Исатай позвал Утурбая в мазанку.
- Нельзя говорить в степи, - сказал он, - услышит ветер и передаст царским начальникам. Разведи огонь и вскипяти воду!
Утурбай сделал все быстро и ловко.
- Нет ли у тебя чаю? - спросил Исатай.
Утурбай достал чай, пшеничную лепешку и кусок просоленной баранины.
- Прикрой дверь, - велел Исатай, - и говори тише! Я знаю Длинное Ухо. Оно змеей вползает к человеку и даже у сонного может подслушать его тайное тайных.
Однажды преданный Длинным Ухом, он больше не доверял ему, наглухо закрывал от него свою душу и помыслы.
- Ты, Утурбай, не спрашивай, что думает мой ум. Мой язык не знает этого, и он молчит. Мой язык знает, что думает степь, и это он расскажет. Царь сделал закон - много казахов взять на войну. Этот закон скоро придет к нам, в степь. После закона пойдет военный обоз - винтовки и пули. В Боамском ущелье казахи остановят обоз, убьют охрану и возьмут оружие. Если ты настоящий джигит, ты будешь там. Потом казахи возьмут Токмак, Каракол, Алма-Ату, и будет у нас так, как поют акыны:
Собирались девушки и молодухи,
играли и смеялись у подошвы горы.
А мы посиживали, переливая кумыс желтым ковшом,
ручка которого украшена бубенчиками.
Утурбай пробыл у Исатая весь день, набрал старику топлива и вечером выехал обратно.
Ночная степь была пуста и тиха, только песок, потревоженный копытами коня, вздыхал, как спящий человек, да изредка с присвистом проползали разбуженные змеи. Утурбай не торопился, до приезда на свою кочевку ему хотелось как следует обдумать слова Исатая.
Мысли его были похожи на двух скакунов. Бегут они рядом, вытянулись, как две струны на домбре, но ни одна из них не может обогнать другую. Видит Утурбай, что царские начальники принесли много горя казахскому народу, много нужды, обид. Готов казахский народ поголовно вырезать их, очистить степь, но Утурбай боится, что казахи восстанием принесут себе только новое горе.
В юрте Мухтара сидели гости - пятеро молодых казахов с ружьями и один старик с домброй. Молодые пили кумыс. Большой дедовский ковш с бубенчиками переходил из рук в руки. Кумыс заедали бараниной. Нарезанная кусками, она лежала в большой плошке. В котле над костром варился другой баран.
Старик играл на домбре и пел. Это был акын. Он поднимал к потолку свою острую белую бородку и с шипом выбрасывал слова:
Ужели вы остались, мои места?..
Когда говорят о таких делах,
разве вы не печалитесь, мои герои?..
Желтея, тут остаетесь вы
покинутыми, мои озерные камыши!
Осторожно вошел Утурбай. Отец вопросительно поглядел на него, прочие как бы не заметили. Утурбай взял свое ружье, надел на спину и сел в круг гостей. Отец подал ему ковш с кумысом. Утурбай немного отпил и передал гостю, сидевшему рядом.
Акын, закончив одну песнь, начал новую - похвалу Утурбаю, сыну Мухтара, который бросил кнут пастуха и поднял ружье воина.
В углу тихо заплакала мать, рукой дотянулась до Тансыка и украдкой погладила его шершавую, жестковолосую голову.
Мухтар и Утурбай уехали с гостями по дороге к Боамскому ущелью. Уезжая, отец обещал вернуться через два дня.
Первый день прошел спокойно, не было ни случайных гостей, ни посланцев с новостями. Второй начался шумом - из-за гор вышло громадное стадо и хлынуло на кочевку. Оно заполнило всю поляну, как вешняя вода заполняет озера. Тансык, мать и сестра проснулись от рева верблюдов, ржания коней, стука многих тысяч копыт, от того гула, который бывает всегда, когда большое стадо идет по каменистой земле.
- Кто хозяин кочевки? - спросил казах, ехавший на переднем верблюде.
- Мухтар, - ответили ему. - Его нет дома.
Тансык спросил приезжего, как это сделал бы отец:
- Хабар бар?
- Бар, бар - весь народ убегает в горы.
