицера и чин? Успехи в военных науках каковы?
- Подпоручик Орлов. Успехи с отличием, - ответил Жилинский.
- Представьте подпоручика Орлова к внеочередному производству в поручики. За отличия в военных науках определить в артиллерийскую академию без вступительного экзамена. Порицания вам, господа, не будет.
- Слушаемся, ваше императорское высочество!
- Слушаемся, ваше…
- Довольно, довольно, господа. Можете быть свободны.
Августейшим атаманом войска Донского был цесаревич Алексей.
Великий князь знал, что делал, ибо это его повеление непременно станет ведомо царю - и ему будет приятно, что своенравный дядя покровительствует подопечным наследника, донцам.
Александр и Максим Свешников, узнав, что пирушкой заинтересовался Николай Николаевич, приготовились к самому худшему: академии им не видать, а уж в аресте и сомневаться было нечего. И вдруг такая милость снизошла от грозного великого князя, что голова могла закружиться. Но голова у Александра Орлова не закружилась, а закружилось все вокруг него: друзья, преподаватели, начальство, а тут еще Жилинский добавил и, вызвав его к себе, сказал:
- Гордитесь, поручик Орлов, августейшим к вам вниманием великого князя и полагайте, что вы уже зачислены в академию. Я рад, что не ошибся в вас, и поздравляю от всей души.
Потом Александр и Надежда обвенчались в скромной церкви и устроили прием. Впрочем, прием устроила Мария, в Финляндии на загородной даче дяди, военного министра Сухомлинова, по всем правилам своего круга. С участием отпрысков видных государственных деятелей. И Александр с Надеждой прямо отсюда пошли вверх.
Александр был принят в академию без сучка и задоринки, как и повелел великий князь, а Надежда была принята в офицерский госпиталь, и началась у них новая жизнь, полная напряжения такого, что некогда было пойти в театр. Родные в письмах упрекали: пора бы подарить и внуков, Верочка вон сразу осчастливила двойней, но Александр отговаривался: успеется, жизнь только начинается, да и со службой еще не ясно, куда придется ехать и чем заниматься после академии. Собственно, чем заниматься придется - это ясно: или служить в Главном артиллерийском управлении, куда его уже пригласил Кузьмин-Караваев, его начальник, или командовать батареей, что было бы делать куда легче у себя, в Новочеркасске, где и его знают, где и он всех знает, но в Новочеркасск не было вакансий. Вакансии были в Варшавском военном округе, которым командовал теперь Жилинский, но тут произошла первая семейная сцена: Надежда решительно отказалась покидать Петербург и заявила:
- Ни в коем случае, милый муженек мой, в Варшаве нам делать нечего. И Новочеркасск - это наше прошлое. Наше будущее - Петербург. Притом не ординарное, имея в виду такое к тебе отношение начальства. Да и мне положительно нет никакого смысла покидать столичный госпиталь и менять его на ординарный лазарет Варшавы или Новочеркасска.
- Но сие от нас с тобой, дорогая, не зависит. Куда прикажут, туда и поедем служить, - возразил Орлов с легким возмущением.
- Нет, Саша, нет, милый, мне не все равно, где служить и с кем. И тебя же ожидает блестящая карьера именно в Петербурге. Подумай: сам Николай Николаевич благоволит тебе, можно ли желать лучшего? - старалась убедить его Надежда.
Александр грустно усмехнулся. Наивные эти женщины! Великий князь давно и забыл о нем, а она все еще пребывает в блаженном состоянии, как будто он зачислил ее в свою свиту.
И мягко сказал:
- Надя, не будем говорить прежде, чем все окончательно не станет на свое место. Меня еще не выпустили из академии, мне еще предстоит практикум в полевых условиях, и я предпочитаю уехать для этого в Персиановку. Что будет, если я провалюсь на первых же стрельбах, а затем - при выпуске из академии? Конец карьеры.
- Ерунда. Ты слишком образован для того, чтобы конца не последовало.
- Покорно благодарю за столь лестное мнение обо мне, дорогая, но прошу тебя: прекратим сей бесполезный разговор, право, - сказал Александр, раздражаясь все более, и жестко добавил: - Будет так, как угодно судьбе. У солдата не спрашивают, куда он намерен идти в атаку: ему приказывают идти туда, куда требуют обстоятельства.
