- Да, конечно, без большевиков не обошлось. - Но мы не можем подчиняться крикунам. Это приведет к гибели: мы будем изолированы от либеральной буржуазии, а позже - отброшены.
- Надо вызвать охрану и запретить всякие демонстрации.
Пообещав путиловцам рассмотреть вопрос о правительстве, председатель вручил им постановление о немедленном прекращении демонстрации.
Путиловцы не желали расходиться. Они готовы были стоять на площади всю ночь, но добиться своего.
В четвертом часу начал накрапывать дождь. Укрываясь от него, Василий пробрался в обширный вестибюль дворца и там увидел Савелия Матвеевича и Дементия.
- А-а, пропавшая душа, явился! - сказал старый кузнец. - Что-то ты, брат, от рук отбился?
- Да я вас все время искал, - попытался оправдаться Василий, но Савелий Матвеевич перебил его:
- Ладно, потом у попа исповедоваться будешь. Держись около Дементия. Может быть, понадобитесь.
Оставив парней, Лемехов ушел. Василий спросил у Дементия:
- Чего вы тут ждете?
- Наши опять пошли требовать ответа. Да, видно, толку не будет. Я бы на их месте подобрал тысчонку ребят покрепче, закрыл все ходы и выходы и сказал депутатам: "Хотите брать власть, - заседайте, а не хотите, - марш отсюда! Найдем людей поумней".
Вскоре вернулся Савелий Матвеевич; он был сердит.
- Пошли, - сказал старик парням. - Демонстрацию решено до завтра отложить.
***
В шестом часу утра Кронштадт был разбужен продолжительным гудком Пароходного завода.
Несмотря на ранний час, почти все население города, как только послышались звуки оркестров, высыпало на улицы, чтобы проводить отъезжающих в столицу.
Матросы шли к пристани в разглаженных белых форменках, с белыми чехлами на бескозырках. Многие из них были вооружены винтовками либо револьверами, упрятанными в кожаные и деревянные кобуры, свисавшие у правого бедра. Моряки несли знамена и плакаты, требующие всей власти Советам.
На пристани собралось много народу; было ясно, что всех на пароходы не погрузишь. Посадку производили с отбором. Один за другим отваливали от пристани низко осевшие пароходы и, выйдя в залив, брали курс на Петроград.
Море в это раннее утро было на удивление спокойным. Форштевни пароходов, словно плуги, разваливали на стороны гладкую поверхность залива, оставляя за собой пенистые следы, над которыми кружились белые чайки.
Идя без всякого порядка и строя, пароходы развили предельную скорость и часа через два доставили кронштадтцев на Васильевский остров.
Выйдя на берег и построившись вдоль Невы в длинную колонну, матросы с двумя оркестрами двинулись по Университетской набережной через Биржевой мост на Петроградскую сторону.
Подойдя к зданию Центрального Комитета большевиков, кронштадтцы, не нарушая походного порядка, остановились. Приветствовать их вышли на балкон Яков Свердлов и Анатолий Луначарский. Луначарский сказал небольшую речь. Матросы знали его и слышали не раз. Сегодня им хотелось увидеть Владимира Ильича, и они стали спрашивать:
- А где товарищ Ленин?
- Ему нездоровится, - ответил Свердлов.
- Пусть скажет хоть несколько слов, - настаивали матросы.
Они послали к Владимиру Ильичу делегатов. Вскоре Ленин появился на балконе. Матросы встретили его бурными аплодисментами.
Вид у Владимира Ильича был усталый; говорил он негромко. Передав сердечный привет от пролетариев Петрограда, он рассказал о происходящем в столице и призвал моряков не горячиться, быть бдительными; еще не наступило время для вооруженной борьбы.
Если бы балтийцы знали, что им не скоро удастся вновь увидеть и услышать Ленина, то они бы тут же сказали ему: "Уходи с нами на корабли, мы тебя грудью отстоим". Но это и в голову никому не приходило. И Владимир Ильич с такой уверенностью сказал о скорой победе, что они дружно закричали "ура", а оркестры грянули "Интернационал".
