Дни ожиданий - Альберт Мифтахутдинов 7 стр.


Что я тут вижу? Снег, снег и снег. И немного Америку, да и там тоже снег. Боже, неужели есть края, где не бывает снега? Все! Отзимую, проведу отпуск и устроюсь на базе. Хоть и тоже Чукотка, да зато ПГТ - поселок городского типа, все есть - вода "хол" и "гор", кино широкоэкранное, телевидение обещали через год, да мало ли чего хорошего есть в ПГТ, где население около трех тысяч!

Вот так решил Чиж "завязывать" с полярной станцией. Когда он попросил у Анастасии добавки, это решение в нем укрепилось окончательно. Но тут в кают-компанию заглянул Иванов, бросил на стол клочок бумаги, крикнул:

- Чаю, Настя!

- Это что? - лениво поинтересовался Чиж.

- Хорошее метео на завтра!

- А-а… нам-то не все равно?

- Нет, не все. Особенно для тебя, - многозначительно сказал Иванов.

Слава Чиж насторожился. Иванов молча пил чай. Слава попросил еще одну кружку чаю, хотя пить ему уже не хотелось.

- Если утром метео подтвердится, пойдешь на лыжах в село. Можешь взять костюм, там будут танцы. И попутно будет тебе одно деликатное поручение…

Слава Чиж не верил ушам своим.

* * *

Утром Иванов помог ему экипироваться. Проводил к самой Долине.

- Помни, Слава, самое большее тебе три… ну, четыре дня. Все, больше не могу.

- Понимаю, ты ж остаешься почти один.

- Вот именно…

- Не трусь, все будет о’кейчик!

- Не говори "гоп"…

- Ладно, до встречи!

- Давай!

Лихо работая палками, лыжники понеслись в разные стороны. И в это же время с якоря снялся "Гордый", но взял курс не на север, где должен был промышлять китов, а на юг, по фарватеру пролива вдоль его восточных берегов.

Глава тринадцатая

Чарли сидел на привязи и не притрагивался к пище. Чарли объявил голодовку. Это было уже совсем непонятно, и Джексон переживал.

Ш.Ш. выпустил Пивня из-под стражи ввиду бесполезности его в смысле нанесения дальнейшего ущерба селу и его обитателям, а также по причине начавшейся пурги.

"Живи, куда ты денешься?" - подумал лейтенант.

Но прошло еще время, и через сутки с докладом явился Сидоров. Протянул пакет.

Лейтенант внимательно выслушал его, но к пакету не притрагивался.

- Вымыл? - наконец спросил он.

- Так точно! В одеколоне!

- Иди.

Когда Сидоров ушел, Ш.Ш. осторожно развернул пакет, посмотрел темный резиновый кружок, удивился:

- Ха! Совсем новый! - Завернув его, положил в карман, оделся и пошел к председателю.

Там уже сидели Джексон и Пивень.

- Рызына нэ пэрэваривается! - радостно сообщил он.

Кружок пошел по рукам. Последним его рассматривал Джексон Кляуль. Он приложил печать к штемпельной подушке, сделал оттиск на газете, внимательно рассмотрел его, заулыбался.

- Спрячь! - сказал Кащеев.

Джексон тут же спрятал кружок в мешочек.

- Как живем, нарушитель? - спросил Пивня Ш.Ш.

- Да бросьте, какой я нарушитель? - плачущим голосом взмолился Пивень.

- Ничего не знаю… давай факты!

- Ладно, - махнул рукой Кащеев, намекнув лейтенанту, что игру можно кончать, - поверим ему. А между прочим, Федот Федотович, - уже серьезно продолжал Кащеев, - на ваши запросы пока нет ответов. Вернее, на запросы лейтенанта. И по вашим документам мы не можем вас выпустить. Вернее, лейтенант не может, и легализоваться вы можете только единственным путем.

- То есть как?

- То есть так - стать местным жителем, жениться тут и прописаться. Если Джексон разрешит, конечно.

- Хм… но я женат, - улыбнулся Пивень, полагая, что Кащеев шутит.

- Был женат, - ответил Джексон. - Я помню паспорт, можно не показывать.

Ш.Ш. одобрительно посмотрел на Джексона Кляуля, а затем победоносно на Пивня - знай, мол, наших.

