А поезда спешат, спешат…
1
Ночь была теплая, с яркой луной и блестевшим звездным небом, удивительно ласковая, светлая ночь, какими славится июль в пору уборки хлебов, молотьбы и увоза с полей нового урожая - несчетных тонн еще сыроватого, сыпучего, пряно пахнущего зерна. И река, близко подступавшая к селу Сосновке, в эту чудесную ночь дышала теплом, лунный свет нежно голубил воду, и на этой чуть вздрагивающей голубизне резко белели у берега, слегка покачиваясь, крупные лилии. На берегу стоял грузовик, доверху нагруженный свежим зерном, а дальше, в полях, светились неподвижные и шевелящиеся огни, оттуда доносился приглушенный шум грузовиков и стрекот комбайнов.
По древней крестьянской привычке Соня и Толик купались в отдалении друг от друга, а накупавшись, наплававшись, наперекликавшись меж собой, вдоволь насладившись теплой рекой, выбрались порознь на берег, разбежались в разные стороны и переоделись в сухое, пригибаясь в невысоком кустарнике.
- Опять мама заругает, - сказала Соня, подходя к Толику и отжимая руками мокрые волосы.
- Сейчас домчу тебя. И сам домой забегу: папиросы кончились. Надень, замерзнешь. - Он набросил на нее свой пиджак. - Постой, лилии забыли! - вспомнил он и побежал к берегу.
Он вернулся с пучком белых, мокрых лилий, отдал их Соне, подсадил ее в кабину.
Машина побежала по тряской дороге, выхватывая светом фар деревья и кусты вдоль обочин.
- Чудно мы с тобой встречаемся: в машине да по ночам, - улыбнулась Соня.
- Ничего, кончим уборку - в клуб забегаем. И не будешь ты со мной мучиться.
- А я и не мучаюсь, - счастливым голосом ответила Соня. - Не веришь?
- Факт, не верю, - сказал Толик и притормозил, выезжая на улицу села.
Они выбрались из кабины и остановились, держась за руки, под старой березой у низкого заборчика, из-за которого выглядывала побеленная известью хата с лунными бликами на темных окошках.
- Ты меня любишь? - тихонько спросила Соня.
- Факт… Ну, беги, проспишь на ферму, - сказал Толик. Но тут же обнял ее, привлек к себе.
Во дворе хрипло кукарекнул петух. В хате скрипнула дверь, на крыльцо вышла женщина в длинной белой сорочке.
- Сонька, ступай в хату, бесстыжая! - негромко сказала она в сторону улицы.
- Мама!.. - отшатнулась от Толика Соня.
- Пока, - шепотом сказал он, и Соня побежала к хате.
- Не нагуляешься с этим иродом, - сердито буркнула мама, пропуская Соню в сени. И, идя за ней в горницу, продолжала выговаривать. - Через него и в институт не вступила, болячка б ему в голову!..
- Не ругайтесь, мама, - сказала Соня все тем же счастливым голосом. - И лучше, что не поступила. Чего я в городе не видела? Я в заочный пойду. - Она взяла со стола крынку с молоком, припала к ней губами.
В окно заглядывала щекастая луна, призрачно освещала стены горницы и все, что в ней находилось.
- Знаю, какой ваш заочный: Мишка по ночам шляется и ты не лучше, - говорила мама, укладываясь на высокую деревянную кровать. И горько вздохнула: - Ох, Соня, Соня, и зачем я тебя, безотцовщину, десять лет учила? Чтоб ты коров на ферме доила?.. Тянула вас с Мишкой, как могла тянула… А Шурка докторшей будет, и Манька Волосевич… Разве ж я этого для тебя желала? - Она заплакала, и говорила уже сквозь слезы. - Жалела тебя, берегла…
- Не плачьте, мама, - бросилась к ней Соня. - Я вам правду говорю: пойду в заочный. - Соня гладила мамины волосы, целовала ее. - И Мишка нигде не денется… и с Толином не буду ходить, раз вы против…
- Да чего уж тут, - обмякшим голосом сказала мама. - Ступай хоть поспи до работы…
- И вы отдыхайте. - Соня поцеловала маму и пошла к себе в боковушку.
