Через два месяца она ушла от него. Вернулась домой, не хотелось жить просто так и на чужом берегу. А здесь, в Охотке, все было другое. Она почти каждый день видела Павла и ждала, что настанет такое время, когда и он будет засматриваться на нее, искать встречи.
А по утрам перед работой смотрела на себя в зеркальце, думая о том, что не такая уж она последняя да некрасивая, чтобы не понравиться ему. "Я красивая! Красивая!" - спорила она с отражением в зеркале. Нравилась самой себе.
На нее из стекла глядела улыбающаяся молодая краснощекая рыбачка с немного удивленными зелеными глазами.
Следила за походкой. Ей хотелось так шагать по земле, будто она не шагает, а летает, как птица. Но походка ее была тяжелой. Упругие груди выпирали из батистовой кофты. Она иногда закрывала их косами.
С Павлом Игнатовым Варвара познакомилась на сейнере, когда работала поваром. Он зашел в камбуз, промокший и злой. Встал у металлической обшивки котла обсушиться и приложил озябшие руки к горячей броне.
Она поставила на стол еду и, упершись кулаками в бока, веселым, чуть с хрипотцой голосом, пригласила:
- Кушайте, Павел Иванович. Остынет же!
Он долго смотрел на нее, моргая.
Она зарделась румянцем и подумала: "И этот любуется".
Съел все и попросил добавки. А потом долго курил и все смотрел на нее до тех пор, пока его не вызвали наверх, на палубу.
Приставали рыбаки - била их по рукам. Особенно приставал Водовозов. Она слышала, как Павел сказал ему однажды:
- Не преследуй девку - не по тебе она. Жена есть к тому же.
Вскоре Варвара перешла работать на берег, в рыбные цеха.
По вечерам она любила уходить к морю и слушать его приглушенный шум, смотреть в небо. Ей особенно нравилось, когда от горизонта до горизонта опоясывали небо белой лентой невидимые реактивные самолеты. Думала, что летчики эти обязательно из Москвы, что где-то есть другая интересная, веселая жизнь, и ей хотелось в Москву.
А когда видела в море корабль, гадала: военный или торговый, и все ждала, что корабль вот-вот подойдет к берегу, туда, где она сидит, и выйдут на берег моряки и сделают ручкой приглашение: "Пожалуйста, Варвара Михайловна, к нам в гости".
Редко в Охотке появляются новые люди. Разве почтовый катер с длинным рыжим почтальоном, который всегда подмигивает и нехорошо осматривает ее с ног до головы, да экспедитора по приему рыбы, приезжающие на пустом рефрижераторе.
Правда, еще иногда останавливаются в Охотке геологи дня на два, а потом уходят куда-то, так что и рассмотреть-то их некогда как следует.
Один в кожаной куртке и клетчатой рубашке, белокурый такой, сказал ей однажды: "Идемте с нами! Работа найдется. А то свою, кажется, вы не любите… Да и характер у вас такой, что вам все новое подавай…"
Она растерялась тогда и ничего не могла решить, хоть ей было и приятно такое приглашение.
Она любила Павла. Были еще демобилизованные из Германии солдаты. Она видела их на свадьбе Таньки Безугловой. А еще приезжал как-то корреспондент газеты из Москвы, веселый молодой парень, почему-то в морской офицерской форме.
Он всех фотографировал, уезжал с рыбаками на лов, обо всем расспрашивал и купался с мальчишками.
- Варвара, ты мне нравишься, - сказал он ей однажды и покраснел.
Все время фотографировал ее и на работе, и дома, и на берегу. Особенно ему нравилось, когда она как птица летала со скалы в воду. Он восхищенно ахал и щелкал фотоаппаратом.
Они любили наблюдать за морем и в штиль и в шторм, смотреть, как волны с шумом подкатывались к ногам и с шипением оседали, уплывая обратно. За волной тянулся шурша белый пенистый шлейф, пузырясь и лопаясь меж галькой.
Корреспондент заходил в воду, подставлял плечо волне, входил в нее, и вместе с волной выбрасывался на берег, хохотал.
- Вот, Варвара Михайловна! - шептал он. - Понастроим мы здесь городов, опояшем все побережье железными дорогами, в порта будут приходить из всех стран корабли… - И на лице его светилось что-то уверенное, восторженное, будто то, о чем он мечтает, непременно сбудется.