- Я согласен забыть кита, - все-таки упорствовал Пивень, - только отпустите первым рейсом.

- Зачем же забывать? - спросил Кащеев. - Кит хороший. Очень, скажем прямо, хороший. Люди радуются, а вы им все хотите испортить. А улетать - в порядке очереди. Тут уж никому нет скидок, запишитесь у Джексона, даст он вам талончик на очередь, с печатью. Хотя будь моя воля - отправил бы я вас с глаз долой самым первым рейсом. Простите уж за откровенность.

- Не выйдет, не выйдет, - запротестовал вошедший Алекс Мурман. - Я вон две недели жду, у меня отпуск горит. - И с этими словами он протянул талончик с номером 11 Джексону. - Заверь печатью, Кляуль.

- А что, будет борт?

- Обещают… Я только что с рации.

Джексон Кляуль с удовольствием поставил печать и снова спрятал ее в мешочек. Теперь он снова выглядел генералом при регалиях.

- От Мальчикова есть что-нибудь? - спросил Кащеев и тут же понял бессмысленность своего вопроса: если б от капитана была радиограмма, ее сразу же доставили б председателю.

- Нет… мы с Машей с утра шарили в эфире, бесполезно.

- Погода-то вроде стихает…

- Стихает… Я на всякий случай на площадку…

Алекс простился со всеми и побежал на вертолетную площадку. Дул легкий ветерок. Таял снег, теплело. Из-за гор выглянуло солнце, осветило легкие одиночные облака, и Алекс понял, что сегодня вертолет будет наверняка и он обязательно улетит.

По дороге он встретил Машу. Она шла в правление.

- Идите за вещами! - крикнула она ему. - Борт вышел!

- Бегу!!

Когда после долгого отсутствия появляется наконец какой-нибудь транспорт (вертолет или "аннушка", которых тут называют "бортами"), на площадку обычно сбегаются все, кто может покинуть рабочее место. Люди движимы любопытством, поскольку прилет самолета в поселке, не изобилующем сногсшибательными событиями, хоть небольшое, но событие. Люди хотят узнать, кто прилетел, кто улетает, много ли почты, привезли ли новые кинофильмы, есть ли в почте посылки, кому эти посылки (а что в посылках - будет выяснено вечером), много вопросов возникает у человека, который пришел просто так - встретить борт, поздороваться со знакомым пилотом, узнать последнюю райцентровскую новость, передать попутный привет…

Все, кто был в правлении, тоже не спеша потянулись к площадке. На горизонте со стороны тундровых гор показалась точка.

- Канаёльхын! - показал рукой в сторону горизонта остроглазый старик Мэчинкы.

Кащеев долго всматривался.

- Точно! Смотри-ка…

"Канаёльхын" с чукотского - "бычок". За внешнюю схожесть с этой рыбой так и прозвали чукчи вертолет, как только увидели его впервые.

- И-и… канаёльхын, - подтвердил Кащеев, и все заторопились. Мэчинкы был рад, что он увидел машину первым. На то он и настоящий охотник. Нынешней молодежи еще рано списывать его на пенсию. Будут теперь говорить в селе. Катер с китом первым увидел Мэчинкы, вертолет первым увидел Мэчинкы. Хорошо, скажут, Мэчинкы, спасибо!. (Раньше на охоте у чукчей добыча распределялась так: лучшую часть получал тот, кто увидит морского зверя, вторую часть получал хозяин байдары, третью тот, кто непосредственно убивал, остальное делили помощники. Главным в любом случае считался тот, кто увидел).

Сделав низкий круг над домами, вертолет приземлился.

Торопливо выпрыгивали пассажиры, степенно вылез экипаж. Выгрузили несколько мешков с почтой, ящики с детским питанием для яслей, какие-то тюки непонятного назначения.

- К вам мы сегодня первыми, - рассказывал командир Кащееву. - До конца недели не ждите - будем работать на тундру.

- Понимаю, весна… оленеводы заждались.

- Да, у них много заявок… Отел что посевная. Кампания, одним словом.

В вертолет втаскивали груз, распределяли его покомпактней, усаживали пассажиров.

К Кащееву подошел Мэчинкы и показал в сторону долины.

