Зеленый берег - Абдурахман Абсалямов 19 стр.


Осторожно, словно боясь что-то потревожить и вспугнуть в себе, она опустилась на траву, смежила глаза. И вскоре почувствовала; ведь она плачет. Что заставляло ее плакать в эти минуты тишины и покоя? Скорее всего это были исцеляющие слезы. И они ей не мешали думать. А думала она сейчас о чудесном даре, которым наделен человек, о его способности духовно общаться с природой, черпать в этом общении новые силы. Сама природа и подарила ему этот бесценный талант. Как все таинственно и в то же время целесообразно устроено в мире…

Рассеянный взгляд ее невольно остановился на Миляуше, расположившейся под кленом. "Почему она оставила меня одну? Это неспроста. Мелочь, но любопытно… А все же замечательная девушка эта Миляуша! Сколько в ней жизнерадостности, доброжелательности к людям! Умеет ли она грустить, задумываться над своей жизнью? Вероятно, бывают и у нее такие минуты. Никак нельзя судить о людях по первому впечатлению. Вдруг раскроет перед тобой человек совсем неожиданные стороны своего характера".

Облокотившись на колени, Гаухар опять засмотрелась на сверкающую под солнцем Каму.

Буксир, тянувший плот, уже скрывался за поворотом. Сколько же ума и силы в человеке, подчиняющем себе природу и ее безначальную, безграничную энергию! Одного из таких могущественных людей Гаухар совсем случайно встретила на пароходе, когда ехала из Казани сюда. В те дни ей было не до знакомств, не до разговоров. И все же человек этот, с виду совсем обычный - среднего роста, средних лет, с бородкой, скромно одетый, заставил Гаухар слушать его. Вероятно, он заговорил о том, что ему ближе и дороже всего, - о своем любимом деле, - потому и было в его словах столько убежденности, чувства. Он назвал себя начальником одного из нефтепромыслов Татарии. Проникновение в недра земли, в ее толщу, он считал не только увлекательным, но и поистине богатырским делом. И сколько еще неизведанных и неразгаданных тайн, ошеломляющих открытий могут дать глубины земли! Вероятно, это был очень интересный рассказ. Но тогда Гаухар была слишком занята собой. Из всего рассказа попутчика ей урезалась в память всего лишь одна ошеломляющая фраза: по его словам, стакан нефти, добытый в глубинах татарской земли, обходится нам не дороже такого же стакана, наполненного… газированной водой. Даже в те минуты Гаухар была поражена. Насколько умело и какими темпами приходится работать, какую технику надо было сотворить, чтобы нефть, лежащая под толщей земли в несколько тысяч метров, обходилась столь дешево.

Гаухар не доводилось близко общаться с такими поистине героическими людьми, быть непосредственно причастной к их титаническому труду, но она их современница, живет рядом с ними, и эта близость не озаряет ли и ее, скромную учительницу, тем светом, который виден всему миру?! Ей, очевидице таких чудес, просто недопустимо чувствовать себя придавленной личными невзгодами!

- Вот какие мысли неожиданно зародились в голове Гаухар, когда сидела она на берегу реки Камы, неподалеку от мало кому известного городка Зеленый Берег.

День уже клонился к вечеру, тени стали длиннее. Природа как бы притихла в грустной задумчивости. В атакой час не на пользу человеку оставаться в одиночестве. Гаухар поднялась с места, направилась к тому клену, где отдыхала Миляуша.

Девушка открыла глаза, улыбнулась.

- А ведь я, кажется, вздремнула!

- На здоровье, дорогая Миляуша. Я рада, что ты отдохнула… Впрочем, вот что скажи мне: почему ты оставила меня одну? Уж не из тех ли соображений: пусть, мол, художница побудет наедине с природой?

Может, и так. Чего тут особенного, Гаухар-апа? Гаухар помолчала, как бы собираясь с мыслями; что-то заставило ее пристально взглянуть на Миляушу" И под этим взглядом растерянность, похожая на испуг, мелькнула в лице девушки, словно Гаухар нечаянно разгадала какие-то сокровенные ее мысли.

