Ваньке Быку приглянулась молодая буфетчица. Отплясывая перед буфетной стойкой, он после каждого коленца топал ногой и делал пригласительный жест: "Выходи-де в круг, красавица!" Буфетчица, не зная, как ей быть, испуганно поглядывала на путиловцев. А те, прихлопывая в ладоши, постепенно охватывали танцующих тесным полукругом.
Неожиданно с улицы вбежал парнишка. Оставив дверь открытой, он пронзительным голосом выкрикнул:
- Коней угоняют!
Оркестр, словно поперхнувшись, умолк. С улицы донесся цокот копыт.
- Лови… Стреляй по ним! - завопил Ванька Бык.
Путиловцы расступились, пропустили трех громил на улицу и, вновь сомкнув полукруг, навалились на Ваньку Быка, на его сообщников и принялись вязать их.
Рано утром молодые путиловцы привели Ваньку Быка на свой завод и поставили к забору на "дворянскую панель". Эта панель так называлась потому, что по ней прежде ходили только заводское начальство и служащие конторы.
Рабочие разглядывали громилу и говорили:
- Попался, наконец... давно по тебе веревка плакала!
У "дворянской панели" скопилась немалая толпа пострадавших от банды Ваньки Быка.
- Порезал, бандюга, моего брата, - злобно говорил котельщик. - И соседа до полусмерти избил...
- Милые мои, это он… он, проклятый, Танюшку искалечил! - плача, выговаривала солдатка. - Не отпускайте, казните самой лютой смертью…
- Да, таким свобода во вред, - говорили многие. - Проходу от них не стало. Для острастки одного или двух повесить бы следовало!
Когда появились во дворе члены Нарвского Исполкома, все расступились перед ними, а Ванька Бык, хмуро выслушивавший проклятия, вдруг вскинул голову и нагло спросил;
- В чем дело, товарищи? По какому такому праву меня на всенародный облай выставили?
- А по такому... что ты бандит и супостат жизни человеческой, - сказал старый литейщик.
- А не будь меня, так генерал Дубницкий до сих пор бы на вашей шее сидел. А кто городовых бил? Кто революцию делал?!
- Ты себя к героям революции не причисляй. Тебе бы только погромить... рад любому случаю. Как накипь дурная, покрутился около революции и отошел шлаком. Такие, как ты, - хуже буржуя! Свободу опоганиваете.
- Эва! Значит, меня долой!? - ища поддержки, обиженно заговорил Ванька Бык. - Значит, я не я? Откинутый вроде? И свободы мне нет?
- Нет тебе ни свободы, ни прощения, - отозвался кто-то из толпы.
- Довольно на него время тратить, пора на работу, - сказал представитель Исполкома. - Поднимите руки… Кто за то, чтоб долой его с горизонта жизни?
Поднялось много рук.
- Та-ак, ясно, - оглядев толпу, сказал старый литейщик. - Будем требовать смертной казни.
Два рослых путиловца, схватив громилу за связанные руки, потащили к воротам, а он, отбиваясь, завопил:
- Братцы, да что же это?! Пощадите!.. Но сочувствия он ни у кого не вызвал.
Глава пятнадцатая. ВСТРЕЧАЙТЕ ЛЕНИНА
В конце марта из ссылки вернулась тетя Феня. Поздно вечером она пришла к Алешиным усталая и разочарованная.
- Как мы все рвались сюда! - сказала она Кате. - Многие на крышах ехали. Нас в теплушку набилось человек пятьдесят. Думали, что здесь встретят с флагами и музыкой, а нас довезли до тупика на товарной станции и говорят: "А ну, освобождайте вагоны!" Пошли мы по каким-то закоулкам, вышли на Лиговку. Гляжу - очереди длинные у пекарен, люди худые, ободранные детишки у прохожих хлебца просят. Но вот выходим на Невский и... глазам не верим. Свету много, витрины от хрусталя искрятся. Публика расфранченная. Автомобили, лихачи. В ресторанах музыка, офицерье сидит, женщины холеные... Как будто нет голодных и калек. Да была ли революция!?
- Мы такие же вопросы задаем друг другу, - ответила Катя. - Почти все идет по-старому.
