Эрдэнэ и Гомбо приподнялись, поздоровались с гостями и скоро были на ногах. На лицах у них радость, глаза - неугасимое любопытство. Дядя Дагва у очага - юрта полна новостями. Ветврач умел поговорить. В каждой юрте - желанный гость. Вошла Дулма, поздоровалась:
- Здравствуйте. Если у вас большие дела, лучше поговорить о них за чаем, а пока выпейте по чашечке парного молока.
Дулма быстро расставила чашки. Выпили, похвалили густое парное молоко. Приехавший с портфелем вынул из него бумаги, но увидел, что хозяйка заварила в котле чай, засунул обратно в портфель. У кого спорилась работа, если он не выпил густого чая? Хозяйка подала чай в больших пиалах, поставила на середине столика блюдо с холодной бараниной, вокруг - тарелки с угощением: уром - густые молочные пенки, арц - творог, буслаг - сухой сыр, бин - мучные лепешки.
Дагва вынул пачку папирос, раздал. Цого взял папиросу, подержал в руках, положил обратно в пачку, закурил трубочку, взглянул на гостя:
- Слышал, ты в Улан-Баторе побывал, Дагва, как живут, что новенького?
- Новостей хватило бы на целый день, но дела, дела - речка в знойный день, пьешь и не напьешься... Попал я в столицу в удачное время. Два события вцепились в мою память, ничем не вырвешь - сорокалетие монгольской пионерии и встреча в Улан-Баторе героев-космонавтов Николаева и Терешковой.
Эрдэнэ и Гомбо подсели поближе, чтобы услышать все о космонавтах. Дагва увлекся, недокуренную папиросу положил на край стола и забыл, халат распахнул - жарко:
- Всюду дети и цветы, цветы и дети, космонавты в середине, тоже осыпаны цветами, будто это букеты цветов собраны со всей Монголии, со всех ее долин, степей, лесов и гор. День жаркий, небо светится, над головой музыка, пение... По радио пели для детей песни, которые пел я, когда сам был пионером. На трибуне юные пионеры вместе с пожилыми мужчинами и женщинами - монголами первого поколения пионеров, среди них, кажется, и я... Время, время - резвый скакун, натягиваешь поводья, а сдержать не можешь... Давно ли я бегал с красным галстуком на шее...
А дальше, послушайте... Араты ближнего худона привели маленького буланого жеребеночка, подвели его к Терешковой, он степной, пугливый, глупенький. Сердце мое обдало холодком: зачем, думаю, такое сделали, - дрыгнет ножками, подскочит, вырвется, убежит. Она погладила его по гриве, стоит смирно, только глаза округлил, мордочкой тыкается в руку. Вокруг аплодисменты; фоторепортеры готовы на головы людям вскочить, чтобы сфотографировать незабываемое...
- На обратном пути захотелось мне посетить школу, где я учился. Дорога неблизкая, но если у тебя вот тут, - он ударил себя в грудь, - горит, то длинной дороги нет. Поехал в школу Южно-Гобийского аймака. Школе исполнилось двадцать пять лет. Вокруг все знакомое, а не узнаю... Выстроили новое здание, светлые классы, большая библиотека, кабинеты математики, физики, химии. Стою в коридоре, дверь в класс приоткрыта, учительница около географической карты, за партами взрослые, потом узнал - курсы. Слышу голос учительницы: "Монголия по территории занимает пятое место среди стран Азии - после Китая, Индии, Ирана, Индонезии; она равна Германии, Франции, Англии, Италии, вместе взятым. Родина наша первая среди азиатских стран, где свершилась революция и власть в руках народа. Родина наша богатая: по количеству скота на душу населения - первая в мире..."
Жаль, урок прервал звонок. В школе работают кружки, таких при мне не было: радиотехники, машиностроения, фото, кино, танцев.
Эрдэнэ и Гомбо переглянулись: дедушка губы сжал, пальцами постукивает по столу - сердится. Дагва усмехнулся:
- Ученицы прямо-таки модницы: кофточки, юбочки, прически...
Цого так забарабанил пальцами, что Дагва, взглянув на него, умолк, а он брови свел, выпустил из-под усов струйку дыма, вместе с ним и обидные слова:
- Всякие, говоришь, кружки есть, а скот пасти не учат... Всех накормит радио, фото, кино, а молочко дадут танцы?.. Халаты забросили, нарядились в юбочки...
