Глава четвертая
Поминки пришлись на три последних дня недели, в селе было тихо и печально, мрачновато как-то, но вот настал понедельник, все вышли на работу, и эксцесс на похоронах Кащеев почти забыл.
Он стоял у окна, смотрел, как малыши возятся в сугробе, валтузят друг друга, собаки тоже были в куче - играли с детьми, и понемногу хорошее настроение возвращалось к Кащееву.
Но тут на тропинке, ведущей к правлению, показалась барашковая шапка и такой же воротник - отпрянул от окна Кащеев, сел за стол, закурил: "Видать, ко мне…"
Гость постучался, вошел не спеша, разделся в кабинете, представился.
- Пивень Федот Федотович. Из центра.
- Из какого? - спросил настороженно Кащеев.
- Из районного, - мягко ответил Пивень.
- А-а… значит, к нам по делам, - вздохнул Кащеев, встал, прошелся к окну, посмотрел на улицу, не зная, о чем разговаривать с высоким гостем.
- Командировку вам отметили? - вдруг догадался спросить Кащеев, надеясь таким образом, ставя печати, узнать, из какой же организации приехал к ним этот Пивень. Всех знал в райцентре Кащеев, ну, разумеется, в основном руководящих работников - то актив, то совещание, то пленум, то заседание - постоянно встречаешься, и все знакомы, а вот этого, Пивня, что-то не припоминал Иван Иванович, не припоминал, и смутное раздражение начинало закипать на дне его души.
- Отметил, - сказал Пивень, - в сельсовете, у Джексона. Да, кстати, могли бы в сельсовет избрать кого-нибудь другого.
- Это почему же? - недоуменно спросил Кащеев.
- Ну как "почему"? У человека американское имя, а он осуществляет здесь руководство. Нехорошо как-то…
"Ну и тип", - подумал Кащеев. Но сказал другое:
- Имя - это исторически получилось, это лежит в корнях. А власть Джексону доверил народ, он его избрал.
- Так уж и народ? - засомневался Пивень.
Кащеев начал закипать:
- Если мы с точки зрения фамилий да национальностей к работе подходить будем, это же черт знает что получится. Вот вы руководитель, а фамилия у вас подкачала - Пивень, петух с украинского. Нехорошо руководителю петухом быть, а вас назначили и даже к нам в командировку прислали!
- Ну, знаете ли! - поднялся Пивень.
- Чего знаю? - сразу успокоился Кащеев, и стало ему смешно. - По каким делам у нас? Откуда? У меня мало времени, через полчаса собираю правление…
Пивень сел.
- Я из инспекции. Близится охота на морзверя. Чтобы не было злоупотреблений…
- Понимаю, - сказал Кащеев, - наши уже ходят в море.
- Я должен проинструктировать - кого можно бить, а кого нельзя.
- Так охотники же знают.
- Все равно… И плавединицы надо мне проверить.
- Ну уж это дело регистра, а не рыбоохотинспекции. Регистр был, он уже дал добро шхуне. И шхуна в море, промышляет китов…
- Так-с, - задумчиво постучал по столу Пивень. - Ну, ну. А наглядной агитации у вас я, между прочим, не вижу. Это не пустяк.
- Новых плакатов нам не присылали, - ответил Кащеев. - Вон как авиация работает, непогода все время. Сначала надо важные грузы и людей, можно и без плакатов обойтись на первый случай.
- По нашему ведомству я кое-что привез, - и Пивень расстегнул портфель. Он достал оттуда пачку листовок, отпечатанных в районной типографии. - Вот, - и он протянул одну Кащееву.
На листовке был изображен убегающий белый медведь и охотник, у которого вместо ружья в руках был транспарант с крупными буквами.
БУДЬ МЕДВЕДЮ ДРУГ, А НЕ ВРАГ.
НЕ УБИВАЙ ЕГО ПРОСТО ТАК!
- А как?
- Никак!
- Сами сочинили? - спросил Кащеев.
- Сам, - скромно потупился Пивень.
"Д-да, - подумал Кащеев, - кажется, мне тут с ним скучно не будет…"
- А еще у меня есть про китов, - и Пивень протянул еще одну листовку. На ней изображены были три кита и все три перечеркнуты.