На ночь тетя Феня осталась в подвале. Катя уложила ее на свою постель, а сама легла с матерью.
Утром гостья с трудом поднялась. Она чувствовала себя разбитой.
- Здесь у вас не сон, а одно мученье, - сказала она. - Сам воздух душит, словно в тюремной камере.
День был воскресным. Выпив чашку чаю, тетя Феня немного взбодрилась и предложила Кате:
- Поедем со мной в Озерки. Если избушка цела, то вчетвером в ней поселимся.
Из ссылки тетя Феня приехала в валенках и нагольном полушубке, а в городе была оттепель. Катя отдала ей свои ботинки, а сама надела старенькие русские сапоги, оставшиеся у бабушки от деда. В Озерках к домику нельзя было подступиться. За зиму вокруг намело сугробы.
Проваливаясь чуть ли не по пояс в снег, Катя добралась до крыльца. Ни замка, ни сургучной печати. Дверь была чуть приоткрыта и висела на одной петле.
Переступив заснеженный порог, девушка из темных сенцов попала на кухню. Здесь было светло, но в окне не осталось ни одного целого стекла: осколки поблескивали на захламленном полу. Плиту кто-то разорил: чугунный верх снял, а кирпичи разворошил.
И в соседней комнате гулял ветер, колыхавший обрывки заиндевелых обоев. Даже половицы были выдраны.
Тетя Феня, пробравшись к дому по Катиному следу, ахнула и прослезилась.
- Какие же мерзавцы это сделали?! Знают же, что не буржуи жили... все своим трудом нажито. И корысти-то на грош! Куда я теперь денусь?
- Живите у нас, - предложила Катя.
- Да ведь и у вас в подвале не житье. Надо нам подыскать что-то другое.
Дома их ждало письмо от отца. Оно пришло с Западного фронта. Дмитрий Андреевич поздравлял с революцией, сообщал, что он выбран в полковой комитет, и обещал скорую встречу.
Наступила пасха - старый церковный праздник. На пустырях и площадях столицы появились ларьки и палатки торговцев, ярко размалеванные карусели, шумные балаганы циркачей, заунывные шарманки продавцов "счастья".
Звонили колокола церквей, на домах висели красные флаги. Хмельные домовладельцы, чиновники и купцы, нацепив на себя пышные красные банты, целовались, поздравляли друг друга с "Христовым воскресением" и свободой.
А солдат и рабочих не радовал приближавшийся праздник. Одним предстояло отправляться на фронт, в окопы, а другим - работать на прежних хозяев.
В былые времена даже бедняки к "Христову воскресению" пекли куличи, готовили студни, творожные пасхи, красили яйца, но в этот раз в рабочих семьях праздник был скудным. Яйца и творог спекулянты продавали по неслыханным ценам, а белая мука совсем исчезла с рынка.
Катина бабушка, достав из сундука праздничный дедов пиджак и рубашку с васильками, вышитыми на воротнике, сходила на рынок, продала их и на вырученные деньги купила десяток яиц, немного сахару и масла. Вытряхнув из всех мешочков муку, какая была в доме, она испекла два куличика: один себе, другой внукам.
Всю пасхальную ночь мать и бабушка простояли в церкви. Они вернулись домой на рассвете и разбудили Катю, чтобы разговеться с ней - съесть по куску кулича и по яйцу, окропленным "святой водой".
- Я не говею, - сказала Катя. - Мы не верим в бога.
- В кого же вы верите? - спросила бабушка.
- В свободу... в счастье на земле!
- Много вам дала ваша свобода! - ворчливо сказала мать. - У людей праздник, а мы, как нищие. Хоть ты бога не гневи, садись с бабушкой.
Чтобы не спорить с матерью, Катя села за стол, съела половину принесенного из церкви яичка и выпила чаю с куличом.
К обеду пришла тетя Феня. Она принесла пряников и бутылку красного вина. Забежала и Наташа. Обед был праздничным. Раскрасневшиеся от вина девушки смеялись без всякой причины, а потом спели с тетей Феней ее любимые песни о бедной швейке, о чайке, убитой охотником, и о сибирском бродяге.