За первым стадом прошло другое, третье, и так весь день. Вечером Тансык оглядел поляну - ни одного живого места: вся трава съедена и выбита копытами, кусты поломаны, ручей загажен.
Мухтар вернулся один.
- Где Утурбай? - спросила мать.
- У тебя есть Тансык, - сердито ответил Мухтар. - Зачем тебе Утурбай?
Мать забеспокоилась, но выспрашивать побоялась, - она решила, что Утурбай погиб, и начала украдкой плакать.
Мухтар переменил усталого коня на свежего, сунул под седло кусок просоленной баранины, несколько лепешек и снова уехал. Сделав горами верст тридцать, он выбрался к ночи на колесную дорогу, что проходила Боамским ущельем. Через час постучал в ворота караван-сарая.
Ему открыл работник-казах. Мухтар привязал коня к столбу, глянул на двор, полный телег, упряжных и верховых коней, и спросил:
- Что за народ?
- Разный, - ответил работник и потянул Мухтара за халат.
Они вышли со двора к реке, которая пробегала в нескольких шагах, сели на береговой камень. Под шум воды работник спросил:
- Куда едешь?
- Никуда. Буду ждать обоз с ружьями.
- Он здесь, - шепнул работник. - Охраны восемь человек.
Мухтар поднялся и сказал:
- Я лягу спать. Когда пойдет обоз, разбуди меня!
- Меня не будет, мы все убежим. Ты проснешься сам: хозяин поднимет большой шум.
Время было страдное, сенокосное. Хозяин караван-сарая встал рано. Кухонная работница-казашка обычно начинала возню до рассвета, но тут возни не было слышно. Хозяин обошел пустую кухню, потрогал холодный самовар и выругался:
- Куда она провалилась?!
Во дворе не суетились работники. Хозяин пошел на сеновал будить их, но заметил, что открыта дверь конного стойла, и заглянул туда. Коней не было. Не было и работников. Хозяин осмотрел сбрую и не нашел седел. Тут он начал ругаться так, что солдаты, сопровождавшие военный обоз, выбежали на двор с ружьями. Хозяин подступил к ним:
- Олухи, проспали! У меня сбежали все работники и увели всех коней.
Солдат мало тронула брань хозяина. Они осмотрели свои возы, нашли все в наличности и начали собираться в дорогу.
Хозяин напал на Мухтара:
- Ты когда приехал? С вечера тебя не было.
- Ночью приехал.
- Видел, как убегали работники?
- Ничего не видел. Приехал и лег спать.
- Давай коня! Я догоню мерзавцев.
Но Мухтар не дал коня, а вскочил на него и уехал в глубину Боамского ущелья.
Обоз ушел. Хозяин бегал по дому, размахивая кулаками, пинал ногами стулья, скамьи, - срывал свою злость. Вот он схватил за волосы жену:
- Ты чего дрыхла! Четырех коней угнали.
Он был не молод, но здоров, с большими кулаками, и жена приготовилась умереть. Она быстро-быстро лепетала молитву "Отче наш" и с зажмуренными глазами ждала, что муж хватит ее об стену и убьет, как кошатники убивают кошек об ободья колес.
Но муж вдруг успокоился, отпустил жену и проговорил:
- А знаешь, по-моему, начинаются серьезные дела. Не зря проклятые лошадники мечутся по дорогам. И мои убежали, почуяли что-нибудь… - Он сунул в карман деньги и пошел в ближайшую станицу покупать новых коней и нанимать новых работников.
В Боамском ущелье было пусто. Обоз шел спокойно, без помех. Солдаты переговаривались о родных местах. Все они были из далеких краев, все тосковали по дому, по семьям.
Временами то один, то другой замечал шевеленье кустов в стороне от дороги, но не придавал этому значения: мало ли кто может беспокоить кусты - дикий зверь, домашний скот, порыв ветра…
Солдаты решили сделать привал. Обоз свернул с дороги на ровную полянку среди придорожных утесов. В это время на другой поляне, хорошо укрытой кустами, собрались повстанцы. У них шел горячий спор. Одни предлагали открыть стрельбу, прикончить охрану, убитых сбросить вниз, где бесновалась река, подводы угнать - и от обоза не останется следа. В этой партии особенно усердствовал Мухтар.
