Что я тут вижу? Снег, снег и снег. И немного Америку, да и там тоже снег. Боже, неужели есть края, где не бывает снега? Все! Отзимую, проведу отпуск и устроюсь на базе. Хоть и тоже Чукотка, да зато ПГТ - поселок городского типа, все есть - вода "хол" и "гор", кино широкоэкранное, телевидение обещали через год, да мало ли чего хорошего есть в ПГТ, где население около трех тысяч!
Вот так решил Чиж "завязывать" с полярной станцией. Когда он попросил у Анастасии добавки, это решение в нем укрепилось окончательно. Но тут в кают-компанию заглянул Иванов, бросил на стол клочок бумаги, крикнул:
- Чаю, Настя!
- Это что? - лениво поинтересовался Чиж.
- Хорошее метео на завтра!
- А-а… нам-то не все равно?
- Нет, не все. Особенно для тебя, - многозначительно сказал Иванов.
Слава Чиж насторожился. Иванов молча пил чай. Слава попросил еще одну кружку чаю, хотя пить ему уже не хотелось.
- Если утром метео подтвердится, пойдешь на лыжах в село. Можешь взять костюм, там будут танцы. И попутно будет тебе одно деликатное поручение…
Слава Чиж не верил ушам своим.
* * *
Утром Иванов помог ему экипироваться. Проводил к самой Долине.
- Помни, Слава, самое большее тебе три… ну, четыре дня. Все, больше не могу.
- Понимаю, ты ж остаешься почти один.
- Вот именно…
- Не трусь, все будет о’кейчик!
- Не говори "гоп"…
- Ладно, до встречи!
- Давай!
Лихо работая палками, лыжники понеслись в разные стороны. И в это же время с якоря снялся "Гордый", но взял курс не на север, где должен был промышлять китов, а на юг, по фарватеру пролива вдоль его восточных берегов.
Глава тринадцатая
Чарли сидел на привязи и не притрагивался к пище. Чарли объявил голодовку. Это было уже совсем непонятно, и Джексон переживал.
Ш.Ш. выпустил Пивня из-под стражи ввиду бесполезности его в смысле нанесения дальнейшего ущерба селу и его обитателям, а также по причине начавшейся пурги.
"Живи, куда ты денешься?" - подумал лейтенант.
Но прошло еще время, и через сутки с докладом явился Сидоров. Протянул пакет.
Лейтенант внимательно выслушал его, но к пакету не притрагивался.
- Вымыл? - наконец спросил он.
- Так точно! В одеколоне!
- Иди.
Когда Сидоров ушел, Ш.Ш. осторожно развернул пакет, посмотрел темный резиновый кружок, удивился:
- Ха! Совсем новый! - Завернув его, положил в карман, оделся и пошел к председателю.
Там уже сидели Джексон и Пивень.
- Рызына нэ пэрэваривается! - радостно сообщил он.
Кружок пошел по рукам. Последним его рассматривал Джексон Кляуль. Он приложил печать к штемпельной подушке, сделал оттиск на газете, внимательно рассмотрел его, заулыбался.
- Спрячь! - сказал Кащеев.
Джексон тут же спрятал кружок в мешочек.
- Как живем, нарушитель? - спросил Пивня Ш.Ш.
- Да бросьте, какой я нарушитель? - плачущим голосом взмолился Пивень.
- Ничего не знаю… давай факты!
- Ладно, - махнул рукой Кащеев, намекнув лейтенанту, что игру можно кончать, - поверим ему. А между прочим, Федот Федотович, - уже серьезно продолжал Кащеев, - на ваши запросы пока нет ответов. Вернее, на запросы лейтенанта. И по вашим документам мы не можем вас выпустить. Вернее, лейтенант не может, и легализоваться вы можете только единственным путем.
- То есть как?
- То есть так - стать местным жителем, жениться тут и прописаться. Если Джексон разрешит, конечно.
- Хм… но я женат, - улыбнулся Пивень, полагая, что Кащеев шутит.
- Был женат, - ответил Джексон. - Я помню паспорт, можно не показывать.
Ш.Ш. одобрительно посмотрел на Джексона Кляуля, а затем победоносно на Пивня - знай, мол, наших.
