Он ехал в стойбище с чувством великого спокойствия, сознания того, что он нашел свое место на земле, свою судьбу, с уверенностью, что начинается новая жизнь, которую он должен посвятить этому скудному краю.
Вездеход двигался слишком медленно, останавливаясь у каждого стойбища; у Кайо не было терпения ждать, и он пошел пешком, благо оставалось лишь километров двадцать. Стояла долгая тихая ночь, когда над миром слышен далекий шепот звезд и легкое шуршание полярного сияния.
Кайо был переполнен неизведанным чувством слияния с небом, с заснеженной тундрой. Он не торопился, зная, что ноги его идут достаточно быстро, ибо они стучат в такт спешившему сердцу.
Он еще издали услышал песню. Она звучала из маленького алого пятнышка костра, горевшего в чоттагине.
Позарастали стежки-дорожки,
Где проходили милого ножки…
Позарастали мохом-травою…
От этого голоса, от этих простых слов перехватило у него горло. Ну и что из того, что позарастали стежки-дорожки, по которым ходил, бродил, шагал милый человек? Но, видно, есть что-то такое очень дорогое, сокровенное, очень близкое сердцу, что торопит человека, несет его к дому, откуда доносится родной голос…
Много утекло тундровой воды с тех пор… Действительно позарастали стежки-дорожки, даже кое-где прибитые вездеходами колеи. Не прямым был путь Кайо, нелегко пришлось Иунэут. Но кто скажет заранее, какая жизнь является праведной и истинной? Разве не сам человек ищет свой собственный путь, ошибаясь, разбивая лоб о твердь земную, распутывая собственным разумом хитросплетения жизни? И как хорошо, что рядом Иунэут, вроде бы незаметная со стороны женщина, но какая нужная для Кайо! От скольких пропастей она увела своего мужа!
Будет ли Маюнна такой для Алексея?
В квартире было тихо, и издалека был слышен оживленный гул свадебной процессии: молодые шли из столовой. Кто-то громко играл на баяне, слышна была песня, мелодия знакомая, но слова какие-то странные, незапоминающиеся.
- Сейчас, когда они придут, - сказал Кайо жене, - обо всем им и скажем.
- О чем - обо всем? - встрепенулась Иунэут.
- Разве я тебе не сказал? - удивился Кайо.
- О чем же?
- Странно, у меня такое ощущение, будто я с тобой давно советовался, - улыбнулся Кайо.
Иунэут осуждающе поглядела на мужа. Ведь сколько лет ему, отец взрослой дочери, а иногда ведет себя как ребенок, дурачится, напускает на себя загадочность, а потом оказывается какая-нибудь ерунда…
- Может быть, отложим до завтра? Пусть молодые отдохнут, - предложила Иунэут.
- Вот как раз об отдыхе и разговор, - сказал Кайо.
Молодые вошли в дом, и Кайо велел дочери принести большую кружку воды.
Кайо долго и с видимым удовольствием пил чистую холодную воду улакского ручья. Обтерев губы, он весело посмотрел на дочь, на Алексея и сказал:
- Вместе поедем в Ленинград.
- Когда? - удивилась Маюнна.
- Совсем скоро, - ответил Кайо.
- У меня ведь работа. Да и у Маюнны… - напомнил Алексей.
- Вам полагается свадебный отпуск, - ответил Кайо. - Я обо всем подумал.
- Но ведь сколько денег нужно… У меня на дорогу нет ни копейки, - сказал Алексей.
- Денежный вопрос пусть вас не волнует. Эта поездка будет свадебным подарком, - важно сказал Кайо.
- Это было бы здорово! - еще не веря, произнес Алексей.
- Спасибо, папочка! - воскликнула пришедшая в себя Маюнна.
- А ты почему молчишь? - обратился Кайо к Иунэут.
Как же она на этот раз не смогла догадаться? Ей уже казалось, что она давно может знать наперед многие мысли и намерения мужа. На этот раз ее главной заботой было успокоить его, утихомирить его душевную боль. А он, ее Кайо, мучаясь, размышляя, смолкал порой на долгие часы, искал выхода.