- Ладно, Миляуша, оставим в покое художницу, хотя весьма спорно, много ли у меня от настоящего художника. Скорее всего, я просто одна из любительниц, каких тысячи. Пожалуйста, не преувеличивай моих возможностей. Скажи, ведь ты ради меня пошла на прогулку?

- Ну хотя бы и так. Чего тут особенного? - Миляуша невольно насторожилась.

- Почему же все-таки ушла от меня? Разве тебе не скучно было одной?

- Вот те на, скучно! А кто же мне еще нужен? Ты ведь рядом, - Миляуша пыталась улыбнуться.

Гаухар еще раз, теперь уже с определенным расчетом, пристально взглянула на девушку.

- Кто знает… Случается, что кто-нибудь да нужен…

- Не говори ерунду, Гаухар-апа! - с каким-то надрывом сказала Миляуша. - Поговорим-ка лучше о другом. Видишь, кончилось красно летечко. А за осенью придет зима… Если подумать, так на свете мало найдется людей, таких же беззаботных, как мы с тобой, Гаухар-апа. Не правда ли? Люди заделывают дыры, чтоб в домах было теплее. Заготовляют всякие припасы. Верно? Старики не зря говорят; у зимы брюхо большое, все подъест. Раньше в зимнюю пору люди испытывали холод и голод. А мы вот, как кузнечики, стрекочем; "Кто-нибудь да нужен".

Закончив эту странную, почти бессвязную речь, Миляуша отвернулась. У нее вздрогнули плечи. Гаухар молчала. Да, она не могла ошибиться - Миляуша влюблена. И, кажется, неудачно. Может быть" она потому и затеяла эту прогулку, что не знала, куда девать себя? И все-таки Миляуша счастливее других, она может надеяться. А что ожидает Гаухар?.. Нет у нее ни своего дома, ни счастья, ни любимого человека.

Вдруг Миляуша, закрыв лицо руками, зарыдала. Гаухар, пытаясь успокоить, обняла девушку за плечи, а у самой тоже слезы заблестели на глазах, - ее собственная рана только еще начала затягиваться, но далеко не зарубцевалась…. Так они и сидели, обнявшись, говоря Друг другу какие-то малопонятные и еще менее утешительные слова. Здесь безлюдно, никто не услышит этих слов. Если и услышат, только лес да река. Они, пожалуй, могли бы рассказать, о чем так жалостливо говорили Миляуша и Гаухар, но ведь большинство людей не понимают, на каком языке шепчутся между собой ветви деревьев и волны реки.

4

Можно уехать из Казани в Зеленый Берег, а из Зеленого Берега куда-то дальше, хоть на край света, но разве это избавит человека от безрадостных дум и боли в сердце? Можно посмеиваться над Миляушей, ласково называть ее глупенькой, - какие, мол, у тебя могут быть страдания? Ты только еще начинаешь жить, все забудется у тебя, все изменится к лучшему. И это будут правильные слова. А что скажет в утешение себе Гаухар? Что может измениться у нее? От себя ничего не скроешь, почти нет у нее надежд на счастливое будущее. Женское горе должно бы еще больше сроднить Гаухар и Миляушу. В общем-то так оно и есть: они сдружились крепче - чаще встречаются, более откровенно разговаривают. И все же Миляуша еще способна смеяться, петь, веселиться или делать вид, что ей весело. Вероятно, это помогает ей сохранять внешнюю бодрость. Во всяком случае, глаза у нее не потеряли блеска, часто искрятся неподдельным задором. А как развеселит себя Гаухар?