Дагва поближе подсел к дедушке:
- Ошибаешься, Цого, во всех школах учат, как лучше пасти скот, принимать молодняк, настригать шерсть, объезжать лошадей и верблюдов.
- Хорошие слова, только наш Гомбо их в школе не слышал... Баранину, масло, молоко любит, а пастухом быть не желает. Юрта ему не нужна, будет жить в белой комнате с большими стеклянными окнами... Хочу спросить тебя, Дагва, ты у нас в начальниках ходишь, кто же растить, умножать скот станет?.. Не опустеют ли степи Монголии?..
- Если все монголы переселятся в белые комнаты, разве это плохо? Все культурные люди живут в домах...
- Значит, юрта - дом наших отцов и дедов - уже не нужна? Выбросим?..
- Не выбросим. Пусть все живут в светлых комнатах; ребятишки ходят в детские сады, школы, клубы, а чабаны в сезон пастьбы кочуют со скотом вместе с юртами.
- Сказка! - зло сплюнул Цого. - Сказка!.. Кто же согласится кочевать? Старики? Молодежь - в город! Ее туда клонит, как ветер молодую траву... Не удержишь!..
Вмешался монгол в малиновом халате, щелкнул замочком портфеля.
- План большой, скот надо сдавать, молоко, шерсть... Где будем брать?
- Заводы, фабрики, шахты построили, еще строим и строим, рабочих где будем брать? - горячился Дагва.
- Совсем степь оголодим! - качал головой Цого.
- Меняется жизнь, и люди меняются, - вздохнула Дулма.
Дагва подхватил ее слова:
- И не только жизнь и люди, в степь пришла машина. Какая сила наши машинно-сенокосные станции! Цого, ты передовик, знаешь, что на пастбищах круглый год скот не прокормишь. Заготовляем корма, мало заготовляем, плохо...
- Может, ты и в Гоби сумеешь косить сено? - прижимал Цого Дагву.
- И в Гоби машины нужны. Разве мало там у чабанов мотоциклов.
Цого не дал договорить, стал над Дагвой зло подшучивать:
- Мотоцикл - хорошая приманка, но я своего гнедка на него не променяю! Бегите на машинах в город, бегите!
Дагва приглушил гнев Цого:
- Молодые - наша опора, на них страна стоит. Поделим их разумно: половину в пастухи, половину в город. Вот у тебя в юрте: Эрдэнэ - в город, Гомбо - в степь...
- Нет, я в город, Эрдэнэ в степь. Он сам хочет...
И хотя Гомбо сказал негромко, все слышали.
- Не хочу! - крикнул Эрдэнэ. - Я тоже в город!
- Дагва, таков плод твоих слов... По всем юртам ездишь, разбрасываешь худые семена, что же вырастет? Горькая трава?.. - упрекал Цого.
Теперь сердился Дагва.
- Давайте все останемся в степях, а города, заводы, фабрики, шахты пусть чахнут. Какая же это страна?
Цого задумался. Вспомнил, был на курсах животноводов в аймачном центре, знатные люди съехались и так же спорили друг с другом и спрашивали: что же будет? Выходит, зачем зря голову давить: она не скажет больше того, сколько в ней заложено ума. Ладно ли, гости еще не покушали, а начинают сердиться? Он обрадовался, когда увидел, как Дулма настойчиво стала угощать гостей; верил - жирное мясо, наваристый чай, сладкие пенки отодвинут разговор, от которого мало толку. Так и вышло. Гости смахнули со лба капли пота, вытерли губы, вложили ножи в ножны. Дулма убрала посуду. На чистом столике вырос ворох бумаг. Гости в юрте Цого по важному случаю - на месте осмотрят скот, подлежащий сдаче по государственному плану заготовок. К удивлению Эрдэнэ и Гомбо, гость в малиновом халате - счетовод госхоза - вынул из портфеля вместе с бумагами крошечные счеты с красными костяшками. Недолго щелкал на них, что-то записывал, и все вышли из юрты. Сели на лошадей. Цого отослал Эрдэнэ и Гомбо на ближние пастбища пасти телят, сам поехал с гостями за перевал, на дальние выгоны. Юрта опустела, лишь у ее дверцы лениво развалился Нухэ.
Солнце стояло высоко, пора гнать скот на водопой.
...На берегу речки, на горячем песке лежали на спине Гомбо и Эрдэнэ. В кустах пересвистывались пташки; телята лезли в воду, отбиваясь от мошки, отталкивали друг друга, жадно пили.
- Эрдэнэ! - окликнул брата Гомбо. - Ты знаешь, что я нынче в школу не пойду?
Эрдэнэ вскочил:
- Почему не пойдешь, останешься в юрте и на зиму?
- Нужна мне юрта! Пойду работать на завод или шахту...
- Давай вместе!..
- Тебя не возьмут.
- Хе, - хихикнул Эрдэнэ, - а тебя возьмут? Спрошу Дагву, он все знает...
- Не спрашивай, услышит дедушка, не пустит.
Цого и гости с пастбищ вернулись вечером. Счетовод госхоза, едва переступив порог юрты, присел к столику, защелкал на своих крошечных счетах. Дагва внимательно следил за цифрами. Дедушка молча сидел в стороне. Счетовод разогнулся, передал Дагве листок, сплошь исписанный цифрами. Подсчет обрадовал - план будет перевыполнен не менее чем на десять процентов. Упитанность скота отличная, приплод большой.
Ужинать гости отказались, уговоры и просьбы Цого и Дулмы не помогли; гости торопились, надо им засветло доехать до юрты Бодо. У коновязи Эрдэнэ вертелся около Дагвы, забегая то с одной стороны, то с другой стороны. Выдалась удачная минута, Цого разговаривал со счетоводом, Эрдэнэ - к Дагве.
- На завод берут со скольких лет?
- С шестнадцати...
- А на шахту?
Дагва погрозил пальцем:
- Ишь ты, куда копыта направляешь... Не окончивших школу нигде не возьмут... Это держи в голове, - и вскочил на лошадь.
Уехали гости, увезли с собой цифры, прославляющие юрту Цого, прихватили и житейский покой этой юрты.
Цого провожал гостей до Зеленой горы. Вернулся, когда степь потемнела, луна стояла как одинокий пастух среди звездного стада. Войдя в юрту, Цого не посмотрел ни на Гомбо, ни на Эрдэнэ, будто их в юрте нет, подошел к Дулме:
- Дагва меня напугал, увидел на песке следы стаи волков. Я не рассмотрел, темно... Беда, если разбойники начнут за нас выполнять план; овец могут вырезать начисто...
Цого и чай пить не стал. Вскинул ружье на плечо и вышел из юрты. Ходил недолго.
- Тихо... Может, Дагва ошибся?.. Хотя могут в полночь или под утро нагрянуть...
Только сейчас дедушка заметил Гомбо и Эрдэнэ:
- Почему не ложитесь спать? Дагва ваши головы растревожил? Умный, беда какой умный, но смешной мужик. У него просто: дели пополам. Одного в степь, другого в город... Ко мне тоже сон не идет. Посидим посторожим. О, давайте, как Дагва, пополам - до полуночи не сплю я и Гомбо, после полуночи - Дулма и Эрдэнэ...
- Если спать захочется? - зевая, спросил Гомбо.
- Не уснем, буду сказку говорить, а ты слушать, ночь быстро убежит, как перепуганный заяц.
- Я тоже хочу слушать сказку, спать не лягу, - обиделся Эрдэнэ.
- Ложись, Дулма, спи, нас трое мужчин, обойдемся и без тебя...
- Лягу, устала я, но одно ухо насторожу, пусть слушает...
Залаяли собаки, неистово залился Нухэ. Цого схватил ружье, выбежал из юрты, за ним Гомбо и Эрдэнэ. Ночь темная, ничего не видно, а дедушка ловко обходит камни, заросли кустов, торопится к загону, где овцы и козлята. Собаки там и лают. Лай нарастает; вдруг послышался жалобный визг - видимо, в зубы волка попала одна из молоденьких, но задорных собак.
Дедушка выругался:
- Так тебе и надо! Куда лезешь?! - вскинул ружье и выстрелил. Огонь из ствола мелькнул красной молнией. Раздался второй выстрел, мелькнула такая же молния. Выстрелы раскололи ночную тишину, эхо прокатилось по степи и заглохло. Собаки притаились, заблеяли овцы, слышны топот ног и возня. Дедушка всполошился:
- Сорвались с мест, не выдавили бы ворота загона, убегут в степь, глупое отродье!.. - поспешил к загону, за ним Гомбо и Эрдэнэ.
Овцы сбились в кучу, давили на стенки загона и ворота. Вот-вот прорвутся. Почуяв людей, после окриков дедушки они присмирели, стали ложиться. Дедушка устало дышал, отдал ружье Гомбо, вытащил трубку, закурил. Когда все овцы улеглись, притихли, зашагал к юрте.
Эрдэнэ прошептал:
- Дедушка, ты ранил волка, я видел, он подпрыгнул, упал, с потом уполз в кусты...
- Не ври! Ночью зверя не убьешь, он видит, а ты - нет.
Остановились, вслушиваясь в ночные шорохи.
- Пойдемте в юрту, собаки не лают, знают, далеко разбойники убежали...
Зашли в юрту, в печурке мелькает тусклый огонек, дедушка пощупал котел - горячий - и шутливо сказал:
- После такой удачной охоты добытчики чай пьют. И мы тоже...
Дедушка очень хитрый, зря ничего не скажет и не сделает; он знал, что нельзя еще ложиться спать, волки могут вернуться, потому и ружье не повесил над лежанкой, а поставил рядом с собой.
Наваристый чай слаще жирных пенок; выпили по чашке, налили еще. Дедушка пил, шумно чмокая губами; отставил пустую чашку, руку за пазуху, вынул трубочку, набил туго табаком, прикурил от уголька печурки. Поплыло сизое облачко - хорошая примета. Приготовились слушать.
- Собрал хан-повелитель своих воинов, слуг, пастухов, палачей, ногами топает, его злые слова - молнии черной тучи: "Лентяи! Почему курган стоит?! Уберите его из моих степей! На месте кургана сделайте большой загон для овец!"
Люди хана копали тридцать дней и тридцать ночей. Курган убрали - чистая равнина. Хан рад, раздобрился: "Зарежьте сто быков, тысячу баранов, поставьте сто бочек с кумысом. Ешьте, пейте, веселитесь!"
Исполнили волю хана. Ели и пили целую неделю.
В один пасмурный день прибегает к хану его первый слуга: "Пресветлый повелитель, курган стоит и поднялся еще выше..." - "Убрать, срыть, выровнять! Выполните - озолочу, а не выполните - головы отхвачу!"
Опять курган срыли, землю выровняли. Опять пили, ели, плясали, веселились.
Прошло три дня. Прибегает к хану перепуганный его первый слуга: "Пресветлый повелитель, курган еще выше вырос!.."
...Так рыли, старались много раз; курган же вновь рождался, вырастал, золотая вершина его упиралась в небо. Хановы слуги обессилели, курган убрать не смогли. Начисто сроют, стада быков, лошадей прогоняют, чтобы вытоптали они землю копытами. Загорается новый день - курган опять красуется. Насыпал его степной народ; хан голову руками зажал - против народа не пойдешь... Заболел, скрючился, скрипит, как сухой камыш на ветру: "Ленивые сурки! Где ваша работа? Всем головы срублю!.." Сам же подняться с трона не может - окостенели руки и ноги...
- А мальчик, который умнее всех на свете? Где он? - в один голос выкрикнули Гомбо и Эрдэнэ.
Дедушка лукаво глаза скосил на часы-ходики:
- Мальчик? На вершине кургана...
...Прибежали к волшебному кургану палачи - Железные ножи и воины хана - Острые пики. Поднимутся к вершине кургана, ветер сбросит их обратно вниз, к подножью. Встает солнце, они карабкаются к вершине, заходит солнце - валяются у подножья. Тогда начали они снизу метать ножи и пики в мальчика. Долетают ножи и пики до вершины, ветер поворачивает их обратно, и разят они самих же палачей и воинов насмерть. Убили всех, лишь один раненый убежал, скрылся в горах...
Поднял дедушка голову. В думник пробивался молочно-серый свет.
- О, уже утро! Ложитесь, ребята, спать. Дулма, вставай, пойдем, пора скот выгонять на пастбище.
А ее и нет. Открываются дверцы, входит она с полным ведром молока, улыбается:
- Ну, выспались? Я уже коров подоила, будем пить парное...
Дедушка расширил щелки глаз, такое бывает редко.
- Мы что же, уснули? Не слышали, как Дулма из юрты ушла?
Долго смеялись. Спать не ложились, умылись, сели за стол завтракать.
ЦЭЦЭГ
И сияющий день начался с неудач. Цого, выбивая трубку, сильно ударил ею о камень, она раскололась. Жаль, привык к ней, удобная, однако, служила долго; все стареет, ей давно пора расколоться.
Горевать и охать можно, но оханье табаком не набьешь, в рот не засунешь. Собрался Цого ехать в Узкую падь, только там у Белого ключа он отыщет подходящий корень тальника для новой трубки. Узнала Дулма, стала упрекать Цого:
- Оставь возню с трубкой, время ли? Кури папиросы, вон на полке лежит пачка. Поезжай к Бодо, к Ламжаву; надо охотников собирать, кончать с волками. Далеко ли до несчастья.
Вспомнилась холодная весна того злополучного года, когда неожиданно выпал снег, побелела степь, стая волков чуть не наполовину вырезала стадо верблюжат. Засияло солнце, зазеленела степь, а горе тяжелой тучей висело над несчастной юртой. Верблюдиц нельзя было выгнать на пастбище, стояли они неподвижно у места гибели своих детей, по-матерински плакали. Только каменный человек мог забыть их глаза - большие, круглые, испуганно-грустные, переполненные слезами. Четыре верблюдицы так и не сдвинулись с красных пятен - места волчьей расправы, - тут и скончались. Остальные выхудали, едва на ногах стояли - кости да кожа, на боках болтаются жалкие клочки шерсти. Куда бы их ни угнали, едва пощиплют кустарники, бегут обратно и стоят поникшие у страшного места, не в силах забыть своих верблюжат.
Цого слушал Дулму, озабоченно качал головой, - верные слова: волки страшнее бури.
- Ладно. В Узкую долину, однако, далеко, найду корешок поближе, есть у меня на примете. Съезжу в юрты к соседям; с волками встречи плохи... Откладывать нельзя.
...Вернулся Цого быстро, едет и песенку напевает. Остановился у юрты, увидел Дулму, не слезая с коня, потрясает над головой какой-то черной коряжиной, хвастается:
- Вот погляди, какая редкая находка, и совсем близко от нашей юрты.
Дулма махнула рукой:
- Ты так рад, будто у тебя каждая овца принесла по два ягненка... У соседей был?
- Успею, день длинный. - Цого оставил заседланного коня у привязи и поспешил в юрту.
Видит Дулма, вышел он из юрты с кожаной сумкой, в ней инструмент. Сел мастерить трубку.
- Нашел время, теперь и к закату солнца тебя не выгонишь к соседям... Однако съезжу сама или пошлю Гомбо...
Цого прищурил лукаво щелки:
- Еду, еду!..
Сел на лошадь и ускакал. Когда он уже скрылся за увалом, Дулма развела руками: "Сумку-то взял с собой! Вот старый хитрец; отъедет немножко, сядет под куст и начнет выстругивать проклятую трубку". Дулма пожалела, что не поехала сама.
...Солнце уже садилось за потемневшие горы. Цого вернулся, в зубах новенькая трубочка. Подъехал и этой новенькой трубочкой размахивает перед глазами Дулмы. Та от гнева покраснела, как кумачовый платок на ее голове.
- Трубку твою из зубов вырву, брошу в печку! У соседей не был?
- Без нас обошлись; госхоз собрал три группы охотников. Не бойся, волкам конец! Вчера Бодо матерого волка пристрелил у самого телячьего загона. В юрте Бодо гостит Цэцэг...
- Ну, наговорил, голова моя раздулась... Какая Цэцэг?
- Ты что? Дочь его! Учится с Гомбо и Эрдэнэ в одной школе. Сегодня уже поздно было, завтра приедет к нам. Есть у нее какие-то школьные новости...
Дулма обрадовалась, любила встречать, заговорила в ней душа гостеприимной хозяйки.
- О, если гостья в юрте, надо взбить сливки, подсушить творог, есть у меня топленое масло с изюмом, испеку мучные лепешки...
Вернулись с пастбища Гомбо и Эрдэнэ, узнали о приезде Цэцэг. Эрдэнэ рад, Гомбо недоволен.
- Что ей надо, зачем она?
После ужина Дулма положила на лежанку два новых халата.
- Завтра их наденете.
Гомбо насмешливо надул губы:
- Что же завтра, праздник?
- Гостья приедет, хорошо ли встречать ее в будничной одежде?
- Поедем пасти коров в новеньких халатах, а она пусть любуется, - засмеялся Гомбо.