***
К Таврическому дворцу со всех концов города потянулись колонны демонстрантов с флагами и плакатами.
Путиловцы шли под охраной своей Красной гвардии. По пути к ним присоединились военные моряки. Среди них были авроровцы. Дема издали узнал своего брата.
- Пойдем к матросам, - сказал он Васе. - Я тебя с Филиппом познакомлю.
- Пошли.
Пробежав вдоль колонны, юноши пристроились к морякам. Филипп Рыкунов, увидев вооруженного винтовкой брата, изумился:
- Дементий! Вот не ожидал. Да ты никак в Красной гвардии?
- А то как же! - не без бахвальства ответил тот. - Не гожусь, что ли?
- Годишься. С твоим ростом не то что в гвардейцы, а на любой линкор примут.
Братья обнялись. Филипп почти на голову был ниже Дементия, но по его плотной, жилистой фигуре и открытой загорелой шее чувствовалось, что моряк обладает не меньшей силой. Знакомя товарищей с Дементием, он говорил:
- Младший братишка, молотобойцем на "Пути-ловце".
- В общем, не попадайся под руку, - пошутил один из матросов. - Надо к нам на флот взять.
Братья пошли рядом.
- Ну, как там дома? - спросил Филипп, - Отец такой же злой, как и был?
- Еще хуже стал. Если бы не маманя, я бы давно из дому ушел. Другой раз даже ночевать не иду, вот у Васи сплю. Да, - спохватился он и повернулся к шагавшему позади Кокореву. - Познакомься: мой товарищ… вместе у Савелия Матвеевича работаем.
Моряк крепко пожал юноше руку.
- Очень рад. А где же ваш старик?
- Вон там впереди!
За разговорами они не заметили, как подошли к Сенному рынку. Вдруг откуда-то сверху раздались выстрелы, похожие на щелканье бича. Несколько демонстрантов, шедшие впереди, упали на мостовую, а остальные кинулись к панелям и стали жаться к домам. Колонна рассыпалась.
- Откуда это стреляют? - не мог понять Филипп Рыкунов.
- С колокольни бьют, - догадался Вася, заметивший взлетевших над церковью голубей.
- Правильно! А ну, за мной!
Они втроем побежали к церкви. За ними ринулись еще несколько человек.
Главный вход был закрыт. Матросы принялись кулаками и прикладами барабанить в массивную дверь. Им долго не открывали, потом изнутри послышалось:
- Кто тут?
- Открой, а то взломаем!
В замке заворочался ключ, и дверь слегка приоткрылась.
- Чего вам? - спросил человек с белесой бородкой. - Богослужения сегодня не будет.
Старший Рыкунов схватил его за грудь, вытащил на паперть и потребовал:
- Говори, - кто стрелял в народ? - Не знаю, милый... Не знаю.
Губы у сторожа тряслись, глаза суетливо бегали.
- Врешь!
- Ей-богу, чтоб мне провалиться! - начал клясться тот и уже хотел было опуститься на колени. Но матрос встряхнул его и толкнул в церковь.
- Показывай, где у вас здесь с оружием!
- Да что вы, господи! Там какие-то… для охраны... Я их те впускал. Они самовольно..
- Показывай, где они!
- Да вы сами в ризницу и на колокольню загляните, - шепотом подсказал сторож.
С улицы подошли еще моряки и путиловцы. Одни двинулись на колокольню, другие стали обыскивать церковь. В ризнице матросы обнаружили двух военных, торопливо надевавших на себя расшитые парчой одеяния.
- А ну, кончай комедию… руки вверх! - приказал бородатый моряк с тремя нашивками боцманмата.
Пойманные, подняв руки, опасливо озирались, точно боялись, что их кто-нибудь ткнет штыком.
- Кто такие?
- Ведите нас в Главный штаб. Здесь ничего не скажем.
Отобрав у арестованных пистолеты, моряки содрали с них церковные одеяния, скрутили руки за спины и связали найденными здесь же шнурами.
