Дедушка умолк, выбивая трубку о кончик сапога, потом оглядел своих слушателей:
- Обманщики вскоре сами себя опозорили, ложь наружу вылилась...
Все закричали, позабыв о давно кипящем котле с варевом:
- Как мальчик доказал? Дорогой дедушка, расскажи!
А он вскочил со своего коврика да к котлу:
- Котел опрокинется, еда разольется... Ужинать, скорее ужинать!.. Смотрите, какая жирная баранина!
Все пододвинулись к котлу. Дулма разлила бараний бульон по чашкам. У каждого в руках жирный кусок!
Гомбо и Эрдэнэ ели, торопились, обжигая губы, даже Дулме и Доржу не терпелось, хотели и они знать, как обманщики сами себя опозорили?
Поужинали, попили чай, смотрят на дедушку просящими глазами, ждут. Он молчит. К этому привыкли, торопить его не надо. Поднялся, вышел из юрты, опять вошел, присел к очагу, закурил трубку. Все обрадовались, усы разглаживает, говорить будет. Дулма платок с ушей сбросила, чтобы не мешал ей слушать. Дедушка о сказке забыл, заговорил о другом:
- Завтра пораньше встаньте, будем перегонять скот за Желтый холм. Где ваши глаза? Почему не заботитесь: пастбища выбиты, скот худеет.
Дорж хотел отговорить перегонять скот, пастбища не выбиты, кормов много, но знал: никто не заставит отца отказаться от задуманного, такого не бывало. Терпеливо выслушали все советы и наставления: каждый понял, что ему делать завтра.
Дедушка доволен, и все услышали:
- Время спать, завтра встанем до солнца.
Первым вскочил Эрдэнэ, за ним бабушка Дулма, а сказка? Дедушка поставил чашку, Дулма наполнила ее чаем, выпил, погладил усы и бородку. Все ждут, уши навострили. Заговорил:
Мальчик, который умнее всех на свете, сидя на вершине золотого кургана, спросил дружков Цолмона, хорошо ли они разглядели богатые подарки кожаного мешка. Лжесвидетели руками замахали, орут на всю степь: "Хорошо видели! Своим глазам верим!.." Мальчик дал каждому кусок глины: "Вылепите точную форму сокровищ, если вы их так хорошо рассмотрели!"
Цэнд и Цолмон первыми принесли точные слепки форм, лжесвидетели явились мрачными под вечер. Точно вылепить ничего не смогли, сокровищ они не видели. Один дал слепок, похожий на конскую голову, второй - на баранью, третий под громкий хохот всех показал слепок-лепешку, похожую на коровий помет.
Узнал хан-повелитель, сорвался с трона, как подстреленный шакал, кликнул палачей Острые мечи, приказал схватить Цолмона и его лжесвидетелей и на глазах почтенных монголов укоротить рост каждого на одну голову...
ОРЕЛ И ОРЛИЦА
Ночь накрыла степь тяжело и плотно. Клочок неба повис над верхним просветом юрты; через это плотное небесное одеяло глядело на землю множество глаз, они видели, что делалось в каждой юрте; то мигали многоцветными отблесками, то, уставившись, светили неподвижным белым огнем.
Эрдэнэ и Гомбо лежали на мужской половине юрты на одном кошмовом коврике, под одной бараньей шубой. Сон убежал от них. Кто же уснет, если узнает столь важное: завтра дедушка уезжает на Центральную усадьбу госхоза; его позвали на совещание передовых скотоводов, из города приедут большие начальники. Вернется через два дня. С ним уезжает и Дорж, ему пора возвращаться в город.
Чуть рассвело, бабушка разбудила внуков. Подниматься им не хотелось, задремали только под утро. Ели горячие лепешки, запивали чаем, густо заправленным молоком. Первым поднялся дедушка, за ним остальные. Вышли из юрты. Если имеешь глаза, красивое всегда тебя обрадует. Еще не поднялось солнце, а восточная сторона неба светилась; степь казалась черной, и все вокруг черное. Удивительное не там, где белеет молочная кромка неба; не смотри и в черноту степи, ничего не разглядишь, неожиданное рядом. Гомбо и Эрдэнэ переглянулись, у коновязи пять оседланных лошадей; какие не видно, все густо-темной масти. Подошли к коновязи. Дедушка сел на своего буланого жеребчика, Дорж - на гнедка, Дулма - на савраску. Гомбо и Эрдэнэ показалось, что под ними самые резвые скакуны - серые жеребчики. Никогда дедушка не разрешал на них ездить...
