Глава шестая
Стройка делится на три участка
- Поселок - первый участок.
В новом поселке стоят еще не застекленные добротные дома. Глядишь - и зависть берет: почему не тебе придется жить в них, а рабочим будущего завода.
На ровной и просторной площадке около пруда достраивается школа. Наискосок белеет здание поликлиники.
Второй участок - километрах в двух, за новым хлебозаводом.
День и ночь на втором участке кипит работа, потому что здесь заготавливают материалы всему строительству. Работают цехи железобетонных конструкций, лесопилка, арматурные мастерские и большой бетонный завод.
Дальше, в обширной низине, заросшей кустарником, роют котлованы под нефть, делают насыпи дорог и готовятся к закладке фундамента ТЭЦ. Отовсюду поднимаются каменные остовы различных сооружений будущего завода.
Где-то здесь, ближе к городскому шоссе, со временем остановятся электропоезд, и к проходной густо потянутся рабочие. Среди них будут и те, кто только что окончил школу. При случае им скажут: "Тут было голое место". Они поверят, но не представят…
Самый большой и самый ответственный участок - третий - строительство завода.
Чтобы попасть из центра города на строительство, нужно ехать автобусом до нового поселка. Часть рабочих остается здесь, остальные идут к бетонной дороге, попутные машины забирают их и везут дальше, на другие, дальние участки.
Утром второго дня работы Илья сел в кабину самосвала к черному, как жук, шоферу. Шофер оказался разговорчивым.
- Эх, ты! - протяжно говорил он. - Поверь Ивану Чайке: каяться не будешь. Вот ведь, - ткнул он себя в грудь пальцем, - работал, дурак, в облпотребсоюзе. Послали меня раз на Менделеевский завод, познакомился я там с начальником цеха. Чудо, что делают! А сырья нехватка: из Баку им возят. Ждут они не дождутся, когда наш завод начнет работать. Мы им парафин, и все, что надо, а они синтетическую химию на первый план. Хватит, братцы, кожу для ботинок пищевым жиром пропитывать - сами едим, а на то есть синтетические жиры. Второй год работаю здесь. Честное слово, хорошо! Подымешься со дна котлована - аж дух захватывает от широты стройки, от ее размаха. Машины рокочут, ковши экскаваторов бухаются в землю, и ты - тоже не песчинка: в общем деле участвуешь…
Так он и не замолкал, пока вез Илью. Громоздкий самосвал с ревом несся по бетонной дороге. Кажется, справиться с этим норовистым чертом можно только с большим напряжением сил и внимания. Но шофер успевал говорить, поглядывать по сторонам и на Илью и будто едва касался руля большими загрубелыми руками. На прощанье он сказал:
- Еще встретимся. Иван Чайка по всему строительству гоняет…
Съехав с дороги, самосвал направился к котловану, неуклюже переваливаясь бортами. Обласканный радушием шофера, Илья с минуту смотрел ему вслед, потом бодро зашагал к прорабской будке.
У кладовой уже получали инструменты. Генка Забелин взял у Гоги топор и попробовал его острие о бревно, валявшееся рядом. Мимо проходил озабоченный прораб Колосницын - грузный, в сером выгоревшем плаще. Он слегка съездил Генке по макушке и, не останавливаясь, скрылся в будке. Генка почесал затылок и опять принялся рубить бревно.
Илье тоже дали топор. Положив его на плечо, он пошел к девчатам, среди которых увидел Галю. Сегодня она повязала голову цветной косынкой и стала похожа на матрешку. Бригада бетонщиц тоже шла на рубку кустов.
- Кажется, нам повезло, - сказала Галя, - и перекрикиваться не придется - рядом будем. - Осмотрела Илью с ног до головы, добавила: - Ты напоминаешь дровосека из сказки. Жаль, кушака нет.
- И еще бороды, - в тон ей сказал Илья. - Ты на первом автобусе ехала?
- Наверно. Понимаешь, вечером ложилась - думала, никогда не встану. А утром ранешенько поднялась, даже мама удивилась. Только руки болят. Смотри, даже не сгибаются…
- Я тебя ждал на остановке. Втемяшилось, что ты решила не идти на работу. Хорошо, что не побежал к тебе, а то бы сам опоздал. Вечером зайду, если не очень устанешь.
