...В сумерки, когда Александра вернулась с фермы домой, она услышала в углу за печкой подозрительную возню. Заглянула туда и ахнула: поросята лежали на мягкой соломенной подстилке, а Гошка с Никиткой, сидя на корточках, по очереди поили их молоком из бутылки с резиновой соской. Им помогали младшие дети Александры - Клава и Мишка.
С простенка, из черной тарелки репродуктора, гремела музыка.
- Это что ж такое? - удивилась мать. - Свинарник в избе устроили?
Гошка подбежал к ней.
- Мам, ты же сама говорила, что поросят с соски можно выпоить, - торопливо заговорил он. - И они совсем не дохлые... молоко лопают, только давай. Уже третий раз кормим... И списывать поросят не надо. Мы их выходим... Помнишь, как с кроликами было? Ни один не подох...
- Тетя Шура, - вмешался Никитка, - а пусть поросята одну неделю у вас живут, другую - у нас. Только вот мамку уломать надо.
- А радио зачем гремит? - спросила Александра.
- А мы все по-научному будем делать, - оживился Никитка. - Электричеством поросят греть, витамины им давать. И пусть они музыку слушают... Лучше расти будут. Мы в книжке читали...
Подойдя к репродуктору, Александра приглушила музыку и невольно усмехнулась. Ладно, пусть ребятишки выпаивают поросят. Это, пожалуй, и лучше, что они взялись за это. Справились же они с кроликами, вылечили молодого грача с подбитым крылом. А Шалопут? Был жалкий щенок-подкидыш, а теперь вырос в здоровенного пса, и ребята подарили его колхозному сторожу.
- Тогда уж на трех поросятах не останавливайтесь, - сказала Александра. - Берите побольше, заводите свою ребячью ферму.
На другой день Александра принесла ребятам еще четырех поросят.
Гошка с Никиткой разыскали белый крученый провод, ввернули в патрон лампочку и принялись греть поросят электрическим светом.
- По науке им солнечные ванны положены, - важно заявил Никитка. - Кости укрепляет...
Потом мальчишки задумались о витаминах. До зеленой травы было еще далеко, и они решили выращивать ее в избе. Наполнили землей противни, тазы, засеяли овсом и заставили ими все лавки и подоконники.
От молока и хорошего ухода поросята вскоре ожили, окрепли, встали на ноги и весело захрюкали.
Как-то раз к Шараповым в избу заявился вожатый звена Борька Покатилов. Приземистый, круглолицый, с ямочками на щеках, он подозрительно оглядел поросят и набросился на мальчишек с упреками. И что они за пионеры? Напали на такую золотую жилу и молчат про нее, скрывают от остальных членов звена. Да если про спасенных поросят умеючи отрапортовать на совете отряда или написать в стенную газету, так о третьем звене заговорят по всей школе.
- А у тебя, Шарапов, всегда свои особые планы, - выговаривал Борька Гошке. - И Никитку за собой тянешь. Прячетесь вы, отделяетесь от всех. Вот и маяк какой-то придумали ни с того ни с сего...
- Мы не прячемся, - нахмурился Гошка. - Мы еще сами не знали, как с поросятами будет... А вот теперь вроде получается. Если хотите, можно всем вместе ухаживать... по очереди.
И Борька записал поросят в план пионерской работы третьего звена.
Через неделю ребята перевели поросят из избы во двор к Шараповым, в отдельный утепленный закуток.
В этот же день Александра привела в закуток Кузяева и показала ему поросят.
- Взгляни-ка, Ефим... Узнаешь списанных-то?..
Поросята с веселым хрюканьем подбежали к ногам Кузяева. Они были розовые, с золотистой щетинкой, с хвостиками-спиральками, с влажными пятачками. Недоверчиво покачав головой, Кузяев поймал одного из поросят, ощупал его, заглянул в рот. Потом осмотрел второго, третьего.
- А ведь неплохо ребятишки постарались, - сказала Александра. - Добрый подарок ферме будет.
Присев на корточки и почесывая поросятам шеи и спины, Гошка рассказал Кузяеву, как они с Никиткой отпаивали поросят молоком.
