Представьте себе державного владыку без скипетра - вот кем в мгновение ока стал Джексон. Или Богдана Хмельницкого без булавы - почти то же самое. Да что там говорить, представьте себе, что шалунишка Нептун, возвращаясь домой после бурной ночи, проведенной в обществе русалок и наяд, вдруг обнаруживает под утро, что забыл у них самое главное - свой трезубец. Что такое Нептун без трезубца? Жалкий сварливый старикашка с клочковатой, давно нечесанной бородой! А с трезубцем? Царь и всех вод повелитель, с прекрасной, волнистой, ухоженной бородой!
Что такое Джексон без печати?.. Вот именно!
Собаки мчались на берег моря, где в это время находился их хозяин - Ш.Ш. Туда же направился и Пивень. За собаками гнался Джексон. Встречные односельчане, мигом оценив ситуацию, бросались активно помогать Кляулю. Волнение, охватившее село, невольно передалось Кащееву (он сидел в конторе и смотрел в окно). Кащеев вышел на улицу и направился к морю.
Ш.Ш. с двумя пограничниками шел по берегу (на горизонте он видел в бинокль что-то похожее на судно и полагал, что гость пристанет к берегу). "Что-то похожее на судно" скрылось за горизонтом. Очевидно, сегодня ребятам лейтенанта работы не будет.
- Что-то случилось… - доложил лейтенанту сержант. - Это все к нам, - и он показал в сторону села.
Многоопытный лейтенант сразу же понял - событие имеет к нему отношение, но его удивила разноритмичность коллектива, который в настоящее время приближался к нему.
Стремительно несущиеся собаки, бегущий Джексон, идущий Кащеев, шествующий Пивень, суетливо торопящиеся поселяне.
Чарли бросился к ногам Ш.Ш. и завертелся вокруг. Подлетевший Джексон бросился грудью на собаку, подмял ее под себя, и они закрутились в клубке.
Ш.Ш. недоуменно наблюдал. Сержант и солдат разняли Чарли и Джексона.
- В чем дело? - спросил Ш.Ш.
- Кормить… побыстрее… - сообщил запыхавшийся Джексон.
- Кого кормить? - округлил глаза Ш.Ш.
- Собаку кормить…
- Мы уже утром кормили, - развел руками Ш.Ш., с тревогой вглядываясь в лицо Джексона.
- Еще кормить… много кормить… совсем много… на цепь посадить… - бормотал Джексон.
Солдат держал Чарли за ошейник.
Подошли люди.
Из сбивчивых пояснений Джексона и Пивня Ш.Ш. все понял. Чарли взяли на поводок.
- Джексон прав, - сказал Кащеев, - надо покормить и внимательно следить. Печать должна выйти. Привязать собаку надо.
- Товарищи, все в порядке, расходитесь, - обратился Кащеев к народу. - Ничего не случилось, а вы на берегу. Рабочий день еще не кончился. Расходитесь - к киту, несите сало на жиротопку.
Кащеев понимал, что ему надо беречь авторитет Джексона, ничего хуже людской молвы нет, и он больше всего боялся насмешек над Джексоном, понимая, что у того не будет никакого пути для восстановления доброго имени, кроме как наложить на себя руки, таков древний обычай, и неизвестно, что придет в голову простодушного и славного Кляуля, оставь его сейчас одного.
Люди расходились.
- Как же жить-то теперь… без печати? - тревожно спросил Пивень.
- Умрем, - огрызнулся Кащеев. Джексон молчал.
- Я серьезно, - обиделся Пивень. - Я думаю в верхний угол ставить штамп сельсовета, а печать внизу - колхозную. Все будет законно.
- Что законно? - не понял Кащеев.
- Акт. Мы сделаем совместный акт - о том, что был недообмер, а с вашей стороны переобмер. А пока суд да дело и район будет разбираться, кто прав. Мальчиков обязан сидеть на берегу и катер его у причала. Таков порядок.
- Федот Федотыч, - умоляюще посмотрел на него председатель колхоза, - что вы мне морочите голову? Недообмер, переобмер, - передразнивал он его, - акт, акт… А где кит? Где кит, я вас спрашиваю?
