Дедушки уже нет, уехал он в дальнюю степь к юрте Бодо. Эрдэнэ слышал, как опять говорили о лечебных гобийских травах. Скорее бы вернулся. Приподнял голову, стал подзывать Нухэ, знал - собака лежит у коновязи, тут ее место, ее работа - сторожить юрту. Нухэ залаял, скреб лапами дверцы, открыть не мог. Глаза у Эрдэнэ опять закрылись, в юрте потемнело. Вдруг темное побелело. Плывет по небу солнце, золотится степь, сурки свистят, перекликаются. Дверцы юрты распахнулись, ворвался ветер, закружился столик, подпрыгнуло ведро, котел привстал с печурки, покатился из юрты, потерялся в траве. Захлопнулись дверцы. Глушь. Тихо. Эрдэнэ уснул. Поздний вечер. Разбудил его едкий запах - у печурки дедушка размешивает тальниковой палочкой что-то в черном котелке, сыплет из мешочка зеленый порошок, берет второй, шуршат желтые сухие листочки. Смотрит в котелок, усердно размешивает. Смешной дедушка, нижнюю губу отвесил, щелки глаз совсем сузились, пот струйками льется по щекам; слышится любимая песенка, поет ее приглушенно, боится разбудить Эрдэнэ, а тот давно ждет, когда он на него взглянет. Не дождался, голову с подушки приподнял:
- Скоро, дедушка, обед? Я немного поспал...
Губы дедушки вытянулись, усмешка пробежала по его морщинам, спряталась в усах и бородке.
- Хорошо поспал, скоро ужин...
ЛЕСТЬ И ЛОЖЬ
Больше двух недель проболел Эрдэнэ. Сегодня дверцы юрты и для него распахнулись. За утренним чаем говорили недолго. Дедушка погнал лошадей к Соленому озеру, бабушка будет пасти овец, дойных коров и телят на западном склоне горы, а Эрдэнэ и Гомбо - стадо коров и быков на восточном. Собрались, вышли из юрты. Первым уехал дедушка, бабушка задержалась у котла. Эрдэнэ и Гомбо сели на лошадей. Эрдэнэ приподнялся в седле. Почему вокруг все синее? И небо, и горы, и степь. Даже коновязь посинела; Нухэ юлит хвостом и тоже синий... Эрдэнэ - птица, выпущенная на волю, готовая облететь степь от края и до края. Все-то ему мило: заблеяли барашки - радуется, будто раньше не слыхал их ласковых голосов; козленка схватил на руки, щекой приложился. Юрта дедушки стоит на том же месте и совсем не белая, она вся в многоцветных пятнах.
- Посмотри, Гомбо, на нашу юрту - большая и нарядная пиала, опрокинутая кверху дном. Дымок, как шелковая лента, тянется к самому небу...
Гомбо на юрту и не взглянул, лицо его озабочено: стадо коров потянулось за гору. Злой бык бежит впереди, за ним несколько коров.
- Быстрей, быстрей! - заторопился Гомбо, хлестнул плетью своего скакуна.
Это рассмешило Эрдэнэ:
- Пока я болел, каким шустрым стал мой брат! - Он стоял на стременах, глядел вокруг, будто все видел впервые.
Гомбо ускакал, скрылся за холмом. Эрдэнэ погнался за ним, подгоняя лошадь. Поднялся на гору, дул легкий ветерок. И такая светлая даль, будто небо стеклянное. Стал осторожно спускаться по склону. Миновал мелкие каменные россыпи; процокали копыта по серым плитам, гладким, широким, бесшумно спустились на мягкую траву. Впереди холмик из свеженарытого песка, лошадь внезапно остановилась. Эрдэнэ чуть не вылетел из седла.
Лошадь била копытами, пятилась и фыркала. "Что с ней такое?" - удивился Эрдэнэ, слез с коня. На песке бился желтый пушистый комок. В капкан, который насторожил дедушка, попал тарбаган. Мужчины всех юрт охотятся на этого крупного сурка монгольских степей - вкусное мясо, дорогой мех. Железная скобка прихватила тарбагану заднюю лапу. Зверь отчаянно рвался, пытаясь спастись в норе.
Эрдэнэ догнал брата; они вернулись. Начали вытягивать тарбагана, вцепились в его пушистую шерсть; зверь упирался головой и передними лапами в стенки норы и, бешено работая задней лапой, вихрил песок, отгоняя преследователей. Братья, напрягая силы, стремились одолеть зверя. Сколько они потратили усилий и времени? Разве это важно: нельзя же упустить такую добычу. Дедушка просмеет.