- Мы им и клички всем дали, - сообщил он. - Это вот Лебеденок, это - Вьюн, это - Черныш...
- Чудо прямо, воскресение из мертвых, - сказал Кузяев и, подозвав к себе ребят, похлопал их по плечу. - Ну и головастые же вы - до чего додумались. Быть вам с премией за таких шпитомцев.
- А какая премия, дядя Ефим? - спросил Борька.
- Каждому по свиному хрящику, не меньше, - отшутился Кузяев. - Ладно, народец, я вас не обижу, будут вам подарки, будут...
- Дядя Ефим, а еще на ферме дохляки найдутся? - разошелся Гошка. - Мы можем всех к себе забрать... Отпоим, вырастим...
- Чего-чего, а этого добра хватит, - ухмыльнулся Кузяев. - Вот это подмога будет, это выручка...
На другой день он передал пионерам еще двух поросят, потом еще и еще. Вскоре в закутке Шараповых их набралось четырнадцать штук.
- Только, чур, помалкивайте о своих шпитомцах, - предупредил Кузяев ребят. - Тихо работайте, без огласки... Потом к Первому мая вы колхозу подарок поднесете... В честь, так сказать, международного дня труда и весны...
Ребятам, особенно Борьке Покатилову, такая затея понравилась. Борька даже представил себе канун майского праздника. Сельский клуб, торжественное собрание. Доярки, полеводы, свинарки, птичницы рапортуют о своих успехах.
Потом на сцену выходит он, Борька Покатилов, и передает Кузяеву визжащих поросят: "А мы, пионеры, спасли четырнадцать списанных, забракованных поросят. Передаем их на пополнение колхозной свинофермы". А кругом музыка, аплодисменты...
- Так, значит, молчок? - еще раз спросил ребят Кузяев. - Всё в тайне держать будете? Договорились?
- Договорились, - кивнул за всех Гошка.
- Зачем же секретничать? - заспорила было Александра. - Дело общее, артельное.
- Ничего-ничего, - отмахнулся Кузяев. - Ребятня, она секреты, загадки любит. От этого только запала в работе больше.
РОДНОЙ ДЯДЯ
Утром, чуть свет, к Шараповым заглянул Ефим Кузяев. Он, по обыкновению, вошел не через сени, а через двор, без стука распахнул осевшую дверь избы и по-хозяйски переступил через порог.
Гошка, его младшая сестренка Клава и братишка Миша в ожидании завтрака сидели за столом. Мать поставила перед ними чугунок с дымящейся картошкой, запотевшую кринку с молоком.
- Завтракайте и марш в школу, - сказала она. - А мне на ферму пора.
- Заправляйтесь, едоки-хлебоеды. - Кузяев покосился на чугунок с картошкой, на ребят. - А негусто у вас на столе, не велики разносолы. - И он поставил на лавку небольшой кузовок, прикрытый тряпицей...
Потом прошелся по избе, потрогал печь, посмотрел на отсыревший угол, на заткнутое тряпкой окно, откуда тянуло холодом, и покачивал головой:
- Да-а, неказисто у вас, холодновато... Опять, значит, без дров сидите...
Гошка, забыв про завтрак, искоса наблюдал за Кузяевым. Дядя Ефим доводился его матери родным братом, и после смерти отца он помогал семье Шараповых: приносил хлеб, мясо, раздобывал дрова, сено для коровы, ссужал Александру деньгами.
Опекал он и ребятишек. Гошку то и дело наставлял уму-разуму, поучал, как надо жить, говоря, что главное в том, чтобы нигде не зевать, не упускать своего, быть оборотистым, смекалистым, не затеряться в хвосте, на задворках.
"Это как ваш Митька?" - переспрашивал Гошка.
"А что ж?.. Парень он смекалистый, держись за него... Такого не затрут, не затопчут".
За шумливый нрав, за горячность и вспыльчивость Кузяев нередко поругивал Гошку, а за озорство иногда пребольно драл за уши или щелкал по затылку.
"Это я по-родственному, для твоей же пользы, - говорил обычно Ефим. - Имею на то полное право".