- Почему ты скрыл это от меня? - обиженно спросила Иунэут. - Было бы красиво объявить на свадьбе.
- И еще, - торжественным голосом продолжал Кайо, - дарю вам на первое обзаведение шестнадцать оленей!
- Каких оленей? - спросил Алексей.
- Дарю вам, - уточнил Кайо, - восемь важенок, четырех быков, четырех телят.
- Спасибо… То есть, конечно, благодарю, - растерянно пробормотал Алексей. - Но куда нам столько? За целый год их не съесть.
- Не для еды вам олени, - заметил Кайо. - Живые олени. Это ваше стадо.
- Частная собственность, что ли? - почему-то шепотом спросил Алексей.
- А что тут такого? - возразил Кайо. - Твои родители имеют автомобиль?
- Нет.
- Ну, какую-нибудь собственность имеют?
- Садовый домик! - вспомнил Алексей.
- Это что?
- Маленький домик за городом. На станции Рощино. Летом родители выезжают туда на отдых, копаются в земле, кое-что выращивают. Ягоды, огурцы, редиску…
- А разве ягоды сами в лесу не растут? - удивилась Маюнна.
- Растут, но это садовые, - объяснил Алексей.
- Ну вот - эти шестнадцать оленей будут для вас как бы садовый участок на Чукотке, - с улыбкой произнес Кайо.
Алексей крепко почесал затылок. Шестнадцать оленей! Он только издали видел настоящего живого оленя. А тут - целое стадо! Он представил себя в меховой кухлянке, в нерпичьих брюках, с посохом в руках (он видел именно такими пастухов, приезжавших в Улак) и растерянно улыбнулся.
- А где мы их будем держать? - осторожно спросил он.
- Живой олень, кроме как в тундре, нигде не живет, - веско сказал Кайо и, увидев обеспокоенное лицо Алексея, предложил: - Если доверяешь, пока пусть побудут в моем стаде.
- Конечно! - с радостью согласился Алексей. - Я доверяю вам!
- А теперь - спокойной ночи. Завтра будем оформлять отпускные документы, - сказал Кайо, позвал Иунэут, и они вышли из комнаты.
Алексей места себе не находил - то вставал, то снова садился: шестнадцать оленей, неожиданная поездка в Ленинград! Такое может только присниться!
- Что с тобой? - участливо спросила Маюнна, стелившая постель.
- Все это так неожиданно! Я боюсь даже поверить. Твой отец - просто чудо! - горячо произнес Алексей.
Маюнна рассмеялась.
- Такой уж он есть.
- Откуда же у него столько денег? - возразил Алексей. - Он ведь не профессор и не директор завода!
- Он просто пастух, - ответила Маюнна. - В нашей тундре пастух оленьего стада получает много денег - такая работа. Вот когда доведется тебе попасти собственное стадо - узнаешь, за что платят оленеводам.
6
В одном из больших ленинградских жилых домов, расположенных на Московском проспекте, недалеко от Благодатной улицы, живет семья токаря завода "Электросила" Петра Яковлева. В этой квартире Петр Тимофеевич жил давно, сначала занимал одну комнату, а потом, по мере того как соседи получали квартиры, ему предоставляли комнату за комнатой, пока он не стал единоличным ответственным съемщиком. Район для семьи Яковлевых был очень удобный - до работы можно пешком дойти. Недалеко - парк Победы, а до центра, прямо до Невского, за каких-нибудь двадцать минут можно доехать на метро.
Петр Тимофеевич приехал с дачи в воскресенье вечером - завтра на работу. Прежде чем подняться к себе, он открыл деревянный почтовый ящик и среди накопившихся за выходные дни газет и журналов увидел письмо.
Он подержал конверт в руках, словно взвешивая его, опустил в карман и вошел в кабину лифта.
Войдя в пустую квартиру, он отдернул плотные шторы, открыл окна и сел на диван, положив на журнальный столик письмо.