Другая партия предлагала свой план - вступить в переговоры с охраной, убедить ее, что повстанцам нужно только оружие и совсем не нужна солдатская кровь. Если солдаты не станут сопротивляться, то отпустить их невредимыми. На этом особенно настаивал Утурбай.
- Ты всегда, как упрямый козел, идешь против отца, - сердился Мухтар на сына.
- Не ты ли - упрямый козел, - отбивался сын. - Всегда идешь против меня.
Решили испробовать совет Утурбая: чего лучше, если дело обойдется без пальбы, без крови.
Утурбай незаметно вышел на дорогу, а оттуда, словно уставший путник, свернул на поляну к солдатам.
- Здравствуй! - сказал он по-русски и попросил закурить. Солдаты протянули сразу несколько кисетов, потеснились и пригласили садиться: скоро будет каша, чай.
Утурбай сел, закурил и повел разговор издалека: давно ли служат; кто откуда родом. Солдаты были из разных мест и сами разные: двое русских, двое украинцев, татарин и еще такие, о каких Утурбай даже не слыхивал. "А мы всех, кто не казах, мешаем в одну кучу - русские", - подумал он.
Съели кашу, выпили чай. Утурбай уже знал, что все солдаты тоскуют по дому, у некоторых есть жены, дети, невесты, и решил: настало время делать большой прыжок.
- Домой надо, домой, - сказал он весело.
- Не пускают, - отозвались ему.
- А ты сам, сам! - Утурбай достал из-за пазухи царский приказ о мобилизации казахов, недавно расклеенный по столбам и стенам. - Вот царь пишет: "Иди ко мне воевать", а я говорю: "Воюй сам! Я с немцем не ругался, я дома жить буду".
- Ты, значит, дезертир? - спросил один из солдат.
- Дезертир, дезертир. - И тебе надо делать дезертир. Вот так. - Утурбай разорвал царский приказ и кинул лепестки в ветер.
- А это куда? - Солдат показал свою винтовку.
- С собой. На охоту будешь таскать.
- А это? - Солдат кивнул на подводы с оружием.
- Это нам.
- Вам? Кому? - Все солдаты озадаченно уставились на Утурбая.
- Нам. - Утурбай сделал кругообразное движение руками. - Нас много. Весь Казахстан - мы. Отдайте нам оружие, и мы отпустим вас живыми.
- А этого не хочешь? - Один из солдат нацелил в Утурбая винтовку.
Но другой отвел ее и сказал:
- Подожди. Два раза не умирают, и если уж умереть, то не дуром.
Начался трудный торг. Утурбай твердо стоял на одном: кто добровольно сдаст оружие, будет цел, а кто окажет сопротивление, будет убит. У солдат же не было согласия: и сопротивляться и сдаваться страшно, где жизнь, а где смерть - неизвестно.
Чтобы поторопить солдат, Утурбай громко крикнул:
- Э-ге-гей! Каждый наш человек иди ко мне!
Тотчас все кусты вокруг сильно зашатались. С криками: "Хочешь жить, сдавай оружие! Хочешь жить, руки вверх!" - повстанцы заняли поляну. И солдаты без боя сдали оружие.
Повстанцы решили не задерживать солдат, а немедля отпустить: ведь безоружные они не опасны, а пока добираются до города, до нового оружия, повстанцы будут далеко в горах.
Утурбай подошел к солдатам с протянутой рукой, прощаться:
- Всем вам желаю счастливый путь!
Но первый, второй, третий и так семеро солдат отказались прощаться.
- Мы с тобой. Без оружия в воинскую часть нельзя: там расстреляют. Взял оружие, бери и нас!
- Хорошо. Молодец! - хвалил солдат Утурбай. - Иди, беру. Всем будет работа.
Мухтар удивлялся на сына: какой он сегодня веселый и говорливый.
Восьмой солдат сначала решил идти какой-то своей дорогой, но, когда отряд повстанцев скрылся, ему стало жутко брести одному безоружному среди чужих гор и одному же отвечать за все оружие и за всех восемь человек - дезертиров. Он пустился бегом за повстанцами и потом долго радовался, что догнал, что если и погибнуть придется, то не одному, а вместе со всеми.