Разница у них в том, что для Миляуши при всех ее сердечных неполадках еще не миновала золотая пора девичества. Она что вольный ветер - куда хочу, туда и устремлюсь. Сердце ее не отягощено пережитым неудачным замужеством. Правда, Гаухар теперь нет-нет да и забудется, какое-то время не думает о муже. Но вдруг, без всякой причины, обида и боль вспыхивают с новой силой. Ей кажется, что только вчера она уехала из Казани, временно покинула свой дом. Воображение переносит ее в привычную обстановку. Наверно, Джагфар только что вернулся с работы. Открыл дверь, вошел в переднюю. А дома тихо, пусто. Нет ни горячего обеда, ни выглаженной рубашки, ни одного чистого носового платка. Если бы недалеко было, Гаухар украдкой пришли бы в квартиру, приготовила обед, выстирала белье… Кто будет теперь присматривать за Джагфаром, раз нет около него жены? Джагфар не очень-то разговорчив, его желания надо уметь угадывать, как прежде угадывала Гаухар. Она знает, например, что он большой любитель чумара Гаухар хорошо помнит случай… Как-то у них в доме кончилась мука. И в магазинах временно не стало. Джагфар ничего не говорил, но Гаухар видела: ему очень хочется чумара. Она знала, что муж объездил на машине весь город и нигде не нашел муки. И вдруг в такое "голодное" время на столе появляется перед Джагфаром объемистая миска дымящегося чумара! У Джагфара, что называется, глаза на лоб полезли. И только когда съел две тарелки, он стал допытываться: "Где ты взяла муки?" - "Не в магазине, конечно. Заняла у соседки". Только и всего. А вот теперь муки в магазинах сколько хочешь. Но кто сварит Джагфару чум ар?

Приходит в голову и другое. Претерпеть столько горя - потерять мужа, расстаться с любимой школой, покинуть город, квартиру - и ничем не отплатить Фаягуль! Что же это такое? Неумение бороться за свое счастье или полная растерянность? Женщина, как бы она ни была мягкосердечна в обычной жизни, бывает способна на удивительные поступки, только бы не отдать ненавистной сопернице свое счастье. А Гаухар почти безропотно уступила, покинув и Казань, и квартиру, бросив большинство своих вещей.

Со стороны могут подумать, что она сама провинилась в чем-то, потому и с глаз долой. Но ведь у Гаухар совесть чиста, она не виновата перед мужем.

Скорее всего, тут имела решающее значение профессия Гаухар. Учительница, воспитательница молодого поколения - и вдруг такие сплетни, пересуды. Тут и невиноватая скроется, только бы на нее пальцем не показывали. Ведь сплетня наделена свойством быть бессмертной и неуязвимой: сколько ни опровергай, от нее все равно что-нибудь останется, а то, пожалуй, и прибавится: "Ага, опровергает, оправдывается, - значит, чувствует за собой вину". И молчать тоже не легче: "Ага, значит, - значит, сказать нечего". Но ведь в школе было Юму заступиться за Гаухар. Стоило ей не уйти из школы - и сплетники были бы обезоружены. По их же Логике можно было так рассудить: не ушла, - следовательно, ни в чем не виновата, нечего ей и бояться.

Если уж разбираться подробно, это только кажется, что ушла без борьбы. Она боролась и отстояла свою независимость, защитила достоинство свое! Эти качества остались при ней. Но вот беда - осталось в сердце и чувство к бывшему мужу.

Да, она не перестала любить Джагфара. И когда нечаянно у нее мелькала прежняя мысль: "Джагфар попал в силки коварной женщины, запутался, его загубили старые предрассудки, он хотел превратить жену в рабыню, а я, жена, не сумела помочь ему", - в эти минуты незажившая рана вновь начинала кровоточить и нестерпимая боль разрывала сердце. Она защитила себя, ушла, но теперь уж решительно никто не сумеет помочь Джагфару.

И снова Гаухар разжигала в себе губительную надежду. Может быть, время поможет ему. Рано или поздно он поймет ошибку, затоскует, раскается перед своей Гаухар. Она готова ждать этого просветления в душе Джагфара, оставалась по-прежнему верной ему. Именно поэтому она и не захотела в свое время как-то отомстить Фаягуль: ведь это бросило бы тень на Джагфара.