В окно кто-то робко постучал. Катя отодвинула занавеску и в сгущавшихся сумерках разглядела улыбающиеся физиономии Демы и Васи. Открыв форточку, она сказала им:
- Подождите минутку, мы сейчас выйдем.
- Кто такие? - спросила тетя Феня.
- Путиловские ребята.
- Ого! Издалека пришли. Значит, не на шутку вы им приглянулись.
Чуть припудрив не в меру раскрасневшиеся щеки, девушки оделись и выбежали на улицу.
- Куда же мы пойдем? - спросила Наташа.
- Куда угодно, - ответили парни.
- Тогда на ярмарку, там весело, - сказала Катя.
Взявшись под руки и заняв почти всю мостовую, они пошли к пустырю, где расположились балаганы и палатки торговцев. На ярмарке горели разноцветные фонари, играли гармошки, щелкали хлопушки, смешно выкрикивали "уди-уди" надувные свистульки.
Парни купили девушкам кулек орехов и уговорили для озорства прокатиться на каруселях. Дема с Васей сели на деревянных коней, а Катя с Наташей - в карету, расписанную петухами.
Кружась под звон бубенчиков и визгливую песню шарманки, парни дурачились - ловили грушу с призовым кольцом, а девушки, видя, как она ускользает от них, заливались хохотом.
Потом они побывали на танцах, в столовой завода "Парвиайнен", названной "Зимним садом", потому что в ней были две кадки с пальмами. Втроем пошли провожать Наташу к райкому. В этот вечер она заступала на дежурство.
- Приходите завтра, только пораньше, - сказала Катя, прощаясь. - Прямо к райкому. Сходим в кинематограф; я давно не была.
- Хорошо, - с готовностью отозвался Василий. - Часа в четыре ждите.
Но на другой день произошло такое событие, что девушки и не вспомнили о кинематографе. Когда Катя забежала в райком, она застала там растерянных дежурных. Звонили из Центрального Комитета партии: нужно было немедленно известить рабочих Выборгской стороны о том, что вечером из Финляндии приезжает Владимир Ильич Ленин. Но как это сделаешь, если заводы и фабрики не работают?
- Давайте напишем плакат и пойдем по улицам, - предложила Катя.
- Ты с ума сошла! - замахала на нее руками Наташа.
- А что, стыдно, по-твоему? Это же Ленин… понимаешь, Ленин едет!
Катя с такой горячностью принялась убеждать подругу, что той пришлось согласиться.
Девушки достали кумачовое полотнище и, написав на нем белилами: "Товарищи! Едет Ленин. Встречайте", - прибили к длинным палкам и вышли с ним на улицу.
Сначала девушкам неловко было идти с плакатом посреди мостовой, но потом, когда к ним стали подбегать любопытные и спрашивать: "А кто такой Ленин? Откуда он?" - они расхрабрились и стали объяснять прохожим. И там, где Катя с Наташей останавливались, скапливалась толпа.
Появились два старика-рабочих, которые видели Ленина на тайной сходке и читали его статьи. Один из них, сказав небольшую речь, заверил присутствующих:
- Ну, теперь держись, буржуи! С Лениным мы своего добьемся.
Старики пошли вместе с девушками. На людных перекрестках они созывали людей и устраивали короткие митинги.
Кокорев и Рыкунов, которые ехали в трамвае с Нарвской заставы, были поражены, увидев с площадки вагона у Медицинской Академии Катю и Наташу, окруженных людьми. Решив, что девушки попали в беду, юноши на ходу соскочили с трамвая и поспешили на выручку. Но тут они заметили плакат и прочли его.
- Вот это здорово! - восхищенно произнес Дема. - Значит, Ленин теперь будет с нами?
- Ну, конечно. Молодцы, девчата, не струсили с плакатом выйти.
А девушки, заметив их, зарделись от смущения.
- Подождите нас около райкома, - шепнула Наташа Деме.
- А с вами разве нельзя? - спросил он.
- Отчего же… можно. Помогайте плакат нести. Взяв у девушек плакат, путиловцы подняли его
как можно выше и пошли впереди.
***
К Финляндскому вокзалу со всех окраин стекались рабочие.