- Я согласен забыть кита, - все-таки упорствовал Пивень, - только отпустите первым рейсом.
- Зачем же забывать? - спросил Кащеев. - Кит хороший. Очень, скажем прямо, хороший. Люди радуются, а вы им все хотите испортить. А улетать - в порядке очереди. Тут уж никому нет скидок, запишитесь у Джексона, даст он вам талончик на очередь, с печатью. Хотя будь моя воля - отправил бы я вас с глаз долой самым первым рейсом. Простите уж за откровенность.
- Не выйдет, не выйдет, - запротестовал вошедший Алекс Мурман. - Я вон две недели жду, у меня отпуск горит. - И с этими словами он протянул талончик с номером 11 Джексону. - Заверь печатью, Кляуль.
- А что, будет борт?
- Обещают… Я только что с рации.
Джексон Кляуль с удовольствием поставил печать и снова спрятал ее в мешочек. Теперь он снова выглядел генералом при регалиях.
- От Мальчикова есть что-нибудь? - спросил Кащеев и тут же понял бессмысленность своего вопроса: если б от капитана была радиограмма, ее сразу же доставили б председателю.
- Нет… мы с Машей с утра шарили в эфире, бесполезно.
- Погода-то вроде стихает…
- Стихает… Я на всякий случай на площадку…
Алекс простился со всеми и побежал на вертолетную площадку. Дул легкий ветерок. Таял снег, теплело. Из-за гор выглянуло солнце, осветило легкие одиночные облака, и Алекс понял, что сегодня вертолет будет наверняка и он обязательно улетит.
По дороге он встретил Машу. Она шла в правление.
- Идите за вещами! - крикнула она ему. - Борт вышел!
- Бегу!!
Когда после долгого отсутствия появляется наконец какой-нибудь транспорт (вертолет или "аннушка", которых тут называют "бортами"), на площадку обычно сбегаются все, кто может покинуть рабочее место. Люди движимы любопытством, поскольку прилет самолета в поселке, не изобилующем сногсшибательными событиями, хоть небольшое, но событие. Люди хотят узнать, кто прилетел, кто улетает, много ли почты, привезли ли новые кинофильмы, есть ли в почте посылки, кому эти посылки (а что в посылках - будет выяснено вечером), много вопросов возникает у человека, который пришел просто так - встретить борт, поздороваться со знакомым пилотом, узнать последнюю райцентровскую новость, передать попутный привет…
Все, кто был в правлении, тоже не спеша потянулись к площадке. На горизонте со стороны тундровых гор показалась точка.
- Канаёльхын! - показал рукой в сторону горизонта остроглазый старик Мэчинкы.
Кащеев долго всматривался.
- Точно! Смотри-ка…
"Канаёльхын" с чукотского - "бычок". За внешнюю схожесть с этой рыбой так и прозвали чукчи вертолет, как только увидели его впервые.
- И-и… канаёльхын, - подтвердил Кащеев, и все заторопились. Мэчинкы был рад, что он увидел машину первым. На то он и настоящий охотник. Нынешней молодежи еще рано списывать его на пенсию. Будут теперь говорить в селе. Катер с китом первым увидел Мэчинкы, вертолет первым увидел Мэчинкы. Хорошо, скажут, Мэчинкы, спасибо!. (Раньше на охоте у чукчей добыча распределялась так: лучшую часть получал тот, кто увидит морского зверя, вторую часть получал хозяин байдары, третью тот, кто непосредственно убивал, остальное делили помощники. Главным в любом случае считался тот, кто увидел).
Сделав низкий круг над домами, вертолет приземлился.
Торопливо выпрыгивали пассажиры, степенно вылез экипаж. Выгрузили несколько мешков с почтой, ящики с детским питанием для яслей, какие-то тюки непонятного назначения.
- К вам мы сегодня первыми, - рассказывал командир Кащееву. - До конца недели не ждите - будем работать на тундру.
- Понимаю, весна… оленеводы заждались.
- Да, у них много заявок… Отел что посевная. Кампания, одним словом.
В вертолет втаскивали груз, распределяли его покомпактней, усаживали пассажиров.
К Кащееву подошел Мэчинкы и показал в сторону долины.