- Мэй, маглялин…

По пологому склону сопки к поселку неслась собачья упряжка.

- Что он говорит? - спросил командир экипажа.

- Упряжка к нам, - ответил Кащеев, - надо подождать.

Вверх взвилась ракета, стрелял каюр упряжки.

- Да, - повторил Кащеев, - просят подождать.

- Подождем, - согласился командир. - Пусть ребята пока в магазин сходят.

Второй пилот и бортмеханик пошли в магазин.

(Если сейчас северные поселки снабжаются отлично, то во времена описываемых событий они снабжались еще лучше. Так называемые "дефициты" свободно лежали на полках, и летчики за короткое время стоянки всегда старались навестить магазин, чтобы привезти домой то, чего нет у них на базе. В самом селе ажиотажа вокруг этих товаров не было, так как каждый знал, что в случае надобности он всегда нужное возьмет.

Холодильники, английские лезвия, икра, балык, чешская обувь, японские транзисторы, болгарские зипуны - по-теперешнему дубленки, консервированная кукуруза, ковры и прочие не пользующиеся среди местного населения особым опросом товары всегда можно найти в магазине дяди Эли.)

- Я своим звонил, там подобрали больного человека, - прибежал из ТЗП запыхавшийся Ш.Ш. - Едут?

- Идет упряжка, идет, - успокоили его.

Вернулись пилоты со свертками.

Подкатила упряжка. Каюрил Сидоров. Он лихо затормозил, остановил собак, доложил лейтенанту о выполнении приказания.

- Молодец, - похвалил его Ш.Ш.

С нарты повели под руки в вертолет закутанного в длиннополую овчинную шубу человека.

- Это Шкулин! Что с ним? - спросил Кащеев.

- Не знаем, - ответил Ш.Ш. - Худой, желтый, еле ходит, ничего не ест… Молчит, думает… может, он того… - и Ш.Ш. покрутил пальцем у виска. - Всякое бывает, север…

- Бывает, - согласился Кащеев.

Второй пилот помог больному и обратился к пассажирам:

- Непредвиденное обстоятельство, товарищи. На борту - больной. У нас сверхзагруэка. Один человек должен выйти, полетит следующим рейсом. Женщины с детьми остаются, а кому выходить - решайте сами… - И он пошел к проходу в кабину.

Через некоторое время в машину вошел командир экипажа:

- Ну, как решили?

Пассажиры молчали.

- Давайте быстрее, мы ждать тоже не можем!

- Чего решать, кто последний был в списке, тот пусть и выходит, - раздался чей-то голос.

"Гм… резонно", - подумал пилот.

- Кто последним был?

- Я, - сказал Алекс Мурман.

- Вот видишь… - виновато сказал командир.

- Мне в отпуск надо, - промямлил Алекс.

- Я не виноват, - развел руками командир, - ничего не поделаешь. Зато на следующий борт ты первый, - успокоил пилот Алекса фальшиво-бодряческим голосом.

Алекс понял, что следующего борта сегодня не будет. Вздохнул:

- Не судьба, значит.

Он полез в хвост вертолета за рюкзаком, и ему показалось, что где-то уже видел этого больного.

Человек полулежал на спальном мешке, шубу он распахнул, глаза его были закрыты.

"Где же я его встречал?" - вспоминал Алекс, осторожно вытаскивая рюкзак у него из-под изголовья. Больной открыл глаза, внимательно посмотрел на Алекса, и тут Алекс Мурман его вспомнил.

Он выпрыгнул с рюкзаком из вертолета. Закрутились винты, подняв снежный ураган. Прячась от поднятого винтами ветра, Алекс побежал подальше в сторону.

Вертолет медленно поднялся, наклонился вперед, резко пошел вперед к земле и тут же взмыл вверх.

"Это он, - думал Алекс, - тот самый, что убил собаку Мэчинкы. Да. Тот самый… Значит, приговор Старого Старика осуществился… Желтые болезни - мнительность и страх - должны погубить негодяя, - вспомнил Алекс. - Да и я сказал Карабасу, чтобы Шкулин знал. И он действительно оказался мнительным и трусом. Все время дрожал и боялся чего-то. Боялся мести. Колдовства и наговора. И от страха и мнительности заболел… эти случаи во множестве известны медицине. Нет, это не Старый Старик, это я его приговорил!"