- Почему они зачеркнуты? - спросил Кащеев.
- Это киты, которых нельзя убивать. Голубой, горбатый и гренландский. Нельзя на них охотиться. Запрещено.
- А-а…
- Вот если забудете, кого нельзя убивать, запомните, три кита на букву "г" - горбач, гренландец и голубой. Три кита на букву "г"…
- Оставьте листовки, мы распространим. Проведем работу. Вникнем. А пока изучайте положение на местах. До свидания, у меня правление, - поднялся Кащеев.
Пивень тоже встал, пожал протянутую руку, но у двери задержался. Здесь была полка с изделиями местных умельцев из моржового клыка.
- Ваши? Местные?
Кащеев кивнул.
- Хорошие работы, - вертел в руках Пивень фигурку моржа. Поставил на место. Взял нож из кости, посмотрел, вернул. И тут его внимание привлек висящий в углу клинок.
- Ого! - подошел Пивень, но не рискнул брать в руки. На лезвии клинка у эфеса шла затейливая арабская вязь, и весь он отливал в ранних полярных сумерках вороненой сталью.
- В турпоездке приобрели, за границей?
- Ага, - кивнул Кащеев.
- Сразу видно… эх, - вздохнул Пивень, - умеют же там делать… дамасская сталь.
- Умеют, - вздохнул Кащеев, - дамасская сталь.
Он вспоминал, как стоял в пурговые ночи в своей мастерской, колдовал над листом металла, а потом, когда клинок был готов, он выбивал на нем арабские буквы, списывая их с фотографии, опубликованной в "Огоньке", фоторепортаж был посвящен Турции, и умей Пивень читать, он перевел бы надпись на клинке - "Шашлычная".
- Ну так вы не забудьте, - сказал Пивень, - три кита на букву "г". До свидания.
"Сам ты на букву "г", - устало подумал Иван Иванович, но вслух сказал:
- До свидания.
Глава пятая
Конечно, никакого правления он и не думал собирать. Кащеев смотрел в окно и размышлял о том, что, несмотря на весну, светлый день все же короток, вот и темнеет уже, а Иванов собирается домой, надо бы посидеть за прощальным обедом, тем более, что Алекс грозился такое смастерить, пальчики, мол, оближешь. Надо бы спешить, ни к чему в понедельник задерживаться на работе.
Кащеев вышел на улицу. Настроение у него было скверное, даже здороваться ни с кем не хотелось.
Он свернул с главной улицы и по тропинке, петляющей вдоль берега моря, прошмыгнул к дому.
Гости его уже отобедали. Иванов собирал рюкзак - газеты, журналы, письма, пришедшие еще в прошлом месяце, - их не могли доставить, несколько бутылок спирта - на станции уже кончался, кое-какие консервы, цветная материя - подарок Анастасии и так кое-что, по мелочи. Рюкзак полон как раз, все вмещалось, руки будут свободными, и идти на лыжах удобно.
- Уже собираешься? - спросил Кащеев. - Подождал бы до завтра.
- Нет… Был на почте - на завтра плохой прогноз. А сегодня я как раз успею, ночь звездная. Запуржит - поверну. Если утром не выйду на связь - значит, в пути, смотрите сами.
- Понятно, - кивнул Кащеев. - А то взял бы каюра, хотя бы до долины…
- А что, это идея! - поддержал Алекс.
- Хорошо… Чего ж я сам не догадался? - улыбнулся Иванов.
Кащеев вышел на крыльцо, крикнул прохожего, что-то сказал ему, вернулся в дом.
- Скоро подойдет нарта… Давай еще по чайку, - предложил он.
Друзья сели за стол.
Но тут зазвонил телефон. Кащеев подошел к аппарату. Услышав голос в трубке, он улыбнулся:
- Ну, здравствуй, здравствуй. Рад слышать. Здоров ли?
- …здоров, - пророкотала трубка, - неделю как из отпуска. У тебя-то как?
- Да никак. Вот весна ранняя, льды уходят.