- Мэй, маглялин…
По пологому склону сопки к поселку неслась собачья упряжка.
- Что он говорит? - спросил командир экипажа.
- Упряжка к нам, - ответил Кащеев, - надо подождать.
Вверх взвилась ракета, стрелял каюр упряжки.
- Да, - повторил Кащеев, - просят подождать.
- Подождем, - согласился командир. - Пусть ребята пока в магазин сходят.
Второй пилот и бортмеханик пошли в магазин.
(Если сейчас северные поселки снабжаются отлично, то во времена описываемых событий они снабжались еще лучше. Так называемые "дефициты" свободно лежали на полках, и летчики за короткое время стоянки всегда старались навестить магазин, чтобы привезти домой то, чего нет у них на базе. В самом селе ажиотажа вокруг этих товаров не было, так как каждый знал, что в случае надобности он всегда нужное возьмет.
Холодильники, английские лезвия, икра, балык, чешская обувь, японские транзисторы, болгарские зипуны - по-теперешнему дубленки, консервированная кукуруза, ковры и прочие не пользующиеся среди местного населения особым опросом товары всегда можно найти в магазине дяди Эли.)
- Я своим звонил, там подобрали больного человека, - прибежал из ТЗП запыхавшийся Ш.Ш. - Едут?
- Идет упряжка, идет, - успокоили его.
Вернулись пилоты со свертками.
Подкатила упряжка. Каюрил Сидоров. Он лихо затормозил, остановил собак, доложил лейтенанту о выполнении приказания.
- Молодец, - похвалил его Ш.Ш.
С нарты повели под руки в вертолет закутанного в длиннополую овчинную шубу человека.
- Это Шкулин! Что с ним? - спросил Кащеев.
- Не знаем, - ответил Ш.Ш. - Худой, желтый, еле ходит, ничего не ест… Молчит, думает… может, он того… - и Ш.Ш. покрутил пальцем у виска. - Всякое бывает, север…
- Бывает, - согласился Кащеев.
Второй пилот помог больному и обратился к пассажирам:
- Непредвиденное обстоятельство, товарищи. На борту - больной. У нас сверхзагруэка. Один человек должен выйти, полетит следующим рейсом. Женщины с детьми остаются, а кому выходить - решайте сами… - И он пошел к проходу в кабину.
Через некоторое время в машину вошел командир экипажа:
- Ну, как решили?
Пассажиры молчали.
- Давайте быстрее, мы ждать тоже не можем!
- Чего решать, кто последний был в списке, тот пусть и выходит, - раздался чей-то голос.
"Гм… резонно", - подумал пилот.
- Кто последним был?
- Я, - сказал Алекс Мурман.
- Вот видишь… - виновато сказал командир.
- Мне в отпуск надо, - промямлил Алекс.
- Я не виноват, - развел руками командир, - ничего не поделаешь. Зато на следующий борт ты первый, - успокоил пилот Алекса фальшиво-бодряческим голосом.
Алекс понял, что следующего борта сегодня не будет. Вздохнул:
- Не судьба, значит.
Он полез в хвост вертолета за рюкзаком, и ему показалось, что где-то уже видел этого больного.
Человек полулежал на спальном мешке, шубу он распахнул, глаза его были закрыты.
"Где же я его встречал?" - вспоминал Алекс, осторожно вытаскивая рюкзак у него из-под изголовья. Больной открыл глаза, внимательно посмотрел на Алекса, и тут Алекс Мурман его вспомнил.
Он выпрыгнул с рюкзаком из вертолета. Закрутились винты, подняв снежный ураган. Прячась от поднятого винтами ветра, Алекс побежал подальше в сторону.
Вертолет медленно поднялся, наклонился вперед, резко пошел вперед к земле и тут же взмыл вверх.
"Это он, - думал Алекс, - тот самый, что убил собаку Мэчинкы. Да. Тот самый… Значит, приговор Старого Старика осуществился… Желтые болезни - мнительность и страх - должны погубить негодяя, - вспомнил Алекс. - Да и я сказал Карабасу, чтобы Шкулин знал. И он действительно оказался мнительным и трусом. Все время дрожал и боялся чего-то. Боялся мести. Колдовства и наговора. И от страха и мнительности заболел… эти случаи во множестве известны медицине. Нет, это не Старый Старик, это я его приговорил!"