Гошка злился, выходил из себя и заявлял матери, что он не позволит больше Кузяеву драть его за уши, но мать только грустно усмехалась:
"А ты потерпи, дурачок... ничего с твоими ушами не станется. Он ведь не чужой нам, дядя-то Ефим, печется о нас, заботится..."
После смерти мужа Александре и в самом деле казалось, что без помощи брата ей никак не обойтись. Особенно Ефим нужен был для сыновей - Гошки и Миши. Он и побеседует с ними по-мужски, и построжит, и делу поучит.
Но Гошке от всего этого было не легче. И, когда Кузяев приходил к ним с подарками, ему становилось не по себе, и он старался поскорее уйти из дома. Вот и сейчас он вылез из-за стола и принялся собираться в школу.
Книжки и тетради оказались придавленными кузовком. Гошка в сердцах отодвинул его и едва не опрокинул с лавки.
- Это чего? - недоумевая, спросил он у дяди.
Кузяев отвернул тряпицу, достал из кузовка увесистый кусок парной свинины и протянул Александре. Та замахала руками и отступила к печке:
- Опять ты, Ефим, за свое... Не приму я.
- Бери-бери, сгодится. - Кузяев положил свинину на лавку и кивнул на ребят за столом: - Вон у тебя орава какая. Щей им со свининой наваришь, картошки нажаришь со шкварками.
Кинув подозрительный взгляд на кусок мяса, Александра спросила, откуда же такая жирная, упитанная свинина.
- Да хряка пришлось прикончить... Ваську. Помнишь, что ногу на днях сломал? - пояснил Кузяев.
- Это племенного-то? - ахнула Александра. - Неужто и вылечить было нельзя?..
- Не удалось... начальство порешить приказало. Да ты не сумлевайся. Все по закону сделано. А свинина - это тебе вроде аванса на трудодни...
Гошка испытующе посмотрел на мать - возьмет или не возьмет?
Александра продолжала стоять у печки. Тогда Гошка достал свою заветную тетрадку и, присев к столу, принялся быстро писать.
- Ты чего это строчишь там? - полюбопытствовал Кузяев.
- Дневник веду, дядя, - ухмыльнулся Гошка. - Хотите, почитаю? "На ферме сломал ногу породистый хряк Васька. Начальство приказало его порешить". Правильно, дядя? Без вранья? Все ведь с ваших слов записано... А вот чего я позавчера записал. - Гошка прочел еще одно место из дневника: - "Сегодня заведующий свинофермой Кузяев словил поросенка, который покрупнее, сунул в мешок и отнес его председателю колхоза. А мамке сказал, что это по распоряжению начальства, к которому приехали какие-то гости из района и их надо было угостить".
- Погоди, племяш, погоди! Зачем же писать об этом? - опешил Ефим. - Дело это свое, хозяйское, никого не касается... - Он пристально посмотрел на Гошку и начал о чем-то догадываться. - Ты что же, родная душа? Я тебя на ферму допустил, а ты, значит, ходишь, высматриваешь да в тетрадочку все заносишь?.. Уж не ты ли в комсомольской стеннушке всякие пакости строчишь?
- А что? - вспыхнул Гошка. - Разве там неправда какая? Честно говоря, сам он в комсомольскую стенгазету ни о чем не писал, но свой дневник частенько показывал Стеше Можаевой, которая была членом редколлегии. Когда Стеша училась в школе, она была отрядной пионервожатой, и Гошка по старой привычке был к ней очень привязан.
Стеша всегда с интересом просматривала Гошкины записи.
"Отличные факты, - говорила она. - Прямо не в бровь, а в глаз. Надо будет обнародовать их".
И в стенгазете частенько появлялись острые заметки о непорядках на ферме.
- Вот оно как! - развел руками Кузяев. - В своей же семье и зловредничаешь... На родного дядю тень наводишь... А того не понимаешь, что я тоже не велик хозяин на ферме. Надо мной и повыше начальство есть. Как прикажут, так и делаю. Вот хоть с Васькой этим... Распорядился председатель, и пришлось хряка прикончить... Вот и вам на приварок перепало. Забирай, Александра! - обратился он к сестре.
- Ну, и бери свинину, бери! - взорвался Гошка. - Принимай подачки!.. - И, схватив портфель с книгами, он выскочил за дверь.