- Как где? на берегу… Вон там…
- Где там?
Пивень посмотрел. Кита не было. Только люди возились на том месте, где он был: грузили кирпичи сала на сани.
- От кита осталось одно воспоминание, - сказал Кащеев. - И еще голова. Ее увезли на свалку. Пусть поработают песцы и птицы. Можете на память взять китовое ухо, хорошие получаются пепельницы.
- Я буду сигнализировать! - твердо сказал Пивень.
- Жаловаться? - не понял Ш.Ш.
- Да. Об этих и других недостатках.
- Валяйте, - махнул рукой Кащеев.
- И вот с собакой случай, - продолжал давить Пивень. - Разве это дело? Если у нас собаки будут съедать печати, так они скоро при вашем попустительстве доберутся до бумаг! До циркуляров, инструкций, планов! До протоколов закрытых собраний!
- Да что с нее взять, - вступился Ш.Ш. - Она ж не русская, не наша.
- Как не наша?
- Американская. С американского берега. Перебежала через пролив. Вон, смотрите, - и он показал на ошейник. На ошейнике были английские буквы.
- И вы у себя держите такую собаку?! - обмер Пивень.
- Ну и что? - ответил Кащеев. - Собака - друг человека…
- …друг советского человека, - поправил лейтенант. - У нас их еще две - Дружок и Серый.
- Надеюсь, они не американские? - спросил Пивень.
- Нет, чукотские.
- И вам не приходила в голову мысль, что собака может быть подослана? - вел свою линию Пивень. - У нее, может быть, в зубах аппаратура, а?
- Какая еще аппаратура? - улыбнулся Ш.Ш., полагая, что Пивень шутит.
- Откуда я знаю? - пожал плечами Пивень. - Миниатюрная. Сейчас много чего изобрели, лазеры там всякие… я знаю?
- В зубах?! - присел от неожиданности сообщения Ш.Ш.
- А где же еще? Под хвостом, что ли?
- Ну, знаете…
Кащеев начал чувствовать, что разговор идет куда-то не туда:
- Давайте договоримся, - сказал он Пивню, - я занимаюсь своим делом, лейтенант своим, вы своим, и Чарли своим тоже.
- Можна? - рассердился лейтенант. - Па-аслушай, дарагой! Ходишь тут, мешаешь работать председателю колхоза, товарищу сельсовету, мне мешаешь, киту мешаешь! Ай! Давай документы!
Пивень поспешно протянул документы. Эта поспешность не могла не броситься в глаза.
- Так и знал! - торжествующе воскликнул Ш.Ш. - Так и знал!
- Что там? - как бы безразлично спросил Кащеев.
- Командировка истекла!
- Но мне телеграфом дадут продление.
- Хорошо! Дадут! - согласился Ш.Ш. - А разрешение тоже кончилось! Кто новое даст, а?
- В центре… ваше начальство… я думаю…
- Думай, дарагой! Думай! На таком большом расстоянии мое начальство не будет заниматься такими пустяками!
- Но я не знал, что непогода, и я буду так долго… я не знал… туман… ничего не летает…
- Граница на замке в любую погоду!
Кащеев с интересом наблюдал за розыгрышем. Он был благодарен лейтенанту. Ш.Ш. решил добивать Пивня его же оружием - якобы скрупулезным выполнением инструкций, ссылками на параграфы, неумолимостью писаных законов, "порядком", так сказать.
- Вот, - обратился лейтенант к Кащееву, - теперь это не инспектор Пивень, а нарушитель Пивень. Я вынужден его арестовать. Я не могу его выпустить назад.
Здесь, в отдаленном селе не было ни отделения милиции, ни даже участкового. Да в них и надобности не было. Сколько село стоит на берегу океана, никто не помнит случая хулиганства, пьяного дебоширства, воровства или нарушения паспортного режима. А если чего нужно, есть сельсовет.
- Но в конце концов, - запротестовал Пивень, - ваш сельсовет может связаться с раймилицией, выдать мне справку…
- Справку? Гм… - Ш.Ш. укоризненно покачал головой. - Такой большой и не понимаешь! Я не могу верить справке без печати! Понимаешь!?