Мама еще с вечера постелила для нее постель, но Соня не легла сразу, а раздвинула шторки на окне и выглянула на лунную улицу. Она хотела увидеть, как проедет на машине мимо дома Толик, но машина уже ушла.
Постояв немного у окна, Соня сдвинула шторки и только тогда заметила, что на ней пиджак Толика. Она сняла пиджак, повертела его в руках, словно раздумывая, как ей быть, оглянулась на дверь в горницу, где осталась мама. Ей подумалось, что мама уже уснула - такая тишина была за дверью, и тогда она на цыпочках снова подошла к окну, неслышно отворила его и выскользнула во двор.
2
А на другом конце села под другим деревом стоял с молоденькой девчонкой Сонин брат Миша. Девчонка была крохотного росточка, достигала ему едва до плеча. Запрокинув вверх голову, она трепетно говорила:
- Ну, куда ты спешишь? Постоим чуток.
- Да мала ты, Сашка, по ночам гулять, - отвечал он.
- А зачем провожать пошел, если мала?
- Пошел, чтоб не боялась. Беги, беги в хату.
- Ну, постой трошки… А как тебе в армии служилось? Правда, что ты в танке сидел, а танк на парашюте с неба падал?
- Не совсем так, но похоже.
- А придешь завтра на картину?
- Ну, приду… Постараюсь.
- Так я и поверила! И не надо! - фыркнула девчонка и побежала к своей калитке.
Миша поглядел ей вслед, качнул головой, улыбнулся и зашагал домой.
Он шел по самой середине улицы и улыбался каким-то своим мыслям, возможно, даже связанным с этой шустрой девчонкой. Потом достал из кармана смятую пачку, хотел закурить, но пачка оказалась пустой. Он смял ее и бросил на дорогу.
Впереди из проулка вывернул грузовик, покатил по улице.
- Эй, постой!.. - крикнул Миша, пускаясь догонять машину.
Но шофер не услышал. Машина скрылась за поворотом, и Миша не стал за нею бежать. Теперь он шел по следу машины, приминая сапогами выпуклый узор шин, отпечатанный посреди дороги.
За поворотом узор шин свернул во двор. Миша тоже свернул к высоким воротам. Он нажал на щеколду, но калитка была на засове. Тогда он встал одной ногой на столбик у забора, заглянул во двор, белевший от яркой луны. Увидев там фигуры людей, крикнул:
- Эй, православные, чего запираетесь? Закурить не найдется?
И потому что Толик, услышав его, застыл как вкопанный, потому что застыли в испуге его отец и мать, старший брат и братовая, Миша сказал:
- Папироски, спрашиваю, не найдется?
- Какой тебе папироски? Тебе чего надо? - зло спросил Толик. - А ну, слазь, не ломай забор!
- Да ты что, Толька, не узнаешь? - удивился Миша и, подтянувшись на руках, сел верхом на заборе.
- Слазь, говорю, - крикнул Толик. - Ну, живо, не то скину!
И тут Миша увидел то, чего сперва не заметил. Что машина подогнана к погребку, что верх у погребка снят, что борт машины откинут, что на земле под машиной постелено рядно, чтоб зерно не сыпалось на землю…
- Вот это да-а-а!.. - Мишка спрыгнул во двор.
- А, Мишка!.. Тьфу, черт, не узнал в темноте! - сказал Толик, идя ему навстречу. - Факт, не узнал… "Факт" было его любимое словечко, и он вворачивал его постоянно, к месту и ни к месту.
- Это ты ловко придумал, - усмехнулся Миша, проходя мимо Толика к машине. - Рожь помаленьку тащим?
- Все гребут, чем я хуже? - весело и как бы шутя ответил Толик.
Когда Миша очутился во дворе, домочадцев Толика как ветром сдуло - словно их и не было.
- Понятно, - уже хмуро сказал Миша.
- Брось, Мишка, хреновина все! Плюнуть и растоптать! - хлопнул его по плечу Толик. - Пошли в хату. Посидим, покалякаем…
- Не трожь, - Мишка стряхнул с плеча его руку. - Мы с тобой в конторе покалякаем, - сказал он и пошел к калитке.
- Вот ты как?! - похоже, удивился Толик. Он догнал Мишку, схватил за руку, едко спросил. - Продать хочешь?
- Боишься? - насмешливо сощурился Мишка. - А красть не боишься?