Варька внутренне соглашалась с ним, а вслух со смехом говорила:
- Зачем же железные дороги на побережье? Поезда всю рыбу распугают.
Корреспондент был вежливым, обходительным, не допускал ничего такого, что позволяли парни по отношению к ней, и Варьке иногда было стыдно того, что она ждет этого от слишком культурного человека.
А потом он уехал, пообещав на прощанье обязательно прислать фотографии.
Вот не прислал еще. Видно, занят. Он не объяснился ей в любви, хотя она и ждала этого, а еще обидней было, что он не догадался пригласить ее с собой в Москву, а только сказал однажды, что нравится она, Варька, ему.
А если бы пригласил - уехала б не раздумывая.
Уехала… А Павел? Остался бы здесь один на берегу. А ведь она любит его. Нет, Павла она не бросит. Вот понастроят люди и здесь города, опояшут побережье железными дорогами, насадят сады, в порта будут приходить корабли из разных стран - и будет у них здесь тоже Москва…
3. Птичий базар
Мария утром проснулась поздно. Сашки и Наташи в доме не было. Она всегда вставала раньше, чем дети, а сегодня проспала потому, что задержалась ночью в коптильном цехе: уж очень много поступило рыбы.
Она встала, торопливо умылась и, на ходу погладив по загривку лайку Мушку, бросилась искать своих детей.
У моря их не было. В рыбном цехе - тоже. "Где же они? Как же я проспала?.. Ведь хотела встать раньше… Где их искать?". Сашка обещал натаскать в бочку воды из колодца, а с Наташей они собирались постирать, и вот их нет… Отбиваются от рук!..
Мария остановилась, часто переводя дыхание, и нараспев прокричала по пустынному берегу: "Са-а-ша! На-та-а-ша!.." Никто не ответил.
Вот здесь стоит она на берегу, а направо от нее пепельно-светлое Охотское море. Она видит прибрежные обрывы, камни, торчащие из воды, и птиц. Чайки летают неистово, плачут. Топорки выныривают из воздуха, а кайры чертят по небу стремительные круги, потом устало машут крыльями и садятся или на ветку или на камень.
Навстречу ей по берегу шел Тимоша, рыжий и грязный.
- Тетя Маша! Я не плачу. Мне Сашка наподдавал.
- А где он?
- На птичий базар они пошли. А меня не взяли.
- А Наташи с ним не было?
- Наташка задается. Они пошли с девчонками водоросли таскать из моря.
Мария обняла Тимошку.
- Ну и почему же тебя не взяли-то?
- Сашка мне сказал, что я рыжий и птицы меня сразу видят. А ведь я тихонько-тихонько подползаю к гнездам. И вот, тетя Маша, я утром собрал целую фуражку яичек, а потом уронил: споткнулся… Ну, вот Сашка мне и наподдавал. Они сейчас там костер жгут и яички едят.
Мария не раз ругала Сашку за то, что он собирал дружков и вместе с ними разорял птичьи гнезда. А он говорил ей в ответ: "Мам, там так много яичек". И она, гладя его по вихрам, старалась разъяснить сыну, что в каждом яичке - птичка.
- Ну, Тимош, давай, пойду помирю вас…
На Охотском море много птичьих базаров. На скалах достаточно мест для гнездовий, но на Отчаянную скалу почему-то всегда прилетало больше птиц. И кайры, и буревестники, и бакланы, и конюги, и топорки.
- Костер, говоришь, жгут?
- Ага! При мне развели.
Мария вспомнила о бочке, в которой должна быть вода…
- Тетя Маша, а Наташка сегодня ругала Саню. Я слышал, когда с ними шел. Наташка его ругала: "Мам спит, а ты - удираешь". А Сашка дернул ее за косичку, стал показывать кулаки и говорит: "А что? Ты видела бочку? А воду в ней видела? Я всех раньше встал и давно воды натаскал, еще ты спала, и пусть мама меня не ругает".
Мария смотрела на Тимошку и улыбалась.