До глубокого распадка, заросшего чахлой зеленью, ехали молча.
Стало светать. Остановился дедушка, слез с лошади. Вскоре все сидели тесным кружком возле обглоданного ветрами серого валуна. Дедушка распоряжался:
- Дулме пасти барашек и телят, их пастбища ближе к юрте; Эрдэнэ - лошадей, Гомбо - коров.
Помолчал, положил руку на плечо Гомбо:
- Следи за шалым быком, озлобится, может до смерти забодать любого бычка. Близко подъезжать к нему опасайся, отгоняй осторожно.
В степи совсем посветлело. Разъехались. У каждого своя дорога. Поднялось солнце и медленно покатилось над кромкой, где сливаются небо и степь. Эрдэнэ не стал им любоваться, пусть катится, оно проделывает эту работу каждое утро. Он вспомнил, что мешок с едой приторочила бабушка к седлу Гомбо. Вздохнул: уж не просунул ли он руку в мешок? Эти мысли отлетели, как надоедливые мухи. Эрдэнэ стоял, удивленно раскрыв глаза. Солнце зажгло каменную скалу, что возвышалась далеко, за семи холмами, за Красным озером. Вершина уступа осталась черной, но в середине ее светился белый огонь. Попылал он недолго, стал гаснуть, вновь зажегся, только стал голубым, ширился, охватил всю скалу, она поднялась над степью, высокая, красивая, такая она видится днем. Эрдэнэ понял, что было уже не раннее утро, а разгорался день. Близко свистнул сурок, за ним другой, и начался пересвист, заслушаешься. Дедушка говорил, что пересвистом сурки встречают день. Слушать не пришлось. Солнце осветило склон холма, где паслись лошади, - они так разбрелись, что и до полудня не соберешь. Эрдэнэ вскочил в седло и помчался по склону. Подгонять лошадей помогали собаки. По зеленому склону хороший корм, трава после ночи мягкая, сытная. Лошади жадно едят. Эрдэнэ на пригорке, с коня ясно видятся ему голубые уступы скалы. Совсем близко, даже расщелины, черные трещины рассмотреть можно. Съездить бы к скале. Эрдэнэ помнит, дядя Мягмар говорил: "Если на голубой скале не бывал, ты и света не видал". Там встретишь и красную лисицу, и диких козлов, услышишь клекот белых птиц; у подножья светлый ключ, дно усыпано разноцветными камешками, они играют и переливаются на солнце. Всюду кусты кислицы. С высоты большого уступа видны далекие степи, бегут машины, идут караваны верблюдов.
Долго смотрел Эрдэнэ, не отрывая глаз от Голубой скалы. Она двигалась ему навстречу, - оказывается, она совсем недалеко. Поедет ли Гомбо?
...В полдень его табун лошадей и стадо коров Гомбо сблизились. У тощей речки с мутно-желтоватой водой скот скопился в беспорядке; напоить его было трудно. Возились немало. Усталые, сели у речки на плоский камень. Эрдэнэ приметил, что мешок с едой тощий. Время ли упрекать Гомбо? Торопливо поели. Сговорились, пока скот в жару будет отдыхать, они побывают у Голубой скалы.
Подтянули седла, поехали. Миновали два холма, объехали каменную россыпь, поднялись на горку и приостановили лошадей. Голубую скалу, которую видели они так близко, сейчас будто кто-то отодвинул. Проехали еще два холма и Красное озеро, Голубая скала еще дальше отодвинулась. Остановились, жмурясь от солнца, жадно смотрели. Степь - море без берегов, куда ни глянешь - все степь... Гомбо глаза расширил, спросил у Эрдэнэ:
- А у степи есть конец?
- Дедушка рассказывал, как один монгол искал конец степи...
- Нашел?
- Поехал мальчишкой, таким, как мы, по дороге сменил тысячу лошадей, состарился, поседел, встретил, такого же белого старика: "Далеко ли до конца степи?"
Тот рассмеялся:
- Сам ищу. У всех спрашивал. Судьба меня столкнула со стариком, ему более ста лет, показал на луну: "Далеко она?" - "Далеко",- ответил я. "Конец степи еще дальше!"