- Ах, да… - вспомнил судьбу злополучной печати Пивень. - Что же делать?
- Сидоров!
- Я здесь! - вытянулся солдат.
- Отведите задержанного в гостиницу.
- Слушаюсь!
- Под домашний арест. По селу не ходить, в кино не ходить, на почту не ходить. Можно один раз в магазин ходить за продуктами, - напутствовал Ш.Ш. - С районом мы свяжемся сами.
- Охрану ставить? - спросил Сидоров.
- Пока нэ нада.
- Но позвольте…
- Нэ позволю!
…Понурив голову, держа портфель под мышкой, по селу медленно шел Пивень. За ним солдат - с автоматом за спиной и с Чарли на поводке.
В течение всего этого времени Джексон безучастно стоял рядом и смотрел в море. Он медленно переживал свою личную трагедию. Без печати он чувствовал себя генералом в штатском: его могли теперь в метро толкать и даже наступать ему на ногу.
Глава двенадцатая
Четвертые сутки гудела пурга. Она, как и все весенние пурги, обещала быть недолгой, но на четвертый день люди поняли - дело зимнее, затяжное.
- Зима последние мешки вытряхивает, - вздыхал дед Пакин.
Ему недужилось. Он лежал накрытый двумя одеялами.
Таблетки не помогали. Вахты на маяке несли вдвоем - Иванов и Слава Чиж. Анастасия стала сиделкой при деде. Всем давно было ясно - деда надо отправлять в райцентр, в больницу, вот только не на чем, непогода. Вертолет не вызовешь, а морем - шторм.
"Гордый" ушел на промысел перед самой пургой, и когда Мальчиков оценил в море обстановку, он понял, не до китового жиру - быть бы живу, сменил курс в направлении полярки, там уютная, тихая бухта, можно отстояться.
Все эти дни радиограмм от Мальчикова Кащеев не имел, соседние колхозы ничего определенного о китобойце тоже не могли сообщить, на вопросы односельчан Кащеев оправдывался отсутствием связи, выглядел спокойным, но где-то на дне его души иногда возникали беспокойствие и сомнения.
А Мальчиков сидел с Ивановым в радиорубке, безуспешно вызывал райцентр, чтобы оттуда смогли передать в поселок Кащееву данные о "Гордом" и ближайшие его, Мальчикова, планы относительно охоты на китов.
На всякий случай связались с соседней полярной станцией. Им до колхоза ближе, полярники при случае обещали доставить радиограмму. "При случае" - это если каюр у колхоза завернет на станцию, но в такую погоду такая оказия практически исключалась.
"Дело темное - ложись в дрейф", - пробормотал Мальчиков и пошел на судно к команде.
Иванов еще долго сидел в радиорубке, до смены вахты было много времени, и Слава Чиж, пользуясь свободным личным временем, в который раз решил его посвятить ревизии собственного гардероба. Дело в том, что накануне он получил очередную небольшую посылку с материка, ее, как мы помним, вместе с остальной почтой доставил Иванов с полуострова, и в посылке был дакроновый костюм, неизвестно для чего нужный тут, на краю света, в пургу, при ветре в десять баллов северо-восточном, температура воздуха минус 17, влажность нормальная.
Это была его страсть. О ней говорил еще Алекс на "полярной пятиминутке". Страсть к гардеробу Алекс считал отрицательной. Слава с этим был в корне несогласен, а Иванову было все равно - лишь бы работа шла нормально.
И еще у Чижа был галстук из нерпичьей кожи производства Провиденского промкомбината (Магаданместпром) - вот оно что. Изобрел этот галстук приезжий по договору хозяйственник, увидавший однажды, сколько обрезков шкурья выбрасывается в отходы. И какого шкурья - его любимой вожделенной нерпы!
Естественно, никто из северян такой галстук не носил. Он как бы специально был изготовлен для Приезжих или на экспорт - для материка, там у них все сойдет! Все командированные надевали галстук как свидетельство своего пребывания на севере, как орден за полярные заслуги. И пижонов было видно издалека.
Слава ничего этого не знал. Он вертелся перед зеркалом. И если какое-то представление о гармонии можно получить из русской поговорки о корове и седле, то в данной ситуации поговорка была бы как нельзя кстати. Галстук не шел к костюму, а Слава и к костюму и к галстуку.