Алекс нервно закурил и присел на рюкзак, глядя на улетающий вертолет.

"Он убил собаку… я его наказал… зло отмщено. Но я, наказывая его, тоже совершил зло… и я наказан, только что. Вместо меня полетел он… вот так все странно переплетено. А почему, собственно, странно? Все закономерно…"

Снежинки, поднятые винтами вертолета, медленно оседали. Они искрились в лучах полуденного солнца.

Алекс увидел в снежной пелене одновременно радугу и солнечное гало. И где-то далеко-далеко маленькую темную точку солнца. И лицо Старого Старика. Спокойное лицо человека, сделавшего свое дело.

Глава четырнадцатая

Площадка давным-давно опустела, и никто не заметил, как при работающих двигателях из машины выпрыгнул человек. Алекс Мурман был один. Он закинул рюкзак за плечи и медленно побрел по тропинке.

Навстречу ему приближался лыжник, шел он быстро, даже чересчур быстро, торопился, вовсю работая палками.

"Со стороны Долины", - автоматически, лениво фиксировал Алекс.

"Стоп! - вдруг оторопело поймал он себя на мысли. - А почему со стороны Долины? Кто ж это может на лыжах со стороны Долины?!"

Он сбросил рюкзак и стал вглядываться в фигуру человека, но солнце мешало ему, оно слепило глаза, а очки он где-то в спешке забыл.

Лыжник шел ему навстречу. Лыжник шел быстро, бежал.

- Уфф… - И Слава Чиж упал прямо на руки Алекса. - Ты… не… улетел? - Глаза его радостно блестели.

- Улетел! - зло рявкнул Алекс и показал в небо, где уже растворился вертолет.

- Это… хо… рошо… - еле шептал Чиж.

- Кому как, - мрачно усмехнулся Алекс. - Отдышись хоть, куда так торопишься? Случилось что?

Чиж помотал головой.

- Ну и слава богу! - Он усадил Славу на рюкзак, тот отдувался, вытирая пот, ел снег.

- А вот снег есть ни к чему…

- Ничего… я… немного…

* * *

Кащеев молча прислушивался к торопливой, сбивчивой речи Чижа. Алекс курил и слушал. Собственно, вопрос касался только Алекса, но решение вопроса было интересно Ивану Ивановичу и по тому, как он прислушивался, как молчал и смотрел в окно, изредка прохаживаясь от стола к окну и обратно, было видно, что он каким-то образом тоже заинтересованное лицо.

- Вот такие дела, - резюмировал Чиж.

Алекс Мурман молчал.

- Мы тебя, конечно, не неволим. Ты в отпуске. Но нам всю навигацию с Ивановым придется вдвоем. Дед уже в больнице, в райцентре, его отвез Мальчиков на "Гордом". Мы тебя просим… Иванов может отменить отпуск. Все дни, что ты был тут, зачтет как рабочие… Решай. Кончится навигация - езжай в отпуск… Там, кстати, на материке, еще хорошо будет, золотая осень…

- …бархатный сезон, - съехидничал Кащеев.

- Ну и влип! - неожиданно рассмеялся Алекс.

Кащеев тоже улыбнулся.

- Решай, Алик. Что же нам-то делать?

Иванов знал, что делал. Он помнил о пятиминутке. Он был тонким психологом и послал Чижа, хотя мог бы пойти сам и гарантировать стопроцентный успех предприятия. Но ему надо было, чтобы это сделал Чиж. Иванов слишком дорожил нравственной атмосферой станции - работой и нервами своих сотрудников.

- Черт возьми. Слава! Мне что делать! Я же был уже на пятиминутке! Я же все вам сказал! Как появлюсь я там?

- Ну И что? - развел руками Чиж. - Ну и что?

Невдомек было Алексу, что ценность человека определяется его нужностью другим лицам, необходимостью в данный момент и всегда.

- Хотел бы я знать, кто выдумал ваш дурацкий обычай "полярных пятиминуток", - спросил Кащеев. - Этим же прикрывается беспринципность и трусость в течение всей зимовки! Как будто нельзя отношения выяснять в процессе работы?

