В Исполком с ней пошли бабушка и жена водопроводчика. Получив ордер на квартиру, они в тот же вечер явились к хозяину дома - тучному торговцу скобяными изделиями. Взглянув на ордер, домовладелец наотрез отказался выдать ключ.
- Для меня ваш Исполком не указ, - сказал он, - Ишь, чего вздумали: в самую дорогую квартиру! А кто за вас платить будет? Исполком, что ли? Даже если и заплатите, не пущу. Вы за неделю квартиру изгадите.
- Лучше добровольно впустите, а то сами откроем, - предупредила тетя Феня.
- Попробуйте только! За разбой - я вас в суд, - пригрозил домовладелец.
Его решительность напугала женщин. Катина мать сразу пошла на попятную.
- Ну его, брюхатого, к лешему, - сказала она. - С ним лучше не связываться. Он нам потом и в подвале не даст жить.
- Может, попросим комнатенку наверху? - предложила жена водопроводчика. - Нам бы только ребят в сухое место, а сами мы и тут как-нибудь. Все равно стирать придется, не с голоду же подыхать.
- Эх вы, рабское племя! - обозлилась на них тетя Феня. - Привыкли пресмыкаться перед толстосумом. Я бы нарочно в лучшей квартире жила. Не обеднеет он от этого. Сколько ваших родичей на него работало? Пусть теперь расплачивается.
Но женщины все же не решились наперекор хозяину переехать в пустую квартиру.
Первомайский день выдался сухим, ясным и солнечным, а в подвале вода не убывала.
Катя попросила открыть форточку и лежа прислушивалась к тому, что творится на улице. Когда издалека стали доноситься песни, неясный гомон большой толпы и музыка, девушка попыталась встать. Но от резкого движения в глазах у нее потемнело и от слабости подкосились ноги. Пришлось опять лечь и укрыться одеялом.
Под вечер в окно кто-то постучал. По голосам Катя узнала путиловцев и Наташу. Она позвала мать и попросила:
- Скажи им: ко мне нельзя... болезнь заразная.
Девушке не хотелось, чтобы Вася увидел ее такой беспомощной в этой полутемной нищенской комнате, залитой водой. Но молодых людей разговоры о заразной болезни не запугали; они вошли в комнату, положили на табуретку у изголовья три красных цветка и кулек яблок.
- Ух, какая тут сырость! - заметила Наташа. - В этой холодине ты никогда не поправишься. Надо обязательно переменить комнату.
- Я бы рада, да вот наши боятся.
И Катя рассказала о полученном ордере.
- Если твои родичи не желают переезжать, - сказала Наташа, - так мы без них тебя переселим. Правда, ребята?
- Переселим, - ответили парни.
Они попросили собрать все старые ключи, какие были в доме, взяли из ящика водопроводчика молоток, долото, напильник и пошли с малолетней Ксюшей на второй этаж.
У дверей приставской квартиры путиловцы стали примерять принесенные ключи. Один из них им показался подходящим. Они слегка подпилили его бородку, вставили в замочную скважину… и ключ легко повернулся.
- Хо! И взламывать не надо, - обрадовался Кокорев. - Сбегай, Ксюша, за своими.
На второй этаж пришли бабушка, дворничиха и Наташа. Включив электрический свет, они начали осматривать комнаты.
Квартира была большой и богато обставленной. В приставском кабинете на стене висел ковер, увешанный охотничьими ружьями и кинжалами. На полу у оттоманки лежала лохматая медвежья шкура, а на столе стоял бронзовый рыцарь, державший в руке высоко поднятую лампу.
- Вот бы нам с тобой такую комнату! - сказал Дема Васе. - Никакой хозяин отсюда бы не выгнал. Жаль только, что далеко на работу ходить.
- А мы давай на какой-нибудь ближний завод поступим, - в шутку предложил Кокорев.
В спальне стояли две широкие кровати, застланные кружевными покрывалами. На полу лежали цветистые коврики и виднелись ночные туфли, обшитые белым мехом. Туалетный столик с большим круглым зеркалом почти весь был уставлен флаконами, пудреницами.