- Иди-ка ты… ужинать, кокетка! - посоветовала Анастасия. Она направлялась на кухню.
- А к ужину? - Слава заметил в ее руках бутылку спирта.
- Ишь чего захотел! Забудь.
Днем эту бутылку принес капитан Мальчиков, последнюю из своих запасав.
- Вот, - протянул он ее Анастасии, - это… как его… от всего помогает… деду, значит.
Анастасия пошла приготовлять микстуру. По неизвестно кем заведенной веселой полярной традиции спирт надо разбавлять так, чтобы количество градусов соответствовало градусам широты, на которой находится полярная станция. И вот теперь вся сложность приготовления "коктейля" заключалась в том, чтобы он был слабее 70 градусов, но крепче шестидесяти пяти. И добавить чеснока с перцем по совету Иванова - вот тогда хворь навсегда покинет занемогшее тело Пакина.
Чиж наконец-то оставил в покое большое коридорное зеркало и пошел в свою комнату переодеваться. Одна из стен комнаты была обклеена вырезками из журналов мод, портретами кинодив, фотографиями красоток со всего земного шара. Всех девиц тащил на эту стену Слава Чиж, демонстрируя свое эстетическое кредо. Вот почему, когда приезжало начальство или гости с базы - гидрографические суда, в эту комнату никого не пускали, стеснялся Иванов такого разнузданного поведения своего подчиненного. Ночевать гостей при случае оставляли в кают компании или в комнате Алекса - аскета и чистюли.
Но особое место в этом вернисаже занимала тумбочка. Цветные и черно-белые открытки в большом количестве веером обрамляли обложку журнала "Экран". И на обложке, и на различных открытках было одно и то же лицо - портрет молодой известной киноактрисы Натальи Ивановны (так из уважения ее величали на полярке, дабы не употреблять всуе ее фамилию и в то же время дать почувствовать посторонним, которые фамилию ее знали, что помимо общения с ней посредством просмотра кино коллектив полярки имеет к ней и свое более близкое отношение, чем другие рядовые кинозрители. И это не было преувеличением. Коллектив, а особенно Слава Чиж, имел на это полное право).
Началось все в позапрошлую зимовку. Привезли на полярку новые фильмы, несколько банок с лентами. Среди них один цветной на обидную для полярников тему - знойный юг. Черное море, пальмы и загорелые молодые женщины рядом с загорелыми молодыми юношами.
Комедия оказалась весьма посредственной, но главная героиня запала в душу и растревожила сердце. Что и говорить, она была неотразима. Возможно, здесь сыграло свою роль то обстоятельство, что режиссер очень выгодно демонстрировал ее постоянно в пляжном костюме, который, надо признаться, ей очень шел.
Чего греха таить, в большом количестве обнаженная натура действует на тебя совсем иначе, если сам ты ходишь в меховой одежде и видишь все время раздетыми только нос и глаза своих друзей тундровиков (да и то глаза в противопурговых очках), а женщин вообще не видишь месяцами, даже одетых.
- А что если завязать с ней переписку? - предложил Чиж.
- Не ответит, - сказал Алекс.
- Ни к чему, баловство это, - пробурчал дед Пакин.
- Еще чего! Нужны вы ей! - активно возразила Анастасия и подозрительно посмотрела на Иванова. Анастасии не хотелось, чтобы другая женщина вторгалась в ее полярные владения.
- Ну почему же? - пожал плечами Иванов. - Это смотря как написать.
- Играем же мы по радио в шахматы с Большим театром, - сказал Чиж, - а почему с ней нельзя?
- В шахматы она не умеет, - засмеялся Алекс.
- Давайте попробуем.
Письмо принялись сочинять Чиж и Алекс. Черновой вариант они принесли на утверждение Иванову. Тот прочитал и задробил.
- Такие письма она каждый день получает десятками, - сказал он. - Надо придумать что-нибудь другое, а вы как пионеры предлагаете дружбу. Эх вы, оболтусы! Не понимаете вы тонкой души артиста! Надо поплакать в жилетку, расписать трудности! Ясно!
