26
ЖЕНЯ. Я знала, кого мы будем сейчас обсуждать, готовилась выступить и немножко волновалась. Нет, я тревожилась не от этого: меня стесняло присутствие Алеши.
Перед рабочими ребятами я еще ни разу "не держала речи". Впрочем, многие из них меня хорошо знали, и мне было в конце концов все равно, что они подумают,- я была уверена, что у ребят обо мне уже сложилось мнение, наверняка нелестное. Ну и пусть. Нет, не пусть. Мне хотелось, чтобы Алеша любовался мной, страдал, мучился, ночей не спал, упрямый осел!
Елена сказала Климову:
- Ты можешь остаться, если хочешь.
Серега сел на скамью рядом с Дурасовым, прижался к его плечу и замолчал в ожидании.
- Внимание, товарищи,- Елена приподняла руку.- Следующий вопрос не совсем обычный, и к нему - предупреждаю - надо отнестись с пониманием, с душевной тонкостью. Член нашего коллектива комсомолка Катя Проталина обратилась к нам за советом. У нее нет родителей, она здесь одна и поэтому пришла к нам. И поступила правильно, на мой взгляд. Зазорного или предосудительного в этом нет ничего. Она считает нас, наш коллектив, своей семьей, да, да, она мне призналась в этом, а мы ее тоже все полюбили: честный и работящий человек. И мы обязаны принять участие в ее судьбе.
У Трифона кончилось терпение.
- Да не тяни, Лена! Знаем мы ее не меньше твоего! В чем дело?
- Подожди, не кричи.- Елена выдержала паузу и сказала: - Кате сделал предложение Аркадий Растворов.- Она почему-то повернулась к нам, студентам, сидящим отдельно, в сторонке.
Наступило молчание.
- Вот так клюква! - Трифон завозился на стуле.
Анка потолкала мужа в спину.
- Сиди тихо!
Трифон не унимался:
- Ну и выбрала!.. Среди своих не нашла, значит.
Черные глаза Бори Берзера заблестели, он был доволен - вот результат его влияния на Аркадия. Волнуясь, застегивал и расстегивал ворот клетчатой рубашки, пуговица оторвалась, он сунул ее в кармашек.
- Почему среди своих? А мы разве чужие? - спросил он.
- Конечно,- ответил Трифон.- Отработали свое - и в столицу...- Он запустил пальцы в густые волосы.- Жалко Катю, ребята!..
Вадим Каретин встал, облизнул пунцовые губы.
- Чего ты ее жалеешь? Не в плен угоняют. Она должна быть счастлива. Такого парня заполучила!..
- Одну минуту,- остановил его Петр. Он вышел в коридор и тут же вернулся вместе с Катей. На ней было все то же легкое платье в горохах, туфли на каблучке, к щекам прильнул румянец, глаза опущены, пальцы сплетали и расплетали конец косы.
Мы молчали, глядя на нее. Я спросила себя: могла бы вот так же, как она, прийти к друзьям за советом, с самым сокровенным прийти? Я не спрашивалась никого, когда решила бежать из дому к Алеше,- убежала, и все. Но если бы условия были иные, вот как эти, мне тоже был бы нужен дружеский совет и напутствие?
- Катя, ты любишь Аркадия? - спросил Петр.
- Да,- чуть слышно ответила она, не переставая теребить в пальцах косу.
Алеша подался к ней, привставая.
- Но ты знаешь, какой он?
- Сатана,- определил Трифон.
- Нет.- Катя подняла глаза, в ясной ключевой глубине их бесновалось, гуляло, искрилось счастье.- Он хороший, душевный, ласковый. И он очень умный, сильный!..
В эту минуту вспомнили мы все - Алеша, Анка, Трифон, а в особенности Петр и Елена, да и Вадим Каретин тоже - каток в Парке культуры и отдыха, когда Аркадий сказал Петру, кивнув на Елену: "Ты ее получишь только в разобранном виде. По частям..."
- Что же ты решила, Катя? - спросила Елена.
Катя опять опустила взгляд - счастье упало к ногам; будто ветерком сдунуло со щек живые листочки румянца.
- Как вы скажете. Может, я ошибаюсь в чем-то...
- Посиди,- сказала Елена.