Алекс нервно закурил и присел на рюкзак, глядя на улетающий вертолет.
"Он убил собаку… я его наказал… зло отмщено. Но я, наказывая его, тоже совершил зло… и я наказан, только что. Вместо меня полетел он… вот так все странно переплетено. А почему, собственно, странно? Все закономерно…"
Снежинки, поднятые винтами вертолета, медленно оседали. Они искрились в лучах полуденного солнца.
Алекс увидел в снежной пелене одновременно радугу и солнечное гало. И где-то далеко-далеко маленькую темную точку солнца. И лицо Старого Старика. Спокойное лицо человека, сделавшего свое дело.
Глава четырнадцатая
Площадка давным-давно опустела, и никто не заметил, как при работающих двигателях из машины выпрыгнул человек. Алекс Мурман был один. Он закинул рюкзак за плечи и медленно побрел по тропинке.
Навстречу ему приближался лыжник, шел он быстро, даже чересчур быстро, торопился, вовсю работая палками.
"Со стороны Долины", - автоматически, лениво фиксировал Алекс.
"Стоп! - вдруг оторопело поймал он себя на мысли. - А почему со стороны Долины? Кто ж это может на лыжах со стороны Долины?!"
Он сбросил рюкзак и стал вглядываться в фигуру человека, но солнце мешало ему, оно слепило глаза, а очки он где-то в спешке забыл.
Лыжник шел ему навстречу. Лыжник шел быстро, бежал.
- Уфф… - И Слава Чиж упал прямо на руки Алекса. - Ты… не… улетел? - Глаза его радостно блестели.
- Улетел! - зло рявкнул Алекс и показал в небо, где уже растворился вертолет.
- Это… хо… рошо… - еле шептал Чиж.
- Кому как, - мрачно усмехнулся Алекс. - Отдышись хоть, куда так торопишься? Случилось что?
Чиж помотал головой.
- Ну и слава богу! - Он усадил Славу на рюкзак, тот отдувался, вытирая пот, ел снег.
- А вот снег есть ни к чему…
- Ничего… я… немного…
* * *
Кащеев молча прислушивался к торопливой, сбивчивой речи Чижа. Алекс курил и слушал. Собственно, вопрос касался только Алекса, но решение вопроса было интересно Ивану Ивановичу и по тому, как он прислушивался, как молчал и смотрел в окно, изредка прохаживаясь от стола к окну и обратно, было видно, что он каким-то образом тоже заинтересованное лицо.
- Вот такие дела, - резюмировал Чиж.
Алекс Мурман молчал.
- Мы тебя, конечно, не неволим. Ты в отпуске. Но нам всю навигацию с Ивановым придется вдвоем. Дед уже в больнице, в райцентре, его отвез Мальчиков на "Гордом". Мы тебя просим… Иванов может отменить отпуск. Все дни, что ты был тут, зачтет как рабочие… Решай. Кончится навигация - езжай в отпуск… Там, кстати, на материке, еще хорошо будет, золотая осень…
- …бархатный сезон, - съехидничал Кащеев.
- Ну и влип! - неожиданно рассмеялся Алекс.
Кащеев тоже улыбнулся.
- Решай, Алик. Что же нам-то делать?
Иванов знал, что делал. Он помнил о пятиминутке. Он был тонким психологом и послал Чижа, хотя мог бы пойти сам и гарантировать стопроцентный успех предприятия. Но ему надо было, чтобы это сделал Чиж. Иванов слишком дорожил нравственной атмосферой станции - работой и нервами своих сотрудников.
- Черт возьми. Слава! Мне что делать! Я же был уже на пятиминутке! Я же все вам сказал! Как появлюсь я там?
- Ну И что? - развел руками Чиж. - Ну и что?
Невдомек было Алексу, что ценность человека определяется его нужностью другим лицам, необходимостью в данный момент и всегда.
- Хотел бы я знать, кто выдумал ваш дурацкий обычай "полярных пятиминуток", - спросил Кащеев. - Этим же прикрывается беспринципность и трусость в течение всей зимовки! Как будто нельзя отношения выяснять в процессе работы?