- У нас тоже. Совсем море чистое. Сам думаю на охоту выйти…
Алекс Мурман догадался, что это звонил председатель соседнего колхоза. Совпадали погодные условия и слухи на почте. Кащеев же знал, что сосед зря не позвонит. С соседом они вечно состязались, во всем, чего не найти ни в каких обязательствах, и эта добродушная гонка - кто впереди, положенная еще десять лет назад, сопровождалась взаимными подковырками, розыгрышами, пари и обильным застольем при встрече, старики любили друг друга.
- Начальство не тревожит? - спросил Кащеев.
- Нет, я с начальством дружу…
- А у меня тут этот, как его. Пивень…
- Федот Федотыч?
- Ну да. Федот, да, по-моему, не тот.
- Так его к вам перебросили? - в голосе соседа сквозило неприкрытое ехидство.
- А ты его лично знаешь?
- Он в области где-то работал… вот его и повысили - в район.
- Ничего, рано веселишься, он и к тебе придет.
- У нас непогода, да и далече мы… Ты уж с ним сам управляйся.
- Он в основном не в свои дела…
- Административный зуд… не встречал что ли?
- Так явно - впервые…
- Терпи… дай бумаг ему побольше… бумаги он любит.
- Найдем бумаг, - вздохнул Кащеев, - найдем. А звонишь-то чего, не морочь голову?
- Приглашаю!
- Куда?
- В гости к себе приглашаю, - весело орал сосед.
- Зачем?
- На Праздник кита!
- Что!?
- Мы кита взяли! Первого! С чем тебя и поздравляю! Обошли мы вас на целый корпус!
- Молодцы! - кисло улыбнулся Кащеев…
- Давай приезжай! Я "рижский бальзам" привез.
- Не могу, некогда… давай уж как-нибудь в районе встретимся, на балансовой комиссии, все равно вызывать будут…
- Ну ладно, обнимаю.
- Пока.
Кащеев вернулся к столу, разлил всем:
- У них кита взяли. Значит, и у нас охота будет хорошая.
- За успех.
- Всего! - сказал Иванов.
- А где фирменное блюдо? - спросил у Алекса Кащеев. - Ты ж хвастался немыслимым блюдом! Обедом!
- Увы, - Алекс развел руками, - нет необходимых компонентов. Если есть воображение - дополняйте это мясо своей фантазией.
- А что ты хотел сделать?
- Ой, не расстраивайте… Что вы понимаете в изысканной еде?
- А все же?
- Я хотел приготовить "рагу из мяса диких зверей по-афгански…"
- Если оленину считать за дичь, то чего же тебе не хватало? - спросил Кащеев.
- Совсем немного: сладкий перец, персики без косточек, чернослив, кислое молоко, имбирь, корица, ну а все остальное на окладе у Карабаса есть.
- Вот всего, чего не хватает, ты и пришлешь с материка, чтобы не морочил вперед нам головы, - ворчал Кащеев, с удовольствием уплетая мясо по-чукотски, отменно приготовленное Алексом. - И в наказание, пока не улетишь, будешь готовить обеды, столовая - на ремонте. Идет?
- Идет! - согласился Алекс и потопал на кухню за бульоном, поскольку по правилам этого обеда бульон следовал в последнюю очередь, но перед чаем.
- Они с Анастасией чего только не мастерили, - рассказывал Иванов, - но консервы, они и есть консервы. Лучше свежей нерпичьей печенки ничего не придумаешь…
- Это точно, - поддержал Кащеев. - Но скоро попробуем матак - кожу кита.
- Для этого надо самую малость, - поддел Кащеева Алекс, - хотя бы плохонького кита…
Но Кащеев не обиделся.
- Можно и к соседям съездить, приглашали уже. А то командирую тебя, а? Успеешь нагуляться в отпуске!
- Не-ет! - замахал Алекс. - Я и тут еще успею насидеться. Глядишь, и своего кита попробуем. Вот тогда котлеты приготовлю - зови гостей!
- Смотри, я запомнил! - пригрозил Кащеев.
На улице раздался лай собак, подошла упряжка. Иванов погрузил рюкзак, лыжи. Каюр все это аккуратно привязал к нарте.
- Ну, аттау!