Надежда подошла к нему, погладила его по голове, поправила пробор с левой стороны и проворковала:
- Саша, милый, я люблю тебя, но позволь мне напомнить тебе, что я не только твоя жена, но и медичка и давала клятву Гиппократа служить людям. Извини, но служить только мужу, даже любимому, это далеко не все для современной женщины вообще, а для медички - особенно. Не пытайся убедить меня в противоположном.
Александр грустно улыбнулся и произнес иронически:
- Понимаю: эмансипация, проклятый вопрос нашего бытия. Прекрасная половина рода человеческого имеет право и должна пользоваться всеми возможностями сильных. Но…
- А мой супруг не желает этого понять потому, что он - ретроград, - прервала его Надежда.
- Это - резонерство, Надя. И я этого тебе не говорил.
И Надежда оставила его в покое, прошлась по комнате - тонкая, гибкая, с гордо поднятой темно-русой головой и причудливой прической на ней - и вдруг заявила:
- Саша, милый, я никогда не предполагала, что ты можешь быть самым обыкновенным солдафоном. Прошу тебя: оставь свои шуточки и глупое подчеркивание превосходства мужчины над женщиной. Я не позволю даже любимому садиться мне на шею. Для того чтобы нам эмансипироваться вообще, следует прежде всего сделать это у себя дома, что я и делаю.
Александру надоело слушать подобное, так как это было не впервой, и он сказал довольно грубо:
- Вот что, Надежда: если ты решила так вести себя в семье и подобным образом добиваться эмансипации, ничего хорошего из нашей супружеской жизни не образуется. Эмансипируйтесь, как вам заблагорассудится, но прежде всего и ранее всего будьте нашими женами, любимыми, но никак не думскими цицеронами, в коих у нас нет недостатка.
- То есть ты хочешь сказать, что тебе не нравится такая жена? - спросила Надежда, сузив глаза так, что одни щелки от них остались - маленькие, черные, как две черточки на белом ватмане.
Александр вспылил:
- Я хочу сказать, что об этой твоей программе в кавычках тебе следовало бы сообщить мне тогда, в Смольном.
- И ты, надо полагать, взял бы свое предложение обратно?
И Александр рубанул сплеча:
- Я не женился бы на тебе.
И, сев за стол, погрузился в занятия.
Надежда ушла и пропала. И тогда к Александру на скромную квартиру на Рождественской приехала Мария и тотчас напустилась на него:
- Поручик, как же это вы позволили вашей законной супруге бездомничать и даже не попытались разыскать ее и извиниться? Ай-я-яй, как нехорошо. Вот каковы наши современные молодые офицеры. Езжайте сейчас же со мной, и я вручу вам ваше сокровище из рук в руки.
Она говорила это мягко, шутливо, но Александр ответил вполне серьезно:
- Госпожа…
- Мария.
Александр пристально посмотрел в ее зеленые глаза и подумал: "Час от часу не легче" - и сказал:
- Я не имею возможности поехать с вами, Мария. У меня дела.
Мария улыбнулась, прошлась из угла в угол небольшой комнаты, придирчивым взглядом окинула скромную обстановку, укоризненно посмотрела на стоявшего посреди комнаты Александра, покачала головой с кокетливой норковой шапочкой на макушке, которая держалась там каким-то чудом, и спросила звонким голосом:
- Александр Орлов, вы ко всем женщинам так относитесь?
- То есть?
- То есть грубите, доводите до слез, не беспокоитесь о нас.
- Нет, - машинально ответил Александр и ломал голову: чего от него хочет эта женщина, чего ради она вдруг решилась приехать к нему одна-одинешенька, рискуя навлечь на себя, на него определенные подозрения соседей, знакомых ему и незнакомых?
- Благодарю, поручик Орлов, я иного от вас и не надеялась услышать, - произнесла Мария, а потом взяла шинель Александра, фуражку и, подавая ему, продолжала: - Одевайтесь. Это ни на что не похоже: только что поженились и уже едва не разошлись. Мне жаль Надежду. И вас. Если бы я была вашей женой, вы так легко от меня не отделались бы, сударь.