- Выводи на улицу, - сказал бородатый боцманмат. Ткнув пальцем в Васю Кокорева, он добавил: - Тебя назначаю старшим конвоя.
Путиловцы вывели арестованных на площадь. Нарвская колонна демонстрантов уже прошла далеко вперед. Ее хвост виднелся у Апраксина рынка. Неожиданно и там, впереди, открылась стрельба.
- Опять по колонне бьют, - определил боцманмат. - Конвойным остаться, остальным за мной! - крикнул он и побежал в сторону Невского.
За ним устремились все матросы. И Дементий побежал за братом. С арестованными остались Василий Кокорев, Ваня Лютиков и рыжеволосый Шурыгин.
- Что будем делать? Отпустим, что ли? - спросил Шурыгин, желавший скорей отделаться от пленников.
- Н-нет, отпускать нельзя, - возразил Лютиков. - Лучше отведем в церковь и з-запрем.
- Их оттуда выпустят, - сказал Кокорев. - А таких сволочей расстреливать надо. Где здесь милиция? - спросил он у дворника, вышедшего из ворот.
Тот объяснил, как пройти к ближайшему отделению милиции.
Путиловцы, подталкивая пленников прикладами, погнали их за торговые ряды.
Начальник отделения милиции - высокий краснолицый детина, похожий на мясника, - не пожелал принимать арестованных.
- Не имеем права забирать военных, отведите их в комендатуру.
- Как не имеете права, когда они в людей стреляли? Вы обязаны задержать и протокол составить, - настаивал Кокорев.
- Ничего я не обязан.
Видя, что с этим тупым человеком спорить бесполезно, путиловец потребовал:
- Тогда вызовите конвойных из военной комендатуры.
- Вот это можно, - согласился начальник отделения милиции и пошел звонить по телефону в соседнюю комнату. Оттуда слышно было, как он крутил ручку аппарата и кричал: "Алле… Алле".
Неожиданно с улицы вошли церковный сторож и с ним долговязый человек в плаще-накидке и таких же офицерских сапогах, какие были на арестованных.
"Мокруха, - узнав его, удивился Кокорев. - Не связан ли он с этими типами?"
Аверкин, беглым взглядом окинув путиловцев и их пленников, без всякого стука открыл дверь в кабинет начальника милиции, пропустил в нее сторожа и прошел сам.
"Надо бы и его задержать", - решил Кокорев. Он поднялся и, велев товарищам зорче следить за арестованными, приоткрыл дверь в кабинет.
Увидев его, начальник отделения рявкнул:
- Нельзя. , закрыть!
Но Кокорев решительно шагнул в комнату.
- У меня важное заявление, - сказал он.
- Какое еще заявление?! - багровея, заорал милицейский и пошел навстречу, с явным намерением выставить Кокорева за дверь.
- Задержите этого типа, - потребовал Василий. - Он провокатор.
- Чего? - как бы не расслышав, переспросил начальник отделения. И вдруг, неожиданной подножкой и ударом в грудь, сбил Василия с ног.
- На помощь! - крикнул Кокорев товарищам, стараясь вырваться из сильных рук. Но на него набросились Аверкин и второй милиционер. Втроем они заткнули юноше рот, обезоружили его и связали.
Товарищи, видимо, не слышали крика Кокорева, потому что из общей комнаты никто не отозвался.
Начальник отделения, вызвав трех милиционеров, начал договариваться, как обезвредить путиловцев.
Вскоре из общей комнаты послышались крики и шум борьбы.
***
Кронштадтские моряки, пройдя с музыкой по Невскому, повернули на Литейный проспект.
Когда голова кронштадтской колонны стала приближаться к Кирочной улице, последние ряды ее внезапно были обстреляны из пулемета. Кто стрелял, установить было трудно, так как матросы подняли ответную стрельбу.
- Ложись! - кричали солдаты морской пехоты.
- Стой! - требовали начальники колонны. - Без паники!
Демонстрация смешалась. Одни попадали, другие кинулись врассыпную к подъездам, под арки ворот, в подвальные магазины. На панелях началась давка. А матросы, оставшиеся на мостовой, продолжали беспорядочную стрельбу по невидимому врагу.
