- Сдавайтесь. Вы окружены. Бросайте оружие, - крикнул он в окно. В ответ прозвучал выстрел, и Виноградов упал замертво. Это была единственная потеря, которую понесли партизаны в бою за деревню.
Сразу же после боя все население от мала до велика высыпало на улицу. Прибежали из лесу и даже из ближайших деревень.
Радости колхозников не было границ. Они обнимали партизан, угощали кто чем мог. Мне и Ефимову с большим трудом удалось вырваться из крепких объятий и подняться на телегу, чтобы начать собрание.
- Доклада делать не будем, - начал я. - Все в нём не перескажешь. Лучше задавайте вопросы.
И вопросы посыпались один за другим.
- Вы правда партизаны, а не регулярные части?
Если партизаны, то не верится. Вы целую деревню заняли и уходить не собираетесь. Значит, вы часть Красной Армии?
Пришлось подробно рассказывать и о наших отрядах, о том, где они действовали с первых дней войны, и о положении на фронтах, о задачах, которые стоят перед всеми советскими людьми, проживающими на оккупированной территории.
Это своеобразное собрание продолжалось более трёх часов. Люди интересовались и тем, кого принимают в партизаны, и что делать с теми, кто сотрудничает с немцами, как учить детей дальше, начинать или нет весенний сев, как поступать с приказами фашистов.
Несмотря на то, что собрание давно окончилось, жители не расходились. Они узнали правду о положении на фронтах и теперь заверяли нас, что от саботажа распоряжений немецкого командования они перейдут к активной борьбе вместе с партизанами за быстрейшее освобождение страны от захватчиков.
Не успели мы вернуться на свою базу, как часовой, стоявший у входа в штаб, вызвал меня и Ефимова. Перед крыльцом стояло около двадцати вооружённых людей. Некоторые были одеты в выгоревшие от солнца защитные гимнастерки и такие же шаровары, другие - в городские пиджаки. Почти все они имели оружие. Кто стоял с винтовкой, кто с автоматом, у некоторых были гранаты.
При нашем появлении из строя вышел невысокого роста мужчина в полувоенной форме и отрапортовал:
- Колхозники деревень Черемша и Марыни и бывшие окруженцы просят зачислить в партизанский отряд.
- Откуда у вас немецкие автоматы и гранаты? - спросил Ефимов.
- Наши были припрятаны, а немецкие - у немцев "организовали", - ответил он. Кто-то добавил:
- Найдём и пулемёты, патроны и телефонную аппаратуру. Этого добра у нас немало припрятано по деревням. Знали, что со временем пригодится.
С занятием деревни Черемша партизаны всех отрядов начали активные боевые действия против оккупантов. Группы разведчиков сразу же "оседлали" железнодорожный участок между станциями Ашево и Себеж, следя за движением эшелонов. Другие нападали на фашистские гарнизоны, обозы, посты, уничтожали в деревнях ставленников оккупантов. Многие уходили далеко от нашей стоянки и там устанавливали связи с населением, вели разведку, проводили беседы о положении на фронтах, несли народу правду.
Об успехах партизан заговорили по деревням. К нам стали ежедневно приходить в одиночку и группами колхозники, бывшие в окружении, или сбежавшие из плена и лагерей воины Красной Армии, жители окрестных городов. Все они настойчиво просили принять их в партизаны.
Это было достойное пополнение. Многие из них прошли хорошее военное обучение, участвовали в боях. Особенно радовало, что многие имели опыт командирской работы. После тщательной проверки их распределяли по отрядам.
- Ну вот, у нас есть и стрелки, и пулемётчики, есть и повара, и связисты. Для полноты штата бригады недостает только медицинской части, - пошутил как-то я, когда мы с Ефимовым закончили приём очередной группы добровольцев.
- Ничего, найдем и врача.
И действительно, дня через четыре перед нами предстал мужчина лет тридцати с густой рыжеватой бородой. Старая поношенная одежда была ему явно не по плечу.
- Военный врач второго ранга Пашнин Николай Архипович, - отрекомендовался он.
Мы с Ефимовым невольно посмотрели друг на друга, и каждый вспомнил недавний разговор о неукомплектованности медицинской части бригады.
Выяснилось, что Пашнин в 1940 году окончил Ленинградскую Военно-медицинскую академию имени Кирова, затем служил на западной границе, попал в окружение.
- Назначаю вас своим заместителем по медицинской части бригады, - объявил Ефимов.
Военврач от неожиданности как-то растерялся.
- Как, вы доверяете? - каким-то дрогнувшим голосом заговорил Пашнин.
- Вы не пошли служить к фашистам, всё время скрывались. Значит, вы советский человек. Поэтому и доверяем. А теперь желаю успехов в выполнении своих обязанностей, - сказал ему Ефимов.
Через день в отряд пришло ещё трое. По их запылившимся сапогам, усталым лицам можно было судить, что они прошли немалый путь. Один из пришедших сел на землю и из глубины своего вещевого мешка вытащил шлем танкиста. По-видимому, эта вещь была ему очень дорога, коль на территории, занятой гитлеровцами, он сумел её сберечь.
- Вы что, танкист? - спросил его Ефимов.
- Так точно, командовал танком, был ранен, отлежался в деревне Плавницы, спасибо колхозникам, хороший народ у нас.
- Что же собираетесь делать?
- Воевать, - твердо заявил он и тут же спросил:
- А танков у вас в отряде нет?
- Танков нет.
- Жаль, - сокрушенно добавил танкист. Потом не много погодя добавил:
- Товарищи командиры, отправьте нас через линию фронта. Ведь я танкист. Три года водил танк, воевал ещё в финскую. А вот Василий, - показал он на своего соседа, - артиллерист, наводчик. А Павел - механик по самолетам. Можно и у вас остаться. Да ведь на фронте в нас большая нужда. Мы-то опытные.
Парень говорил горячо, его поддержали остальные и показали свои документы. В помятых, видавших виды красноармейских книжках, действительно говорилось, что их владельцы на самом деле являлись теми, за кого они выдавали себя.
- Фронт далеко, за сто километров с лишним, так что переправить не могу, - заявил Ефимов.
- Но, товарищ командир, у вас есть лазейка, через которую вы свои отряды провели. А нас только трое.
- Откуда вы узнали?
- Так народ об этом говорит.
- Пока идите в комендантский взвод к Симонову. Что-нибудь решим. Но о нашем разговоре никому ни слова. Проболтаетесь-расстреляем, - строго предупредил Ефимов.
В те дни у нас кончались взрывчатка и медикаменты. Ожидать их с самолетом пришлось бы долго: наш полевой. аэродром ещё не был готов. Поэтому намечалось послать группу партизан дорогой, которую нам указали побывавшие в наших местах армейские разведчики. Это требовало известного риска. Но надеялись, что болота не всегда находятся под контролем у немцев.
Через два дня ранним утром группа партизан во главе с лейтенантом Сергеем Ивановым, который присоединился к нашему отряду при форсировании реки Ловати, направилась в далекий путь. В нее включили бывалых партизан Петра Оха и Михаила Смирнова, а также танкиста, артиллериста и механика по самолетам. Хотя партизаны хорошо знали дорогу, но у нас было тревожное состояние. Ведь весеннее половодье закончилось, и немцы снова начали закрывать лазейки.
Прошло четверо суток - срок возвращения партизан. Но они не появлялись. Миновали ещё сутки. Их не было. Это усилило наше беспокойство. И только на шестые сутки перед рассветом меня и Ефимова разбудил комендант штаба Симонов.
- Пришли, все пришли, - успокаивая нас, радостно сообщил он.
Партизан было не узнать. На всех было надето новенькое армейское обмундирование, у каждого по автомату, только фуражки остались старые.
- Это, чтобы туалет был похож на партизанский, - отшучивайся Петр Ох.
- А где сопровождающие? - сразу же спросили их.
- Танкист уехал в танковую часть, механик к летчикам, а артиллерист остался в дивизии. Там его какой-то командир узнал. Свой, говорит, парень. Метко из пушки бьет.
Группа Иванова задержалась по уважительной причине. О её приходе узнали почти все солдаты. Поэтому партизанам пришлось, в каждой роте рассказывать о "порядках", которые ввели фашисты на оккупированной территории, о чинимых ими расправах, о своей партизанской жизни и боевых делах.
О том, что группа партизан побывала по ту сторону фронта, услышали все подразделения бригады. Новые автоматы, внешний вид вернувшихся из похода и настоящая солдатская махорка, которой они щедро угощали своих друзей, без слов говорили об этом.
Теперь посыпались многочисленные просьбы послать за взрывчаткой, чтобы попутно заполучить автоматы и своими глазами посмотреть на житье фронтовиков.
Мы рассчитывали, что принесенного тола нам хватит надолго. Но партизаны решали по-своему. Рассказы членов группы, побывавшей в дивизии, вызвали у них стремление как можно быстрее израсходовать взрывчатку. В течение недели на подрыв немецких укреплений, двух воинских эшелонов и железнодорожных путей они издержали почти весь тол. Поход за ним пришлось повторить ещё несколько раз.
Формируя бригаду и одновременно ведя боевые действия против оккупантов, командование укрепляло связи с жителями деревень, расширяло район своего влияния.
Отряд под командованием Объедкова и комиссара Дуранина разгромил полицейские гнезда и занял деревни Соколово, Марыни и другие. Затем выдвинул свои заслоны к самой станции Ашево. Отряд Маркушина занял центр Дор-Борского сельсовета деревню Селище. Взял под контроль дорогу, идущую на завод "Новый свет".
С помощью активистов был установлен контакт с подпольным райкомом партии Чихачевского района Калининской области, восстановлена деятельность многих сельских Советов.
В половине мая наше влияние распространилось ещё на несколько районов. Одновременно шло усиленное укрепление состава партизанских бригад. Особенно окрепла вторая бригада. В нее влилось около тысячи партизан, пришедших из-под Старой Руссы. Это позволило ей прочно взять под свой контроль Краснохолмский, Чихачевский, Дедовический, Белебелковский и больше половины Дновского и Порховского районов и держать под контролем железные дороги Бежецк-Дедо-вичи и Дно-Псков.
Против нас оккупанты пока не посылали карательных экспедиций. В ближайшие деревни и леса они направляли лишь небольшие разведывательные группы, которые при встречах с партизанами немедленно исчезали.
Но однажды в районе разъезда Лозовица появилась большая колонна гружёных автомашин. Она расположилась на заросшем поле, и спустя неделю здесь возникли бараки, изгородь из колючей проволоки, сторожевые вышки.
В конце мая в бараках поселили отряд полицейских. У наших разведчиков вызвало недоумение одно обстоятельство: полицейских редко выпускали за пределы лагеря. Это насторожило нас. По распоряжению Ефимова партизаны Маркушина и Смирнова неотлучно вели наблюдение за лагерем, чтобы при удобном случае разгромить его.
Но один случай ускорил это дело. Произошло следующее.
Как нам позднее стало известно, после обеда седьмого июня на охрану склада горючего, расположенного в стороне от лагерных бараков в небольшом перелеске, немцы поставили полицейского Павла Митрофанова из бывших военнопленных. Как только утихли шаги разводящего, Митрофанов обошёл вокруг склада и, убедившись, что немцев поблизости нет, осторожно повернул бочку, нащупал пробку и начал её откручивать. Через минуту струя бензина с клокотом хлынула на землю. Затем он зашёл с другой стороны - и в траву одна за другой полетели ещё четыре пробки.
Убедившись, что бензином залит почти весь склад, Митрофанов, прикрывшись плащ-накидкой, поджег кусочек ветоши и кинул её между бочек.
Затем, ухватив крепко винтовку, бросился бежать в березовую рощу. Где-то позади загремели выстрелы. Павел побежал ещё быстрее. Крики немцев и выстрелы становились всё дальше и глуше, и с каждой минутой росла надежда на спасение.
Лесная тропинка, едва заметная в темноте, вывела его на поляну. Павел быстро пробежал её и снова вошел в лес. Едва он поравнялся с первой сосной, как в его грудь уперся автомат. Павел потянулся к винтовке, но перед ним тут же появились ещё двое с автоматами.
- Руки вверх!
Павел подчинился.
- Кто такой? Куда идешь?
Только теперь он заметил, что перед ним стоят партизаны. Нервы не выдержали, и он заплакал.
- К вам… как рад, что вас нашел… - горячо, захлебываясь, говорил Павел.
- Да ты голову нам не морочь, толком рассказывай.
- Долго объяснять. Нужно, чтобы о моем приходе знало меньше людей.
- А ты не врёшь?
- Нет.
Наутро Митрофанова доставили в штаб. Он сразу же назвал себя и рассказал, как оказался в немецком лагере у разъезда Лозовица.
В сумрачный сентябрьский день позиции батальона, в котором служил Павел Митрофанов, начали атаковать фашистские танки и автоматчики. В самый разгар боя станковый пулемет Павла был разбит осколком снаряда. Тогда солдат потянулся к трехлинейке, лежащей около убитого наводчика. Он уже ухватился за ствол, когда рядом раздался, взрыв. Павел потерял сознание.
Очнулся он через час. Остатки батальона были собраны на поляне перед высотой, которую обороняли советские солдаты. Вокруг расхаживали часовые. Павел ничего не слышал. Все тело пронизывала боль, точно в него вонзили тысячи иголок. "Контужен", - пронеслось у Павла в голове. Он никак не мог примириться с мыслью о том, что попал в плен и что для него так неожиданно окончилась война.
Несмотря на мучительную боль, Павел приподнял голову и осмотрелся вокруг. Большинство солдат и командиров батальона были ранены и наспех перевязаны бинтами и обрывками нижних рубашек. У Павла еще тяжелее стало на душе, и он снова уткнулся лицом в траву.
Движение солдата заметил младший политрук Юзик Гиммерверт. Он подполз к Павлу и осторожно потрогал его за плечо. По движению губ Гиммерверта солдат понял, что Юзик что-то говорит ему. Но что - не слышал. Тогда младший политрук вынул бумажку, написал что-то и поднес к глазам Павла.
"Ты контужен, лежи спокойно. Помощь всегда окажем". Павел с трудом прочитал и взглянул на Гиммерверта. У того была перебита правая рука, сквозь марлю обильно сочилась кровьи тяжёлыми каплями падала на землю.
- Не надо, - отрицательно покачал головой Павел. Но Гиммерверт не унимался. Он снова что-то черкнул и показал солдату. Павел прочитал:
"Приказываю не отказываться от помощи. Постараемся избавиться от плена и спасти всех. Нужно только крепиться". "Младший политрук и в плену заставляет подчиняться советской дисциплине. Это хорошо", - подумал про себя солдат и как-то сразу тепло и радостно стало у него на душе. Вскоре он заснул.
Проснулся он от пинка в спину. Над ним, угрожая автоматом, стоял худощавый немецкий солдат с неприятными зелеными глазами, которые смотрели как-то искоса то ли от презрения к людям, то ли от желания придать себе важный вид.
"Тоже мне вояка", - с пренебрежением подумал Павел, досадуя, что не может открыто выразить свое презрение к этому выродку. Он даже удивился страху, который испытывал в первые дни боев перед фашистскими автоматчиками. Действительно, нашел кого бояться!
Их построили в две шеренги, лицом к лицу. Как всегда, на правом фланге стоял командир роты старший лейтенант Заякин. Весь израненный, он едва держался на ногах. Командира поддерживал здоровой рукой его верный помощник Юзик Гиммерверт.
Через несколько минут подъехал вездеход. Из него вышел фашистский офицер.
- Официрен? - обратился он к Заякину, вытаскивая из клинообразной кобуры парабеллум.
- Командир Красной Армии, - спокойно, с гордостью ответил Заякин.
- Юде? - задал очередной вопрос офицер, тыча пистолетом в Гиммерверта.
- Гражданин Советского Союза, - ответил Юзик, и в это же мгновение раздались выстрелы. Крепко обхватив друг друга, Заякин и Гиммерверт упали мёртвыми. Их не разлучила даже смерть.
Строй дрогнул, сбился в кучу, некоторые военнопленные бросились бежать через поле, ища укрытия в ближайшем лесочке. Снова загремели выстрелы, на головы и плечи обрушились приклады автоматов. Всякая попытка закрыться от ударов ещё больше бесила фашистов. Они с каким-то остервенением обрушивали свои автоматы на тех, кто уклонялся от ударов.
Над Павлом Митрофановым несколько раз поднимался приклад фашистской винтовки. Высокий, крепко сложенный русский солдат, с озлобленными глазами и крепко сжатыми кулаками особенно бросался в глаза. Ударами прикладов фашисты старались окончательно сломить советского человека, заставить его просить пощады, выбить из него гордость и поставить на колени. На Павел стоял твердо, почти не обороняясь, терпеливо перенося удары.
Весь в крови, без пилотки, которую он потерял во время избиения, Павел Митрофанов шагал с растрёпанными волосами прямо и твердо. "Выше голову, не покоряйся врагу и в плену", - говорил он себе.
И сейчас, вышагивая в колонне военнопленных, которая двигалась в прозрачном облаке серой пыли, Павел ясно представлял, что значит фашистский плен. Солдат не стал задумываться над тем, что ждет его в лагере для военнопленных. Что будет со всеми, то будет и с ним. Лишь на какое-то мгновение почувствовал себя одиноким, и леденящий страх сковал ему душу: ведь его ожидают новые неизведанные муки и каких огромных сил потребуется, чтобы не запятнать свое человеческое достоинство!
Через два дня их пригнали в какой-то совхоз, который немцы уже огородили несколькими рядами колючей проволоки и воздвигли по углам квадратные сторожевые вышки.
Пленных тут же заставили освобождать себе под жилье овощехранилище. Измученные голодом, жаждой, уставшие от побоев и утомительного пути, пленные еле держались на ногах.
Для ускорения разгрузки овощехранилища немцы подключили военнопленных из соседнего барака. Те были такие же изнуренные.
Когда работавший рядом командир отделения Асхат Мелькумов свалился от изнеможения, охранник поставил на его место пленного из соседнего барака. Не успел немец скрыться в проеме двери, как прибывший схватил картофелину, слегка стер налеты извести и земли и сунул ее в рот. Вслед за ней последовала и другая. Пленный набивал картошкой карманы, засовывал за пазуху.
- Ты что, голоден? - спросил его Павел.
- Поживешь у сволочей - узнаешь, - огрызнулся пленный.
- Да ты толком расскажи, что здесь за порядки.
- Жрать не дают. С утра до вечера бьют и к стене ставят кто занемог. Недавно начали вербовку в полицию. Кто запишется - обещают хорошую кормежку, кто отказался - держат впроголодь. А убежать трудно. Пытались некоторые - поймали с собаками. Потом расстреляли. А жить хочется, здорово хочется. Как подумаешь, что пристрелят тебя немцы ни за грош, ни за копейку, - душа рвется на мелкие кусочки. И зачем я бросил винтовку, когда меня окружила немчура! Сейчас бы мне ее! Всех бы палачей перебил.
Вечером вокруг старшего сержанта Криворучко и лейтенанта Алтунина собрались солдаты. Они что-то горячо обсуждали. Павел подошел к ним. Шел разговор о побеге. Некоторые предлагали устроить подкоп, другие - напасть на охрану.
- Надо все продумать, взвесить, создать что-нибудь вроде комитета, а потом выработать план побега. Это нужно сделать как можно быстрее, - твердо заявил Алтунин, который уцелел при расстреле командиров только потому, что немцы приняли его за молодого солдата.
Комитет по организации побега был создан. Он сразу же дал директиву - всем военнопленным для видимости подчиняться немцам.