- Ах ты, гад!.. - выдохнул Толик и ударил Мишку кулаком по голове.
Мишка упал, увлекая за собой Толика. Они покатились по земле, дубася друг друга.
В сенях испуганно вскрикнула невестка Ольга.
- Цыц, дура! - приструнил ее отец Толика.
Он первым выскочил из сеней, и все родичи Толика стали проворно помогать ему накрывать погребок, поднимать борт машины. Мать Толика выкатила из-под навеса, где лежали дрова, мотоцикл, опрокинула его у забора.
И драка, и вся суматоха во дворе проходили так тихо, что с улицы ничего не было слышно.
Хотя Миша был сильнее Толика, но злость придавала Толику больше силы. Все же Мише удалось освободиться от него. Он отступил к сараю и, тяжело дыша, привалился к стене. Толик тоже вскочил на ноги, в руке у него блеснул нож. Он пошел на Мишку с ножом, а Мишка стал пятиться вдоль стены, пока не наткнулся на деревянную лопату, подпиравшую двери сарая. Он поднял лопату и огрел ею Толика. Тот пошатнулся и рухнул на землю. Тогда мать Толика страшным голосом закричала:
- Убивають!.. Люди добрые, спасайте!..
Продолжая кричать, она выбежала на улицу. Из будки, гремя цепью, с лаем выскочила собака. И сразу в соседних дворах тоже на все голоса забрехали собаки.
Мишка отшвырнул к забору лопату, опустился на козлы, стоявшие у сарая, и стал подолом разодранной рубахи утирать лицо и шею.
Во двор сбегались люди: заспанные, полуодетые. Толик уже сидел на колоде, обхватив руками окровавленную голову, а его мать, женщина седая и с виду добродушная, не жалея голоса, объясняла случившееся:
- Он чего надумал, бандюга? - размахивала она руками, указывая на Мишку. - Мотоциклу своровать!.. Думаешь, не слыхали, как поленья гремели? Может, и не слыхали б, так я Тольке как раз борща наливала. Он же всю ноченьку не емши ездит… Так, видали, что утворил?.. Ой, головочка моя!.. - прижимала она к себе голову Толика.
- Ах, паразит, судить его!.. Чуть мотоциклу не увел!.. - шумели вокруг люди.
- Побои снять - и в суд!..
- На кой ему мотоцикл? У него свой бегает…
- Главное, побои снять. А там припечатают…
Мишка сидел на козлах, слушал, как голосит мать Толика, и тоскливо улыбался тому, как глупо она выгораживается.
Участковый милиционер уже был здесь. Как многие мужики, он явился в нижней рубашке и галошах на босу ногу. Правда, галифе его перехватывал ремень, на ремне висела кобура, а на голове возвышалась милицейская фуражка, что вполне свидетельствовало о его должности. Участковый подошел к Мишке, сказал:
- Как же ты, Быховец, а?.. Мотоцикл и так далей… Из-за него человека хотел убить?
- Какой мотоцикл? - усмехнулся Мишка. - Он зерно ворует, а я его накрыл.
- Как так? - удивился участковый.
- Это мы-то зерно воруем? - вскинулась мать Толика, и добродушное лицо ее изобразило полнейшую невинность. Она чутко прислушалась ко всему, что говорят вокруг. - Да что ж это делается? Чтоб тебе язык собаки откусили!.. Нет, мы это дело так не оставим!..
К калитке подошла Соня, держа в руках пиджак Толика. Она хотела повесить пиджак на столбик у калитки, но, услышав голоса, заглянула во двор. И испугалась, увидев окровавленного Толика.
- Толик, что с тобой? - бросилась она к нему и положила пиджак на колоду. Но мать Толика оттолкнула ее, закричала:
- Так и ты здесь? Ах вы, ворюги проклятущие!.. Вы только гляньте на нее: с братом по чужим дворам шастают! Небось на стреме стояла? Небось вместях с братцем порешили нашу мотоциклу украсти?
- Бросьте, мама, - скривился Толик, пытаясь встать с колоды.
- Цыц! - прикрикнула она на него и погрозила Соне кулаком: - Я тебя давно раскусила!.. Давно примечаю, на что заришься!..