На проспект откуда-то выкатил броневик. Он стал водить стволом пулемета по этажам домов, как бы отыскивая цель.
Стрельба стихла. Вокруг слышались стоны раненых. Матросы подняли с мостовой окровавленного, с выбитыми глазами солдата и понесли на руках, чтобы все видели жертву обстрела.
- Лови подлецов... бей их!
Некоторые моряки кинулись к домам, разыскивать провокаторов, стрелявших из окон, остальные - лавиной, без всякого строя, двинулись дальше.
Впереди цепью шагали обозленные матросы с винтовками наперевес и зычными голосами предупреждали любопытных обывателей.
- Закрой окна!.. Стреляем без предупрежденния!
Грозным и бурным потоком кронштадтцы подошли к Таврическому саду. Здесь они подравняли ряды и выстроились в длинную колонну.
На Шпалерной улице и за решеткой сада толпились тысячи возбужденных рабочих и солдат. Послышались голоса:
- Матросы идут... пропусти матросов! Огромная толпа, густо запрудившая улицу перед дворцом, стала сжиматься, освобождая проход.
Грянул оркестр. Моряки, четко печатая шаг, подошли к железным воротам массивной решетки и остановились.
Таврический дворец охранялся юнкерами и казаками. Бронированные автомобили настороженно стояли по углам и угрожающе водили стволами пулеметов.
Руководители демонстрации, выбранные для переговоров, ушли во дворец, а матросы, закрутив махорочные цигарки, остались ждать.
Минут через сорок делегаты кронштадтцев вернулись возмущенными:
- Соглашатели назвали нас мятежниками и потребовали, чтобы мы ушли отсюда, - сообщили они. - Оказывается, по их сведениям, это мы подняли стрельбу в городе. Уже подписан приказ о вызове войск с фронта... Они хотят усмирить нас.
- Гнать их! Довольно церемониться с предателями! Долой соглашателей! - закричали матросы.
Но выступать против заседавшего во дворце Всероссийского исполнительного комитета и войск, вызванных им, было безумием. Ведь матросы пришли требовать всей власти Советам. И вдруг Советы против них!
Центральному Комитету большевиков пришлось принять срочные меры: объявить демонстрацию законченной и просить солдат и матросов не противиться приказу, а мирно разойтись по кораблям и казармам.
Моряки вняли просьбам, но в Кронштадт не вернулись, а решили остаться на ночевку в Петрограде. Большинство отправилось на Васильевский остров в Морской корпус и Дерябинские казармы, а остальные - на Петроградскую сторону, в Петропавловскую крепость и в здание Центрального Комитета большевиков.
Иустин Тарутин попал на Петроградскую сторону. Во дворце Кшесинской к нему подошел сигнальщик с "Океана" Андрей Проняков и не без иронии спросил:
- А ты какими судьбами тут?
- Тобой полюбоваться на сухую вахту пришел, - хмурясь, ответил тот. - От своих отбился.
- Прямо не верится: анархист и вдруг... охраняет Центральный Комитет большевиков. Чудеса!
- Ладно, будет, без тебя тошно!
Видя, что Иустин сильно расстроен событиями прошедшего дня, Андрей Проняков больше не задевал его.
Они вместе побывали в патруле, а сменившись, прошли в помещение, бросили на пол по пачке газет и улеглись спать.
Утром их разбудил тревожный разговор в соседней комнате. Говорил человек, который только что на лодке переправился через Неву.
- Все мосты разведены. На Дворцовой площади скапливаются георгиевские кавалеры… город наводнен войсками. Газеты призывают беспощадно подавить большевистский мятеж. А наша "Правда" не вышла…
И он рассказал, как ночью в редакцию большевистской газеты на Мойке ворвались юнкера, арестовали сотрудников и разгромили помещение.
На всякий случай моряки стали готовиться к обороне: послали связных к товарищам, ночевавшим в Петропавловской крепости, выставили дозоры у памятника "Стерегущему", на набережной Невы, и начали устанавливать пулеметы в окнах особняка и в его каменной беседке.
