- Тут понимать-то нечего, - вмешался опять сержант. - Аскеру не полагается понимать: приказано воевать - вот и воюем. А насчет гяуров правильно сказал господин вольноопределяющийся: раз и навсегда покончили с этой нечистью - и хорошо! Когда еще подвернулся бы такой подходящий случай!
Ребята в раздумье отошли от беседующих. В то время их жизненный опыт был еще слишком мал, чтобы разбираться в таких сложных вопросах.
Глава девятая
В Стамбуле
На четвертые сутки, рано утром, ребята добрались до Скутари. Купив билеты на морской трамвай, они пересекли Босфор и вышли на пристань у Большого моста Стамбула.
Ни прозрачно-голубые воды Босфора, ни очаровательные очертания его берегов, утопающих в роскошном убранстве золотой осени, ни высокие минареты Айя-Софии не вызвали у них восторга - им было не до созерцания природы и всех чудес Стамбула.
Достигнув наконец цели, они не знали, что же делать дальше, к кому обратиться в незнакомом, большом, суетливом городе.
Постояв немного на мосту в это туманное утро, они смешались с разношерстной толпой горожан и зашагали навстречу судьбе, смущенные, расстроенные, без всяких надежд на будущее.
Долго они бродили по городу и только к вечеру, устав от множества впечатлений, вспомнили, что нужно найти место для ночлега. Но это оказалось не так просто. Прежде всего потребовалось право на жительство, о котором ребята до сих пор не имели ни малейшего понятия. Бумаг, полученных Смпадом, оказалось недостаточно, так как в них было указано, что ребята следуют в Стамбул к родственникам. Ни один хозяин ночлежного дома не пустил их ночевать.
Делать было нечего, ребята отправились к набережной и забрались в лодки. Ночлег оказался на редкость приятным. Лодки, слегка покачиваясь, убаюкивали, а над головой в синем небе горели тысячи ярких звезд.
Рано утром ребята выкупались в море и выбрались на берег, боясь быть застигнутыми хозяином лодок. Денег совсем не было, а после хорошего сна и морского купания есть хотелось как никогда. После двухчасового хождения по базару и созерцания всяких яств голод только увеличился.
- Не стащить ли буханку хлеба? - спросил Ашот при виде больших караваев хлеба на прилавке пекарни.
- И угодить в полицию. Только этого нам не хватало! Давай лучше поищем каких-нибудь армян, может быть, даже земляков, они помогут нам, - предложил Мурад.
Но как отыскать армян, когда в Стамбуле все носят фески, одеваются одинаково и говорят по-турецки? Они стали прислушиваться к разговорам, - напрасно: ни одного армянского слова!
Проходя мимо одной из булочных, они увидели на вывеске армянскую надпись. Обрадовавшись, ребята постучали в двери булочной. Хозяин, тучный пожилой человек в засаленной феске, сидел за кассой.
- Вы армянин, ага? - спросили они робко.
- А для чего, собственно говоря, вам это нужно знать? - в свою очередь спросил он их.
- Мы хотели с вами поговорить.
- Знаю я эти разговоры! Тут таких, как вы, много развелось. Нет у меня бесплатного хлеба.
- Мы только вчера приехали, никого не знаем. Может быть, вы поможете нам отыскать наших земляков? - не отставали ребята, несмотря на явно недоброжелательное отношение булочника.
- Откуда вы?
- Из города Ш…
На одну минуту лицо булочника прояснилось, но тут же приняло прежний суровый вид.
- Там все погибли, как нам говорили. А вы-то как спаслись?
- Это долго рассказывать, а мы со вчерашнего вечера ничего не ели! - рассердился Качаз. - Если можете, скажите нам, как разыскать земляков или найти какую-нибудь работу, а в другой раз мы придем и расскажем вам все подробно.
- Так, так. Значит, вам сейчас некогда? Хорошо, а какую работу вы можете выполнять?
- Любую.
- А если я вам предложу работать у меня, что вы на это скажете? Хотя мне работники не нужны, но что же делать, нужно помогать своим. Ладно, уж так и быть, будете ночевать у меня в булочной, а кормить вас буду чем бог пошлет, согласны?
- Согласны! - в один голос ответили ребята.
Так началась их жизнь в благословенном Стамбуле, у "сердобольного" земляка.
В двенадцать часов ночи они вставали носить муку и воду, в час начинали месить тесто и, пока оно подходило, на короткое время ложились спать тут же, на грязных столах. Чуть свет развозили свежие бублики к утреннему завтраку богатых клиентов хозяина. Кормил он скудно: тарелочка вареных бобов, заправленных уксусом, на обед, кипяток с хлебом на завтрак и ужин. Ни копейки денег, ни обуви, ни одежды.