Бились, вспотели, устали, зверя побороть не смогли.
День в разгаре, небо гладкое, как поляна, братья и не заметили мелких туч, одиноко плывущих по восточной кромке неба. Эрдэнэ отвязал от седла кожаную веревку:
- Давай обвяжем его покрепче и вытащим...
Тарбаган отчаянно отбивался, обвязать его не сумели. Постояли, недовольные и усталые, вскочили на коней и помчались по долине. Кони резвые, бегут легко, только ветерок в ушах посвистывает. Есть ли для монгола что-нибудь дороже быстрого коня? Дедушка оседлал для них лучших скакунов. Справа холмы, слева холмы. В этих незнакомых местах они не бывали. Корм всюду хороший. Куда бежит скот, кто его гонит? Безошибочна примета стариков: сытый скот беспокойно бежит, оставляя лучшие пастбища, готовься к буре. В конце лета обманчива погода в этих местах. Тихий жаркий день вмиг тускнеет, тяжелое небо давит на землю. Худо и людям и скоту.
Едут и едут братья, нет стада.
...Солнце спустилось низко, когда увидели несколько коров; стадо разбрелось по всей долине. Гонялись за непослушными долго; упрямился злой бык, шарахался во все стороны. Эрдэнэ взъярил коня, догнал быка, изловчился, ожег его плетью. Глаза у быка налились кровью, уперся он, рыл землю копытами, готов в бешенстве любого посадить на рога. Возились с ним долго: едва не прободал он брюхо лошади Гомбо. Серый скакун, крепкий и ловкий, так увесисто ударил быка в морду, что злобный пыл того погас.
Коров собрали в плотное стадо. Вечерело, темнела степь - густые тучи плыли по небу. Братья вспомнили слова дедушки. Ветер с юга подкрадывается ласково, обдает теплом, но может и напугать. Не бойтесь, быстро налетит, быстро утихнет. Опасайтесь северного ветра: нападает яростно, обрушивается бурей, холодным дождем. Спасайте скот, спасайтесь сами.
Ветер подул с севера.
Погнали стадо в сторону юрты. Гнать нет сил: встречный ветер бил нещадно. Хлынул дождь. Повернули к лесу, чтобы укрыться в кустах. И небо и степь - непроглядная чернота. До леса не дошли. Гонимое порывами ветра стадо покатилось вдоль долины. Гомбо и Эрдэнэ ехали рядом. Гомбо кричал, наклонившись к Эрдэнэ, тот слов не мог разобрать - глушил ветер и дождь, но догадался. Сошли с коней, сняли с них уздечки, пустили вольно; не надо мешать животным, они сами отыщут убежище. Взялись за руки, пошли вслед. Вскоре лошади изменили направление, коровы и быки, тесня друг друга, послушно шли за ними. Сверкнула молния, осветив окрестности. Лошади не пошли в сторону леса, а двигались по склону холма. Справа - гладкие увалы, слева - глыбы скал.
- Куда идем? - спросил Эрдэнэ у Гомбо, склонившись к его уху, закрывая лицо от дождя. - Ноги по воде хлюпают - большой дождь; далеко не уйти...
Ветер усилился, косой дождь хлестал холодными струями. Вспышки молний на миг освещали все вокруг. И в этот миг все, что открывалось перед глазами, страшило: зеленые пятна на камнях вспыхивали, зияли расщелинами; холм вырастал в огромное чудище, даже коровы и быки, освещенные молнией, казалось, не шли, а плыли по воде, высоко задрав рогастые головы.
Заржал серый, жалобно замычали коровы. Стадо остановилось. Братья поспешили к лошадям, натолкнулись на дерево, ощупали - остаток столба от коновязи. Лошади привели стадо к старому полуразрушенному загону. Вот изгородь. Где же вход? Отыскали, отбросили жерди; коровы хлынули в загон. Лошади стояли, мотая головами, фыркали.
Ветер свирепел. По сплошной черноте неба видно - дождя еще будет много. В левой стороне загона что-то возвышалось. Натолкнулись на небольшой сарай-времянку. Мокрые, продрогшие вошли в него. Над головой зашумело, раздался пронзительный и противный крик. Братья притаились в углу.