- Да вы что?.. - растерялась Соня. - Толик, скажи… Ведь мы с тобой…
- Да ну вас, - отмахнулся он. - Сказано, бабы… Факт…
Соня вся сжалась, затравленно огляделась. Заметила, что к Мишке идет участковый, метнулась к ним.
- Ну, пойдем, разберемся, - сказал Мишке участковый.
- Куда вы его? - волнуясь, спросила Соня. - Миша, за что ты Толика?
- За дело, - ответил Миша, подымаясь с козел. - Хорош у тебя женишок оказался!
- И Соньку ведите! - крикнула участковому мать Толика. - Это ж одна шайка!
Участковый сиял фуражку и, потрясая ею в воздухе, громко приказал:
- Тихо, граждане! Расходитесь, это вам не цирк!
В ту же минуту на улице кашлянул висевший на столбе репродуктор, и мужской голос хрипловато сказал:
- Говорит колхозный радиоузел! Доброе утречко, дорогие товарищи доярки! Вы, должно быть, уже отзавтракали и готовы выехать на фермы. Рад сообщить, что машина за вами вышла. Так что желаем вам на сегодня высоких надоев и приятного самочувствия. А теперь прослушайте песню…
И с пластинки на все село разлилась песня Аллы Пугачевой с остерегающим припевом: "То ли еще будет, то ли еще будет, ой-ё-ёй!"
Под эту песню люди на рассвете покидали двор Толика. Под эту песню Соня бежала по улице села, ничего не видя перед собой.
3
Потом был суд. Он проходил в небольшом полупустом зале.
Молоденькая женщина-судья читала приговор. Все слушали стоя: на задних рядах - группа колхозников вместе со своим председателем Прасковьей Ивановной, в первом ряду чинно стояло принаряженное семейство Толика, а за деревянным барьером - Миша, охраняемый милиционером.
- Рассмотрев в судебном заседании дело по обвинению, - скороговоркой читала судья, - Быховца Михаила Семеновича… в злостном хулиганстве, выразившемся в нанесении тяжелых телесных повреждений гражданину Котовичу Анатолию Яковлевичу, что подтверждается документами медэкспертизы и показаниями свидетелей, народный суд в составе судьи Шариковой, заседателей Баранова и Толчей, приговорил Быховца Михаила Семеновича к двум годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии… Подсудимый, вам понятно?
- Интересно, мне два года, а ему? - едко усмехнулся Миша, кивнув на Толика.
- Подсудимый, я спрашиваю, вам понятно?
- Да ничего мне не понятно! - возмутился Миша.
- Судебное заседание объявляю закрытым, - сказала судья, и судьи вышли в боковую комнату.
Мишка обернулся в зал. Увидел заплаканную мать. Она суетливо пробиралась к нему:
- Миша, сыночек…
- Не плачьте, мама. Я скоро выйду, - старался улыбаться Мишка. - Они ж не разобрались.
- Пошли, - вежливо сказал ему милиционер, но уже не тот, участковый их села, а совсем другой.
Выходя из зала, Соня подняла заплаканные глаза и увидела рядом Толика. Он поспешно отвернулся и нагнул голову…
Когда председатель колхоза Прасковья Ивановна постучала в кабинет судьи, судья Мила Сергеевна держала в руках пудреницу и помаду. Рабочий день у нее закончился, и теперь она могла уделить внимание своей внешности.
- Да-да, - сказала Мила Сергеевна, пряча пудреницу и помаду в стол.
- Здравствуйте, - поздоровалась, войдя, Прасковья Ивановна. - Не помешала вам?
- Помешали, конечно, но заходите, - вполне вежливо ответила судья.
- Хочу с вами поговорить, - начала было Прасковья Ивановна.
- Наверное, по делу Быховца? - сразу же определила судья. - Я вас видела в зале.
- По делу Быховца. Я председатель колхоза.
- Очень приятно, - судья протянула ей узкую ладошку. - Мила Сергеевна.
- Прасковья Ивановна.
- Слушаю вас, Прасковья Ивановна.
- Как бы вам все покороче сказать… - присела на стул Прасковья Ивановна. - Не правится мне ваше решение, Мила Сергеевна. Несправедливое оно.
- Ну, почему же? - улыбнулась Мила Сергеевна.
- Не верю я в эту историю с мотоциклом. Сами посудите: у него свой мотоцикл есть, получше этого. Зачем ему воровать?