Иванов обнял Алекса, пожал руку Кащееву - и вот уже нарта петляет по берегу к первому распадку, хорошо идет - собаки свежие.
Кащеев оделся и ушел по своим делам, Алекс принялся прибирать со стола.
И когда стол опустел, Алекс Мурман, сидя перед почти пустой бутылкой, вдруг явственно ощутил свое одиночество. Тихо и темно было в комнате, так же тихо за окном лежала улица, и сумеречно было на душе.
И думал он о том, что вот уже больше и не встретится с Ивановым, и с хорошим человеком Анастасией, и с Кащеевым скоро распростится. Теперь у Алекса "время, свободное от вахты". Часы, сутки и месяцы, свободные от вахты, полгода, свободные от вахты…
Ему захотелось сейчас в свою нынлю, побыть у разрушенной землянки, покурить, сидя на китовом позвонке, хотелось всмотреться в темную синеву пролива, как будто там можно что-то высмотреть, получить какой-то ответ.
В воскресенье, в последний день поминок, то ли все это было, или в краткий миг между бодрствованием и сном, или между пробуждением и бодрствованием, но пришел к нему эскимосский пращур, тот самый, что сотни лет назад сидел на этом китовом позвонке, появилось лицо его явственно, усталое и мудрое, доброе лицо, и сказал будто бы Старый Старик:
- Посиди со мной рядом…
И скрылся он, пропало видение. Это событие посчитал Алекс Мурман результатом выпитого, а еще, думал он, это можно отнести за счет собственной разгоряченной фантазии, но ведь Старый Старик явился, Алекс помнил его лицо, даже морщины коричневые помнил, а это что-нибудь да значит, не может не значить…
У меня там осталось сердце, вот в чем дело, я буду скучать по тем местам - так расшифровал Алекс психологическую загадку.
…Совсем к вечеру к Алексу наведался каюр. Он сообщил, что довез Иванова до самой долины.
- Спасибо, - сказал Алекс.
Но каюр не уходил, смущенно переминался на пороге.
Тогда Алекс налил ему, каюр улыбнулся и выпил. И потом уже рассказал, что погода там хорошая, не дует, снег хороший, спокойно в долине, волноваться не надо, начальник быстро идет на лыжах, на полярной станции будет скоро.
Проводив каюра, Алекс Мурман сел писать письмо домой. Он понимал всю бессмысленность этой затеи - ведь письмо раньше него не улетит, но его утешала мысль, что если он и не попадет на ближайшие рейсы, то сможет хотя бы передать письмо тем, кто улетит раньше, а там уже пусть письмо бросят в любой почтовый ящик.
Обычно он письма писал очень редко, отделываясь радиограммами. Дома к этому уже привыкли. И сейчас, сидя за длинным посланием, представлял себе, как обрадуются старики, узнав, что вот-вот их сын заявится домой самолично. Старики представляют его в унтах, малахае и шубе, совсем как на фотографии, присланной три года назад, а он появится просто и без шума, на такси, в сером плаще и шляпе.
В предвкушении всего этого Алекс закрыл глаза и откинулся на подушки тахты.
"…Пять лет я все время вижу вокруг себя снег, - заканчивалось его письмо, - и я уже забыл, что после зимы бывает лето…"
Глава шестая
Рано утром Мурман был уже на связи. Иванов отстучал ему "все в порядке", передал от всех "общий привет", и успокоенный Алекс пошел домой будить Кащеева на завтрак.
По дороге повстречался ему Мэчинкы - старик волочил по снегу нерпу. Был он в полной охотничьей амуниции, знать, подстерегал нерпу в засаде на припайном льду. И вот с утра - удача.
- Хорошая нерпа! - поздоровался Алекс.
- И-и… молодая! - Старик остановился, сбросил с плеча лахтачий ремень, привязанный к нерпе, отдышался. Алекс угостил его сигаретой. Закурили.
- Мальчиков там… я видел, - улыбнулся старик.
- Капитан?! Где?
Мэчинкы махнул в сторону моря.
Но сколько ни всматривался в горизонт Алекс, так ничего и не увидел.
Старик протянул ему бинокль.