- Не бойся, - сказал Эрдэнэ, - это сова.
- Не боюсь, - взбодрился Гомбо, - ветер и дождь загонят ее обратно. Давай закроем дверь.
- Лучше пойдем снимем с лошади седла и мешок, совсем они размокнут.
В мешке еда, кошмовые подстилки, куртки. Выглянули из дверей, - проливной дождь, буря, - не пошли.
- Давай греться! - потянул за руку Эрдэнэ брата в сарай.
Они начали кулаками слегка колотить друг друга.
Гомбо рассердился:
- Зачем сильно бьешь? Не хочу! Мне уже жарко!..
Внезапно шум утих, дождь, который только что лил, прервался. Братья выглянули из сарая.
- Смотри, Гомбо, небо посерело, ветер разгонит тучи.
Принесли седла и мешок. В темноте что найдешь? Гомбо нащупал за пазухой кожаный сверток, вынул коробок спичек, зажег одну; развязали мешок, расстелили кошмовые подстилки, надели куртки, съели по кусочку баранины, легли, прижавшись друг к другу.
- Тепло. Ладно уснем, - радовался Гомбо.
Уснуть не могли. То коровы мычали, то слышались какие-то дикие крики в степи, то ветер гремел по крыше сарая. Если не спится и ты не один, в длинную ночь запретных дорог нет; можно в мыслях и разговорах побывать, где захочешь... Эрдэнэ и Гомбо в родной юрте. И дедушка и бабушка в тревоге, они не спят, сидят у печурки. Ждут, вслушиваясь, не залают ли собаки. Беда, не поехал ли дедушка искать. В дождливую ночь легко потеряться. Зажмурь глаза, и унесут тебя мысли, как степные птицы, куда пожелаешь, куда сердце позовет. Братья в аймаке - районном центре. На широкой поляне светло-серый дом под красной крышей - аймачная школа. Перемена. Подбежала Цэцэг, они бегали, играли в лисицу и зайца. Цэцэг - лисица, быстроногая, хитрая. Эрдэнэ - заяц, даже лисица не могла догнать этого зайца. Звонок. На уроке старый учитель тихим голосом говорит:
- Всему учитесь, от всего будет польза...
Эрдэнэ поднял руку:
- А выучиться врать - тоже польза?
Класс насторожился, ученики рассердились на Эрдэнэ за непочтение к учителю. Класс зашумел, как сухой дерес в бурю:
- Глуп ты, Эрдэнэ, глуп!
На лице учителя светлая улыбка:
- Глуп ли Эрдэнэ? Не будем упрекать его; сомнение - беспокойный огонек желания узнать то, чего не знаешь. Я долго прожил на свете, видел разное, послушайте меня.
Шли охотники по степи, поднялись на высокий бугор, стоит маленький монгол в больших гутулах, в желтом халате, в остроконечной шапке, одной рукой щиплет жиденькую бородку, другой показывает вдаль: "Смотрите, почтенные, возле скалы черное и белое!" Первый охотник с важностью ответил: "Вижу белое!" Второй - с не меньшей важностью: "Вижу черное!" Маленький монгол зашагал, вздыхая: "Почтенные, там нет ни черного, ни белого..."
Заспорили. Пошли к скале, чтобы своими глазами увидеть; заупрямились, не дошли; набросились на маленького монгола: "Мы видели, ты - нет! Не думаешь ли, что один умнее нас троих? Убьем! Готовься умереть!.." - "Почтенные, пока вы спорили, - развел руками маленький хитрец, - черное проглотило белое, белое проглотило черное!.. Убить меня успеете, солнце еще высоко... Идите за мной, знаю, где добычи много..."
Пошли. Привел он их в пустую степь; вскочил на камень, пальцем показывает: "Смотрите - звери, звери!" Первый важно голову поднял: "Лисица! Лисица!"
Вскинули ружья, нет лисицы - не выстрелили.
Второй кричит: "Козы, козы!"
Вскинули ружья, нет коз - не выстрелили.
Третий подпрыгнул: "Заяц, заяц!"
Вскинули ружья, нет зайца - не выстрелили.
Маленький монгол подошел, собрал охотников в тесный круг, низко поклонился: "Спасибо, почтенные! Спасибо!" - пожал крепко всем руки. "За что благодаришь?" - удивились охотники. "Как за что? Ловкие вы охотники, с вами хорошо охотиться; зверя видите даже там, где его нет..."
- Ученики мои, каков маленький хитрец - в один котел влил и лесть и ложь, старательно перемешал - худое варево... Подумайте, умом своим раскиньте: наказана ли глупость? Победил ли врун?..
...Вновь братья в классе. В окна заглядывает солнце, золотые узоры на парте, на доске, они двигаются по стене, по потолку, падают на дверь: распахнись, распахнись!
Учитель вошел в класс, оглядел всех.
- Чтобы ваш ум взлетал быстрее испуганной птицы, решим задачу устно...
Скучная работа: думай, считай, торопись. Остригли овец, шерсть сложили в мешки. Сколько было овец, если каждая дала два килограмма, а все вместе двести пятьдесят; сколько получилось тюков, если в каждом по двадцать пять килограммов?
Класс еще решал задачу, а Гомбо, найдя ответ, обрадованно сказал:
- Сто двадцать пять овец, десять тюков...
Учитель почему-то недоволен:
- Гомбо, выйди из класса...
На перемене лисица догнала зайца. По школьному радио хор спел любимую песню народного вождя Сухэ-Батора "Хонин Джоро" - песня о быстроногом иноходце, потом девочка прочитала стихотворение:
Настал сентябрь.
В лесу огромном
Заржавели листы берез.
Сидел один я в юрте темной,
И грустно было мне до слез.
Вошел отец.
С улыбкой гордой
Сказал: "Сбылись твои мечты!
Скажи, сынок, ты хочешь в город?
Учиться в школе хочешь ты?"
Снова братья в юрте, Нухэ повертелся между ногами и убежал; слышно, отчаянно лает, опять гоняется за сусликом, опять огрызается - не поймал, суслик юркнул в норку. Мычат коровы, время доить. Жалобно кричат козлята. Тепло под бараньей шубой; Гомбо плотнее прижимается к Эрдэнэ. Уже пробивается в щели сарая предутренний рассвет. Братья заснули.
...Проснулись, вскочили на ноги, вышли из сарая. Сиял день, небо чистое, будто бури и дождя совсем и не было. Ни коров, ни лошадей в загоне нет. Неподалеку горит костер, на нем кипит вода в котелке. Залаяла собака.
- Хой, хой! - голос дедушки.
Побежали к нему. Он у речки пасет коров.
- Как спали, молодцы?
Гомбо и Эрдэнэ наперебой хвастались, как нашли заброшенный загон, укрыли стадо от бури и дождя. Дедушка их не слушал, курил трубку, пуская дым. Когда братья замолчали, хитрые щелки его глаз совсем закрылись, губы вытянулись, усы смешно подпрыгивали:
- Хвастунишки, слушать стыдно; разве вы могли найти загон? Серый тут бывал и зимой, и летом, он и привел...
Братья обиделись, от дедушки отвернулись. Эрдэнэ опять заговорил:
- Тарбаган в твой капкан попал... Там, у Красной горы... Надо его вытащить. Жирный тарбаган!
- Пастбище хорошее, пусть коровы попасутся, лошади подкормятся. Пойдем-ка пить чай. Тарбаган, говоришь, попал? Видел. Вытащить не могли?..
Эрдэнэ торопился, рассказывая, как они старались, а вытащить не сумели. Тарбаган сильный, лапами бьет, не поддается. Очень сильный...
- Эх, охотнички, человек всегда должен быть сильнее зверя... Надо было взять его за задние лапы, вытащить - и в мешок...
- А ты, дедушка, вытащил? - загорелись глаза у Эрдэнэ.
- Вытащил... кончик задней лапы... Отвертелся тарбаган, спрятался в норе.
Эрдэнэ и Гомбо жаль добычу, виновато смотрели они на дедушку. Пили чай. Ели пышные лепешки, их напекла бабушка, засунула в мешочек, сшитый из бычьего пузыря, завернула в тряпку, оттого они горячие, будто только с огня. Высушили на солнце седла, кошму, одежду. Немного отдохнули, погнали коров и быков домой. Дедушка напевал любимую песенку. К Эрдэнэ подъехал Гомбо:
- Ты говорил дедушке, как мы сломили злого быка, заставили идти, куда надо?
- Не говорил и не буду... Смеяться станет: не вы быка сломили, а серый... Дедушка все знает...
К вечеру пригнали стадо. Встретила бабушка, заохала, заторопилась, глаза мокрые; дедушка строго оглядел ее:
- В нашей юрте родились два настоящих пастуха. Радуйся. Ужин готов?
Гомбо обидел дедушку:
- Я не буду пастухом... Уеду в город...
- Уезжая, не забудь взять котел; баранина в него сама начнет падать жирными кусками...
В юрте тихо. Дедушка прикурил от печурки, стал совсем сердитый:
- Все уедем в город... Все будем кататься на машинах, есть сладкое замороженное молоко в красивых бумажках... Бросим юрту, бросим скот!..
Опять в юрте тихо. Все смотрят на дедушку, а он молчит. Гомбо тихонько осмелился обратиться:
- Наш учитель рассказывал, что до революции Монголия была пастушеская, а теперь стала...
Дедушка ему договорить не позволил:
- Ты спроси своего учителя: он каждый день ест мясо, пьет молоко, мажет на хлеб масло? Откуда это берется? Ишь какой, пастушеская Монголия!.. Без пастуха она умрет!..
Легли спать. Ни у кого не смыкались глаза. Растревожило сказанное дедушкой. Гомбо шептал в ухо Эрдэнэ:
- Все равно не хочу быть пастухом...
- Кем ты будешь?
- На завод поступлю машины делать... А ты?
- В юрте останусь пастухом, как дедушка. Буду носиться по степи на лошади, научусь крепко держать в руках ургу, стану лучшим ургачи-арканщиком: любого дикого заарканю!
- Носись с ургой в руках, а я тебя обгоню на машине...
В темноте юрты блеснул красный огонек. Дедушка закурил трубку - и ему не спится...
- Что шепчетесь? Спать мешаете...
- Не приходит сон... сказку бы послушать...
- О, спохватились! Где же вы были? Да, забыл, ночевали в заброшенном загоне... Без вас многое пошло по другому пути; неожиданное, как камень, свалилось со скалы; хан-повелитель озлобился на мальчика, который умнее всех на свете, - испугался: - такой умный, может занять его трон. Собрал своих людей со всех юрт: велел волшебный курган срыть, на чистом месте построить большой загон для скота...
Эрдэнэ и Гомбо сорвались с постели, баранью шубу сбросили, зашумели:
- Волшебный курган срыть, а где же мальчик? Его убил хан?
Поднялась бабушка, ругается:
- Зачем тревожишь сердца ребят, пугаешь их на ночь глядя...
Дедушка покашливает, тихонько смеется:
- Их не испугаешь, смелые пастухи в нашей юрте!..
Эрдэнэ не отступает, допытывается:
- Волшебного кургана уже нет?
Дедушка, наверное, пошутил, сказав:
- Давно нет, однако, более ста лет...
Закашлялся, помолчал, добавил громко:
- Нет, не ста, а более тысячи лет... Накройтесь с головой шубой, скорее спите, завтра все узнаете...
В ЮРТЕ ГОСТИ
Степь всегда зовет, всегда дорога, как дорого человеку солнце, небо, вода. Цого и Дулма вышли из юрты ранним утром. Степь притаенно дышала, она еще не проснулась, лениво потягивалась под молочным покрывалом. Поднималось солнце, расцветало небо, разгорался день, рождались заботы. Цого оседлал гнедого жеребчика. Он едет осматривать новые пастбища; нельзя разбирать юрту, не зная, где она будет поставлена. Цого скрылся за холмом. Дулма доила коров.
Не успела она и трех коров подоить, Цого вернулся, и не один, с ним гости. Приехавшего на белом коне монгола в коричневом халате, в монгольской шапке Дулма знала, это Дагва, ветеринарный врач госхоза, второго, спрыгнувшего с коня монгола, уже пожилого, в малиновом халате, в соломенной шляпе, с портфелем под мышкой, видела впервые. Оставив лошадей у коновязи, Цого и гости вошли в юрту. Эрдэнэ и Гомбо выглянули из-под шубы, снова спрятались. Цого подложил в печурку скрученный в пучки сухой дерес, долил водой котел.
- Садитесь вот сюда, - предложил хозяин, - тут светлее.
Дагва и приехавший с портфелем пододвинули легкий столик поближе к яркому пятну, падающему из верхнего просвета, в который просунута труба печурки. Баранья шуба зашевелилась. Дагва нагнулся, приподнял полу.
- Хорошо помогаете дедушке пасти скот, - усмехнулся он.