Когда ребята немного огляделись, привыкли к шуму большого города, когда их босые ноги от беготни по камням мостовой начали покрываться язвами, жизнь в булочной земляка показалась им хуже, чем работа на строительстве шоссейных дорог, но деваться было некуда и приходилось терпеть.
Война кончилась. Тринадцатого ноября 1918 года в Босфор вошел флот Антанты. В Стамбул хлынули войска всех наций. Целыми днями на площадях играла музыка. В ресторанах и барах пьянствовали богачи и военные. На каждом шагу продавали бумажные флажки союзников. А греки неустанно пели: "Зито, зито, Венезелос!"
Пьяные матросы с американских военных кораблей, шотландские стрелки в клетчатых юбках до колен, французские, итальянские и канадские солдаты бесчинствовали на улицах и в общественных местах. Они среди бела дня приставали к женщинам, срывали с них чадру, насиловали. Издевались над турками, избивали полицейских и чиновников. Турки, веками угнетающие своих подданных, национальные меньшинства - армян, греков, арабов, курдов, - сами оказались на положении угнетаемых. После позорного Мудросского перемирия 1918 года они познали горечь поражения, испытали позор оккупации и безропотно терпели бесчинства пьяной солдатни.
Ребята же, полуголодные, похудевшие, по-прежнему работали у земляка.
- Раз война кончилась, я не согласен больше так работать, - заявил однажды Ашот. - Пусть хозяин назначит нам жалованье, как и всем работникам, иначе мы бросаем работать. А то подохнем тут.
Отправились к хозяину. Выслушав их требования, он пришел в бешенство. Его и без того красное лицо побагровело.
- Жалованье! - закричал он. - Да вы сначала отработайте мне то, что сожрали!
- Разве мы не работали? - спросил Качаз. - Нет уж, спасибо за все! Если вы нас спасли тогда, то это не значит, что мы должны погибать сейчас. Посмотрите, на кого мы похожи? Как хотите, но работать бесплатно мы больше не будем.
- Что ж, убирайтесь ко всем чертям! - крикнул разъяренный хозяин и тут же выгнал их из булочной.
Ребята опять очутились на улице без гроша в кармане. Однако времена изменились: уже не приходилось озираться с опаской на каждого прохожего и скрывать свою национальность. Они отыскали учреждение под вывеской "Армянский комитет помощи беженцам" и обратились туда за помощью, скрыв, что давно уже приехали в Константинополь. В комитете хорошо одетый молодой человек в пенсне, выслушав их рассказ, дал им направление в американский детский дом для сирот. Там ребят постригли, выкупали, переодели и распределили по классам.
В первые дни сытая и праздная жизнь в детском доме после тяжелой каторги в булочной казалась прекрасной, но очень скоро эта "золотая клетка" превратилась в тюрьму. Воспитатели в большинстве своем были армяне, окончившие разные американские колледжи. Они все были похожи друг на друга: очень вежливые, мягкие, с вечной улыбкой на лице; на всех уроках, будь то арифметика, история или литература, учителя старались внушить воспитанникам покорность, почтение к старшим, веру в бога. Однажды на уроке естествознания, когда учитель доказывал, что все от бога, пылкий Ашот задал ему неосторожный вопрос.
- Скажите, то, что турки вырезали столько армян, - это тоже совершилось по воле бога? - спросил он.
И учитель не задумываясь ответил ему со своей мягкой улыбкой:
- Безусловно да. Это была кара бога армянам за их грехи.
- Очень уж злопамятный бог, если он так жестоко наказывает людей! - возмутился Качаз.
Ребята думали, что разразится скандал, учитель выведет Качаза из класса, накажет, но ничего подобного не случилось. Учитель с той же улыбкой возразил, что "бог часто испытывает терпение верующих и вообще армяне-грегориане заблуждались в своих верованиях. Истинное христианство - это протестантизм". И учитель начал долго и скучно рассказывать классу о преимуществах протестантизма.
После стычки с учителем Качаз очень скоро почувствовал на себе меру веротерпимости мягких на вид воспитателей. Его наказывали по каждому пустяковому поводу: то пуговица не застегнута, то складка одеяла на кровати неровна - и все в таком же роде. Товарищам Качаза приходилось делать большие усилия, чтобы удержать его от необдуманных поступков.
Зато Смпад делал большие успехи. Своей покорностью и угодливостью он быстро вошел в доверие начальства. Сначала его назначили старостой общежития, а через некоторое время - начальником отряда (ребята были разбиты на отряды, подобно скаутам) и помощником воспитателя. Зная характер Смпада, ребята несколько раз предупреждали его, чтобы он не доносил учителям об их разговорах. В таких случаях Смпад принимал позу оскорбленного человека.