В квартире было тихо, лишь на серванте громко тикал будильник и где-то еле слышно журчала вода - то ли на кухне, то ли в ванной.
Петр Тимофеевич взял письмо, повертел в руках. Вот так получается - всю жизнь стараешься для детей, а потом в один прекрасный день оказывается, что ты им вовсе и не нужен.
Получив известие о том, что Алексей после демобилизации отправляется на какую-то стройку на Севере, родители поначалу только обиделись: после двух лет армейской службы можно было бы хоть ненадолго наведаться к отцу с матерью. Чутким женским сердцем Елена Федоровна сразу догадалась, что тут не обошлось без сердечной привязанности: "Таких строек, на какую едет Алешенька, полно и поближе Чукотки!" - заявила она и села писать свое послание, полное упреков и обвинений в сыновней непочтительности. Петру Тимофеевичу пришлось основательно потрудиться, чтобы как следует отредактировать письмо, хотя внутренне он был во многом согласен с женой.
И вдруг женитьба!
Мелькнула было мысль поехать к сыну. И даже деньги на это были - копили Алексею на мотоцикл, чтобы подарить ему после демобилизации.
И вот - новое письмо. После телеграммы, где Алексей спрашивал родительского согласия на женитьбу. Телеграмму, честно говоря, Петр Тимофеевич скрыл от супруги. Что зря волновать? Но сам ответить не решился и теперь терзался угрызениями совести, отлично понимая, что Алексей обойдется и без родительского благословения: уж кого-кого, а собственного сына он отлично знал.
Вот так и прособирался с субботы до субботы. Прошла неделя, и вот - письмо.
Петр Тимофеевич поглядел на обратный адрес: Магаданская область, Чукотский национальный округ, селение Улак, Алексей Петрович Яковлев. Село, по всему видать, небольшое, раз нет названия улицы и номера дома - все хорошо знают друг друга. Почтовый штемпель указывал, что письмо было отправлено ровно неделю тому назад. Почта на дальние расстояния работает неплохо. Петр Тимофеевич еще с первого Алешиного письма разузнал, где находится этот Улак. Он заглянул в географический атлас и обнаружил на самом северо-востоке, если строго говорить, то уже в западном полушарии, кружочек и прочитал название - Улак. Здесь было какое-то несоответствие. Если Улак удостоен того, что нанесен на школьную карту, то почему Алексей не указывает ни улицы, ни номера дома: ведь населенный пункт должен быть значительным!
Петр Тимофеевич сходил на кухню, открыл кран, дал стечь теплой струе, залпом выпил стакан холодной воды и вернулся в комнату. Усевшись на диван, он решительно вскрыл конверт и вынул тщательно сложенный листок бумаги.
"Дорогие папа, мама, а также сестренка Шура! Можете поздравить меня с законным браком, который был вчера отмечен свадьбой в сельской столовой. Народу было полно - почти все жители, и веселились до самого утра. Били в бубны и пели старинные чукотские и эскимосские песни. Все это вперемежку с современными танцами - твистом, шейком. Из тундры на вертолете прилетели Маюннины родители - отец Павел Кайо и мама Вера Иунэут. Живем мы в маленькой квартирке на самом берегу Ледовитого океана. В общем - я счастлив. Поначалу немного побаивался Маюнниного отца. Он человек суровый, молчаливый и неожиданный. Кстати, если вы думаете, что нынешние чукотские пастухи - это дикие люди, то глубоко ошибаетесь. Например, мой тесть Павел Кайо два года учился в Ленинградском университете! Вот так! Могу вам сообщить, что Маюнна в приданое получила оленье стадо в шестнадцать голов. Стадо пока в тундре, но в любое время я могу перегнать его поближе к дому. Таким образом я неожиданно стал оленеводом, точнее говоря - оленевладельцем.
И наконец, последняя, главная новость. Я еду в свадебное путешествие вместе с женой и ее родителями в Ленинград. Это тоже как бы свадебный подарок Маюнниного отца. Значит, я скоро всех вас увижу, поэтому не буду распространяться, все расскажу при личной встрече.