- Конечно, - охотно откликнулась Галя, шагнула к нему и, полуобняв за шею, стала выправлять воротничок рубашки поверх пиджака. - Так красивее. - И засмеялась: - Люблю все красивое, что ты скажешь…
- Поцелуй меня, - попросил Илья и зажмурился от удовольствия.
- Смешной ты какой, - испугалась Галя. - А люди?..
- Скорее, а то подниму на руки и понесу. Будут тебе тогда "люди".
Галя быстро оглянулась и робко чмокнула его в щеку.
- Хочешь, спляшу? - предложил Илья.
- Что с тобой сегодня? - удивилась девушка.
Илья бросил топор, раскинул руки, и ноги будто сами заходили, заклубилась пыль под каблуками. Лицо сияющее, в глазах удаль и гордость: "И мы не лыком шиты". Не успел опомниться, как вокруг собрались любопытные, смотрели удивленно: с чего бы расплясался?
Генка, встретившись с Ильей взглядом, приложил к виску палец, спросил глазами: "Чокнулся?"
Илья поднял топор и, взяв Галю за руку, вывел из толпы, сказал беззлобно:
- Повеселиться, черти, не дадут.
А сзади хлопали в ладоши, не потому что понравилась пляска - по привычке после представления.
Только остались одни - откуда ни возьмись Кобяков. Спортивная голубоватая куртка расстегнута у ворота так, чтобы был виден белый в крапинку галстук. Чуть скуластое лицо с выпуклым подбородком - умное, красивое лицо - и неизменный синий берет. Небрежно, как старому знакомому, кивнул Илье, слегка поклонился Гале.
- Вы меня извините, - сказал, - я к вам с деловым вопросом.
Нашел время деловые вопросы обсуждать!
- Кладовщик говорил, что вы хотите перейти в другую бригаду. Нам как раз требуется грамотный человек. Подумайте. Если не против, я переговорю с начальником.
Галя, застигнутая врасплох, молчала, не зная, что ответить. Илья, у которого еще не улеглось радостное возбуждение и озорство, сказал словами Гоги Соловьева:
- Послушай, мальчик. На исходе лето, впереди бледная осень: Б-р-р! Зачем ей с нивелиром таскаться по болоту? И тут не так уж плохо.
Уж на что опытен Виталий Кобяков, а здесь растерялся.
- Но ведь вас-то, кажется, не спрашивают, - вымолвил он.
- Что верно, то верно, - согласился Илья. - Но и вас не просят. Вы что, на правах папы или маменьки заботитесь о ней?
- На правах друга, - отрезал Кобяков.
- Иди-ка ты… друг, своей дорогой.
- Извините, - скорбно сказал Кобяков Гале. - Побуждения были самые лучшие. Не знал, что за вас решают и думают.
Не так уж прост Кобяков: удар по самолюбию девушки - верный удар.
- Мне другие не указ, - обиженно сказала Галя. - Сама догадаюсь, что делать.
Но слова ее полетели вдогонку - Кобяков уже отошел. Галя смотрела ему вслед, и непонятно было, что она думает.
Илья ругнулся в душе, чувствуя себя в чем-то виноватым.
- Галь, прости, что вмешался. Не знаю, как вырвалось. - И добавил резко: - Не нравится он мне! Видеть его не могу!
- Не знала я, что ты такой, - отчужденно сказала Галя. - Напрасно человека обидел.
И пошла к своим бетонщицам.
"Человека! - подумал Илья. - Такого человека обидеть - что тенятника убить: сорок грехов спишется".
Накануне бульдозер прошел всего метров триста, оставив за собой глубокий прямой след. Из черной торфяной земли торчали ободранные корни, по бокам валялись груды срезанного кустарника. Отсюда и начали рубку.
Першина расставила бригаду цепочкой, а бетонщицы, не теряя времени, принялись стаскивать выкорчеванный ивняк в запылавшие костры.
Илья оказался между Серегой Тепляковым и Генкой, Руки у него горели: хотелось показать, чего он стоит. Вот подойдет Першина, а у него изрядная площадка расчищена, пусть посмеет сказать, что он не умеет работать.
Поплевав на ладони, Илья размахнулся и ударил. Куст спружинил, топор отбросило назад. Илья озадаченно посмотрел на острое лезвие и стукнул еще. То же самое. Закусив губу, он со всего размаха ударил третий раз - топор опять отскочил, оставив едва заметную зарубку. С куста сыпались листья и сухие сучки. "Резиновый, что ли?" - с недоумением подумал он. Взял пониже и всадил топор глубоко в землю. Чертыхаясь про себя, он с остервенением стал бить куда попало. Куст наконец дрогнул, повалился. Тоненькая веточка полоснула по лицу, щеку зажгло, но Илья на такой пустяк не обратил внимания. Торжествуя, оттащил куст в сторону и принялся за следующий. С обеих сторон раздавалось мерное постукивание топоров. С трудом вырубив второй куст, довольный собой, Илья взглянул на Серегу и обомлел: тот уже каким-то чудом сумел расчистить довольно широкую площадку. Илья повернулся к Генке и присвистнул: сзади Генки тоже были навалены большие груды срубленного ивняка.
Илья засопел от досады и принялся за новый куст. Когда он его откинул назад, Генка еще продвинулся на несколько шагов. Серега в это время достал из кармана новенькой спецовки папиросы и неторопливо закуривал. "Это тебе не булки есть", - говорил его внимательный, чуть грустноватый взгляд.
"Свалюсь в изнеможении, а догоню Генку, - решил Илья. - Не может быть, чтобы я остался последним. Последнего и собаки рвут". Он не видел, как сзади появилась Першина, Стрельнула неодобрительным взглядом по сторонам. Серега, не докурив, поспешно погасил папиросу и только проворчал:
- Бригадир баба - и покурить некогда.
Першина даже не обернулась на его голос, ее заинтересовал Илья. Она отобрала у него топор, наступила ногой на куст и легонько размахнулась.
Подрубленный под корень куст хрустнул и повалился. Подошла к следующему, приловчилась - свалила с одного удара и этот.
- Так вот и делай, - посоветовала она. - А то танцуешь, как ворона вокруг навозной кучи.
Илья проглотил обиду, но совету внял: старался одной рукой прижать куст к земле, а второй рубил.
С боков и сзади трещали горящие ветки, поднимая к небу золотистые искры и пепел. От работы и горячего воздуха стало жарко. Илья сбросил пиджак, стер со лба пот и снова принялся за дело. Теперь, шаг за шагом, он приближался к Генке, работавшему молчаливо и сосредоточенно. Илья старался изо всех сил, но и Генка заметно спешил.
- Привет! - весело крикнул Илья, когда сравнялся. - Смотри, Генок, не лопни с натуги.
- Постараюсь, - ухмыльнулся тот. - Сам не сломайся, малыш.
Оставив топор, Илья оглянулся. Сзади образовалась широкая площадка, заваленная кустарником. Девушки не успевали сносить кустарник в костры, им помогали рабочие из бригады Першиной. Илья подумал, что Галя, словно нарочно, старается держаться подальше. Он так и не увидел ее. С их участка убирал сучья рыжий детина, которого Илья уже встречал в столовой.
- Ишь, навалили, - бурчал он себе под нос, - кабы за вами лошадь…
- Когда лошади нет, и осел - скотина, - сказал Генка.
Рыжий выпрямил могучую спину, пожевал губу, почуяв в Генкиных словах что-то обидное.
- Кто скотина? - подозрительно спросил он.
- Осел. Я же сказал, - пояснил Генка.
- То-то же, - успокоился рыжий. - Смотри у меня.
Першина объявила передышку. Ребята пошли к костру.
- А девчонки заработались, - сказала Першина, - надо бы крикнуть им.
- Я крикну, - попросил рыжий, усаживаясь поближе к огню.
- Давай, - разрешила Першина.
- Эй-еий! - заорал рыжий. - Отдыхать зовут!
- Ну и глотка, - восхитился Генка. - Смотри, воробей летел мимо - сдох.
- Где? Чего врешь? - встрепенулся рыжий, потом успокоился, стал рассказывать: - В нашей семье все большеротые. Косили в лугах, мамка куда-то ушла и - нет. Батя кричит: "Иван-н-а!" А она не отвечает. Говорю ему: "Дай я, я большеротее. Иван-н-а!" Далеко слышно, только эхо в лесу перекатывается…
Посмеялись. Илья устроился на ветках рядом с Генкой. Подошла Першина, и Генка подвинулся, уступая ей место. Она разрумянилась, волосы выбились из-под ситцевого платка. Взяв в губы шпильку, стала поправлять их.
Генка развернул пиджак, лежавший у него под боком, бережно вытащил затрепанную книгу и углубился в чтение.
- Как называется? - с уважением спросила Першина.
- "Приключения барона Мюнхгаузена".
Илья не сдержался, фыркнул.
- Ты чего? - обидчиво спросил Генка.
- Да так, - сказал Илья, пряча смеющиеся глаза. Он читал эту книжку лет десять назад и искренне считал, что она годится для самых маленьких.
- Так, - передразнил Генка. - Знаю, о чем подумал. Я и другие читаю. Недавно "Похвальное слово глупости" закончил. Соседка дала - все равно у ней без дела валялась, в печку хотела, а я попросил. Там мысли, которые тебе и во сне не снились. Я даже запомнил одно место: "Если тебя никто не хвалит, ты правильно поступишь, сам восхвалив себя". Здорово? И о Мюнхгаузене интересно. Не каждому удается так соврать. Способности нужны… Метелюга воет, ночь, а Мюнхгаузен в пути. Видит крестик - кругом бело. Ну и подумал, что кладбище это. Привязал лошадь к крестику, а сам рядышком лег спать. Ночью, однако, потеплело, снег растаял. Барон, когда проснулся, видит, что лежит около церкви, лошадь откуда-то сверху ржет. Поднял глаза и ахнул: лошадь висит, привязанная за уздечку, на самом церковном кресте. Не каждый сумеет так соврать, - повторил Генка.
Першина сказала:
- Правильно. Если уж врать, то так, чтобы было интересно и чтобы сразу можно понять, где вранье, а где правда. А вранье без выдумки - обычное очковтирательство, плохое вранье.
Илья слушал, приглядывался к каждому, оценивал. Больше всего интересовала его Першина - грубоватая, прямая в оценках и, видимо, неудачливая в личной жизни. Не зря же она говорила тогда ласточке: "Закрутилась ты, как я, горемычная".
Одна за другой подходили к костру девушки, а Гали все не было. Илья не вытерпел, пошел искать ее.
Она стояла возле небольшой березки, прислонившись спиной к стволу, и смотрела на геодезистов, работавших неподалеку у ручья. Илья видел, как Кобяков с тетрадкой в руке перемахнул через ручей и быстро пошел к ней. Презирая себя, Илья тоже прибавил шагу.
Они подошли к девушке почти вместе, оба натянутые, хмурые. И доли самоуверенности не было на красивом лице Кобякова.
- На огонек к вам, - сказал Кобяков, обращаясь к Гале. - Если разрешите, конечно.
- Что ж, места хватит, - сказала Галя с неестественной бодростью. И это оживление больше всего огорчило Илью: "К чему она так?"
- У нас, изыскателей, профессия не очень благородная - все одни, все вдали, вот к людям и тянет, - сказал Виталий, извиняясь тем самым за свою настойчивость. И, чувствуя, что его слушают, продолжал: - Здесь еще что, не работа - одна радость. А вот когда в тайге, звери и птицы - единственные собеседники. Ни новой книжки, ни даже песенки по радио. Не очень приятно, особенно без привычки. Говорят, это романтика. Какое! Поработаешь лет двадцать и безнадежно устареешь - жизнь далеко уйдет… Обидно, не правда ли? Где-то все кипит, разгораются страсти, а твой удел - одно и то же, одно и то же. Но и то верно: попадешь после долгой командировки в город - все кажется раем, впечатления впитываешь куда острее. Потому и люблю свое дело. Со школьной скамьи хотел стать изыскателем, не отказываться же теперь.
Галя слушала, мечтательно улыбалась. Видимо, представляла себе и тайгу, где затерялась горстка людей, и Кобякова, вернувшегося после долгой командировки в город. Это была другая жизнь, совсем не схожая с ее жизнью, - красивая, полная лишений, требующая большого мужества. И совсем уже по-другому взглянула она на Кобякова - ласково, ободряюще: пусть он что-нибудь еще расскажет.