- Теть Маша, вон там они…
Мария увидела Отчаянную скалу, у которой она ночами ведет разговор с погибшим мужем. Над скалой неистово кричали птицы, кружились в воздухе, как будто не умели летать, и все припадали к граниту скалы, по-своему, по-птичьи стоная.
Не было вокруг для Марии ни неба, ни моря, ни земли, а только птицы. И где-то там на скале среди них бедокурил Сашка.
Тимошка протянул руку вперед и радостно крикнул:
- Вон там он!
- Где, где?
- Да вон на выступе! Смотрите: он подбирается к гнезду!
Мария пригляделась к Отчаянной скале и заметила Сашку, который беспомощно дрыгал ногами и все тянулся, перебирая руками, к гнезду, а над ним шумели птицы.
- Ой, мама! - вскрикнул Тимошка, - он сейчас упадет!
У Марии екнуло сердце. Она знала, что Сашка много раз был "героем" и первым доплывал до баркаса, откуда рыбаки бросали в него живую рыбу. Ей хотелось крикнуть: "Саша, не оконфузься!" - как всегда, но белое облако птиц закрыло его, и ей показалось, что птицы вот-вот заклюют сына.
- Теть Маша, вы подождите, я сейчас…
Тимошка карабкался вверх по синим щербатым камням, и Мария была по-матерински благодарна этому мальчишке - Тимошке, которому утром "наподдавал" Сашка… "Как же сын ее не мог понять того, что Тимошка может спасти дружка, как рыбаки спасают друг друга в море".
И вот уже она видит, что и Тимошку закрыло птичье облако, а потом вдруг птиц не стало, и она снова увидела высокую скалу, на которой цеплялись за землю двое мальчишек. Один висел над водой, другой, Тимошка, протягивал руку к ее сыну.
Она шептала:
- Саша, Сашенька… не оконфузься, держись, миленький… вот там веточка какая-то, ты подними руку, ухватись, подними ножки - упрись пяткой, подтянись!..
Стремительно с криком откуда-то издалека прилетел буревестник. Он сел рядом с гнездом и посмотрел на двух человечков и, может быть, понял, что они в беде…
"Вот их теперь трое".
Мария смотрела на них, на двух мальчишек и на птицу между ними: рука Тимошки чуть-чуть не дотрагивалась до белого крылышка. Потом она увидела, что снова прилетели птицы, снова закрыли скалу белым облаком, а… Сашки уже не было.
"Сорвался, негодяй, оконфузился… Ну, да бывает… Ох, сорванцы, ничего не боятся! Хорошими мужиками растут".
Тимошка, моргая, старался сдержать слезы, быстро, быстро на коленках подползал к матери друга и бормотал сначала шепотом, а потом все громче и громче:
- Саша… он… он… упал…
Мария обхватила руками Тимошку, прижала к груди, расцеловала его.
- Ну вот, я вас и помирила. Никогда, Тимошенька, слышишь, не прячь руку за спину, всегда протягивай ее вперед друзьям.
- Теть Маша, смотрите, Сашка-то плывет! Вон, вон!
- Плывет.
Мария не боялась за Сашку, плавать он хорошо умел, у них в рыбацком поселке с малых лет приводят детей на берег, и тут уж мужчины и женщины учат их плавать и привыкать к морю.
- Пойдем-ка, Тимошенька, на берег. Вон, видишь, Сашенька-то плывет и плывет. Ты только больше не плачь.
- Теть Маша, я ему руку сую, а он висит и все хочет гнездо схватить. Не взял мою руку-то. Я уж ему все простил, как он мне утром наподдавал. А вот когда руку-то я к нему протягивал, думал, убьется он, и я опять заплакал.
Они увидели девочек. Их платьица были развешаны на ветках изогнутых березок, а сами они, гомоня и брызгаясь, ловили у берега куски дерева - плавник, и вытягивали из воды, как веревки, длинные, тяжелые водоросли.
Наташка упиралась ногой в камень и долго, долго тянула из моря зеленую веревку.
Девчонки кричали:
- А у меня больше! А у меня больше!
Тимошка побежал помогать Наташке, и когда они дотянули водоросль и увидели на конце ее мохнатый желтый хвост, загородил спиной Наташку и крикнул:
- У нас больше всех!