В конце своего письма хочу спросить: почему вы не послали хотя бы поздравительную телеграмму? Мне было бы приятно, да и Маюнне, и ее родителям. Если вы сердитесь на меня, то напрасно. Убедитесь сами, когда я приеду.
Целую всех, Алексей Яковлев".
Петр Тимофеевич положил листок на стол и улыбнулся. Едет все-таки! Ну что же, посмотрим, что за невестка эта Маюнна Кайо… Кайо… Кайо… Где-то встречалась такая фамилия. Петр Тимофеевич зажмурился, сосредоточился. Обычно такие задачи он решал, вызывая близкие к этому воспоминания. На этот раз всплыл в памяти родной Дворец культуры имени Ильича, лекционный зал, поздние вечерние занятия в вечернем университете марксизма-ленинизма… Но почему именно это? Чукотка - и вечерний университет марксизма-ленинизма… И вдруг, как это всегда бывает, словно током ударило в голову: был такой политический деятель во Франции! Но откуда у чукотского оленевода французская фамилия? Или это у француза - чукотская? Интересно… Надо при случае спросить у нового родственника!
Петр Тимофеевич вскочил.
Надо сообщить в Рощино Елене Федоровне, оповестить родственников. Первым делом позвонить Шурочке. Она мудрый человек, уже год как врачом работает.
Петр Тимофеевич вышел в прихожую, набрал номер клиники, где работала дочь.
- Александру Петровну! - солидным голосом попросил он и, услышав в трубке голос дочери, заговорил совсем по-другому, тепло: - Шурочка, вот тут письмо от нашего северянина… Да, от Алеши. Женился, как и предполагали, по всем статьям, получил в приданое оленье стадо, и вот теперь едет со всеми своими родичами в свадебное путешествие в Ленинград! Представляешь? Прямо феодал какой-то! А? Скотовод, свадебное путешествие… Ума не приложу, что делать!
- Как что делать? - взволнованно ответила Шура. - Готовиться к встрече.
- А как насчет стада? - спросил Петр Тимофеевич. - Судя по письму, это дело серьезное.
- Но ведь на Чукотке давно нет феодалов! - сказала Александра Петровна.
- Кто знает, - с сомнением произнес Петр Тимофеевич. - Читал я книжку о том, как владельцы стад умело скрываются в необъятной тундре. Может, тот наш новый родич из таких? А? Хотя Алеша пишет, что он даже в университете учился. И притом здесь, в Ленинграде. Ну, запутал меня сынок.
- Так они едут? - озабоченно спросила Шура.
- Вот письмо шло неделю, наверное, столько же времени они уже в дороге, - ответил Петр Тимофеевич.
- Они вот-вот нагрянут! - возбужденно сказала Шура.
- В том-то и дело, - простонал Петр Тимофеевич. - Не знаю, как и быть. Надо сообщить маме, а мне ехать уже нет времени - завтра на работу.
- Дай телеграмму, - уже спокойно посоветовала Шура. - Жди дома, я через два часа освобожусь, приеду с Виталиком.
Виталиком она называла мужа, ординатора клиники Первого медицинского института, Виталия Феофановича, человека пунктуального, аккуратного. Всем был хорош зять, но одно не нравилось в нем Петру Тимофеевичу: носил жиденькую бородку. Как-то Петр Тимофеевич это в деликатной форме выразил Шуре, сказав, что в таком виде Виталий Феофанович напоминает левого эсера. Шура обиделась и почти официально заявила, что дед Виталия Феофановича старый большевик, бравший Главный телеграф в Петрограде в 1917 году…
Петр Тимофеевич, успокоенный тем, что на помощь приедет дочь, прошелся по комнатам, мысленно распределяя, куда кого поместить. Алексея с женой, естественно, в ту комнату, где и жил сын, а родителей невестки в бывшую Шурину, благо там тахта широкая, двуспальная. А то можно и свою спальню отдать. Надо будет цветов купить, украсить комнаты, да и вообще прибраться. Потом позаботиться об угощении.