- Отсюда надо одну кровать убрать и поселить Катю, - сказала Наташа.
- Зачем? - возразил Кокорев. - В той комнате, где ружья висят, ей будет лучше. А этот столик мы перенесем туда со всеми флакончиками и баночками.
- Нет уж, - замахала руками бабушка, - никаких вещей не трогайте. И Кате скажу, чтоб не касалась.
Боясь запачкать натертый воском паркетный пол, она ходила по комнатам в одних шерстяных носках.
Увидев в столовой картины в позолоченных рамах и буфет, наполненный посудой, хрустальными бокалами и графинами, бабушка определила:
- Вот сюда надо сносить всю мебель и дверь гвоздем заколотить. А то, не дай бог, ребятишки что-нибудь разобьют, не откупишься тогда. Я бы поселилась только в кухне да в первой комнате. Тут и прихожая сухая, два топчана поставить можно…
- Зачем же вам жаться? - стала возражать Наташа. - Вы же разрешение имеете на все комнаты.
- Иметь-то имеем, а все же боязно. Да и не привыкли мы жить в таких хоромах.
В приставской квартире было довольно холодно.
- Надо хоть печку затопить, - сказала Наташа. - Идите, ребята, дрова искать, а мы пока начнем переселение.
Дворничиха повела парней в сарай пристава. Там они нарубили дров и принесли на второй этаж две большие охапки. Вскоре в плите и в печке запылал огонь. В разгар переселения появилась тетя Феня.
- Хвалю молодежь за решительность, - сказала она. - А то с этими старыми поломойками да дворничихами каши не сваришь. Легче царя свергнуть, чем рабство вытряхнуть из их души. А вот хлам свой зря вы сюда перетаскиваете. Все равно ответ один - пользуйтесь тем, что осталось. А свое барахло в подвале оставьте.
Наташа застелила оттоманку в кабинете и уложила на нее поднявшуюся наверх Катю. Ребятишки уселись вокруг печки у весело потрескивающего огня. Тетя Феня, исследуя квартиру, обнаружила в кладовой запасы муки, круп, картофеля, яиц, масла, сахара и. консервов.
- Приставу все это даром досталось, - сказала она. - Ему спекулянты натаскали. Давайте устроим праздник по случаю Первого мая и новоселья.
И тетя Феня начала распоряжаться. Она заставила женщин начистить картошку, испечь драчену и разогреть мясные консервы.
Наташа пошла за посудой в столовую; в буфете она нашла красное вино и настойки в графинах. Женщины хотели ужинать на кухне, но молодежь запротестовала: "Гулять так гулять!" Ребята с Наташей перенесли в кабинет стол, стулья, чтобы не было скучно Кате, и устроили пир. Даже больная выпила с ними большую рюмку вина и раскраснелась.
****
В эти же дни и Аверкин переехал на новую квартиру. Не успел он расположиться, как к нему явился старший дворник. Раскрыв на столе толстую домовую книгу, он взял перо, подвинул чернила и начал заполнять графу за графой.
Виталий знал, на какие вопросы надо отвечать при прописке. Ему, конечно, не трудно будет выдумать профессию и объяснить, что он живет на проценты с капитала. Но как быть с годом рождения? В паспорте четко написано: "1894 год". Да и по лицу видно, что ты призывного возраста. Пришлось признаться:
- От военной службы освобожден.
- По какой причине?
Попробуй скажи теперь кому-нибудь, что ты служил в царской охранке, - мигом донесет.
- По болезни, - ответил Виталий.
- А что у вас? - поинтересовался старший дворник, с явным подозрением оглядывая долговязого жильца.
- С глазами неладно, - солгал Виталий, - плохо вижу.
- А у других-то глаза вострые, - с хитроватой ухмылкой сказал дворник. - Их не обманешь, все разглядят. Дотошный пошел народ.
Он явно подозревал Виталия в дезертирстве.
Сунув дворнику пятирублевую бумажку и видя, что тот, взяв ее, избегает встретиться взглядом, Аверкин встревожился: "Предаст, донесет, гадина".