По дорогам и тропам, прямо бездорожной степью и горами ко всем аулам и кочевьям мчались вестники Длинного Уха. Дикими, охрипшими голосами они кричали, что началась великая война с царем.
Восстание, несомое на быстроногих скакунах, через несколько дней охватило громадное пространство. Движение казахов в горы, на убег, остановилось, началось обратное, в степи. Впереди - отряды конных повстанцев, за ними - табуны запасных лошадей, стада баранов на убой, верблюды, нагруженные разобранными юртами и всяким житейским скарбом.
Мухтар командовал сотней повстанцев, сын Утурбай командовал другой сотней. А всего собралось до восемнадцати тысяч всадников. Они окружили город Токмак. Но горожане вооружились от мала до стара и отбили первые атаки.
Семья Мухтара раскинула юрту километрах в трех от города и пустила скот на несжатое пшеничное поле.
- Зачем губишь хлеб, когда есть трава?! - упрекнул отца Утурбай.
- Это - не наш хлеб.
- Хлеб - всегда хлеб. Настоящие джигиты не воюют с хлебом. С хлебом воюет орда.
Старик замахнулся на сына плеткой.
- Собака, - прошипел он.
- Отец, я долго слушал твои слова, теперь послушай ты мои. У русских глубокий корень, они не уйдут. Ты видел, как дерутся русские мальчишки, женщины? Я видел и понял: не уйдут!..
Мухтар хватал ртом воздух, шипел, но не мог найти слов, которые бы, как плеть, ударили сына.
Утурбай продолжал:
- Ты напрасно привел сюда семью, ей лучше вернуться в горы.
- Зачем ты взял ружье? - спросил отец.
- А ты не знаешь: куда дует ветер, туда летит и песок. Пока что ты и похожие на тебя - ветер, а я - песок.
- Отдай ружье другому, он будет лучше драться! Я скажу старшинам, чтобы выгнали тебя.
Утурбай подозвал мать, сестру и сказал:
- Соберите юрту и уходите в горы!
- Нет! - крикнул отец. - Шейте мешки! Возьмем Токмак, куда будете складывать русское добро?
Повстанцы начали новое наступление на Токмак. Вначале им повезло, они отбили от города воду и даже ворвались в одну из улиц, но потом горожане сделали вылазку и отбили воду обратно. После этого Утурбай явился в штаб старейшин и сказал:
- Когда погонят нас, мы ускачем. А что будут делать наши семьи и скот? Скот и семьи надо отправить в горы.
Исатай - он как давний мятежник был в совете старейшин - вывел Утурбая из штаба и сказал:
- Иди в горы! Можешь куда угодно, наш народ не пожалеет тебя.
Утурбай пришел в юрту, взял Тансыка за руку и повел по лагерю. Горели костры, в больших котлах варилась баранина. Повстанцы группами сидели у костров, перевязывали свои раны, точили самодельные пики, чинили разорванную сбрую. Неподалеку от воинов паслись их заседланные кони.
- Запомни, Тансык: народ, который живет на одном месте и пашет землю - сильный народ, у него корень глубоко сидит. Победить, выгнать такой народ трудно. Хочешь быть сильным - паши землю, сей хлеб, сажай сады, глубже загоняй свой корень. Мы, кочевники, - Утурбай покивал на повстанцев, - плохие воины. У нас ничего нет в земле, никакого корня, у нас постоянно конь под седлом, чтобы убежать. Теперь иди в юрту!
- Я хочу с тобой. - Тансык вцепился в брата.
- Иди, иди!.. Скоро будет бой. - Утурбаю пришлось довести упрямого брата до юрты и сдать матери. Потом он ушел к своей сотне.
Сотня Утурбая была составлена из тех джигитов, которые захватили обоз с оружием и первые подняли восстание. Она считалась самой храброй, удачно провела уже несколько боев. Но в совете старейшин не было к ней полного доверия. Честь и славу портили Утурбаю и его сотне те восемь русских солдат, которые без сопротивления сдали оружие и за это получили жизнь. Присоединившись к повстанцам в Боамском ущелье, они продолжали следовать за ними и дальше. Утурбай несколько раз напоминал, что они свободны, могут идти, куда хотят, повстанцы не будут ни удерживать их, ни преследовать.