Льды были только у берега, а океан - чист. И там у горизонта на неторопливых волнах покачивалось суденышко колхозного капитана.
- Тяжело идет, - сказал Алекс.
- Рьев! - засмеялся Мэчинкы. - Пойду всем скажу…
Алекс тоже заспешил к Кащееву с новостью.
- Ну, ну, - выслушал его Иван Иванович, он уже сидел за чаем.
- Сейчас весь поселок выйдет на берег.
Он торопливо допил чай и выскочил на улицу.
Председатель был прав. Со всех концов Полуострова сбегались люди к разделочной площадке. Теперь уже и невооруженным глазом было видно - Мальчиков тянет кита.
Два вельбота вышли ему навстречу. Когда "Гордый" с невозмутимым капитаном на мостике причалил к колхозному пирсу, вельботы завели трос под хвост кита, закрепили его, а второй конец вынесли на берег. Тут подошел трактор, вельботы подали в сторону, и под крики толпы трактор медленно стал вытаскивать кита на берег.
Наконец трос отцепили, и люди облепили исполина морей. Каждый норовил прикоснуться к нему, похлопать по черной глянцевитой спине, оценивающе-восторженно поохать, как приличествует знатокам.
- Ну, поздравляю, - пожал Кащеев могучую длань капитана. Капитан Мальчиков - самый неразговорчивый человек в колхозе. Кроме того, был он высокого роста и силой его бог не обидел. Рассказывали, будто он однажды с помощью бревна (трактора поблизости не оказалось) столкнул свой китобойный катер с мели во время отлива.
О молчаливых людях вообще ходит много слухов. Не избежал этой участи и Мальчиков. Поговаривали, что у него в западном секторе Арктики есть незаконная зазноба, и что он-де по ней скучает, оттого и нелюдим, оттого и пилит его денно и нощно законная жена, маленькая, худенькая, злая особа. Но поселковые сплетницы сочувствовали капитану и поговаривали, что вот он в последний раз выполнит план и подастся на запад, к той самой.
Правда, на прямой вопрос председателя Мальчиков только пожимал плечами, ронял в адрес кумушек два-три морских слова, и довольный Кащеев уходил в контору, спокойный за выполнение плана будущего года.
На этот раз капитан, против обыкновения, улыбался. Это радовало председателя.
- Там еще есть, - сказал капитан. - Так и идут, так и идут. Утром опять в моря, ты уж ребятам выдели…
- Какой разговор! - согласился Кащеев. - Пусть сразу идут к Карабасу - от моего имени. Пошли боцмана.
- И то… пойду-ка лягу в дрейф, устал чего-то.
Капитан подозвал боцмана, объяснил ему ситуацию, а сам неторопливо пошел по тропинке в горку, домой.
А между тем на берегу готовились к празднику. К разделке кита еще не приступали, но наиболее нетерпеливые разожгли костры.
Подошел наряд пограничников во главе с молоденьким лейтенантом. В их обязанности входило проверять все суда, приходящие с моря, и хотя "Гордый" был им известен, все равно служба здесь исполнялась четко.
Лейтенант был уроженцем Кавказа, на Чукотке первый год, и все его тут удивляло. И хотя он был молод, уже имел награды за дела на южной границе. (К сожалению, по вполне понятным причинам я не могу назвать его имени, а обозначу только инициалами - Ш.Ш. Но полагаю, если нарушитель сунется сюда, имя лейтенанта вы узнаете из газет.)
И еще было лейтенанту все время холодно. Ему не хватало южного солнца. А когда непривычный человек зимой и летом видит снег, видит снег весной и осенью, душа его зябнет, тут не спасет и южный темперамент.
Маленький черноглазый жгучий брюнет Ш.Ш. не мог вообще понять, зачем тут живут люди, если вот уже год он не видит персиков и гранат и забыл вкус "хванчкары" и "Псоу", и зачем тут все, если нет пользы от снега?
Парадный мундир его висел в шкафу. На мундире уже были награды, которых еще не было даже у начальников Ш.Ш. в центре. И говорил с грустью Ш.Ш. Ивану Ивановичу Кащееву:
- Нет, дарагой, тут орден не получишь.