Несмотря на запрет, он поехал к брату. Всеволод встретил его упреком:
- Мы же договорились: без вызова не приходить.
- Я бы не приехал, но так получилось, что меня
могут заподозрить в дезертирстве.
Рассказав о приходе старшего дворника, Виталий спросил:
- Как мне быть? Не скажу же, что работал в охранке…
- Подожди, - перебил его брат. - Дай сообразить. Садись сюда. Всеволод с расстроенным видом заходил по комнате, теребя мочку правого уха.
- Сделаем так, - наконец сказал он. - Я попытаюсь устроить тебя в контрразведку. Пойдешь?
- Что ж поделаешь, придется, - с унылым видом ответил Виталий.
- Не бойся, на фронт не пошлют. У меня теперь солидные связи. К самому министру - Александру Федоровичу Керенскому - могу обратиться, - не без бахвальства сказал Всеволод. - Я ему оказывал кой-какие услуги. Александр Федорович ведь был юрисконсультом торгового дома "К. Шпан и сыновья". А эту фирму не зря подозревали в шпионаже и аферах. В прошлом году Шпаны попались. Я лишь намекнул Керенскому о грозящей ему опасности, и он понял меня с полуслова. Ловчайшего ума человек! Почти сухим выскочил из очень неприятной истории. К счастью, он не забывчив. Мне прочат пост товарища прокурора либо советника по особо важным делам.
Всеволод, оказалось, не хвастался: через два дня Виталия нарочным вызвали в контрразведку, зачислили в агенты и оставили в Петрограде до особых распоряжений. Теперь он мог разгуливать в военной форме и без опасений показываться всюду.
"Надо хоть оставшиеся дни повеселиться, а то ведь скоро загоняют, - размышлял Виталий, выйдя на Невский. - Но с кем?"
Он знал, что Алешина больна. Неделю назад он заглянул в подвальное окно и решил: "Пока заходить не стоит, пусть нужда покрепче прижмет ее". А теперь время прошло и не мешало бы закинуть крючочек с приманкой. Алешина, конечно, голодает. Откуда у работницы деньги на болезнь? Надо только все сделать благородней. Мол, от неизвестного благодетеля.
Дойдя до Малой Садовой, Аверкин зашел в ресторан Федорова, разделся, сел за столик и, подозвав официанта, с видом богатого человека сказал:
- Э-э... любезнейший, первым делом устрой мне корзиночку на вынос: десяток филипповских пирожков, пяток груш, парочку апельсинчиков и сверху - конфет хороших. Потом - посыльного сюда. А заодно, конечно, - графинчик коньячку с лимончиком и сообрази селяночку получше.
Официант, предчувствуя хорошие чаевые, склонил голову.
- Для вас - в наилучшем виде-с, - подобострастно заверил он и семенящей походкой поспешил выполнять заказ.
Аверкин написал на листке адрес Алешиной, закурил и по старой привычке стал прислушиваться, о чем говорят за соседними столиками.
Впереди сидели раскрасневшиеся купцы-гостинодворцы. Подливая водку щеголеватому офицеру интендантской службы, они с озабоченными лицами что-то нашептывали ему, а офицер, уже заметно охмелевший, уверял их:
- Небеспок! Если Чуйко сказал, значит, - отрезано, назад команды не будет.
- И хотелось бы насчет хромового товару... - заискивающе просил купец с красной лоснящейся физиономией.
- А обеспекция? - коверкая слово, спросил интендант и, потерев указательным пальцем о большой, не засмеялся, а как-то закудахтал.
- Боже мой, да пренепременно! - воскликнул обрадованный купец и полез в боковой карман.
Аверкин видел, как гостинодворец вытащил пачку кредиток и сунул их под столом интенданту в
руку.
"Взятки берет, - определил Виталий и тут же подумал: - А нельзя ли и мне поживиться? Если намекну, кто я такой, то он, конечно, струсит и поделится. Надо попробовать, авось пройдет". Но в это время перед его столиком появился посыльный с красиво упакованной корзинкой.
- Куда прикажете доставить?