Мальчиков из старших классов часто отбирали для работы на многочисленных американских предприятиях и складах, которые, точно грибы после обильного дождя, бурно появлялись после войны в Стамбуле. Посылали и на фабрики и в мастерские армянских предпринимателей. У детей согласия не спрашивали. В канцелярии составляли списки и, выстроив мальчиков в ряд, под надзором одного из воспитателей отправляли на место работы.
В детском доме усиленно культивировали наушничество, а самых послушных выделяли из общей среды, создавая для них особые, привилегированные условия: из таких детей собирались в будущем готовить протестантских миссионеров, или, попросту говоря, агентов для работы на Ближнем Востоке. В детском доме поговаривали о том, что этих мальчиков отправят в колледжи, даже в Америку, для продолжения образования. Но таких было мало, большинство же сирот кое-чему учились, работали в мастерских, усиленно маршировали во дворе и три раза в день молились за своих благодетелей американцев.
Из учителей только один Назаретян отличался от остальных. Высокого роста, могучего телосложения, он походил скорее на крестьянина, чем на преподавателя армянского языка. Учитель этот держался независимо, слегка посмеивался над коллегами и, пожалуй, был единственным человеком во всем детском доме, который относился к сиротам сочувственно. На уроках он, увлекаясь, часто цитировал наизусть целые страницы из произведений лучших армянских поэтов и прозаиков.
Мальчики любили его и с удовольствием посещали его уроки. Вскоре между Мурадом и Назаретяном установились особые, дружеские отношения. Часто во время перемены они прогуливались вдвоем под тенистыми деревьями сада и по вечерам, присев на скамеечке около пруда, вели долгие беседы. Назаретян все расспрашивал о событиях, свидетелем которых был Мурад. Внимательно слушая его, учитель делал какие-то записи в своей книжке.
Однажды он принес Мураду томик Пароняна. Вечером, закрывшись в спальне, ребята по очереди читали бессмертные произведения великого сатирика, при этом от хохота катались по постелям: уж очень смешно изображал Паронян нравы Стамбула и армянских богачей. В другой раз Назаретян передал Мураду томик Раффи "Самуэл", но попросил его быть осторожным: в американском детском доме не разрешалось читать Пароняна, Раффи и других армянских классиков.
Увлекшись чтением, ребята не заметили, как к незакрытой спальне подкрался дежурный воспитатель. Встав у дверей, он несколько минут слушал, что читал Ашот, потом на цыпочках подошел к нему и выхватил из его рук книгу.
- Откуда у тебя эта книга? - спросил он ласково.
- Это моя книга, господин воспитатель, - сказал Мурад. - Я принес ее с собой.
- Ты говоришь неправду. Ты ведь хорошо знаешь, что при поступлении в детдом все ваши вещи были взяты. Лучше скажи, кто дал тебе эту книгу? - настаивал воспитатель.
- Я же вам говорю…
- Ай-яй-яй, как нехорошо говорить неправду! За это бог разгневается на тебя и накажет. Что же, так никто и не скажет, откуда попала эта книга к вам?
Наступило молчание.
- Хорошо, завтра я доложу господину директору.
Воспитатель собрался уходить, но Мурад вскочил с постели и преградил ему дорогу.
- Отдайте мою книгу! - угрожающе воскликнул он.
Воспитатель непонимающе посмотрел на Мурада и сделал шаг к дверям.
- Господин воспитатель! Я по-хорошему прошу вас отдать мою книгу, иначе я не пущу вас из комнаты.
- Что это - угроза, бунт? Ты забываешь, мальчик, где находишься!
- Я ничего не забываю. Отдайте мою книгу! - на этот раз почти закричал Мурад.
Качаз и Ашот, с тревогой следившие за спором между воспитателем и Мурадом, тоже вскочили с постелей и подошли к Мураду.
- Мы тоже просим вас отдать книгу, - сказал Качаз и с силой вырвал книгу из рук воспитателя.
- Как видно, вас не воспитаешь, привыкли к улице. Я постараюсь, чтобы вы очутились опять там, где ваше место. - И воспитатель, презрительно улыбнувшись, пошел к дверям.
- Зачем всех выгонять? - заюлил перед ним Смпад. - Разве мы виноваты, господин воспитатель?
- Да, все вы виноваты, раз не говорите, кто принес вам эту книгу.
- Я скажу: эту и другие книги дает Мураду учитель армянского языка господин Назаретян, - выпалил Смпад.
- Так я и знал, - как бы про себя произнес воспитатель и вышел из спальни.
- Предатель! - Ашот бросился на Смпада. - Задушить тебя, чтобы меньше было таких гадов!