Вслед за ним ушли в школу Клава и Мишка.
- Взрывной он у тебя, - покачав головой, сказал Ефим. - Так и полыхает.
- Будешь тут полыхать, - вздохнула Александра. - Мальчишке хочется доброго да хорошего, а кругом что творится... Вот он и примечает. Кормов на ферме в обрез, поросята тощают, свинарки от работы отказываются. Сколько раз я тебя просила хоть бы навоз из свинарника вывезли да воду по трубам провели. Замучились мы ведрами-то воду таскать... Сил больше нету.
Кузяев пожал плечами.
- Докладывал я начальству, а оно ноль внимания. Говорят, доходов в колхозе мало, не до свинофермы пока...
- Уж ты доложишь, - усмехнулась Александра. - Все больше лебезишь да угодничаешь перед начальством... Ну, зачем вот слабых поросят списать согласился. Теперь свинаркам да ребятам дома их приходится выхаживать.
- Да, кстати, - понизив голос, заговорил Кузяев. - Это правда, что ты со Стешкой насчет списанных поросят в район письмо написала?
- Писать не писала - не сумела... А подпись поставила...
- Так вот, Александра... Калугин просил передать. Пока не поздно - подпись сними, не накликай на него беды. Он ведь щедрый к тебе, Калугин, - смотри, какой кусина свинины отвалил. И еще перепадет, если в согласии жить будешь...
Лицо Александры пошло пятнами.
- Вот оно что!.. Не за трудодни, значит, свинина, а за совесть... чтоб смолчала! - Она дрожащими руками завернула в тряпицу свинину и сунула ее в кузовок. - Забирай обратно... Не возьму.
- Да ты в себе?! - опешил Ефим. - Все равно мясо уже но начальству разошлось.
- Рук не хочу марать... Лучше я с ребятами постного похлебаю.
- Хорохоришься... гордость свою показываешь! Только знай - с нашим начальством не вяжись. Да и какой из тебя вояка! Сама знаешь, Калугин не таких сминал. Вспомни хоть бы Егора Краюхина. - Покряхтев, Кузяев поднялся и еще раз оглядел избу. - И еще я тебе скажу, сестрица, на нашу артель пока не надейся. И подумай, как дальше жить будешь. То ли в город подавайся с ребятами, то ли на свое хозяйство нажми, как вот Ульяна Краюхина. Поросят заведи, птицу, огород поднимай...
Александра, прислонившись к печке спиной, молча смотрела на щелястый пол. А может, и прав братец? Видно, уж ей не подняться в этих Клинцах, не стать, как при муже, прежней Александрой Шараповой.
Да и что ее держит здесь? Вот ушел же в город, не поладив с колхозным начальством, Ульянин муж, Василий. И, по всему судя, доволен новой жизнью. Но Василию хорошо - он в городе один, семья его осталась в колхозе. А куда с тремя детьми подастся она, Александра, где устроится, что будет делать?
МАЛАЯ ГРИВА
Широко распахнув дверь, Стеша Можаева вошла в избу Шараповых.
- Новость, тетя Шура, слышали? - заговорила она с порога. - Из города комиссия приехала. Второй день Калугина проверяют. И всё по нашему письму... Почти все факты подтверждаются. И новых хоть отбавляй. Вы знаете, как люди по работе стосковались, по порядку!
И Стеша принялась рассказывать, что сейчас происходит в правлении колхоза. Туда чередой, без всякого вызова, идут колхозники и требуют, чтоб члены комиссии выслушали их. Группа доярок притащила в правление охапку гнилой соломы - такой соломой им приходится кормить стельных коров. Конюх Савелий Покатилов подъехал к правлению на расписном возке, запряженном парой сытых коней, и пожаловался членам комиссии, что его, здорового человека, Калугин второй год держит кучером своей председательской выездной пары, тогда как остальные лошади на конюшне остаются без ухода.
Шофер Сема Пыжов, ругаясь на чем свет стоит, привел членов комиссии на хозяйственный двор, где под открытым небом ржавели три почти новеньких грузовика. "Стоят, запасных частей не хватает, а правление и в ус не дует. А я по ведомости шофером числюсь, бездельничаю, груши околачиваю!"