- Свезешь на Выборгскую сторону. Вот тебе адресок. Вручишь самой в руки и скажешь: "От вашего тайного друга". Понял? Больше ни слова. Не знаю, мол, не видел. Но сам все же погляди, как она примет подарок, как будет радоваться. А потом вернешься и доложишь мне. На чай зелененькую получишь".
Когда посыльный ушел, Аверкин заметил, что интендант прощается с гостинодворцами. "Теперь бы не упустить его", - подумал он и поспешил выйти из зала.
Дождавшись офицера в коридоре, Виталий подошел к нему и негромко сказал:
- Разрешите представиться: сотрудник контрразведки...- фамилию он произнес невнятно и только мельком показал удостоверение.
Подвыпивший интендант, видимо, мгновенно протрезвел, потому что лицо его покрылось красными пятнами.
- Чем могу служить? - дрогнувшим голосом спросил он и выжидательно уставился настороженными глазами на Виталия.
- Отойдем в сторонку, - предложил Аверкин. Он деликатно взял офицера под локоть, отвел в полутемный угол, а там как бы с укором сказал: - Что ж это вы, друг, а? Надо бы осторожней. Я ведь могу вас с уликами в штаб отправить. Люди мои здесь. Но ваше счастье - вы мне симпатичны, и я не хотел бы доставлять вам неприятности. Если вы сумеете уделить в долг рубликов триста... я был бы признателен.
Интендант с готовностью полез в боковой карман френча, вытащил деньги, отсчитал вздрагивающими пальцами триста рублей и молча протянул их Аверкину.
- Благодарю, - произнес тот. - Вы здесь часто бываете? При случае постараюсь отдать.
- Не беспокойтесь, я обожду, - вежливо ответил интендант, а недобрый взгляд его как бы говорил: "Знаю, как ты отдашь, шпик проклятый!" При этом он состроил гримасу, похожую на улыбку, звякнул шпорами и поспешил уйти.
Аверкин на радостях выпил большую стопку коньяку, закусил ломтиком лимона и принялся за остро приправленную охотничью селянку.
Когда Виталий уже заканчивал обед, появился посыльный. В руках у него была корзина с пирожками и фруктами.
- В чем дело? - удивился Виталий. - Не приняла?
- Никак нет, по адресу не застал, - виновато ответил парнишка в форменной фуражке. - Переехали, говорят.
- Не может этого быть.
- Вот чтоб провалиться... темно там и... дверь заперта.
- А ну, поехали вместе.
Бросив на стол две десятки, Аверкин взглянул на часы: было двадцать минут седьмого. "Ого, засиделся же я!"
Не ожидая официанта, он вышел из зала, оделся, взял извозчика и вместе с посыльным поехал на Выборгскую сторону.
В подвале, и правда, было темно; Аверкин подергал дверь, - она не открывалась.
"Странно, - подумал он, - куда все жильцы могли деться?"
- А ну, подожди меня здесь, - приказал Виталий посыльному, а сам пошел к домовладельцу.
Тучный торговец скобяным товаром запомнил Виталия с первого прихода. Узнав, что сыщик по-прежнему интересуется Алешиной, он начал жаловаться:
- Нахально, без спросу переселились. Теперь от Урсакова житья мне не будет. Не знаю, как выкинуть их; бумажку они какую-то от Совета получили. Загадят мне самую лучшую квартиру. Может, в суд на них подать?
- Не спешите, - посоветовал Аверкин, - а то вы кой-кого спугнете. Я вам скажу, когда надо будет в суд тянуть. И сам помогу, свидетелем буду.
Побаиваясь тайной полиции, домовладелец не стал возражать и дал согласие месяца два не тревожить неприятных жильцов.
Глава семнадцатая. В ПИТЕР НА РАЗВЕДКУ
Катиного отца - Дмитрия Андреевича Алешина - вместе с товарищами по ссылке и коренными сибиряками в 1916 году взяли на военную службу. Месяца три их учили ходить строем, стрелять из винтовки, колоть штыком, рыть окопы, а затем отправили на Западный фронт.
Война была позиционной; лишь изредка между противниками возникала вялая перестрелка.