- Ясно…
- А язык? Что это за язык? Таким языком пишут только кинорецензии! Надо что-нибудь попроще, побезграмотней. Войдите сами в роль! Представьте, что вы не закончили ремеслуху и вообще вас сюда направили на исправление, потому что это как раз то самое место, где Макар телят не пас, понятно? Ведь в ее представлении грамотного, высокообразованного и вообще нормального человека сюда не пошлют! И не она в этом виновата, а на материке у большинства такое представление о нас, о нашей работе и нашем крае…
- Это уж точно!
- Ну вот и исходите из этого, ей это привычней, а потому и логичней.
- Понятно.
И ребята снова засели за письмо. Второй вариант был значительно лучше.
"Глубокоуважаемая Наталья Ивановна! - упражнялись ребята. - Во первых строках своего письма сообщаем, что живы, здоровы, того и вам желаем, а еще крепкого здоровья и творческих успехов. Мы живем тут на краю света и в пургу осваиваем север, однако в темную полярную ночь никакого у нас лучезарного солнца, акромя полярного сияния и вашего светлого образа из журнала "Экран", который висит у нас каждый день в кают-компании и напоминает тепло юга, а также ваши кинофильмы, в которых вы талантливо показываете славных тружениц-героинь нашего времени. За это вам большое спасибо!
Раз в год в навигацию привозят нам узкопленочные фильмы, и крутим мы их весь год непрерывно. Больше всего мы требуем у нашего киномеханика деда Пакина, чтоб он показывал вас, хотя у нас одна лента, и она всю дорогу рвется. Еще у нас есть фильм "Три мушкетера", и хоть та Миледи заграничная актриса, но никакого сравнения перед вами.
Восьмого марта мы пили несколько раз за ваше здоровье и дед выкинул № начисто разорвал мушкетеров, а когда наконец склеил, то выяснилось, что он все перепутал, склеил вперемешку оба фильма в один, то вы, то Миледи. Очень интересное получилось кино, наглядное преимущество вашего образа жизни, и очень та Миледи потускнела.
Пожалуйста, скажите в вашем главном министерстве, чтоб больше выпускали вас на узкой пленке, а то на широкой мы не можем вас крутить, а надо ехать в райцентр за триста километров, да и то начальник не пускает, нельзя нарушать инструкцию Главсевморпути.
Отпишите нам, какие творческие планы, где вы сейчас снимаетесь, в каком кино вас смотреть. Будем ждать с нетерпением. Еще раз большое спасибо за ваш культурный вклад".
По поручению коллектива письмо подписал Чиж.
Сердце актрисы дрогнуло, Иванов оказался тонким психологом. Она не только прислала письмо Чижу и привет коллективу, но и фото с автографом, которое стало личным достоянием Чижа. Слава посылал ей радиограммы - поздравления с каждым очередным праздником, благо их в году набирается порядочно. И как знать, может, в своих планах на отпуск лелеял мечту о встрече с ней, это неизвестно, может, отсюда и пошла у него страсть к обновкам, может, он готовился к материку, тренировался, сам себе наступал на ногу и извинялся - никто в точности не знает, но редкие ответные радиограммы адресовались Чижу, и это не могло не вселять надежду, хотя Славе до отпуска был еще целый год.
При воспоминании о столь длительном ожидании юга у Чижа испортилось настроение. Он аккуратно повесил костюм, галстук отдельно - в коллекцию галстуков, натянул свитер, теплые брюки, унты (придется выглядывать на улицу к антеннам и маяку) и пошел в кают-компанию ужинать. Ужинал он в одиночестве - Иванов был "на сроке" в радиорубке, Анастасия уже отужинала, деду подавали в постель. Медленно ковыряясь в остывшем бифштексе. Слава Чиж думал о смысле жизни.
Вот действительно, чего, спрашивается, сидит он тут на краю света в отрыве от всего лучшие свои молодые годы, в то время как его коллеги - кто на судах в Атлантике, кто на атомоходе, кто дрейфует на СП, кто зимует в Антарктиде… ("Э, нет, - тут же спохватился Чиж, - в Антарктиду я не поеду".)