- Что ж теперь станет с нами? - вполголоса спросила Александра. - Неужто по-честному жить начнем?
- Обязательно перемены будут... По всему видно, люди больше Калугина не потерпят... - заверила Стеша и посоветовала Александре сходить в правление к членам комиссии и порассказать о непорядках на свиноферме.
- Так ты уж написала об этом, - заметила Александра.
- А вы не прячьтесь, лично расскажите. На ферму членов комиссии сводите. Это лучше всякого письма будет.
- Ладно, схожу, - согласилась Александра.
На другой день к Шараповым зашел Кузяев. Он ссутулился больше, чем обычно, был явно чем-то встревожен и торопливо сообщил Александре, что комиссия заканчивает свою работу.
- Большие грехи у Калугина обнаружили. А ваше со Стешкой письмо о списанных поросятах совсем его добило. Видать, загремит теперь Калугин с председательского стула. Да, пожалуй, и другим не удержаться. Говорят, на его место кого-то из города пришлют. Так что, сестрица, надо порядочек на ферме навести... чтоб блестело все, играло, чтоб все в полном ажуре было...
- Какой уж там ажур! - с раздражением сказала Александра.
- А ты постарайся, ребятишек кликни, девчат, - настаивал Ефим. - Да вот еще что. Надо тебе на отчетно-выборном собрании с критикой Калугина выступить. Так, мол, и так - запустили ферму руководители; поросят разбазарили. А я тебя поддержу, тоже словечко молвлю.
Александра усмехнулась:
- Ты что же, Ефим, хочешь сухим из воды выйти? Я, мол, не хозяин над фермой, знать ничего не знаю.
- Всем головы сносить все равно не будут. Кому-то и оставят. А нам с тобой с новым председателем еще работать придется - вот и надо с ним поладить. - И Ефим обратился к вошедшему Гошке: - Почитал бы я, какие у тебя там фактики записаны. А потом бы для пользы дела начальству все и высказал...
Гошка с недоумением покосился на мать: с чего это дядя так заговорил?
Александра молчала.
- Конечно, если секреты какие, тогда не настаиваю, - заметил Ефим.
- Никаких секретов, - сказал Гошка и, достав из портфеля дневник, протянул дяде. - Возьмите, если нужно...
Заметив, что брат собирается уходить, Александра вновь завела разговор о кормах.
- Да, задачка, - почесал в затылке Ефим. - Я уж председателю все уши прожужжал: поросята, мол, с голодухи скоро клетки грызть будут. А запасов в колхозе никаких, хоть у соседей побирайся...
- На Малой Гриве сено должно быть, - напомнила Александра. - Еще летом там стог сена сметали.
Ефим замялся:
- По-моему, его уже давно вывезли да коровам скормили.
- А все же посмотреть надо, Ефим, может, где забытое какое лежит...
- Ладно, поищем, - согласился Кузяев. - Я вот Митьке поручу. Пусть пошукает по округе.
- Зачем же Мите одному искать? - сказала Александра. - Пусть Гошку с Никиткой прихватит. Втроем-то они больше увидят...
Вернувшись домой, Ефим дал наказ сыну, рослому ушастому пареньку, отправляться искать сено.
- Да где ж я его найду? - удивился Митька.
- А ты постарайся, спроворь. Мало я тебя учил.
- Ладно, поищу, - пообещал Митька.
Он не очень был доволен таким поручением, но отказаться не мог - отец не любил, когда ему возражали. Правда, если постараться да сделать как надо, отец, конечно, не поскупится и щедро оделит деньгами на гостинцы.
На другой день Митька, Гошка и Никитка отправились разыскивать сено.
- Ну, команда хрю-хрю, поросячьи хвостики, чего мы втроем делать-то будем? - насмешливо спросил Митька, когда ребята выехали на лыжах за околицу.
- Мамка сказала, что по всей округе искать надо. По лугам, по лесным полянам.
- Только давайте не скопом ходить, а каждый сам по себе. Это вам не лыжная вылазка. Я вот с Поповой балки начну. - И Митька заскользил в сторону оврага.