Александр ответил ей тем же:
- Но если бы я был вашим мужем, вы, я полагаю, не поступали бы со мной так, как то делает Надежда, решившая, изволите видеть, эмансипироваться от супруга с первых же шагов семейной жизни?
- Нет, я так не поступила бы.
- Вот видите, какая несправедливость вышла: я сделал предложение не той женщине, - произнес Александр, улыбнувшись, но тотчас же добавил: - Впрочем, вам я сделать его не мог.
Мария мило улыбнулась и спросила:
- А вы уверены, что я приняла бы его?
Александр надел шинель, фуражку и ответил:
- Нет.
- Напрасно.
Александр качнул головой и заметил:
- А вы отчаянная, оказывается.
Мария поправила на его голове фуражку, провела по его впалой щеке своей мягкой душистой рукой и сказала:
- Вы неразборчивым оказались… Поехали, Надежда скоро будет у меня. Не беспокойтесь, ваше самолюбие не будет задето, я не обещала привезти вас, это моя фантазия.
Александр понял: Мария не очень-то одобряла его супружеский выбор.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Тогда Александр впервые подумал: а кто его, собственно, заставлял жениться? Не провались он под лед да не заболей - никакой Надежды и не видел бы, никаких разговоров, пусть и шуточных, не вел бы, а с них все и началось. "Мария права: неразборчивым оказался и легкомысленным. Но теперь уже говорить было не о чем: женился, значит, надо жить. В нашем роду порядки строгие. А вообще жаль, что мы поздновато встретились с Марией. Мне кажется, что с ней все было бы лучше", - заключил он, а вслух сказал:
- Глупость. Баронессы еще не выходили замуж за простеньких офицеров, поручик Орлов.
Сидевший в двух саженях от него старший брат, Михаил, поправил съехавшие на нос железные очки и спросил:
- С кем ты там разговариваешь и на ком еще собираешься жениться?
Александр увидел на коленях сухую веточку, видимо свалившуюся с грачиного гнезда, и посмотрел вверх: там и теперь было шумно и продолжались грачиные раздоры и драки, и Александр качнул головой и спросил у брата:
- Михаил, а ты вообще что-нибудь можешь услышать в таком гвалте?
Михаил продолжал свое дело и не ответил, а, наставив ухо в сторону речки, что-то писал и писал в своей видавшей виды рыжей коленкоровой тетради.
Александр снял с колен ветку, бросил ее в речку, и она поплыла по ней, кружась и немного покружаясь одним концом в мутную воду, а потом затанцевала, как поплавок при клеве, - в этом месте была глубь и водоворот. И Александр подумал: и он попал в водоворот, только людской, да еще столичный. Зазеваешься - закрутит, как эту былку, и - прощай академия, служба, карьера. И все - по милости Надежды, жены, готовой хоть каждый день и вечер куда-то идти, ехать, бежать, как на пожар, и непременно ввиду особой важности для ее и его, Александра Орлова, судьбы и карьеры. А вот сюда, в родные веси, отказалась ехать даже на несколько дней, хотя родилась и выросла в станице Николаевской.
И Александр спросил себя: "Любопытно, а Мария поехала бы?" - и тут же ответил: "Нет, конечно. Белая косточка, может запачкаться о нашу станичную хлябь".
И отметил раздраженно: "Да что это я все время думаю о Марии? Я, кажется, уже женат", - и, встав с коряги, хотел позвать Михаила поупражняться на турнике, да не стал отвлекать его, отпугивать музу и отошел в сторону.
Михаил Орлов сидел в стороне, на пеньке, и Александр подумал: всю тетрадь, очевидно, уже извел, записывает что-то. Ведь ничего из-за грачиного гама не слышно, ан нет, он все слышит, что там, за речкой, поют девчата, и кладет их голоса на ноты да еще мурлычет что-то, как кот после обеда. Но ничего, братец, из этого не получится, не породнишься ты с музой композиторской. Слишком занесло тебя в пятом году, и вот итог: из Петербургского университета вылетел в Вологду, в ссылку, после оной вернулся ни с чем в родные веси, еле устроился в политехнический, но и тут не повезло. Пришлось уехать за границу и там доучиваться - в Сорбонне, в Париже. Упрямый, молчун, добьется своего. А пока… Пока нет ни службы, ни семьи, ни карьеры…