Вошел Аркадий, встал, прикрывая спиной дверь. Он был бледен, возбужден, глаза тревожно смотрели на Катю.
- Проходи, есть место,- сказала Елена.
- Я постою. Катя, выйди.
Катя вдруг заторопилась.
- Да, я лучше уйду?..
Елена кивнула ей, соглашаясь, потом обратилась к Растворову:
- Что скажешь, Аркадий?
- Спрашивайте, скажу. Впрочем, я и так скажу: никогда бы не пришел сюда добровольно, в голову не взбрело бы - стоять перед вами, отчитываться. Это все противоречит моим взглядам. Но если Катя захотела - я вот, перед вами.- Взгляды Аркадия и Петра встретились, словно столкнулись, не в силах разминуться.- Старое будете вспоминать? - спросил Аркадий.
- Будем,- ответил Петр.
Расталкивая сидящих, перепрыгивая через скамью, задевая коленями за углы табуреток, Аркадий бросился к Петру.
- От тебя когда-нибудь уходила женщина? К другому! Ты знаешь это чувство, испытал?
- Да,- сказал Петр.
- Страшнее пытки нет у человека. Не бывает! - Аркадий выкрикивал слова хрипло, захлебываясь.- Я смотрел на небо, по нему плыли облака. Белые, чистые!.. А мне они казались черными, как ночь! Я катался по земле и выл от отчаяния. И грыз эту землю... Ушла женщина! Теперь эта женщина сидит передо мной,- Он показал на Елену.- Она мне стала чужой. Я полюбил другого человека. По-настоящему. Быть может, впервые...- Он отвернулся от Петра и так же порывисто вышел, бросив на ходу: - Суд остается на совещание...
Поначалу я думала, что заседание это обычное, скорее формальное, как у нас часто бывает: составят протокол, еще одна галочка появится в отчете, в общем, поговорят, посмеются, пожурят кого нужно и разойдутся до другого раза. Но после того как я увидела Серегу Климова, стоящего на коленях, и товарищи по работе, комсомольцы, определяли его жизненную судьбу, после того как Растворов, этот норовистый и своевольный человек, попросил не разрушать его счастья, я убедилась, что крошечный, в сущности, коллектив этот обладает огромной силой и властью.
После ухода Аркадия наступила минутная тишина. Трифон, заскрипев стулом, повернулся к Елене:
- Можно мне высказаться?
- Говори.
- Я бы-не советовал Кате выходить за него. Вы заметили, как он вышвырнул ее отсюда? Одним словом, он ее сломает в два счета.
- Сломает и бросит,- сказал Илья Дурасов,- Пока молоденькая да свежая - мила, хороша, а привыкнет и отодвинет в сторону - другую ему подавай. Такой человек к семейной жизни не приспособлен...
Вася выкрикнул, прерывая Илью:
- Проталина еще не раскусила его, а мы-то знаем, что это за птица!
Боря Берзер встал, рука метнулась к вороту рубашки, отыскивая пуговицу.
- Вы несправедливы, ребята,- сказал он.- К Растворову и я относился так же, как вы, с неприязнью, осуждал вместе с вами. Но все, как говорится, меняется. Меняются и взгляды на вещи, на события, на людей. Меняются и сами люди. Аркадий изменился к лучшему.
- А как он очутился опять в институте? - спросил Вася.- Его ведь исключили!
Берзер замялся, пожал плечами в затруднении.
- Дал слово хорошо учиться. И вообще, вести себя примерно... И слово свое держит. Он взялся за себя всерьез. Любой из ребят подтвердит.
- Это верно.- Я встала, усмиряя в себе дрожь.- Аркадий назначен бригадиром. Работает отлично, поблажек ни себе, ни другим не дает. Организатор, дисциплину держит железно. И вообще, стал настоящим парнем...
- Ишь как ты заговорила! - Вася пододвинулся ко мне.- А вы не припомните ли, Евгения Григорьевна, за что Трифон назвал этого "настоящего парня" фашистом? На катке происходила та милая беседа.
- Когда это было! - выкрикнул Вадим Каретин.- Вы были еще барачными людьми! Сообразите, сколько времени пролетело. За это время вы успели уехать на Ангару, заложить будущий город, наполовину перекрыть реку. А человек, что же, по-вашему, стоит на месте?