На помощь Ашоту к постели Смпада подбежали Качаз, Каро. Смпад закричал:
- Помогите! Убивают! Помогите!
За дверью раздались шаги. Услышав их, ребята легли на свои места. Все замолчали, сделав вид, что ничего не произошло.
В спальню вошел воспитатель.
- Что тут у вас происходит? - спросил он.
- Ничего особенного, господин воспитатель, - ответил Мурад, - просто поспорили немного.
- Врет он! - закричал Смпад. - Они меня хотели задушить за то, что я сказал вам правду. Прошу меня перевести в другое помещение: я боюсь, они убьют меня ночью.
- Кто они? О ком ты говоришь?
- Мои бывшие товарищи - Ашот, Мушег, Качаз, Каро и Мурад.
- При чем здесь Мурад? Он даже не вмешивался в наш спор! - вскричал Ашот.
- Вы ему не верьте, господин воспитатель, Мурад - их атаман, его слово здесь - закон, его слушают больше, чем господина директора, только он все делает исподтишка. Всю дорогу он командовал нами и думает, что и здесь тоже будет командовать. Нет, брат, хватит, натерпелись!
- Ах ты подлец! - закричал Качаз. - Вместо благодарности за то, что спасли твою собачью жизнь, ты еще ругаешься! Правда, уведите его, господин воспитатель, никто из нас не согласится спать в одной комнате с этим предателем. Отец его тоже был предателем…
Смпада увели. Воспитатель попросил соблюдать тишину и порядок до утра.
- Утром доложу господину директору о вашем недостойном поведении, и он решит, что с вами делать, - сказал воспитатель и ушел.
Ребята были крайне возбуждены, никто из них не мог больше спать.
- Может быть, нам не дожидаться утра и смотать удочки? - предложил Ашот. - Все равно выгонят.
- Пусть, хоть еще одну ночь поспим на перинах, - шутя возразил Качаз.
- По-моему, нужно выгородить Каро и Мушега, взяв всю вину на себя, - предложил Мурад.
- Может быть, тебе тоже хочется на готовой кашке жить? - зло спросил Ашот. - Что ж, мы с Качазом одни виноваты?
- Ты много на себя берешь, Ашот! - рассердился Качаз. - С Мурадом говоришь так, словно перед тобой Смпад. Так не выйдет, нечего задирать нос.
- Успокойтесь наконец, - рассердился Мурад, - дайте мне сказать! Каро меньше нас всех, а Мушег слаб здоровьем, им трудна будет бездомная жизнь на улице. Давайте попытаемся спасти их, - предложил он, - а мы втроем уйдем.
Каро с Мушегом запротестовали, но ребята быстро уговорили их, обещав при первой возможности прийти за ними и взять из детского дома.
Утром, еще до завтрака, ребят позвали к директору, солидному господину в золотых очках. На ломаном армянском языке он объявил им, что они испорчены до мозга костей, следовательно, дальнейшее их пребывание в детском доме невозможно. Ребята оправдываться не стали, только Мурад сказал несколько слов в защиту Каро и Мушега.
- Господин директор! Ради справедливости, чтобы после не мучила меня совесть, скажу вам, как перед богом, что эти два мальчика совсем не виноваты, виноваты мы втроем. - Мурад показал рукой на себя, Качаза и Ашота. - Если уж решили наказать, то накажите только нас.
- Я вашего совета не спрашиваю, - брезгливо пробурчал под нос директор.
- Все же осмелюсь добавить, что и мы ничего недостойного не сделали. Ведь мы только читали вслух нашего писателя…
Директор рассердился.
- На вас тратят деньги, и вы обязаны были беспрекословно подчиняться порядкам, которые сочли нужным установить здесь, читать те книги, которые вам рекомендуют, работать там, куда вас направят, - словом, делать все то, что мы скажем. Никакого самоволия! Понятно?
- Простите, господин директор! Мы, армяне, имеем свой язык, своих писателей, которых очень любим, и хотим читать их книги на своем языке, - сказал Мурад очень вежливо.
- На своем языке вы можете читать только духовные книги.
- Я не умею так складно говорить, как Мурад, - начал Качаз, выступая вперед, - но все же скажу. Даже туркам, вырезавшим половину армян, не удалось отучить нас от своего родного языка. Думаю, что вам тоже это не удастся с вашей чечевичной похлебкой.
- Вон отсюда! - вдруг закричал директор и силой вытолкнул Мурада, Качаза и Ашота из кабинета.
Каро и Мушег остались в детском доме.
Опять улицы, улицы, опять вместо крыши чистое голубое небо, опять утром, днем и ночью только одна мысль, страшная, мучительная мысль: как достать кусок хлеба?