А солдаты раскидывали руками:
- Куда мы пойдем? Ну, скажи!
- Ваша воля, ваше дело, - говорил Утурбай, не зная, что посоветовать. - Я свое сказал: не держу, свободны. Дальше думайте сами.
- За это спасибо! Вот и не гони, дай нам одуматься!
Думали долго, крепко и в одиночку и скопом и в конце концов решили, что самое лучшее для них - оставаться при сотне Утурбая, как оно сложилось само собой, помогать у котлов, ухаживать за лошадьми, чинить повстанцам обувь, одежду, сбрую. Все восьмеро были не господа, не белоручки, а кто - пахарь, кто - кузнец, кто - портной, кто - сапожник, кто - мастер на все руки.
Решили держаться вместе, все за одного, один за всех, особой командой без определенного назначения. Солдата Романа Гусева, самого спокойного и рассудительного из команды, выбрали своим старшим. Выбрали не распоряжаться, нет - они все были одинаково вольны и равны, воинские погоны и кокарды сорвали и бросили еще в Боамском ущелье, - а для того, чтобы общаться через него с командиром сотни, с повстанцами.
Для Утурбая было самое лучшее, если бы они ушли от повстанцев. Тогда кончатся упреки, что он укрывает врагов казахского народа, держит их в военном лагере, где они могут предательски ударить в спину, вызнать и выдать военные тайны повстанцев. Он устал от этих попреков и боялся, что за ними могут последовать скверные, кровавые дела.
Утурбай позвал солдат в юрту, где был штаб его сотни, и снова заговорил, что они свободны, могут уйти.
- Спасибо, спасибо! - загуторили солдаты. - Только нам это ни к чему, не по пути нам это. Покуда мы здесь хотим.
- Зачем надо здесь? - спросил один из помощников Утурбая.
Тогда Роман вышагнул из своей команды вперед:
- Разрешите, я отрапортую за всех! Можно, ребята? - оглянулся он на свою команду.
- Можно, правильно, - гуднули ребята.
Гусев сдернул для уважения к собравшимся солдатскую фуражку.
- Я выложу все начистоту, потому как мы с вами - братья. - Он покивал и повстанцам и солдатам. - А скажете: неверно, не братья?
- Мы слушаем, - отозвался Утурбай.
- Вспомните, шел обоз, - продолжал Гусев.
Но Утурбай перебил его:
- Ты, Роман, садись! Все садитесь! Вот кумыс… - И когда все расселись, пустил по кругу полуведерный ковш с кумысом. - Теперь, Роман, говори!
- Ну, шел обоз. В другом разе была бы стрельба. Нам, обозной охране, наверняка пришлось бы погибать. Где выстоять восьмерым против двух сотен. И вам, - Гусев уперся глазами в повстанцев, - кой-кому сделали бы секим башка. - Он рубанул себя ладонью по шее. - Верно говорю?
- Иё. Правильно! - загудели повстанцы. - Валяй дальше!
- На счастье, оказался умный, догадливый человек. - Гусев показал пальцем на Утурбая. - Подошел к нам с добрым словом, и вот… Мы все живы, и вы все живы. Вы дали нам жизнь, мы дали вам жизнь. Вместе пьем кумыс. Братья. Правильно говорю?
Поднялся такой одобрительный гул, что юрта зашаталась, как от ветра. По кругу пошел новый ковш кумыса. Роман Гусев продолжал:
- Теперь брат Утурбай говорит нам: "Вы свободны, можете уходить". Но куда мы уйдем? Ну, скажем, пошли в степь. Там все будут показывать на нас пальцами: "Вон идут в солдатских шинелях подозрительные люди". Первый же отряд повстанцев остановит нас: "Кто такие, куда идете?" И либо расстреляют, как шпионов, либо вернут сюда, как сбежавших. Правильно говорю?
- Иё, - согласились повстанцы.