Пришли матросы, солдаты, прибыл даже целый дивизион бронированных автомобилей.
Несмотря на поздний час и пронизывающий ветер с Невы, народу у вокзала скопилось столько, что не могли пройти трамваи. Они все остановились.
Багрово-красный свет факелов колебался на стенах зданий и сотнями огней отражался в стеклах окон.
Кокорев и Рыкунов с трудом пробились вместе с девушками на площадь. Они остановились около отряда вооруженных матросов и стали ждать.
Поезд прибыл только в начале двенадцатого. Но Ленин долго не показывался на площади.
- Не вышел ли он с той стороны? - заволновалась Наташа. - Здесь мы его не увидим.
Но вдруг впереди послышалось: - Ленин... вон Ленин идет!
Толпа заволновалась. За спинами матросов Наташа ничего не видела.
- Поднимите меня, - попросила она у Демы. - Хоть одним глазом взгляну.
Недолго раздумывая, Рыкунов подхватил Ер-шину и усадил себе на плечо. Разом охватив взором всю огромную площадь, заполненную народом, и броневик, над которым скрестились лучи прожекторов, Наташа в этом вздрагивающем бегучем свете разглядела коренастого человека с бородкой. "Ленин", - поняла она и замахала рукой.
Владимир Ильич стоял на башне боевой машины без шапки, в расстегнутом пальто. А площадь неистовствовала, приветствуя его.
- Сейчас он будет говорить, - сказала Наташа и хотела было спуститься вниз, ко Дема удержал ее:
- Сидите, мне не тяжело.
Катя с Василием попытались протискаться поближе к броневику, но их оттеснили матросы и солдаты, сбившиеся в плотные ряды.
Вскоре площадь затихла. Люди слушали Ленина; Наташа видела, как у рабочих и солдат, стоявших ближе к броневику, загораются глаза, отражавшие искорки света прожекторов, и досадовала на ветер, мешавший улавливать полностью фразы.
- О чем он говорит? - поинтересовался Дема, полагая, что Наташа, возвышаясь над всеми, слышит лучше.
- До меня не все доносится, - ответила девушка. - Сначала он поздравлял, а сейчас говорит, что войну надо кончать..
- Тише! - зашикали на них со всех сторон. Наташа, боясь, что Деме тяжело, ухватилась за его шею и спустилась вниз.
Речь Владимира Ильича была недолгой. Он закончил ее призывом:
- Да здравствует социалистическая революция!
Этот клич всколыхнул толпу. Да, да, нельзя оставлять буржуазию у власти: она не кончит войну, не даст земли крестьянам и будет по-прежнему тянуть соки из рабочих. Надо готовиться к новой революции!
Рабочие не только умом, но и сердцем почувствовали, что явился человек, который ясно видит дорогу в будущее и без страха поведет их на борьбу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГРОМ НАД НЕВОЙ
Глава шестнадцатая. ПРИШЛА ВЕСНА
Нева, в отличие от многих рек, имеет не один, а два ледохода. В начале весны она сбрасывает свой лед, а недели через две - три, при ярких лучах почти летнего солнца, гонит по синеве вод вереницы белоснежных хрустальных льдин, плывущих с далекого Ладожского озера.
В такие дни многие петроградцы стекаются к гранитным берегам реки, смотрят на торжественный ледоход и радуются:
- Скоро наступит лето!
Прошедшая зима была снежной. Жители подвалов не зря опасались весны; она принесла им новые бедствия: грунтовые воды пробивались сквозь пол, стены и заливали жилища.
В комнате, где жила Катя Алешина, вода сперва каплями скатывалась с потемневшей от сырости нижней части стены, потом стала пробиваться сквозь щели пола. Пришлось убрать половички, принести кирпичей и на них уложить доски. К вечеру и доски шаткого настила, прогибаясь, стали шлепать по ледяной воде, заливавшей весь пол.
Утром Катя почувствовала острую боль в горле. Казалось, что там застрял осколок стекла. Катя попыталась встать, но от головокружения и слабости опять опустилась на постель.
"Заболела. Вот не вовремя!"
Мать и бабушка тоже с трудом поднялись, - им обеим нездоровилось.