- Вперед идти можно, но какой дорогой - вот вопрос,- сказал Илья.- Не нравится он мне, и все тут. Обличьем своим не нравится. Бородищу отрастил... Зачем? Встретится в лесу - перепугает насмерть.
Эльвира Защаблина вдруг осмелела:
- Что это ты пугливый какой! А с виду непохоже...
- Он боится только женщин,- заметил Вася.
- Чего же их бояться? - Эльвира кокетливо повела полным плечом.- Они облагораживают мужчин...
- Садись к нему поближе, облагородь! - Вася подтолкнул локтем Илью.- Не теряй случая, друг...
- Тише, товарищи! Не отвлекайтесь! Кто еще хочет сказать?
Елена взглянула на Алешу, приглашая его высказаться.
У меня заколотилось сердце: мне подумалось, что Алеша может выступить против Аркадия только из-за того, чтобы не согласиться со мной.
- Честно скажу, ребята, не знаю, как быть. Разве можно приказать человеку - не люби! - если он любит. Для этого, наверное, из груди нужно вынуть сердце. А Катя любит... Нелегко ей будет с Растворовым: мы его знаем. Случись у них что-нибудь, Катя нас обязательно спросит: что же вы, ребята, смотрели? Вы его знали больше, чем я. Почему же не предостерегли? - Он обернулся к Елене.- Что ты скажешь, Лена? Ты знаешь его больше нас всех...
- За мной дело не станет,- сказала она жестко.- Я скажу. Скажу ему в лицо.
Я зажмурилась, сейчас же вспомнились слова Петра: "Вот, так или почти так происходит разрыв людских судеб..."
А когда Аркадий и Катя вошли, Елена вышла из-за стола и шагнула навстречу.
- Мы тут обсудили, поспорили... - Она вдруг заволновалась.- Товарищи просили меня... В общем, я поздравляю вас, ребята... Желаю вам согласной жизни, любви...- Она поцеловала сперва Катю, потом Аркадия.
- Спасибо, Лена,- прошептал он сдержанно и хмуро, чтобы не показать свою растроганность.
И у меня и у Эльвиры выступили на глазах слезы - то ли от радости за них обоих, то ли от зависти к чужому счастью.
- Погоди целовать их! - крикнул Петр. Теперь он посмотрел Аркадию в глаза: рука невольно комкала рубашку на его груди.- Смотри, Растворов, обидишь ее, унизишь - будешь иметь дело с нами. Со мной. Приеду, найду тебя. Рассчитаюсь за все сразу. Чохом. Знай, Растворов!
Аркадий осторожно, но властно отстранил его руку, расправил измятую рубашку на груди.
Эльвира придвинулась ко мне и прошептала:
- Везет же людям!.. Такого парня увела! И не старалась, не мучилась...
Я успокоила ее:
- Не огорчайся, Эля, повезет и тебе. Подожди... Ты только не торопись. И замуж выйти успеешь, и развестись тоже...
27
АЛЁША. Свадьбу Аркадия и Кати справляли в столовой при большом стечении людей - студентов и строителей. Подчиняясь железному закону, для подогрева настроения не приняли ни одной капли - и без подогрева веселились гулко, бездумно, наотмашь. Произносились длинные, похожие на речи тосты - за будущее, за дружбу. Стучали кружками с фруктовой водой. Кричали традиционное "Горько!" и били в ладоши, когда Аркадий осторожно прикасался клокастой бородой к нежной щеке своей невесты.
Катя - одна из всех - была одета в белое платье. Сидела присмиревшая, смущенная всеобщим вниманием. И - новая, точно заглянула куда-то в будущее, в запретное, и радостно поразилась увиденному. И было такое впечатление, что она торопилась туда, за черту, в неизведанное...
Я наблюдал за Катей и за Растворовым, и немножко завидовал им, и сожалел, что у нас с Женей не было свадьбы по-настоящему, и, быть может, от этого и не задалась наша совместная жизнь. Женя сидела в дальнем конце стола со студентами, о чем-то шепталась с Эльвирой Защаблиной, смеялась принужденно, танцевала. Я замечал, что она все больше сторонилась наших ребят, словно боялась отбиться от своих и остаться одной. И как-то сникла вся, потускнела. Женя, самая яркая звезда,- потускнела! Мои ли это слова? Значит, что-то сдвинулось во мне всерьез и неотвратимо...