Гомбо недовольно хлопнул по сапогу плеткой.
- Не вернуться ли нам обратно?
- Нет. Мы ехали худым путем. Надо прямо, мимо вон той желтой полосы.
Повернули лошадей, отъехали немного, путь перебежало стадо диких коз, шарахнулись они в сторону, потом бросились в открытую степь. Красиво бежали. Эрдэнэ радовался.
- Поедем за ними, бегут они к Голубой скале.
Гомбо придержал лошадь.
- Высоко уже стоит солнце, вернемся...
Оба посмотрели в сторону скалы, заулыбались: пододвинулась она так близко - протяни руку, упрешься в голубой камень. Погнали лошадей. Ехали, торопились, а у подножья скалы слезли с лошадей, когда солнце склонилось к западной стороне степи. Эрдэнэ прыгал с уступа на уступ, кричал, сложив ладони рупором:
- Эге-гей! Это мы - Гомбо и Эрдэнэ! Степь, ты видишь нас?..
Братья слушали, как катилось эхо, как долго оно не умирало. Бегали, резвились. Вдруг притихли: над головой с шумом взметнулась птица, ее огромные крылья проплыли тенью по земле. Увидели невиданное: черный орел нес в когтях добычу - зайца. В расщелине высокого уступа - орлиное гнездо, слышался клекот, видно, орлята жадно рвали добычу, а зайца принесла им орлица.
Эрдэнэ сбросил халат.
- Мы добудем орленка! Пусть живет у нас в юрте. - Он начал карабкаться по скале.
Гомбо подпрыгивал, подбадривая брата:
- Давай, давай!
Эрдэнэ с трудом одолел несколько уступов, до гнезда было еще высоко. Передохнул, полез выше. У самого гнезда едва не сорвался; ударила его крыльями орлица. Не отступил, подтянулся к самому гнезду. Какое большое!.. У орлят длинные голые шеи, раскрытые клювы, круглые желтые глаза. Орлица сорвалась, сделала круг, ударила грудью в спину Эрдэнэ, сделала второй круг, налетела, стараясь ударить его клювом в затылок. Удар сильный, Эрдэнэ повис на руках, болтая ногами, ища опоры. Орлица свирепела, начала рвать когтями рубаху на спине Эрдэнэ. От боли он сжимался, пытался увертываться от ударов. Перепуганный Гомбо кричал снизу:
- Береги голову! Клюнет, клюнет!..
Эрдэнэ ничего не слышал. Опираясь коленями в камни, засунул голову в расщелину. Птица озлилась больше, бесстрашно нападала. На помощь брату полез Гомбо. Карабкался неловко, руки и ноги у него дрожали, на глазах слезы. Орлица оставила Эрдэнэ, сделала круг над Гомбо. Перепугала его, руки ослабли, скатился он вниз, раскровенив локти. Орлица вновь набросилась на Эрдэнэ. Раздирала рубаху, когтями, как железными крючьями, царапала спину, руки, плечи, и когда своим острым клювом ударила его в шею, он от боли так громко закричал, что внизу услышал Гомбо, закрыв лицо ладонями, упал на камни. Эрдэнэ ослабел, стал медленно сползать с уступа. Беда надвигалась черной тучей. Видно, устала и птица, сидела на острой кромке камня с широко раскрытым клювом и раскаленными глазами. Эрдэнэ едва расслышал слова Гомбо. Тот кричал:
- Ставь ногу правее, там каменный выступ!
Эрдэнэ еле нащупал выступ. Орлица остервенело сорвалась, и опять ее железные когти нависли над окровавленной спиной Эрдэнэ, но у него освободились руки, и он отбивался, пытаясь отогнать орлицу. Гомбо срезал длинную ветку серого запыленного куста, залез на выступ с другой стороны скалы, размахивал веткой и кричал, пугая птицу. Она оставила Эрдэнэ, села чуть повыше и, уставив свои огненные глаза, пыталась угадать, какая опасность ждет ее снизу. Пока орлица сидела озираясь, Гомбо набрал камней. Поднялся еще на два выступа выше. Эрдэнэ теперь его слышал. Гомбо показывал ему на левую сторону кручи, где зияла черная выбоина. Там мог он укрыться. Окрашивая камни кровью, собрав остатки сил, Эрдэнэ пополз по узкому карнизу скалы к выбоине. Орлица словно догадалась, куда пытается укрыться ее жертва, расправила крылья. Эрдэнэ залез в выбоину; орлица не могла его достать, но села рядом, как неотступный страж.