Февральская революция почти ничего не изменила в жизни фронтовиков: они лишь помитинговали в землянках, избрали свой полковой комитет и по-прежнему мерзли в лесу, изрытом окопами.
Солдаты так привыкли к спокойствию на передовой линии, что ходили по траншеям не сгибаясь, а по вечерам у колючих ограждений перекликались с немцами.
- Эй, фриц! Что там у вас слышно насчет войны? Скоро кончать будем?
Германские солдаты, кое-как умевшие говорить по-русски, негромко отвечали:
- Иван, русиш! Не бойся офицер, довольна война, я воевать не хочет.
Так прошел март, апрель. Уже всюду растаял снег. Солдаты брали с брустверов комки нагретой солнцем земли, растирали их в пальцах и говорили:
- Самое время пахать да сеять.
Теряя терпение, многие из них приставали к выбранным в полковой комитет товарищам с вопросами:
- Долго ли мы здесь будем вшей кормить? Когда нас домой отпустят?
А что те могли им ответить? Даже самые грамотные с трудом разбирались в делах, творящихся в стране.
В мае солдат, отошедших в тыл на отдых, неожиданно собрали на митинг. Из армейского комитета приехал агитатор, - видимо, штабной офицер. Он носил хорошо сшитую шинель без погон и хромовые сапоги, не знавшие окопной грязи.
Агитатор начал свою речь с заискивающей душевностью:
- Я вас очень хорошо понимаю, братцы. Все вы ждете конца войны, мечтаете о доме, о любимых. Но сейчас, к сожалению, нельзя об этом думать. Мы не можем вот так взять да и разойтись по городам и селам. Враг вероломен и лют. Германцы ворвутся на русскую землю, затопчут нашу честь и свободу…
Слушая его, солдаты думали: "Верно говорит, войну, вроде, нельзя кончать". А сердце противилось: из-за чего драться-то?
Один из пехотинцев выкрикнул:
- Немецкие солдаты тоже войны не желают!
- Не верьте обманщикам! Колбасники хитрят, надеются на легковерных простаков, - убежденно ответил агитатор. - К тому же, как мы покинем своих братьев-союзников - французов и англичан? Русские всегда были верны своему слову. Неужто мы на этот раз покривим душой и осрамим свой флаг? Да никогда! Может быть, понадобится только последнее усилие, - говорил он, - мощный удар с двух сторон - и австро-германские войска будут разбиты. Надо готовиться к летнему наступлению. Только победа принесет мир и счастье.
Солдаты растерянно переглядывались.
- А когда землю делить будут? - спросил один из них.
- Не бойтесь, без вас не разделят. Сейчас не время этим заниматься. Дележка вызовет внутренние распри. А для победы всем сословиям нужно объединиться, а не ссориться.
- Почему ж тогда рабочие в столице бастуют? - допытывался другой пехотинец.
- Столичные рабочие развратились, - ответил агитатор. - Они требуют для себя восьмичасового рабочего дня в то время, когда солдаты страдают в окопах двадцать четыре часа! Разве это не безобразие? Им, видите ли, мала оплата, хотя каждый получает за день в несколько раз больше, чем солдат за месяц. А разве солдатский труд легче? Солдат жизнью рискует, кровь проливает! Они там зарвались, ходят по улицам с флагами, бездельничают да слушают немецких шептунов. Если рабочих не обуздать, они предадут, оставят нас без пушек, винтовок, снарядов. Фронтовики должны сказать свое крепкое слово и обуздать немецких агентов.
Алешин, проталкиваясь к трибуне, выкрикнул:,;
- Позвольте узнать: а из какого сословия вы сами будете?
. - Какое это имеет значение? - желая пристыдить солдата, с укором ответил оратор.
- Имеет, и не малое! - возразил Алешин. Он поднялся на трибуну и, став лицом к штабисту, в упор спросил: - Значит, вы не из рабочих и не из крестьян, а из тех, кто привык жить за наш счет?
Агитатор, не предвидевший такого вопроса, сразу не нашелся, что ответить. Не давая ему опомниться, Алешин обратился к солдатам: