3
Пустое здание интерната в летнюю пору казалось огромным, и от пустоты этой в нем было гулко и голоса слышались еще издали.
Две поварихи сидели на кухне и о чем-то судачили. Едоков нынче было немного, и работы, соответственно, мало. Поэтому времени для разговоров у них было довольно.
- Надя, иди мой руки! - скомандовала тетя Поля, жена охотника Ваампо.
Наденька вообще любила мыться. Она долго мылила руки, терла каждый пальчик и внимательно разглядывала ногти. На недавнем медицинском осмотре новая докторша, приехавшая из бухты Провидения, заметила:
- У тебя очень красивые ногти, Надя, береги их.
Она теперь часто разглядывала свои пальцы, и в особенности ногти, стараясь найти в них ту красоту, которую заметила молоденькая докторша. Пальцы как пальцы, тонкие, розовые от холодной воды, ноготки, подстриженные коротко и просвечивающие насквозь. Правда, своей формой они напоминали ноготки нерпы.
В интернате кормили вкусно и обильно. Совхоз не жалел для детей ни мяса, ни других продуктов и к утвержденному государственному пайку выдавал кое-что дополнительно. Правда, Наденька об этом не догадывалась, считая главным блюдом обеда компот.
И на этот раз большая кастрюля с черпаком стояла на отдельном столике, и Надя торопилась прожевать котлету, чтобы взяться за компот.
Наливая себе третий стакан, Наденька поймала взгляд тети Поли. Она сочувственно и даже жалостливо смотрела на нее из кухни.
- Можно, тетя Поля? - на всякий случай спросила Наденька.
- Можно, конечно, можно, - торопливо ответила тетя Поля. - Пей компот, девочка, пей.
Вообще-то она больше двух стаканов не разрешала пить. А сегодня будто ее подменили. Обычно мрачноватая, она теперь вся светилась сочувствием и добротой.
Когда Наденька допила третий стакан и покосилась на кастрюлю, тетя Поля вдруг сказала:
- Если хочешь - бери. Бери еще!
Четвертый стакан едва влез. Наденька медленно пошла к себе в спальню: по режиму после обеда полагался тихий час.
К вечеру потемнело небо, ветер снова переменился. Но ледовое поле отошло, миновало мыс Беринга и удалилось от берегов Еппына. Знающее люди сказали, что оно больше не вернется и льда у берега не будет до самой поздней осени.
Возвращались охотничьи вельботы.
Первым пришел Кайкай. Четыре моржа были привязаны к его суденышку, по два с каждой стороны. Надя стояла на берегу и терпеливо вместе со всеми ждала, когда наконец причалит вельбот. Мотор ревел надрывно, и расстояние между берегом и судном сокращалось медленно. Свободные от службы люди спускались на берег, к морю, чтобы полюбоваться простором, удаляющимся ледовым полем, птичьими стаями, подышать морским свежим воздухом, напоенным запахом водорослей и соленого холодного льда.
В сторону Анадыря пролетел рейсовый самолет ЯК-40, оставив в небе светлый шнурок следа. Он медленно растворялся, обрываясь сразу в нескольких местах.
На таком самолете улетел отец в отпуск.
Наденька вспомнила это и с нежностью подумала о нем. Вспомнился стенд "Лучшие люди нашего села" возле конторы. Вспомнилось пустое место рядом со снимком тети Сони. Хорошо бы на этом месте когда-нибудь увидеть отцовский портрет. Разве он не лучший человек в селе? Если бы все знали, какой он умный, добрый, ласковый! Кто-кто, а он - лучший! Лучше, чем дядя Арон. Может быть, даже лучше, чем мама. Он не такой скучный и нудный, как они. Конечно, он не совсем правильный, иногда говорит такое, о чем в газете не напишут… Но разве лучше говорить уже сказанное, как это делают мама Зина и дядя Арон? Особенно когда они выходят на трибуну сельского клуба. Все верно, все правильно, но уже сказано кем-то, передано по радио и напечатано в газете. Это все равно, что жевать чужую жвачку… И противно и глупо. От этой мысли Наденьке стало не по себе.
На берег спустился дизелист Иван Грошев. Это он высадил тундровые кусты возле интерната и огородил проволокой. Он мечтал озеленить весь Еппын.
- Как живешь? - спросил Грошев. - Что папа пишет?
- Папа пишет уже из Москвы, - с гордостью сообщила Надя и вынула из кармана изрядно помятый конверт. - Вот.
- Завидую ему! - сказал Грошев. - По лесу небось бродит, цветами любуется.
Странно, но папа ничего не написал о лесах, о цветах. Хотя и понятно: какой может быть лес в городе, где столько домов, широкие улицы, взад-вперед бегают машины. Правда, Надя помнила, что у Кремлевской стены растут елочки. Она их видела и на картинке, и в кино. Наверное, папа напишет о лесе в следующий раз. Надо бы ему съездить в настоящий русский лес. В такой, как на картинке в депутатской комнате сельского Совета. Вот там лес! Медвежата играют на поваленном дереве, а кругом такая зелень, такая чащоба, что представишь себя на миг там, и становится жутковато.
Наконец вельбот коснулся берега.
А следом уже шел другой, видимо Кайвынто.
Вдоль галечного пляжа подвигался трактор, чтобы вытащить на берег добычу. Женская бригада раздельщиц точила пекули - женские ножи с широким лезвием.
Среди собравшихся Надя заметила Владимира Ивановича.
Показалась мама Зина с младшим сыном.
Она подошла к Наде и сердито спросила:
- Почему не приходишь? Совсем забыла родной дом! Я знаю, что в интернате теперь у вас никаких занятий нет. Нет бы прийти да помочь матери…
Надя промолчала. Она не считала себя лодырем, но бесконечно вытирать чашки японского чайного сервиза, из которого никогда не пили, протирать хрустальные рюмки, а порой и стирать детское белье - этого Надя не любила и всячески старалась избегать. Лучше вымыть спортивный зал в школе, перетереть парты во всех классах.
- Что же ты молчишь?.. Папа-то что пишет?
- Отдыхает, - коротко ответила Надя.
- Небось пьет там, - сказала мама Зина.
Надя ничего не ответила, отошла в сторону, сделав вид, что ее очень интересует, как будет причаливать вельбот Кайвынто.
Он шел легко, намного легче, чем вельбот Кайкая. Добыча была только по одну сторону борта - всего один морж.
Все, кто был на берегу, сразу заметили это, и Кайвынто, едва соскочив на берег, сразу же стал оправдываться.
- Только мы вышли на кромку льда, нас сразу же зажало… Никуда не двинуться! Прямо как "Челюскин" во льдах. Льдины мелкие, на них вельбот ни вытащить, ни перетянуть на чистую воду. Вот так полдня и отталкивались баграми да веслами. Вон глядите, - Кайвынто показал на вельбот, - даже всю краску ободрало! Еле вырвались!
Он поглядел на море, на белую полоску удаляющегося к мысу Беринга ледового поля, повернулся к людям и сокрушенно произнес:
- Ну что это за лето! Уже июль, а лед все кружит у Еппына! Того и гляди снег пойдет…
- В июне уже шел снег, - напомнил Грошев. - Что поделаешь - Чукотка!
Женщины принялись разделывать моржей.
- Одну печенку в интернат, - распоряжался Владимир Иванович, - вторую - в детский сад, а остальные - в совхозную столовую.
- Приходите сегодня ужинать! - позвала мама Зина Владимира Ивановича. - Увидите, что можно приготовить из моржатины.
- А что, - сказал Владимир Иванович, - приду!
Он повернулся к Наде:
- Ну как, ты тоже приглашаешь?
Надя не знала, что сказать, и уставилась глазами в землю.
- Ты сегодня не ужинай в интернате, - ласково сказала мама Зина, - поешь у нас.
Надя с интересом наблюдала, как мама Зина готовила ужин. Она очистила моржовые кишки, мелко нарезала моржовое сердце, пропустила его через мясорубку, покрошила в него чеснок и все это смешала с кусками свиного сала, купленного в магазине. Фаршем она набила моржовые кишки и положила их на некоторое время в тамбур.
Вечером, когда пришли Арон Каля и Владимир Иванович и все уселись за стол, уставленный красивой посудой и хрустальными рюмками, мама Зина положила начиненные фаршем кишки в кипящую воду.
Арон вытащил длинногорлую бутылку и спросил Владимира Ивановича:
- Что вы хотите - коньяк или сухое?
- Давайте сухого, - сказал Владимир Иванович.
Надя не разбиралась в винах, но знала, что папа терпеть не мог сухого вина. Он пил его лишь изредка, наутро после сильной выпивки.
- Для сухого вина полагаются бокалы, - важно сказал Арон, и мама Зина достала из серванта нежно звенящие резные хрустальные бокалы.
Арон разлил вино, поднял бокал и сказал:
- За ваше здоровье!
Зина на минутку присела за стол и тоже выпила.
Надя сидела на кровати и держала на руках младшего братишку.
- Садись с нами, Надя, - вдруг позвал Владимир Иванович.
Надя даже испугалась и глянула на дядю Арона.
- Садись, садись, - снисходительно произнес дядя Арон.
- Пусть братик посидит на диване. Ничего ему не сделается, - сказала мама Зина.
- Скоро в районном центре пустят пивзавод, - сказал Владимир Иванович, - кроме пива лимонад будут делать.
- Вы думаете, повлияет продажа пива на потребление крепких напитков? - спросил Арон.
Владимир Иванович пожал плечами:
- Не знаю… а сказать точнее - сомневаюсь.
- А вот приезжали большие начальники из Магадана, так они говорили, что пивзавод строится с целью борьбы с алкоголизмом, - заметил Арон.
- Знаешь, Арон, на материке этих пивзаводов полным-полно. В каждом городе. А вот уменьшения потребления водки там что-то не замечается, - сердито сказал Владимир Иванович.
- Но ведь начальство зря говорить не станет, - возразил Арон. - Руководящему товарищу виднее, что и как.
- Может быть, и виднее, - шумно вздохнул Владимир Иванович, и в это время мама Зина поставила на стол тарелку с вареными моржовыми кишками, начиненными фаршем из сердца.
Владимир Иванович попробовал и даже причмокнул от удовольствия:
- Это так вкусно! Ну почему в нашей столовой нет такого блюда? Это же во много раз лучше сосисок и сарделек! Ну просто объедение! Наденька, у вас в интернате готовят такое блюдо?
Надя помотала головой.
- Это безобразие! - сердито сказал Владимир Иванович. - Как легко мы отказываемся от хорошего! Ведь это так просто и в то же время полезно.
Арон Каля преисполнился гордости за свою жену.
А мама Зина побежала на кухню и принесла большую тарелку с жареной моржовой печенью.
- Как странно мы живем! - сокрушался Владимир Иванович. - Иной раз придешь к кому-нибудь в гости, а на столе чего только нет: аргентинская тушенка, югославская ветчина в банках, печенье, болгарское варенье, сгущенное молоко, сахар, а своего национального блюда нет! Да как же это?
- Потому что в магазине еда дешевая, - вдруг сказал Арон Каля.
- Как - дешевая? - удивился Владимир Иванович.
- Да проще открыть банку консервов, чем приготовить из молодой нерпы хорошее блюдо с тундровыми травами, - ответил Арон. - Вот и идет человек в магазин. Хотя, может быть, нутром понимает, что куда полезнее было бы сварить нерпятину или приготовить вот такое блюдо.
Надя внимательно прислушивалась к разговору взрослых и с досадой думала, что сама-то она варила борщ попросту: брала банку готового украинского борща и выливала в кипящую воду.
- А какие котлеты можно делать из китового мяса! - сказала мама Зина. - С чесноком и луком!
- Нет, надо заняться питанием людей! - решительно сказал Владимир Иванович. - Нельзя так не по-хозяйски обращаться с ценными продуктами… Я тут разговаривал с Кайвынто, предложил ему сделать две байдары, так он знаете что мне ответил? Мол, разве нам больше не будут привозить вельботы? Так ведь байдара во много раз лучше вельбота! Если бы они сегодня пошли не на деревянном судне, а на кожаной байдаре, им легко можно было бы выйти из ледового поля. Конечно, тяжелый вельбот и тащить тяжело и неповоротлив он. А про парус совсем, забыли. Давай мотор и все. Иной раз заглохнет он и дрейфует вельбот, а тут дует попутный ветер.
К чаю мама Зина подала пышки, жаренные в нерпичьем жиру. Они были ярко-желтые, мягкие и необыкновенно вкусные.
- Тут мне звонили из "Возрождения", - откашлявшись, сказал Владимир Иванович. - Пропал у них делегат слета оленеводов-механизаторов Петр Тутын.
- Как - пропал? - испуганно спросил Арон. - Утонул?
- В Магадане пропал, - пояснил Владимир Иванович.
- Убили? - всплеснула руками мама Зина.
- Да нет, вроде живой, - ответил Владимир Иванович и искоса поглядел на Надю. - С неделю назад еще должен был возвратиться, а до сих пор не едет. Из гостиницы ушел… Наденька, - вдруг обратился к ней Владимир Иванович, - а не пора тебе в интернат? Там небось уже отбой был?
Отбой был полчаса назад. Надя иной раз ночевала у мамы Зины, поэтому Мария Степановна не беспокоилась, когда ее не было вечером.
- Тогда я пойду, - с готовностью сказала Надя, дожевывая пышку.
Она попрощалась со всеми и вышла из дома.
Дом, в котором жили дядя Арон и мама Зина, построили всего год назад. Он был двухэтажный, с паровым отоплением, со всеми удобствами. Воду привозили на большой машине и наливали в бочки, установленные в тамбуре. Мама Зина и Арон занимали три просторные комнаты. Все у них было как в городской квартире. Кухня сверкала, облицованная кафельными плитками. Была ванная комната, но пока ею пользовались как кладовой: в селе еще не было водопровода и канализации.
Надя спустилась с высокого крыльца. Она поняла, что разговор будет или о ней, или же об отце.
Ей стало немного грустно. Она нащупала в кармане письмо, достала его, поглядела на конверт, на силуэт сверхзвукового самолета, похожего на хищную птицу, и подумала, какой долгий путь проделало письмо, прежде чем пришло в Еппын.
Она представила себе, как отец писал это письмо, склонив слегка набок голову. Он так всегда писал, а когда забывался, высовывал кончик языка. Вот написал отец письмо, мысленно видя перед собой Надю, потом вышел на улицу, чтобы опустить его в почтовый ящик. Может быть, этот ящик был на другой стороне улицы, и папе пришлось пересекать поток автомашин. Он, как пишет, сначала посмотрел налево, а дойдя до середины улицы, посмотрел направо. Наверное, не сразу опустил письмо в ящик. Сначала еще раз перечитал адрес, подержал в руке письмо и только после этого сунул его в щель. Потом письмо забрали из ящика и повезли в аэропорт. Полетело письмо далеко-далеко от Москвы, на Чукотку. Полетело высоко над горами, реками и озерами, пока не опустилось в районном центре, в бухте Провидения, там, где родилась Надя. И уже оттуда письмо переправили на вертолет. Завтра, если позволит погода, снова прилетит вертолет с письмом от отца.
4
Несмотря на поздний час на улице еще было светло. Темные вечера не скоро придут. Сначала наступит пора ягод и грибов, нальется морошка по топким берегам тундровых озер. Можно будет уходить туда на весь день с полиэтиленовым мешком. Сквозь полиэтилен просвечивает желтизной морошка, синим - голубика и черным - ягоды шикши. Наберешь такой мешочек, придешь к папе, в его домик, смешаешь все это с сахарным песком - и садись пить чай!
Вдали заныл, застонал терзаемый седоком мотор мопеда, и мимо Нади пронесся парень с развевающимися темными волосами. Он сосредоточенно согнулся над рулем, как бы вжался в машину, и, наверное, воображал себя где-нибудь на вольной, гладкой, хорошей дороге, покрытой асфальтом. За мопедом мчалась стая молодых псов и щенков, еще не посаженных на цепь. Они громко лаяли, пытаясь перегнать странную железную собаку.
Потянулся народ с последнего киносеанса. Люди шли, оживленно обмениваясь впечатлениями. Надя с завистью посмотрела на них: на поздний сеанс ее не пускали, а на ранних сеансах шли неинтересные детские фильмы, где чистенькие ребята занимались игрой - либо выслеживали какого-нибудь преступника, либо совершали неправдоподобный подвиг. А вот как они на самом деле жили, как относились к родителям, бывали ли у них такие положения, как у Нади, про это - ни слова. И родители у них были какие-то очень правильные, всегда очень умные. Почти такие, как дядя Арон и мама Зина.
Надя пошла по берегу ручья. Поток заметно стал меньше - давно не было дождей. Бывали годы, когда от полноводного, шумливого ручья оставался лишь тоненький шнурочек на дне, заваленном битыми бутылками и ржавыми консервными банками.
В комнате все уже спали. Надя на цыпочках подошла к своей кровати, осторожно разделась и босиком направилась в умывальную комнату почистить зубы. Все огромное здание интерната было полно тишиной и покоем. Звякнул сосочек умывальника, и Надя вздрогнула от неожиданности.
Она долго не могла уснуть. Вспомнились многозначительные взгляды, которыми обменивались между собой дядя Арон и Владимир Иванович. Что-то было в этом касающееся Нади или папы. Может быть, что-нибудь случилось? Может, папа пропал, как тот оленевод, о котором они упоминали? Но тот пропал в Магадане, а папа написал письмо из Москвы. Второе московское письмо должно быть обязательно завтра, если будет вертолет. Оно уже наверняка лежит на почте в районном центре и с нетерпением ждет, когда попадет в руки Нади. Слова, написанные папиной рукой, томятся в вынужденной немоте, пока Надя не разбудит их и не заставит заговорить голосом отца…
В полночь небо становилось серым, но уже на востоке зарождался красной полосой новый день.
Он ударил Надю яркими, необыкновенно горячими лучами, разбудив и ее собственное солнышко, дремавшее в глубине маленького сердца. Надя открыла глаза широко, радостно, как будто и не спала. Лучи солнца лежали на желтом одеяле, и Надя подставила им свои руки, здороваясь с новым днем.
И во время завтрака Надю не покидало ощущение ожидания радости, и она знала, что это за радость, - письмо от папы, новый рассказ о неведомом, о мечте, о будущем. Надя не сомневалась: вот вырастет она, и обязательно поедет в Москву, в Ленинград, в Магадан и в столицу Чукотки - город Анадырь. А пока она нигде не была, кроме бухты Провидения, где родилась. Но разве помнит человек место своего рождения, если его увезли оттуда совсем еще крохотным несмышленышем? Правда, в прошлом году была надежда поехать в пионерский лагерь на Горячие Ключи. Туда надо плыть через районный центр на красивой гидрографической шхуне "Маяк". Но в ту весну папа себя плохо чувствовал, а мама Зина была занята своими малышами. Так и осталась Надя в селе, в интернате, и все лето занималась тем, что ходила в тундру, собирала зеленый корм для зверофермы да помогала маме Зине нянчить малышей. Может быть, в следующем году удастся съездить на Горячие Ключи? Говорят, там большая теплица, где растут живые огурцы и помидоры.
Надя отметила тонким карандашом Москву, протянув кривоватую, отнюдь не самолетную линию от Магадана. Она пересекала Якутию, Уральские горы, Волгу и уперлась в красный кружочек с названием МОСКВА.