- Нельзя, - сказал Алекс. - И не такой уж обычай дурацкий.

- Алекс прав, - сказал Чиж.

- Тогда объясните, в чем дело.

- Помнишь прошлогоднее дело на станции Ост-Кейп? На выноске? - спросил Алекс.

- Ну?

- Их было трое и трое передрались, и, заметь, никаких группировок, каждый за себя, вот что странно. И страшно. Слава богу, что еще живы остались. Вот они, как ты говоришь, "в процессе работы" выясняли отношения… А у них была психологическая несовместимость… Да плюс ностальгия в полярную ночь… вот и чокнулись. Ясно? Психологическая несовместимость сродни биологической.

- Ну, это уж предел!

- Никогда неизвестно, когда это начинается и когда предел.

- Если б мы начали выяснять отношения год назад, - сказал Чиж, - Иванов данным бы давно списал нас на материк без права работать в системе.

- Это правда? - спросил Кащеев.

- Да, - подтвердил Алекс. - Такова инструкция.

- Трудновато вам приходится…

- Да по-разному, - махнул рукой Чиж.

Все трое замолчали.

- Может, мне выйти? - спросил Кащеев.

- Да что ты?! - встрепенулись оба.

- Ну, ну…

- Ты дашь нам упряжку на послезавтра? - спросил Чиж. - Завтра надо выполнить кое-какие хозяйственные поручения Иванова, а потом - домой. Послезавтра у Алекса вахта с ноля. - Он улыбнулся.

- Конечно дам. Мэчинкы отвезет. Торопитесь, а то скоро все каюры уйдут в тундру. У пастухов много заявок, а вертолет слишком уж зависит от погоды. Все нарты будут в разъезде.

Он замолчал.

Оба смотрели на Алекса.

- Чего уставились? - поднялся Алекс. - Если у меня вахта с ноля, куда ж я денусь?

- Спасибо, - сказал Чиж.

- Не стоит…

- Ладно, петухи, мне работать надо. - Кащеев сел за стол на свое председательское место.

Глава пятнадцатая

За ночь небо заволокло тучами, утреннее солнце так и не появилось даже к полудню, но с крыш текло, снег таял, и это резкое потепление тревожило Кащеева. Он знал, что не исключено внезапное похолодание, заморозки, и боялся этого. Такая смена погоды чревата для оленеводов гололедом - самым страшным бедствием.

Кащеев долго и внимательно изучал радиосводку - долгосрочный метеопрогноз, колдовал над картой землеустроительной экспедиции и книгой-приложением. Там систематизированы данные многих лет и кое-где отмечены места выпаса, наиболее пригодные при гололеде. Но данные были противоречивы, год на год не приходится, и Кащеев мозговал, понимая, что при любом наступлении надо всегда иметь заблаговременно выбранные позиции для отхода, на всякий случай.

От размышлений его отвлек стук в дверь. На пороге стоял Мэчинкы, в белой камлейке, в полном охотничьем снаряжении, улыбающийся.

- Что случилось, Мэчинкы? Не томи.

- Рьев… Мальчиков… - Он засмеялся и вышел.

- Не может быть! - Кащеев схватил шапку, шубу и выскочил следом, одеваясь на ходу.

Народ уже был на берегу. Кащеев невооруженным глазом видел, что "Гордый" идет тяжело, даже очень тяжело, очень медленно, и первая мысль председателя была о вышедших из строя двигателях.

- Рьев, рьев… - сказал ему Мэчинкы, протянул бинокль и - показал два пальца.

- Два кита?! - ахнул Кащеев.

Кащеев побежал к береговому слипу.

- (Вельботы на воду! - отдал он команду. - Встречать!

Но люди на берегу и без команды уже суетились, готовили вельботы к спуску, заводили трактор.

- Оркестр! - приказал Кащеев. - Идите в клуб за инструментами! Встречать героев музыкой!

Побежали в клуб.

- Хорошо бы цветы, - сказал дядя Эля.

- Да, - согласился Кащеев.

- Так у меня есть.

- Что есть?

- Цветы есть. Из перьев. Искусственные.

- Фу… мерзость. - Кащеев терпеть не мог искусственные цветы. - Как можно, Эзрах Самойлович?

Назад Дальше