- Хоть бы печку протопить, - сказала бабушка, - все в комнате дух другой будет. Пойду на свалку, может, щепок каких соберу…
Охая, она начала одеваться.
- А ты что лежишь? - спросила мать Катю. - Разве сегодня тебе во вторую смену?
- Нет, в первую... горло очень болит. Мать потрогала Катин лоб и всполошилась:
- Да у тебя жар! Доктора надо позвать. А где мы денег возьмем? Вот напасть, одно к другому.
В соседней комнате, где жил водопроводчик, послышались испуганные возгласы и детский плач.
- Сходи, Луша, узнай, что там стряслось, - попросила бабушка и, прислушавшись к нараставшему плачу за стеной, еще больше встревожилась:
- Никак Семен кончается...
Она поспешила к соседям.
Вскоре голоса за стеной и плач утихли.
Бабушка вернулась в комнату с ребятишками водопроводчика: шестилетней Ксюшей и четырехлетним Сашей.
- Пусть посидят на моей постели, - сказала она. - Не годится детям смотреть на такое... Худо с Семеном, кровь горлом пошла. Всю подушку залил. Придется для вас обоих доктора звать.
Старуха решительно выдвинула верхние ящики комода и начала рыться в них. Катя видела, как она достала кусок холста и свою черную кружевную шаль, которую очень берегла.
- Последнее на рынок несу, - сказала бабушка. - Больше продавать нечего.
Мать заправила постели и попробовала ковшиком вычерпать воду, накопившуюся за ночь, но та почти не убывала. Бросив ковш, она пошла за доктором.
Катя осталась с ребятишками. Исхудалые и заплаканные, они сидели на бабушкиной постели, как нахохлившиеся воробьи, и настороженно прислушивались к хрипению отца за стеной.
- Чего это он так: "Хррр... хррр"? - спросил мальчик.
- Горлом хырчит, - ответила девочка. - У него там чахотка. От нее все помирают.
- А я не помру, - сказал мальчик. - Я поеду летом в деревню. Там в лесу птички поют и коровушки ходят… они молоко приносят.
- Туда надо на паровике ехать, - заметила девочка, - а у нас нет денег.
Мать пришла с доктором - седеньким старичком, у которого бородка была почти лимонного цвета. Он осмотрел Катино горло, долго водил холодной трубкой по груди и спине, слушая дыхание, а потом сказал:
- Нда, горло и легкие мне не нравятся. Вам обязательно надо переменить жилье. Лучше всего, конечно, за город, в сосновый бор.
Доктор выписал микстуру, порошки, полосканье для горла и, передавая рецепты, порекомендовал:
- Питайтесь лучше. И лимон бы хорошо... его сок прекрасно очищает горло. А детей уберите отсюда. Ангина - заразная болезнь.
У водопроводчика доктор пробыл недолго. Катя слышала, как он сказал соседке:
- Скоротечная чахотка. Надо бы в больницу отправить, но боюсь - не примут. Готовьтесь ко всему...
Вернувшаяся с рынка бабушка расплатилась с доктором, дала денег на лекарство и отвела ребятишек к дворничихе.
Тетя Феня забежала к Алешиным узнать, почему Катя не явилась на завод. Видя, в каком бедственном положении находятся жители подвала, она сказала:
- Сейчас же одевайтесь и пойдем в Исполком. Не уйдем от председателя, пока новой квартиры не даст. Правда, лучше было бы иметь что-либо на примете. В вашем доме есть пустующие квартиры? - спросила она у дворничихи.
- На пятом этаже вроде бы две комнаты освободились, - стала вспоминать та. - Да вот в приставской никто не живет. Как заваруха началась, так он ночью вместе со своей рыжей крикуньей удрал. Запасной ключ от его квартиры у хозяина дома.
- Какой пристав? Урсаков? - поинтересовалась тетя Феня. И, узнав, что это действительно он, решительно заявила:
- Собака из собак. Он теперь и носа сюда не сунет, знает, что ему голову оторвут. Пошли в Исполком, я им сейчас скажу все, что думаю. Люди помирают в затопленном подвале, а рядом сухие квартиры пустуют. Безобразие!