Рядом с Катей сидел Ручьев, голубые глаза его были прищурены, руки лежали на столе без дела, их как будто некуда было девать. Напутственные слова - старшего на этой свадьбе - произнесены, поздравления и пожелания высказаны. Но чего-то не хватало, и это ощущение "нехватки" настроило его на веселый и иронический лад.
- Сухой закон ваш хорош, ребята. Мужественный, мудрый,- сказал он, смеясь.- Но нам от этого не легче. Правда, Николай Николаевич?
- Не легче, конечно,- ответил Верстовский,- но придется потерпеть.
- Молодцы! - сказал Ручьев.- А мне хочется крикнуть "Горько!", держа в руке бокал хотя бы с шампанским. Свадьба же!..
Растворов наклонился к нему:
- Приезжайте к нам в Москву. Там мы не позволим вам скучать за столом. Наверстаем, Иван Васильевич.
- Придется приехать.- Ручьев потихоньку, незаметно стал выбираться из-за стола.
Мы с Петром переглянулись и тоже начали собираться. Было уже поздно. За окнами вспыхнула молния, затем прогрохотал гром. За свадебной суматохой, за весельем никто не заметил, как надвинулись тяжелые, грозовые тучи. За дверью сплошняком, как монолит, стояла чернота. Временами литая темень раскалывалась от ударов, и в ветвистых трещинах метался голубой, холодный огонь. Дождь падал в темноте и безветрии тесно, и в квадратах света, брошенных из окон видно было, как он подпрыгивал на дорожке, на листьях, пузырился на луже возле крыльца. Девчата закупорили выход, боясь выметнуться на улицу, пока одна из них не скинула с ног туфли и босая не выбежала под дождь. И вслед за ней, озорно визжа, вбирая головы в плечи, выпорхнули остальные - одна за другой. Косой стяг света озарил Женю и Эльвиру; держась за руки, накрыв волосы газетой, они прошлепали по воде и пропали.
- Наша очередь,- Леня подтолкнул меня к порогу.- Выходите...
Три дня лил дождь, прямой и непроходимый, как тайга. Небо тяжко навалилось на сопки. Облака свисали серыми мокрыми тряпками, казалось, их можно было выжимать руками. Лесные и горные речки сразу ожили и как бы вспухли. Потоки забурлили и, пенясь, покатились с гор, с веселой удалью переметываясь через каменные глыбы, точно играли в чехарду. Они с разбегу врывались в Ангару, струи подхватывали их, несли вниз, к Енисею.
Среди ночи меня разбудил Петр Гордиенко. Он попросил встать и выйти к нему. Не зажигая огня, я быстро оделся и вышел. В коридоре, кроме Петра, в тусклом совете лампочки стоял Трифон, молчаливый и громадный. С парусиновых плащей стекала вода, лужицами расплываясь по полу. Следом за мной из комнаты, притворив дверь, бочком выскользнул Леня Аксенов. В резиновых сапогах, плащ на руке. Его круглые глаза, как у ночной птицы, не мигали.
- Вы куда?
- Ты нам не нужен,- сказал Трифон.- Иди досыпай.
- Вот еще... Скажете тоже!..- Леня надел плащ, нахлобучил капюшон, выглядывая из него, как скворец из скворечни.
- Пошли,- сказал Петр тихо и направился к выходу.- Из Браславска сообщили, что водохранилище переполнено. Из него сбрасывают большое количество воды...
Мы вышли из общежития и тронулись в сторону Гордого мыса, на перемычку. Дождь не стихал и не усиливался, шел ровно, подобно бегуну на дальнюю дистанцию - на втором дыхании. Темнота шумела соснами, хлюпала лужами. Слева внизу клокотала река.
На перемычке мы встретили главного инженера. Он тоже не мог спать, и предчувствие беды привело его сюда. Верстовский стоял под скалой, дождь барабанил по мокрой парусине плаща, изредка зажигался лучик фонарика. Свет, не в силах пробить тьмы и воды, падал к ногам розовым комочком. Порой что-то протяжно громыхало в стороне - скатывались камни, подмытые водой.