Девчонки посмотрели и рассмеялись, а потом, взвизгнув, оторопели: прямо из воды вынырнул Сашка. Отфыркиваясь, он выплывал из воды веселый, и, когда увидел мать, крикнул:
- Мам, это я!
Мария погрозила ему кулаком.
Узнав, что мать здесь, на берегу, Наташка подскочила к ней.
- Мам, ты нас не ругай, что мы ушли. Ты так крепко спала, что мы не стали будить тебя.
Ее перебил Сашка, который вышел из воды усталый. Он отодвинул плечом сестренку и, шмыгнув носом, торжественно, как взрослый, протянул руку Тимошке.
У Марии к горлу подступил комок, она почувствовала, что веки ее потяжелели и вот-вот брызнут слезы из глаз. Она услышала:
- Наташка, слушай! Вот он…. - Сашка указал рукой на Тимошку, - он хороший. Мы его всегда-будем брать на базар.
Наташка захихикала.
Тимошка смотрел на нее исподлобья, сопел и приглаживал свои рыжие волосы.
Мария обняла Сашку, Наташку и Тимошеньку, чуть оттолкнула их, сказала:
- Ну, идите, играйте, - и медленно стала подниматься по тропе к рыбацкому поселку.
Отчаянная скала, от которой отплыл в море ее муж и погиб и с которой сорвался в море ее сын, но доплыл до берега к сестре, к Тимошке, к ее материнскому сердцу, осталась нависать, над морем, чугунная, грозная и седая от птиц.
А на берегу рядом со скалой играли дети. Их было много; они шумели, смеялись, брызгались водой, бросали друг в друга песок или, закинув кому-нибудь веревку-водоросль на шею, тянули к земле, и всем было очень хорошо.
Мария глядела на них сверху и видела их то на берегу, то в море; когда она их видела на берегу, то ей казалось, что никаких птичьих базаров на этом седом Охотском море нету, а есть один веселый, ребячий базар, где никто не сорвется со скалы и где всегда ребятишки протянут друг другу руку, если кого-нибудь из них настигнет беда.
Сколько раз она с мужем ходила по Охотской земле, сколько раз она видела и льды и туманы в море, и тайгу, и сочные луга, и лианы, и бамбук на юге. Тогда, на юге, родились ее дети. А потом, когда мужа перевели в Охотку, ближе к Аяну, она уже безропотно шагала сквозь хвойный лес по заболоченной тундре, овеваемая морскими и земными ветрами.
Она была рада, что дети ее растут хорошими, смелыми, честными…
И вот эти сопки, низкорослые горки, которые окружают Большую гору, никогда не закроют неба до тех пор, покуда живы ее дети, покуда она не вырастит из них настоящих людей.
"Что-то я задержалась на тропе-то!? Вот по этой тропе поднимался Сашенька недавно. Он принес мне тогда полную-полную корзинку голубики и брусники, а веточку с зелеными листочками спрятал за пазухой и, вынимая ее, сказал: "Мам, а это тебе!" и подал сразу в руки и веточку и корзинку.
А Наташка принесла домой охапку розовых веток Иван-чая, пучок зеленого мха и даже пучок белесого ягеля…"
Мария была довольна своими детьми, и когда, чуть не плача, прижимала к груди эти милые детские подарки от природы, то все больше убеждалась, что у нее в сердце всегда рядом на целую долгую жизнь две веточки - Сашенька и Наташенька.
Из них вырастут крепкие деревья, и никакой туман не закроет их, никакая льдина не остудит их, никакая волна не смоет их, никакой шторм не испугает их.
Мария спокойно пошла домой.
4. Встреча
Сопка называлась Большой горой, ее окружал глубокий овраг, поросший жестким кустарником. В ложбине оврага протекал холодный светлый ручей. Он не достигал моря и уходил в землю, под камни. У этого ручья каждый вечер собиралась поселковая молодежь. Девушки приходили с кружками, а парни доставали воду под камнями: там ручей бурлил, и вода была студеная, вкусная. Сегодня здесь никого, потому что все находились на берегу: заканчивался большой лов. Бродила только Варька. Ей хотелось побыть одной. Пусть там на берегу весело, а она вот попьет из ручья, сломает веточку кустарника и поднимется по Большой горе к небу.