- Нельзя, - сказал Алекс. - И не такой уж обычай дурацкий.
- Алекс прав, - сказал Чиж.
- Тогда объясните, в чем дело.
- Помнишь прошлогоднее дело на станции Ост-Кейп? На выноске? - спросил Алекс.
- Ну?
- Их было трое и трое передрались, и, заметь, никаких группировок, каждый за себя, вот что странно. И страшно. Слава богу, что еще живы остались. Вот они, как ты говоришь, "в процессе работы" выясняли отношения… А у них была психологическая несовместимость… Да плюс ностальгия в полярную ночь… вот и чокнулись. Ясно? Психологическая несовместимость сродни биологической.
- Ну, это уж предел!
- Никогда неизвестно, когда это начинается и когда предел.
- Если б мы начали выяснять отношения год назад, - сказал Чиж, - Иванов данным бы давно списал нас на материк без права работать в системе.
- Это правда? - спросил Кащеев.
- Да, - подтвердил Алекс. - Такова инструкция.
- Трудновато вам приходится…
- Да по-разному, - махнул рукой Чиж.
Все трое замолчали.
- Может, мне выйти? - спросил Кащеев.
- Да что ты?! - встрепенулись оба.
- Ну, ну…
- Ты дашь нам упряжку на послезавтра? - спросил Чиж. - Завтра надо выполнить кое-какие хозяйственные поручения Иванова, а потом - домой. Послезавтра у Алекса вахта с ноля. - Он улыбнулся.
- Конечно дам. Мэчинкы отвезет. Торопитесь, а то скоро все каюры уйдут в тундру. У пастухов много заявок, а вертолет слишком уж зависит от погоды. Все нарты будут в разъезде.
Он замолчал.
Оба смотрели на Алекса.
- Чего уставились? - поднялся Алекс. - Если у меня вахта с ноля, куда ж я денусь?
- Спасибо, - сказал Чиж.
- Не стоит…
- Ладно, петухи, мне работать надо. - Кащеев сел за стол на свое председательское место.
Глава пятнадцатая
За ночь небо заволокло тучами, утреннее солнце так и не появилось даже к полудню, но с крыш текло, снег таял, и это резкое потепление тревожило Кащеева. Он знал, что не исключено внезапное похолодание, заморозки, и боялся этого. Такая смена погоды чревата для оленеводов гололедом - самым страшным бедствием.
Кащеев долго и внимательно изучал радиосводку - долгосрочный метеопрогноз, колдовал над картой землеустроительной экспедиции и книгой-приложением. Там систематизированы данные многих лет и кое-где отмечены места выпаса, наиболее пригодные при гололеде. Но данные были противоречивы, год на год не приходится, и Кащеев мозговал, понимая, что при любом наступлении надо всегда иметь заблаговременно выбранные позиции для отхода, на всякий случай.
От размышлений его отвлек стук в дверь. На пороге стоял Мэчинкы, в белой камлейке, в полном охотничьем снаряжении, улыбающийся.
- Что случилось, Мэчинкы? Не томи.
- Рьев… Мальчиков… - Он засмеялся и вышел.
- Не может быть! - Кащеев схватил шапку, шубу и выскочил следом, одеваясь на ходу.
Народ уже был на берегу. Кащеев невооруженным глазом видел, что "Гордый" идет тяжело, даже очень тяжело, очень медленно, и первая мысль председателя была о вышедших из строя двигателях.
- Рьев, рьев… - сказал ему Мэчинкы, протянул бинокль и - показал два пальца.
- Два кита?! - ахнул Кащеев.
Кащеев побежал к береговому слипу.
- (Вельботы на воду! - отдал он команду. - Встречать!
Но люди на берегу и без команды уже суетились, готовили вельботы к спуску, заводили трактор.
- Оркестр! - приказал Кащеев. - Идите в клуб за инструментами! Встречать героев музыкой!
Побежали в клуб.
- Хорошо бы цветы, - сказал дядя Эля.
- Да, - согласился Кащеев.
- Так у меня есть.
- Что есть?
- Цветы есть. Из перьев. Искусственные.
- Фу… мерзость. - Кащеев терпеть не мог искусственные цветы. - Как можно, Эзрах Самойлович?