Один из кронштадтцев решил позвонить на морской полигон и попросить прислать несколько легких пушек, но телефонистка отказалась соединить его с артиллеристами.
- Мы объявили вам бойкот! - визгливо выпалила она. - Как не стыдно получать от немцев деньги и бунтовать!
- Чего, чего?! Да вы никак, дурехи, белены объелись? Чья сорока эту брехню на хвосте принесла?
Неделикатные слова балтийца оскорбили слух телефонной "барышни". Взвинтясь еще больше, она обозвала моряка шпионом, мерзавцем и рывком выключила телефон.
- Вот так так! Даже "барышни" против нас. Вскоре дозорные сообщили, что и на Петроградской стороне появились казачьи разъезды.
- Первыми никого не трогать, - договорились моряки. - Стрелять только по команде.
К вечеру стало известно, что эсеры, игравшие немалую роль в штабе военного округа, решили проучить моряков. Они готовили к бою войска Пятой армии, прибывшие с фронта. Чтобы предотвратить бессмысленное кровопролитие, Центральный Комитет большевиков вторично известил кронштадтцев о том, что со вчерашнего дня демонстрация считается законченной, и предложил им вернуться на остров Котлин.
Моряки, ночевавшие на Васильевском острове, без разговоров погрузились на пароходы и отправились в Кронштадт, а те, что разместились в Петропавловской крепости и во дворце Кшесинской, не могли пройти к пристаням, так как все мосты были разведены. Матросы еще на одну ночь застряли на Петроградской стороне.
Ночью к Петропавловской крепости подходил паровой катер; он мог взять на борт немногих. Но кто же из моряков покинет товарищей в беде? Таких не оказалось.
- Если нападут, будем драться, - сказали они. - А вы там не забывайте нас. В случае чего - десант высаживайте.
На рассвете моряки увидели, как по дальним мостам переправляются сухопутные войска.
- Нас окружают, - поняли они.
Во дворце Кшесинской немедленно была объявлена боевая тревога. Все разошлись по своим местам, и, в ожидании нападения, никто больше не спал.
Утром неожиданно зазвонил умолкнувший телефон. Подбежавший дежурный услышал в трубке надменный голос помощника командующего войсками Петроградского военного округа эсера Кузьмина:
- Немедленно сложить оружие. Если через три четверти часа не выполните приказания, по особняку Кшесинской будет открыт артиллерийский огонь.
Из крепости прибежал запыхавшийся связной.
- Приказано всем сняться с якоря и перейти к нам, - доложил он.
- Есть, - сказал дежурный, - будет исполнено. - Он протяжно свистнул в боцманскую дудку и выкрикнул:- А ну, братва, живо снять пулеметы и... форсированным в крепость!
Никто не стал возражать. Быстро сняв пулеметы, матросы небольшими группами стали покидать дворец Кшесинской. Они огибали бульвар, пересекали Каменноостровский проспект, пробегали по деревянному мосту через Кронверкский пролив и скрывались под аркой Иоанновских ворот крепости.
За толстыми стенами Иоанновского равелина шла спешная подготовка к обороне: солдаты и матросы прямо на валу устанавливали пулеметы.
Тарутин и Проняков были направлены на Зотов бастион. Он находился в северо-западной части крепости. Чтобы попасть в него, надо было пройти в Другой конец мимо собора и Монетного двора.
На валу Зотова бастиона росли редкие деревца, кустики бузины и так заманчиво зеленела трава, что хотелось прилечь, вытянуться под теплыми лучами солнца и хоть на часок сомкнуть глаза.
Внизу, почти под самой стеной, поблескивала зеленовато-темная вода неширокого Кронверкского канала. Прямо за ним виднелись каменные здания, справа - густо покрытые листвой деревья парка, а слева - "Американские горы" Народного дома и сетчатые клетки зверинца. Звери, видно, голодали, так как с той стороны то и дело доносился тягучий вой, тявканье, рык, похожий на раскаты грома, и могучий всезаглушающии рев.