Очень рискованной оказалась эта на редкость благородная женская преданность и человечность. Она носила в душе эти чувства, словно взведенную гранату в кармане, наивно завернутую в платок. Она шла и на этот страшный риск. Здесь ярко проявились одновременно сильные и слабые стороны женской натуры. Риск, даже удачный, никогда не проходит бесследно. И Гаухар расплачивалась болями сердца и неугомонной тоской.

* * *

…Если не оборвать такие мысли, им не будет конца.

Вот уже и стемнело, надо бы встать и включить свет. Но Гаухар не хочет сдвинуться с места. К тому же темнота не мешает думать. Если бы можно было, она пошла бы сейчас к Джагфару. Он понял бы Гаухар, должен понять и раскаяться.

Гаухар по возможности избегала оставаться вот так наедине с собой - слишком уж глубоко можно было погрузиться в горестные воспоминания. А главное - в мыслях своих она невольно начинала искать лазейку, чтобы легче было оправдать Джагфара. Всю вину за свое несчастье хотелось свалить на Фаягуль и Дидарова - они, мол, коварно запутали в сети Джагфара.

И все же она не удержалась сегодня, дала волю своей слабости, старалась всячески выгородить Джагфара. А ему-то что до этого? Он, наверно, и не вспоминает о жене.

Хорошо, что тетушка Забира недолго засиделась у соседки.

- Ой, как темно в комнате, точно в могиле! - Забира включила свет, прихрамывая, подошла к углу, где стояла кровать Гаухар, распахнула занавеску. - Батюшки, что ты сидишь впотьмах, дочка? Ведь, говорят, потемки из комнаты переходят в душу.

- Я чего-то задумалась, - слабо улыбнулась Гаухар.

- Если даже думаешь, все равно не сиди в темноте, - наставляла Забира. - Видишь, я зажгла свет - сразу веселее стало.

- Посиди со мной, тетушка Забира.

- Спасибо! - Забира присела на стул возле столика, что был приставлен к изголовью кровати, кивнула на кувшин с цветами - Э-э, смотри-ка, как распушились, они долго не завянут.

- Это цветы любви, тетушка Забира, - опять улыбнулась Гаухар, - потому они и живучие.

Наверное, так и есть. А ты, Гаухар, при таких-то цветах сидишь, как сирота, подперев щеку.

- Да уж, видно, невеселой родилась. Извини, тетушка Забира.

- Передо мной ты ни в чем не виновата. А вот красоту свою губить нехорошо. Что останется тогда? Человек не живет дважды. Прожитый день не вернешь назад.

Гаухар обняла свою заботливую хозяйку.

- Пристыдила ты меня, тетушка Забира! Что ж теперь делать? Значит, заслужила…

Забира смутилась:

- Ну-у, ты скажешь, Гаухар! Болтаю всякую чепуху, а ты всерьез принимаешь.

Правильно, всерьез принимаю. А как же иначе? Надо учиться народной мудрости.

Эти слова пришлись по душе женщине.

- Мой покойный муж часто говаривал: "Чтоб бусы не порвались, нанизывай их на крепкую нитку. Неосмотрительные люди много порвали бус. Пусть другие запасаются крепкими нитками". Поняла, Гаухар, в чем тут смысл?.. Ладно, лишнего наговорила я. Пойду-ка, разогрею самовар, в горле пересохло, неплохо промочить немного перед сном.

Забира вышла в общую горенку, за ней последовала и Гаухар. Здесь было светло, уютно. Серый занавес, погружавший все вокруг в сумерки, теперь словно ветром распахнуло. Гаухар оживилась и, пока Забира хлопотала на кухне, накрыла стол. Вскоре на белой скатерти засверкал начищенный самовар. Сперва он молчал, будто осваивался, потом засвистел, замурлыкал свою песенку.

- Слышишь? - обратилась тетушка Забира. - Слышишь, как распелся?

- Замечательно поет!

- Ой, даже за сердце берет! - растрогалась Забира. - Батюшки, затих! Да чего ж ты? Ну спой еще что-нибудь!

Обе женщины помолчали в ожидании, но самовар заглох.

- Кончилась песня! - вздохнула Гаухар.