И вот Варька уже на самой вершине. Ее обдувают ветра. Она смотрит вдаль на море и замечает, что моря нет, а это просто опрокинулось небо на землю, и хочется полететь туда, запеть песню или заплакать. Ей кажется, что никого вокруг на земле нету, кроме нее; да это сейчас действительно так: небо, земля, море и она…
Кто-то из-под горы закричал простуженным басом:
- Э-э-й!
Варька увидела человека, который карабкался по камням, выбираясь из оврага. Он махал ей рукой, будто хотел что-то сообщить важное и тревожное. Она узнала Водовозова. Он поднимался тяжело и неуклюже, часто дышал. Варвара смотрела на него сверху. Она стояла на сопке, а снизу к ней поднимался он; из-под сапог выкатывались камешки, когда он ступал на землю.
Варька подумала: "Есть небо - чистое и голубое, и есть земля - черная и каменистая… И много людей ходит по этой земле. И среди них - Водовозов…"
Она заметила, что у сапог были толстые подошвы, и когда он протянул к ней руку и крикнул: "Варвара!" - большой камень вывернулся из-под каблука и покатился вниз, туда, откуда Водовозов пришел.
И вот он встал лицом к лицу.
- Варвара… - замялся, - у тебя щеки румяные.
Варька смотрела на этого человека, который снизу дошел до нее, и еще раз подумала о том, что людей на свете очень много и среди них есть Водовозов. Она знала, что он ищет себе жену. Вот и сейчас он стоит перед нею. "Хе! У него ведь хозяйство… Почему он небритый?.. Скоро они уйдут с Павлом на лов. Вот ведь как в жизни получается! Он и Павел… Я, наверное, дура: не могу понять, у кого из них душа добрая? Конечно, у Павлуши. Водовозов мне вот жизнь предложит, а Павел - ничего… Люди, люди! Почему нет у меня счастья?!"
- Поговорим с тобой… И что ты к нему прилипла? Разве других… м-м… в поселке мало?
Варька разозлилась. Она приблизила свое лицо к его лицу и пристально посмотрела ему в глаза, и когда он странно заморгал и чуть вскинул руки, намереваясь ее обнять, крикнула:
- Павел… Вот где он у меня, черт осетровый! Моргни он мне - море переплыву! - ударила она по своим грудям ладонью.
Водовозов растерялся. Ему хотелось сказать Варваре, что жизнь проходит, как волны, ударяясь каждый день о берег, что он ее любит не так, как думают люди, а по-своему…
- Ну… Взять хоть меня. Я ведь всерьез. Детишки чтоб… Опять же, - он кашлянул, - хозяйство…
Варька закрыла глаза.
Павел ведь смотрит-то как… Насквозь! Кровь-то сразу в ноги и ударяет!
Водовозов потер руки и виновато посмотрел на нее:
- Ну, побалуется он с тобой, а жить не станет. Если бы ты вошла в мой дом, ты бы все хозяйство повернула!.. А… Павел… таких, как ты, не любит.
Варька засмеялась. Она сдернула с головы платок, раскинула белые полные руки, волосы ее распушились, и вся она была похожа на птицу, готовую вот-вот взлететь.
- Слушай, Водовозов. Я тебя не люблю. Не могу я любить тебя. Павел… Сама не знаю, что мне с собой делать.
Водовозов поднял голову и жестко произнес:
- Ладно. Не будет у тебя счастья.
Варька вспыхнула:
- Ты говоришь, у меня счастья не будет?.. Ты, думаешь, Мария его у меня отнимет?!
Варька вздохнула:
- Жалко мне Марию… Куда он полезет, в семьищу! Видно, жалеет ее и детей. Ох, жалеть легко, любить - трудно!
И вот они стоят вдвоем над оврагом. А где-то слышится море, тихое, спокойное. Днем Охотское море безбрежное, далекое. И здесь, если смотреть на него сверху, оно почти голубое и седое у горизонта. Водовозов поежился.
Варвара вот здесь, с этой скалы, утрами бросалась вниз головой в холодные воды.
"До моря дойти - несколько шагов, а сколько же шагов нужно, чтобы дойти до сердца любимого человека?!"
Варька вздохнула задумавшись.
- Пав-е-л! - крикнула она и снова раскинула руки.