- Разве дело в мотоцикле? - удивилась Мила Сергеевна. - Быховец жестоко избил Котовича, за это и наказан.
- Он и сам в синяках ходил, только за справками в город не ездил, побои не снимал, - мягко возразила Прасковья Ивановна. - Тут причина все-таки в зерне. У нас как раз в ту пору рожь при перевозке на элеватор пропадала.
- Да, но машину Котовича взвесили: зерно не тронуто.
- Значит, не успел, - вздохнула Прасковья Ивановна. - Миша помешал. Он у нас парень серьезный, хороший механик. Недавно армию отбыл, в десантных войсках служил…
- Охотно верю. Но все это, милая Прасковья Ивановна, к делу не относится: У Котовича было сотрясение мозга, как с этим не считаться?
- Тоже верно… И все же Миша не обманывает: он оборонялся.
- Ну… если вы не согласны, подайте кассационную жалобу.
- Мы подадим.
- Что ж, - улыбнулась Мила Сергеевна. - Возможно, и отменят мое решение.
Мила Сергеевна была начинающим судьей, но тем не менее она твердо верила в то, что все, что она делает, она делает правильно.
4
До войны этот район города был окраиной. После войны город строился и расширял свои границы, а этот его небольшой уголок с деревянными домиками, утопавшими в зелени садов, долго оставался нетронутым. Теперь строительство добралось и сюда. Камень наступал на дерево, часть новых домов уже заселили, другие только воздвигались. Возле тех, что уже были заселены, играла в мячики и раскачивалась в лодках ребятня; возле тех, что пока еще строились, рыли землю бульдозеры, рабочие сгружали с машин плиты и оконные рамы, возле тех; что доживали последние месяцы, люди копали картошку, выбивали одеяла, развешивали на веревках белье. И все это уживалось рядом, под одним небом, в одном воздухе.
Люди проходили мимо Сони, не обращая внимания на ее растерянный вид. Но один старичок, несший в авоське помидоры, подошел к ней и спросил:
- Что вы ищете, девушка?
- Да вот… сестра моя на квартире жила… двоюродная. Вот здесь дом был, - показала она на пустое место, где одиноко росла яблоня и лежали бетонные плиты.
- Так что же вы здесь стоите? - сказал старичок. - Пойдемте со мной. Они вон в тех домах живут, - указал он на каменные дома впереди.
- Вы ее знаете? - обрадовалась Соня.
- Нет, не знаю, - ответил старичок. - Я вас в домоуправление сведу, там и скажут.
Они свернули на рыхлую тропку, проложенную недавно среди фруктовых деревьев. В глубине сада стоял домик с прогнившим крыльцом. Мужчины разбирали крышу, бросали трухлявые балки в кузов грузовика, собираясь, видимо, вывезти всю эту рухлядь на свалку. Вокруг машины клубилась едкая буро-рыжая пыль, летали в воздухе гнилые щелки.
Тропинка круто взвилась вверх, и оттуда, сверху, выполз рычащий бульдозер. Затрещал ветхий сарайчик, закачалась и стала крениться срезанная бульдозерным ножом вишня.
- Что он делает? - крикнула Соня и даже зажмурилась от страха.
Старичок бросился к бульдозеру и тоже вскричал:
- Вы зачем деревья уничтожаете?
- Чего?.. - высунулся из кабины бульдозерист. Он, видимо, не слышал, что ему кричат.
- Вы зачем разбойничаете, юноша? - негодовал старичок. - Кто вам позволил деревья сносить?
- А-а, - понял наконец парень. - А вам чего, жалко или больше всех голова болит?
- Жалко! - крикнул старичок. - Это же вишня!
- Не шуми, папаша, - весело ответил парень. - Здесь дорога будет. До-орога, попил? А потом еще метро долбать будут. Как раз тут станцию "Вылезай" поставят, - заржал он.
- Не дорога и не метро, а детский сад! - совсем рассердился старичок. - Вот я сейчас вашему Евдокимову в трест позвоню, пусть вас взгреет хорошенько.
Услышав фамилию своего начальника, парень сразу утратил веселость.
- Ладно, папаша… Случайно вышло, - сказал он и дал бульдозеру задний ход.
Старичок не мог успокоиться и, идя рядом с Соней, сердито говорил: