Дядя и тетка - Илья называл их стариками - еще не спали, мирно играли в лото на мелкие деньги. Лучшего развлечения они и не придумывали. Оба всю жизнь работали на заводе, получали благодарности, раз в месяц сидели на профсоюзных собраниях, в праздники, принарядившись, выпив "для веселья", ходили вместе со всеми на демонстрацию. Три года назад их торжественно проводили на пенсию. От безделья они развели кур, а все свободное время играли в лото и навещали знакомых. Илья любил своих стариков, очень добрых и дружных, и частенько приходил к ним, чтобы просто забыться, послушать рассказы деда. Старик прожил бурную и трудную жизнь, побывал на трех войнах, но еще и сейчас был бодр, любил похвастаться. Немножко мот, он, получив свои пенсионные, шел по магазинам и накупал всякой всячины, угощая бабку, насмехался над ее скаредностью. Во вторую половину месяца, когда от пенсии не оставалось и следа, он переходил на бабкино довольствие. Тогда уж бабка насмехалась над ним: "Купец Портянкин!"
Услышав, в чем дело, бабка, несколько грубоватая и прямая, заявила сразу:
- Куда ее!
- Веди, веди, - сказал дядя. - Не слушай ты ее, урядника…
Илья улыбнулся, дожидаясь, когда бабка сдастся. Ему и в голову не приходило, что они откажут Оле в приюте. Своих детей старики выучили: сын работал инженером на строительстве дорог, дочка окончила торфяной институт, но уехала, простудилась на работе и заболела туберкулезом, хотя сама об этом долго не подозревала. Она настолько затянула болезнь, что лечение уже не помогло. Смерть дочери была для стариков тяжелым ударом, они даже не успели приехать на ее похороны. Постояли у свежего холмика, поплакали и, постаревшие, сгорбленные, вернулись домой. Старик, более крепкий, принял горе мужественно, а бабка стала слезливой, едва разговор заходил о дочери - плакала, рассказывала о своих снах: "Будто подходит ко мне, голубушка, - худущая, жалость берет…"
- Что ей дома не жилось? - сердито спросила бабка. - Да и кто знает, что она за девица.
- По-моему, очень хорошая, - с жаром сказал Илья.
- А ты откуда знаешь? Что на автобусе прокатились?
- Видно сразу, - сказал Илья и опять улыбнулся, вспомнив, что Оля терпеливо ждет у дома на лавочке.
- Веди, завтра пропишем, - решительно сказал дядя.
А когда возбужденный Илья ввел девушку в комнату, старик молодцевато расправил плечи и хмыкнул.
- Ого, - сказал он, надевая очки и пристально рассматривая Олю. - Этак годков двадцать пять назад и я был неплох…
- Жаль, дедушка, что меня еще в помине не было, - быстро нашлась Оля.
Бабка сердито выкрикнула:
- Пятьдесят девять. Кончила на низу. Плакали, дед, твои денежки.
Глава восьмая
Рыжий парень прибивал гвоздями к широкому листу фанеры гладко оструганные планки. Он отходил на два шага и, прищурившись, выверял прямизну углов. Фанера была мокрая, потемневшая от дождя, который моросил не переставая. Пока это было бесформенное изделие, но оно могло стать доской показателей суточной работы бригады. Поэтому каждый, кто оказывался рядом, относился к работе рыжего с уважением.
Молоток в огрубевших руках парня был похож на карающий меч. В данном случае беззащитной жертвой служили обыкновенные драночные гвозди. Если они гнулись, а это случалось часто, то отлетали в сторону и становились, таким образом, естественными отходами.
Один такой гвоздь подняла Першина, проходившая мимо. Она взяла у рыжего молоток и принялась прямить гвоздь, а потом ловко вколотила его. Рыжий наблюдал за ней с восхищением.
- Где ты родился? - спросила Першина.
- В районе, - сказал рыжий и, в свою очередь, спросил: - А что?
- Из колхоза, наверное, прибыл?
- Из колхоза, - подтвердил парень. - А что?
- Да ничего. Развалюха, поди, ваш колхоз?
- Да как вам сказать, - вздохнул рыжий и еще спросил: - А что?
- А то, - сказала Першина. - Дед твой каждую железку домой нес и на полочку клал: в хозяйстве, дескать, все пригодится. Отца этому тоже учили, пока тот единоличником был. А тебя забыли научить беречь добро. Зачем гвозди разбрасываешь?
- Так они погнутые, - сказал рыжий.
- Мозги у тебя погнутые, - уточнила Першина. - Брось, другой доделает. Возьми около будки тачку и шагай к траншее. Сейчас бетон будут подвозить.
Першина вытерла ладонью мокрый от дождя лоб, проследила, как рыжий покорно направился за тачкой, и тут только заметила Генку и Илью. Оба хохотали.
- А вам почему весело? - удивилась она.
- А что? - спросил Илья тоном рыжего.
- Если бы что-нибудь делал как следует, - возмущаясь, заговорила Першина, - куда ни шло. А то за что ни возьмется - все переделывай после. Как уж не научиться доску прибивать - это в деревне-то! А он, балда, вчера, вижу, припер колышком и доволен. Будут валить бетон, а опалубка ни к черту.
Она была явно не в духе, и к этому были причины. Вот уже третьи сутки лил дождь, и площадка превратилась в жидкое месиво. Днем бригада рыла траншеи, а наутро в них набиралось по колено воды, края оползали, и все приходилось начинать сызнова. Земля стала как тесто, вываленное из квашни.
Утром трактор притащил насос. Полдня выкачивали и оправляли траншеи.
Прибыл прораб Колосницын в насквозь промокшем плаще, объявил, что после обеда начнет поступать бетон. Плотники стали спешно приводить в порядок опалубку.
У всех были воспаленные, усталые глаза, спины парные, одежда давила на плечи. У Генки кепка сморщилась, и козырек, похожий на воробьиное крылышко, обмяк и опустился книзу. Илья тоже промок до костей. С самого утра они стояли в траншее, выкидывали грязь, никак не отстающую от лопаты.
Обед прошел молчаливо, ели не торопясь, равнодушно. От сырой одежды и потных тел стоял терпкий дух.
В столовой Илья увидел Галю. Она уже работала с геодезистами. Галя поздоровалась и не захотела уйти сразу, как все последние дни, когда они случайно встречались. С плохо скрываемым сожалением оглядела ребят, подумав, что им здорово достается.
- А мы сухие, - сказала она неизвестно к чему, усаживаясь на свободный стул. - В такой дождь не работа. Построили шалаш и отсиживались. Виталий знает много интересных случаев.
"А мне-то ты зачем это рассказываешь?" - подумал Илья, все время мечтавший, что как-нибудь он поговорит с Галей и все объяснится, все будет по-прежнему. Но подходящего случая так и не было.
Галя была захвачена возникшим чувством к Виталию и, как это случается, уже не могла смотреть на него трезвыми глазами, не могла поразмыслить, к хорошему или плохому приведет ее любовь. Она относилась к Виталию с робкой нежностью, хотя часто не понимала его. Он говорил, и трудно было разобраться: всерьез или в шутку. Иногда он пугал ее откровенным цинизмом. Но стоило ему спросить, пойдет ли она в парк или в кино, она надевала самое красивое платье и шла с ним. Если он обещался прийти и не приходил, она сидела с заплаканными глазами и ждала до поздней ночи, а наутро поднималась с головной болью.
Илью она по-прежнему считала хорошим другом, ей иногда не хватало его. Поэтому вдруг захотелось сегодня поболтать с ним.
Пока они разговаривали, Виталий сидел за соседним столом, скучая, осматривался. Потом к нему подсел Гога Соловьев. Кладовщик был чем-то расстроен, это Виталий почувствовал сразу.
- Что? - спросил он.
- Написал докладную, что склад худой, крыша течет и все прочее, - понизив голос, сказал Гога. - Дождь льет, и цемент схватывается. Брак тридцать две тонны.
- Правильно, - одобрил Виталий.
- А вдруг проверят? Загремишь заслонками…
- Ничего, обойдется. Ты не виноват, что на крупном строительстве крышу склада не могут починить. В крайнем случае, уволят - и все.
- Я рад, если уволят, - сказал Гога.
Они замолкли, увидев, что подходит Галя.
- Всего! - попрощался Гога. - Заходите с Галинкой. Новые пластиночки добыли: "Ультра-буги", "Буги-лошадь", "Домовой". Прима!
Виталий ласково похлопал его по плечу.
- Обязательно заглянем.
Гога остановился возле стола, за которым обедали Илья и Генка. Почесав нос, он в раздумье предложил:
- Послушай, Коровин. Ты, я слышал, в институт собираешься. Образы людей "темного царства" продам, хочешь? Будет на экзаменах такая тема. Или тему труда в поэзии Маяковского? Недорого бы уступил. Все на пленке.
- Побереги себе, - не оборачиваясь, ответил Илья.
- Смотри, пожалеешь. И эпиграфы мог бы. "Человек - это звучит гордо!", "В человеке все должно быть прекрасно!" На любой случай подберу.
- Ты это всерьез?
- А что? Без обмана.
- Вот зверюга! - восхитился Генка. - Даже на пленке!
- Все честь честью.
- Купи, Генок, - сказал Илья, - у меня, знаешь, отвращение ко всяким пленкам. Это, наверно, с фотографии пошло.
- А мне зачем? - удивился Генка. - Я сам этих эпиграфов кучу наберу. Вот: один кинул - не докинул, другой кинул - перекинул, третий кинул - не попал.
- Так это же, Генка, пословица какая-то. Таких и я сколько хочешь знаю: мал бывал - сказки слушал, вырос, стал сам сказывать - морщатся.
- А ну вас! - с досадой сказал Гога. - С вами только время терять.
У выхода Кобяков бок о бок столкнулся с Ильей. Оба остановились, ожидая, кто первый пойдет в дверь. Илья в грязном ватнике, с красным, огрубевшим лицом. Кобяков рядом с ним выглядел женихом. Все тот же щегольской берет, на полусогнутую руку переброшена полиэтиленовая белая накидка, даже сапоги ухитрился не измазать глиной, - Илья попросту позавидовал такой аккуратности.
- Что-то ты, Коровин, обмяк, - с жалостью сказал Кобяков, пристально оглядывая парня. - И то, поступал сюда - думал: сладость какая! А тут хребтину гнуть, погодка некстати…
- Это ты зря решил - обмяк, - возразил Илья, в то же время презирая себя за то, что невольно постарался принять бравый, разухабистый вид: перед кем, зачем? - Это тебе кажется, придумал ты…
- Что я придумал? - полюбопытствовал Кобяков.
- Да все то, что обо мне говоришь.
- Занятно! Очень занятно. Значит, еще не собираешься удочки сматывать? Нет? Удивительно! Жизнь-то кругом какая! Как много интересного! Удивительно! Ну, оставайся. Скоро водку научишься пить, женишься на какой-нибудь бабе, детей куча будет. И вся недолга! А хорошая за тебя не пойдет, скучно ей будет.
Илья заставил себя рассмеяться.
- Откуда у тебя такая уверенность? И что ты хочешь?
- Я? - живо откликнулся Кобяков. - Да ничего не хочу. Не люблю неискренность, напускное. В этом, разве, беда…
- Врешь ты, Кобяков. Все врешь. Не знаю, отчего, но ты злобный и одинаковый. Я тебя сколько встречаю, и ты все одинаковый, вон как те столбы, что тянутся к поселку, все одинаковые.
Илья толкнул ногой дверь, пошел из столовой. Кобяков не отставал.
- Разговор с вами заинтересовал меня. - Кобяков неожиданно перешел на "вы". - Вы верите чутью женского сердца?
- Чутью? Не знаю… И не понимаю, к чему это?
- Разве? - насмешливо воскликнул Кобяков, и опять мелкими складочками собралась кожа вокруг глаз. - А вот Галя разобралась, поняла.
У Ильи потемнело в глазах: он прав, ничего не возразишь.
- Буду рад продолжить с вами беседу на эту интереснейшую тему, - крикнул Кобяков уже с дороги. - В более подходящем месте…
На дороге ждала его Галя…
Першина уже собирала бригаду. Прибыли первые самосвалы с бетоном. Куда не могли пройти машины, бетон развозили на тачках. Колесо тачки идет по узкой доске и все время норовит сорваться в грязь. Илья отвез пять тачек и понял, что для этой работы нужны крепкие руки и большое искусство. Из пяти он довез благополучно только две, остальные пришлось вытаскивать из грязи с помощью Генки Забелина.
Першина позвала их и велела взять вибратор. Илья ходил по опалубке, то и дело опуская его в бетон. Серая масса волновалась, кипела.
Уйма сколько требовалось бетона под фундамент ТЭЦ. Одна за другой подходили машины, а в траншеях почти не прибывало.
В самый разгар работы из кабины только что подошедшего самосвала вышел опрятно одетый старик, а за ним легко спрыгнула с подножки девушка. Веселый, черный шофер улыбался им вслед. Не успел Илья оглянуться, девушка, стремительно подбежав, обняла его за шею и чмокнула в щеку. Генка растерянно и с завистью присвистнул. Тогда девушка поцеловала и его.
- Здорово, племянничек, - сказал старик Илье.
- Добрый день, дядя! - удивленно выговорил Илья. - Что это вы сюда приехали?
- Ольгу определял на работу, - гордо сказал старик.
Ольга тем временем наклонилась над вибратором и осторожно потрогала его пальчиком. Потом защебетала, как над игрушкой.
- Интере-ес-но-о! - пропела она, всецело поглощенная прибором. - А как работает?.. Неужели?
Генка, еще не совсем оправившись от изумления, бережно стер рукавом фуфайки грязь с вибратора и стал показывать, как им пользоваться.
- Неужели? - опять произнесла девушка, своим возгласом повергнув в восторг бедного Генку. Он почувствовал, что с ним происходит нечто похожее, как тогда в цирке.
- Сначала вырыли траншеи, а перед тем как заливать бетоном, медяки бросали, - сказал он, не совсем соображая, почему говорит именно это, а не другое.
- Неужели медяки? - спросила Оля, пошарила в карманах и швырнула мелочь в траншею. - А зачем? - полюбопытствовала она.
- Традиция, - напыщенно сказал Генка. - Все порядочные строители так делают. Чтобы здание крепче стояло.
- Дедушка, у тебя есть мелочь? - спросила Оля. - Брось в эту яму, здание будет стоять крепче.
Генку даже не покоробило ужасное слово - яма. Он проследил, как дед разбрасывает монеты, и опять перевел изумленный взгляд на Олю.
- Трудитесь, молодые люди, - в тон Генке, так же напыщенно сказал дед, приподняв, как для приветствия, руку, и прикрикнул: - Ольга, пошли, ЗИЛ ждет.
Илья оглянулся на ЗИЛ и узнал в шофере Ивана Чайку, весело смотревшего на него.
- Что я говорил! - крикнул Иван Чайка. - По всей стройке гоняю, везде встречу. Бывай здоров!
- Счастливо! - махнул ему Илья, глядя, как неохотно идет за дядей Оля. Ей хотелось побыть еще немного, но спорить с суровым стариком она не решалась.
- Интересно! - тонко пропел Генка, стараясь подражать ее голосу. - Она нас любит, да?.. Неужели? Зря я ей не сказал, что снимался в кино.
Илья взглянул на него в крайнем удивлении, пожал плечами.
- Это ты мне? - спросил он.
- Дед, у тебя есть медяки? - спросил Генка, склонив голову и прислушиваясь к собственному голосу, потом приблизил лицо к носу Ильи и сказал:
- Слушай, посмотри мне в глаза. Ничего не видишь?
И еще повторил:
- Почему же я не сказал ей, что снимался в кино?
Глава девятая
В субботу Генка, заляпанный бетоном, в заскорузлых, как корка, штанах, в смятой кепчонке, но оживленный и бестолковый, пристал к Илье, упрашивая пойти в клуб на танцы.
- Послушай, - говорил он, - ты что-то все помалкиваешь. В первый день тебя не остановить было. Пойдем потанцуем, веселее станет.
Илья сначала не соглашался: не особенно хочется танцевать, когда приходишь с работы разбитый, с мозолями на руках, когда с блаженством еще во время еды поглядываешь на чистую постель, но в конце концов не устоял перед мольбами Генки и согласился. Но это оказалось еще не все: Генка как ни в чем не бывало сказал:
- Знаешь, пригласи Олю. Я бы и сам, да неудобно. Тебе по-родственному смелее.
- Какой я ей родственник, - усмехнулся Илья, догадываясь, что творится в Генкиной душе.
- Так она у твоих родственников квартирует, - нашелся Генка. - Значит, ближе.
Илья был не против. В самом деле, у Ольги еще нет подруг, она будет рада.
- Серега, пойдем с нами, - позвал Генка рабочего, щепочкой очищавшего грязь с сапогов.
- Куда, Гена? - спросил Серега, выпрямляясь и посмотрев на ребят усталым взглядом.
- На танцы.
- У-У, - протянул Серега. - Была нужда, за свои деньги да ноги вертеть. Я лучше собственный дом пойду строить. Отделываем уже. Скоро будем заселяться.
Не собственный, а своими руками, - поправил его Генка, вспоминая, что и Василий говорил так же. - До собственности сами не свои, кулачки проклятые. Атавизма в вас полно.
- Какого, Гена, атавизма? - заинтересованно спросил Серега.
- Самого обыкновенного. Все старинушкой живете, все бы себе.
- Что ты напустился на человека, - вмешался Илья. - Он строит после работы, и, конечно, собственный это дом. Тут даже гордость есть - сам делал. Это и есть собственность в широком понятии. Вот строим мы завод, я тоже могу сказать - наш собственный, хотя он и не собственный, если разобраться.
- Видали, теоретик выискался, - насмешливо заявил Генка. - Вся беда, что он - как небо от земли от этого самого широкого понятия.
- Ты, Гена, совсем не признаешь меня за человека, - с горечью сказал Серега. - Я, когда говорил, думал то же, что и Илья: собственный дом, собственный завод, земля, на которой стою, - собственная. А ты к словам придираешься. Атавизм приплел, хотя и не знаю, что такое атавизм. У меня это самое широкое понятие в горбу с потом и кровью въелось, мне ведь не с твое годков-то. - Взглянул на Илью: так ли, мол, я объясняю. Понял, что так, и удовлетворенно добавил: - Идите и танцуйте. В свое время я тоже танцевал. Правда, нынешние танцы - простое топтанье: взад-вперед, взад-вперед. Мы красиво танцевали. - И Серега, к веселью ребят, растопырив руки, прошелся на носочках. - Идите, а завтра ко мне в гости. У меня Аня приедет.
- Что ты говоришь? - обрадовался за него Илья. - Когда?..
Дома Илья торопливо поел, а потом долго стоял перед зеркалом, завязывая галстук. Галстук попался плотный, как из клеенки, узел получался кривой, некрасивый.
- Когда тебя ждать? - спросила Екатерина Дмитриевна, наблюдая за сыном. - Ты идешь с Галей?
Илья сразу потемнел лицом. Со злостью отшвырнул галстук в сторону, выправил воротник рубашки поверх пиджака. Так было проще и свободнее.
"Собственно, и одеваться-то не для кого, - подумал он, - а еще прихорашиваюсь".
- Вы поссорились?
Он опять не ответил, но мать поняла его.
- Раньше ты все рассказывал, - с грустью сказала она, - даже о том, с кем подрался. Я чувствую, что тебя гнетет не работа. Хорошо, - покорно вздохнула она, - я от тебя ничего не требую.
- Самое странное, что мы с ней совсем не ссорились, - сказал Илья, расчесывая жесткие, торчащие волосы. - Мы говорим с ней, когда видимся, но все как-то не так… - Он бросил расческу и перевел разговор на другое. - Я приду после двенадцати, возьму ключ, чтобы не тревожить тебя.
- Возьми, хотя я все равно услышу. - Она придирчиво оглядела его и осталась довольна. Все в нем было ладно, все шло ему, а белый воротничок рубашки красиво оттенял загорелую мускулистую шею. И ей стало обидно, что Галя предпочла кого-то другого.