Это важно. Непривычная пища может надолго испортить настроение человеку. Ну, наверное, надо побольше овощей. Витамины еще никому не вредили. Мяса хорошего надо достать. На рынок съездить. Можно Виталия Феофановича попросить - у него "запорожец".
Ну, что еще?
Петр Тимофеевич сел в кресло и снова перечитал письмо. Конечно, у него нет предрассудков. Что чукча, что украинец, что узбек, что русский - для него все люди равны во всем мире. И все-таки. Даже не в том дело, что Маюнна и ее родители люди другого племени. Место уж больно далекое, климат другой, и образ жизни, видно, не очень похожий на городской. Даже когда современный деревенский житель попадает в Ленинград, первое время ему, разумеется, непривычно, и это вполне естественно.
Наверное, самое главное - чтобы новые родичи чувствовали себя так, словно приехали в свой родной дом. Ведь это так и есть - теперь это их родной дом.
Может быть, им здесь покажется слишком жарко после холодной Чукотки? Вентилятор электрический можно купить им в комнату, да окна держать открытыми, сделать в холодильнике лед… Но не делать же из квартиры ярангу! Да, задал задачу Алексей! Спасибо, сынок! Конечно, проще было бы, если бы Алексей женился на русской или на девушке из Средней Азии. Все-таки ближе к Ленинграду, да и есть что почитать про эти народы. А вот Чукотка… Что-то читал. Только давно. И про старую жизнь, когда в тундре хозяйничали купцы да богатые оленеводы. Попадались книги и статьи в газетах и про то, что нынче тот край - край золота и других ценных полезных ископаемых…
Петр Тимофеевич пошел в комнату сына, достал с книжной полки две энциклопедии - Детскую и Большую советскую со статьями о Чукотке и положил на журнальный столик. Потом еще порылся и обнаружил книгу Тихона Семушкина "Чукотка", роман Николая Шундика "Быстроногий олень". Было что почитать. Сложив книги стопкой, Петр Тимофеевич почувствовал облегчение.
Раздался звонок в дверь.
Шура была озабочена, деловита. Впрочем, она всегда была такая. Виталий Феофанович, как всегда, невозмутим. Он пожал руку тестю, блеснув синеватыми стеклами каких-то особых очков.
- Дал телеграмму маме? - торопливо спросила Шура.
- Пока нет, вот жду тебя, - ответил Петр Тимофеевич.
- Ну, папа, ведь они могут явиться в любой час!
Шура решительно подошла к телефону и набрала номер почты. Пока она давала телеграмму, Виталий Феофанович листал книги на журнальном столике.
- Вооружаетесь? - спросил он тестя.
- Надо же иметь хоть какое-то представление, - ответил Петр Тимофеевич.
- А что он будет делать с оленями? - спросил Виталий Феофанович с присущей ему серьезностью.
- Приедет - скажет, - уклончиво ответил Петр Тимофеевич.
- Интересно, есть у него ездовые олени? - продолжал Виталий Феофанович. - Я смотрел по телевизору, как ездят на оленях, - красивое зрелище!
- Пока определенно не могу сказать, - ответил Петр Тимофеевич. - Вот только это письмо у меня, а больше никаких сведений.
- Каким маршрутом едут, не сообщили? - поинтересовался Виталий Феофанович.
- Не сообщили, - ответил Петр Тимофеевич. - Но, видно, не на оленях.
Шура вошла из прихожей, села в кресло, закинула ногу на ногу и достала сигарету. Виталий Феофанович приготовился поднести ей огонь. Но Шура не стала закуривать. Она зажала сигарету в руке и заговорила:
- Насчет размещения - проблемы нет. У вас тут хватит места.
- А вдруг каждому захочется отдельную комнату? - предположил Виталий Феофанович.
- Как - отдельную комнату? - удивился Петр Тимофеевич.
- Раз дарят целое оленье стадо - значит, народ состоятельный…
- Ну, это глупости, - довольно резко отрезал Петр Тимофеевич. - Пусть привыкают по-нашему, коли породнились с нами.