- Зря мы не согласились с вами, Петр,- сказал Верстовский и опять посветил фонариком.- Надо было насыпать и насыпать еще... Боюсь, окажемся перед печальным фактом. И все наши достижения, успехи, экономия обратятся в нуль. Ну, посмотрим.
- Может быть, еще обойдется,- сказал Трифон.- Не половодье.
- Будем надеяться.- Верстовский поежился, на бровях его тускло светились дождевые капли.- А зачем вы явились в такую пору, в таком составе? Бессонница?
- Не до сна, Николай Николаевич,- сказал Петр, не спуская взгляда с насыпи.
- Думаете, в вашем присутствии река не осмелится на дерзость? - Верстовский пробовал шутить.
Плащ мой, пропитанный влагой, одеревенел, коробился, давил на плечи, и сырость, проникая к телу, вызывала озноб. Маленькие ручейки у ног, стекая, журчали и всхлипывали. Темнота редела. Уже заметно было, как волны, ударяясь в насыпь, отходили в свитках пены, чтобы совершить круг, набраться сил и снова устремиться на преграду. .
Петр выбежал на перемычку. Вода плескалась у самого края. Требовались минуты, чтобы она потекла через верх. Эти минуты пришли. Серый, иссеченный дождем, занялся рассвет. И стало видно, как маленькие змейки воды начали прогрызать в насыпи ломаные норки, настойчиво, жадно - в одном месте, в другом, в десятом. Вот их стало бесчисленное множество. Вода слилась воедино и пошла беспрепятственно. Широкий поток омывал сапоги Петра. Он, казалось, не замечал этого.
Я кинулся на перемычку. Течение мешало бежать. Схватил Петра за рукав плаща и силой увел на берег. Никогда я не видал Петра в состоянии бессильного отчаяния. Это было невероятно! Он отодвинулся к скале и уткнулся в нее лбом. А когда обернулся и поглядел на реку, лицо его, изломанное болью, было мокрым то ли от дождя, то ли от слез.
Вода, свиваясь в спирали, буравила перемычку, прорываясь на простор, шла на штурм преграды всем своим напором. Ух, какая мощь таилась в этой стихии! И преграда не устояла. Рухнула. В прорыв хлынул водопад, неудержимо, с ревом, с грохотом, с сатанинской силой; упругий поток напоминал гибкий стальной лист.
- Сколько потрачено труда, сил, ловкости, восторга! - проговорил Петр.- Все пропало! Унесло течением...- Он смотрел на разрушительную работу воды теперь уже безучастно и отрешенно.
- Начнем сызнова, Гордиенко,- сказал Верстовский.- Люди за свои ошибки и непредусмотрительность всегда расплачивались, и часто дорогой ценой!
- Одно обидно,- заметил Леня,- эти ошибки не делают людей мудрее в будущем. За этой ошибкой произойдет новая, в ином качестве. Хоть кол ему на голове теши, человеку, а он свое возьмет!.. Дай ему покусать локти, постонать... Мы стонать не будем, сразу примемся за дело. Это вернее.
Верстовский усмехнулся и покачал головой, накрытой капюшоном.
- Конечно, вернее. Но сказать легко, мальчик, сделать куда труднее. Опять машины, люди, взрывы пород, камень. Река так просто не сдастся.
- Это уж само собой,- согласился Леня.- Воевать придется...- Его лицо вдруг изменилось от изумления, он толкнул меня в бок.- Глядите, Алеша...
На берегу под дождем стояла толпа народа. Весть о катастрофе облетела поселок, люди от мала до велика, побросав дома, сбежались сюда. Их привело на берег не праздное любопытство, а беспокойство за судьбу содеянного своими руками: то, чем они недавно так гордились, река смыла играючи. В великой печали и безмолвии наблюдали они за стихией. Люди, застигнутые несчастьем врасплох, стояли под дождем в чем попало, в плащах, в накинутых на плечи одеялах, а то и вовсе с обнаженными головами. И когда мы проходили мимо, кто-то крикнул:
- Не падай духом, Петр!..
Ручьев созвал экстренное совещание. Решение было кратким и единственно верным в создавшемся положении. Снять машины и людей с других объектов и перебросить на основные сооружения. Приступить к работам, не ожидая, когда спадет уровень воды. Не давать реке расширять прорыв в насыпи.