А Илья хлестал прутиком по траве и злился. Он-то ничего не мог рассказать интересного. Да и не получилось бы: о себе он не умел говорить. Вспомнил, что осталось в Генкиной памяти из "Похвального слова глупости": "Если тебя никто не хвалит, ты правильно поступишь, сам восхвалив себя". Разве Кобяков неправильно поступает? Конечно, правильно.
Илья тяжело повернулся и зашагал к костру.
- Зря сердится, - сказал Кобяков Гале. - Нет к этому никакого повода. Давно здесь работаете?
- Второй день, - вздохнула Галя. - Очень уж непривычно как-то. Меня до этого остерегали от всякой работы…
Все уже поднялись и снова рубили и стаскивали кустарник в пылающие костры, а они продолжали разговаривать, не замечая, как быстро идет время. Никогда еще Галя не чувствовала себя так легко, ни с одним парнем.
* * *
- Серега!
- Что, Гена?
- Ты зачем купил с получки пару будильников? Нес, я видел. Давно тебя хотел спросить.
- А чтоб звенели громче. По обе стороны кровати ставлю. Как зазвенят, вся комната сразу просыпается. Только никогда не звенят в один голос, точности нет.
- Устаешь?
- Сплю крепко.
- У тебя никого нет, что ли? Почему ты живешь в общежитии?
- Есть, Гена, есть… Жена прогнала. Закладывал много.
- Уж много! - не поверил Генка, ощупывая взглядом тщедушную фигуру рабочего. - Куда в тебя лезло?
- Сам удивлялся.
- Ха, Илья, слушай: сам удивлялся. Так не пил бы!
- Не понимал. Все мы так…
- Что же ты, один и будешь?
- Привезу жену. Заработаю побольше, а там дом поспеет. Выстроим, наверно, к зиме. Как думаешь?
- Вполне можно выстроить, даже раньше, чем к зиме.
- Аня у меня - правильная женщина, - после некоторого молчания сказал Серега. - Убил я человека. С этого и пошло кувырком…
Ребята глянули на Теплякова с состраданием.
- Как убил человека? - почти шепотом спросил Илья.
Серега долго молчал, собираясь с мыслями, а потом медленно стал рассказывать.
После армии он выучился на шофера и работал в пионерском лагере. Однажды под вечер возвращался из далекой командировки. От усталости закрывались глаза, руки дрожали. Неожиданно перед самой машиной старушку увидел. Сигналить было поздно - могла растеряться и броситься на дорогу. Свернуть тоже нельзя - глубокая канава. Решил: проеду, места достаточно. Как и опасался, услышав шум машины, старушка метнулась, и ее задело бортом.
Трясущимися руками открыл Тепляков кабину. Старушка лежала без движения. Нахлынуло все: только жить стал по-человечески, жена с ребенком… Взял и оттащил в кусты - все равно мертвая. Сел в машину - и, как вор, домой.
- Аня поцелуя ждет, - рассказывал Серега, прижав пальцы к виску, - а я дрожу как лист осиновый, слова сказать не могу. Говорю ей: "Беда…" - "Да может, живая?" - спрашивает Аня. И пошли с ней. Сами пошли…
Судили Теплякова и дали семь лет. Но отбыть наказание не пришлось: попал под амнистию. Шоферские права отобрали, он устроился на фабрику кочегаром. С тех пор как будто что оборвалось в человеке. Потерял уверенность в себе. И дома не ладилось. "Уходи", - сказала жена. И Серега, потрепав за волосы ребятишек, - их уже было трое - ушел.
- А приедет она к тебе? - с сомнением спросил Генка.
- Уговорю… Она верит, - тихо сказал Серега. Он прислушался к далекому шуму самосвала, вздохнул и принялся рубить куст.
- Хотел бы я посмотреть на его жену, - сказал Генка притихшему Илье. - Это, наверное, не то, что некоторые твои знакомые.
- Молчи, - сказал Илья. - Не твое дело.
- Молчу, - сказал Генка и, взглянув на Илью, злого, встрепанного, добавил примирительно: -Брось! Была нужда из-за девчонки хмуриться…
- Одного только не пойму: неужели не чувствует, какой он есть, - нерешительно проговорил Илья.