...День клонился к вечеру. Гомбо уже давно ускакал на лошади, чтобы на перепутье дорог остановить машину, просить помощи. Эрдэнэ стонал, теряя силы, истекая кровью. Где же брат? Не мог он его бросить...
Машин, пересекающих степь, много, но это тяжело груженные транспорты, им нельзя отклониться от своего пути. Гомбо удалось остановить "газик".
К подножью Голубой скалы "газик" подъехал, когда солнце уже прощальным светом озаряло степь и небо. Скала хорошо освещена закатом. Из машины вышли люди. Орлица не хотела сдаваться и, кто бы ни пытался залезть на скалу, бесстрашно кидалась, рассекая крыльями воздух.
Пожилой монгол в военной форме покачал головой:
- У нее гнездо... Хотя она и мать, но злая мать, придется застрелить...
Раздался выстрел. Орлица, распластав крылья, обрушилась вниз, оставляя на остриях камней черные перья. Эрдэнэ, бледного, окровавленного, едва живого, сняли со скалы, оказали помощь, отвезли в юрту Цого. Поздно вечером приехал и Гомбо.
Бабушка Дулма плакала. Люди, которые привезли Эрдэнэ, обещали завтра прислать фельдшера. Голубая скала принесла юрте Цого несчастье. Бабушка наполнила большую чашку молоком, вышла из юрты, повернулась лицом к востоку, быстро зашагала, поливая землю молоком. Она верила в старое: по этой молочной дорожке к Эрдэнэ вернется его здоровье.
На другой день приехал фельдшер. Промыл Эрдэнэ раны, покрыл мазью, перевязал, дал горькие порошки. Эрдэнэ лежал на животе, молчаливый, обиженный. Ждали дедушку. Он вернулся веселый. Удачное совещание. Дверцы юрты приоткрыл, ворвалась любимая его песенка:
Иноходец быстро бежит -
ветерок степной.
Жаркое небо горит
над моей головой...
Бабушка встретила его, пряча свои опухшие от слез глаза, не знала, как начать рассказывать о беде; Цого догадался, послышался его громкий смех:
- Знаю! На усадьбе все знают! Молодец, Эрдэнэ, на самую вершину залез... Боязливый не полезет! Где он?..
- Лежит больной, - робко ответила бабушка, ничего не понимая.
Дедушка опустился к постели Эрдэнэ:
- Здорово тебя наказала орлица... Гнездо - юрта матери, воров не пустит. Будешь осторожнее, не лезь в огонь, сгоришь!..
...У котла сидели не все, не было Доржа, лежал в сторонке Эрдэнэ. Поужинали. Дедушка опять пододвинулся к постели Эрдэнэ:
- Ты счастливый, орлицы злее волчиц, набрасываются и норовят выклевать глаза...
- Я голову спрятал в расщелину, - тихо ответил Эрдэнэ, - потом залез в черную выбоину...
- О, ты дважды счастливый, в таких расщелинах и выбоинах нередко гнездятся змеи.
Услышала бабушка, громко заплакала, подбежала к постели Эрдэнэ, обняла его. Дедушка отодвинул ее:
- Иди, вари кобылье молоко, снимай густые пенки, сквашивай их. Завтра пойду в степь, разыщу юрту Бодо, у него всегда в запасе целебные листья с кустов гобийского бутургана, коренья гое, их разотрем, смешаем с пенками - крепкое лекарство, им будем лечить раны.
Бабушка испугалась:
- Ты что, фельдшер? Больница дала мазь...
- Больничная хороша, если добавим нашей, будет еще лучше!..
Эрдэнэ стонал, чашку с чаем отодвинул, ни лепешку, ни сухой сыр есть не стал. Дедушка свою трубку табаком набил, не зажег, высыпал табак обратно в кисет, трубку спрятал за пазуху. Опечаленные бабушка и дедушка вышли из юрты. В ногах у больного сидел Гомбо. Эрдэнэ спросил шепотом:
- Орлицу застрелили, да?
- Я перья от крыла привез, показать?
- Не надо, жаль птицу...
- Мало тебе от нее досталось?..
Скрипнула дверца юрты, у постели дедушка.
- Сказку будешь слушать про орла и орлицу?..
- Нет. Расскажи про мальчика, который умнее всех на свете...
- Он и в этой сказке поставил правду на ноги...
Дедушка по привычке вынул трубку, но спрятал ее.
Эрдэнэ взял его за руку:
- Кури, дедушка, я дыма не боюсь.
- Знаю, ты ничего не боишься, - улыбнулся Цого. - На крутой горе, под снежной шапкой, спряталось орлиное гнездо. Орел и орлица жили дружно, пока не было у них детей. Появились орлята, заспорили орел с орлицей: кому кормить птенцов?
"Корми ты! - сердилась орлица. - Я и так устала, высиживая их..." - "Нет, кормить тебе, ты - мать!"
Спорили, спорили, голодные орлята кричат, всюду слышно.
Слетелись все птицы: "Покоя нет от крика орлят и жаловаться некому: орел наш царь, ему не пожалуешься на его же собственных деток!.."
Спорили, решали, надумали - кормить орлят всем птицам по очереди. Первым полетел голубь, принес зернышек пшена; орлята не едят. Замучились птицы, угодили только сова и филин - они носили орлятам мышей, мелких пташек. Выросли орлята, не признали ни отца, ни матери. Для них сова и филин дороже родителей. Полетели орел и орлица жаловаться хану-повелителю. Орел, гордо выставив грудь, по-царски прошелся перед троном хана: "Беспорядок в твоем царстве, великий хан, дети не признают своих родителей..."
Возмутился хан: "Где они? Пусть явятся ко мне негодники!"
Прилетели красавцы - молодые, сильные орлики, важно прошлись перед ханским тропом, залюбовался он ими.
"Почему не признаете родителей?" - "Признаем, признаем - сова и филин!" - "Век доживаю, не слышал, чтобы сова и филин родили орлят". - "Мои дети!" - услышал хан клекот орлицы. "Мои дети!" - с достоинством добавил орел.
Хан ударил в барабан, стоящий у трона. Прибежали воины, в руках лук и железные стрелы.
"Убить сову и филина! Никто не поверит, что эти гадкие птицы выкормили орлов!.."
Летят орел, орлица с орликами мимо золотого кургана. Налетела буря, придавила птиц к его подножью. Послышался голос: "Поверили хану-повелителю? За добро уплатили злом?"
Услышали это орлики, бросили отца и мать, взвились ввысь и окрылись в синем небе...
...Залаяла собака. Дедушка и Гомбо выбежали из юрты. Овцы вырвались из загона, побежали в степь. Кто их напугал? Вернуть не могли, оседлали лошадей, загнали непослушных на место, двух собак к выходу поставили - надежные сторожа. Спать легли поздно. Тишина в юрте, темно. Не спит лишь Эрдэнэ, глаза открытые, хочется ему поглядеть в верхний просвет юрты на густо-синее небо. Не может, болят спина и плечи; лежит на животе, ждет утра.
Раньше всех поднялась бабушка, затопила печурку, налила в котел воды. Ушла доить коров. В юрте посветлело. Дедушка разбудил Гомбо. До утреннего чая надо выпустить овец и телят; поглядеть, где пасутся лошади. Невдалеке свистел пронзительно сурок, лаяли собаки, мычали коровы - день разгорался.
В юрте запахло вкусным. Ели лепешки с жирными пенками, творожные колобки, сваренные в молоке. Пили густой чай из больших чашек. Поставили еду к постели Эрдэнэ, но он ел плохо. Скоро юрта опустела, у всех дневные заботы. Лежит Эрдэнэ под шубой, а в юрте его нет... Он скачет на резвом скакуне, впереди холмы, конца им нет. Лошадь мокрая, устала, тяжело дышит. Спрыгнул Эрдэнэ, застонал на всю юрту, слезы закапали: неловко повернулся, от боли заныла спина, закружилась голова. Эрдэнэ закрыл глаза и поплыл над степными холмами.
...А в степи красота, все радует, все веселит. Слышны строгие слова, узнать нетрудно дедушкин голос:
- Гомбо, садись на серого, гони к зеленым увалам длинноногих - лошадей и верблюдов. Дулма, садись на гнедого, в широкую долину гони коротконогих - коров и баранов.