- Нет же, нет! - запротестовала Забира. - Я свой самовар знаю. Ты повернись ухом к нему - где-то там, внутри, еще чуть посвистывает.

- Ты, тетушка Забира, такая неунывающая. Смотрю я на тебя - и сердце радуется. Право слово!

Забира распустила под подбородком узел белого в розовую крапинку платка, завернула концы и повязала по-татарски на затылке, - верно, ей жарко стало.

- Э-з, Гаухар, нашла за что хвалить! Что верно, то верно, я смолоду не могла терпеть, кто всю жизнь причитает да киснет. Но в то время и сама была не из таких, чтоб соловьи во рту пели. Это я теперь разговорилась. В прежнее время бабьему-то языку не давали волю. Скажи, - вдруг перебила она себя" - в вашей местности, где ты родилась, ландыш как называли? Жемчужными цветами, что ли?

- Да, слыхала, что так называли. Вы к чему это?

- Слушай дальше… В детстве я любила собирать ландыши. Бывало, наберу и думаю: где у них жемчужина? Как дурочка, часами сидела и смотрела… Но ведь жемчуг, кажется, достают со дна морского?

- Да, так пишут в книгах. Так что же, узнали, почему ландыши называли в народе жемчужными цветами?

- Нет, доподлинно-то не узнала. Если спрошу кого, ругаются: "Не морочь голову!" Но как-то случайно запала мне мысль: может, это название пошло от вышивальщиц жемчугом? В старину много было таких мастериц, вот они и подсмотрели, что бусинки ландыша похожи на жемчуг.

- Возможно, - согласилась Гаухар, подивившись смекалистости тетушки Забиры. - Хоть я не языковед, но чувствую: в этой вашей догадке есть смысл.

- Есть или нет, а я так думала. Если покопаться, то в старинных народных словах и в самом деле найдешь много смысла… А знаешь, к чему я заговорила о жемчужных цветах? Каждый человек, милая Гаухар, ищет в жизни что-либо ценное для себя. Ценное и красивое! Кто опускается ради этого на дно морское, а кто и на земле находит… Я приметила, ты слишком много думаешь, голубушка Гаухар. Надо ли так глубоко погружаться в думы? Не слишком ли черным покажется тебе белый свет? Ландыши-то ведь серебристые! Не поискать ли тебе их где поближе? Нагнешься, протянешь руку, а он тут, ландыш-то!..

- Э, да ты настоящий мудрец, тетушка Забира! - воскликнула Гаухар.

Забира пила чай, держа блюдце пятью растопыренными пальцами и дуя на горячий напиток. Услышав слова Гаухар, она чуть не выронила блюдце. Насмеявшись до слез в намахавшись при этом руками, она проговорила:

- Ох, убила ты меня, Гаухар! Если сказать вслух, что хромоногая Забира стала мудрецом, так куры помрут со смеху. Мудрец!.. Да я знаешь где набираюсь этой премудрости? Вот так - за чаем с соседками, а то у калитки или у колодца, и пожалуй, больше всего очередях по магазинам. Вот где! И доброе, и худое - все слышу там. Нет-нет да и блеснут перед глазами те жемчужины, о которых мы говорили.

Гаухар внимательно посмотрела на тетушку Забиру вдруг загоревшимися глазами. Наверно, взгляд этот был слишком долгим, потому что тетушка Забира сказала вроде бы с легким испугом:

- Гаухар, доченька, не гляди на меня так, не утруждай глаза, мне что-то не по себе делается.

- Ах, тетушка Забира! - воскликнула Гаухар. - Как я рада, что нас свела судьба! Мне кажется, будто я держу в руках жемчужный цветок.

- Да что там лишнее толковать, милая Гаухар, Люди не зря говорили встарь: "Если слова твои - золото, не сыпь на каждом углу - в цене упадут". Я ведь стараюсь развеселить тебя, только и всего. Стараюсь, как могу. И говорю много лишнего. Вот и посчитай: дорого ли стоят слова такой болтливой женщины, как я?

Назад Дальше