Андрюха изо всех сил старался не волноваться, брать мячи почетче, поточнее, давать "пасы" другим, бить самому, когда набросят; слышал ободряющие голоса Багратиона, Пашки, Геннадия, Сени–школьника, пришедшего болеть с оравой таких же длинноволосых, по–бараньи орущих дружков; слышал также выкрики Панкратова: "Ха–ха, мазила! Он своим подыгрывает! Студентам!" Слышал, как Наташка кричала Мрачному Типу - заткнись ты, чучело! Слышал он это все краем уха, осознавал краем сознания: внимание было сосредоточено на мяче, на товарищах, на игроках по ту сторону сетки. Надо вырвать у них инициативу, иначе позор!
А как ее вырвешь, инициативу, когда за кузнечный играет этот нескладный, долговязый "драндулет" Владька. Наградила же природа костями!.. И удар–то у него получается какой–то костяной или даже чугунный: до того жесткий, что не мяч летит на тебя, а чугунное ядро из пушки - "Примай, Андрюха!"
И Андрюха "примает", но уже чувствуется боль в суставах пальцев, и вся надежда на то, что… знает Андрюха одно слабое место в характере Владьки. Натура у Владьки на редкость азартная, и когда Владька входит в азарт, то уж перестает замечать, что на площадке он не один, что, кроме него, там еще пять игроков…
- Держи, Владя! - поддразнивает Андрюха, посылая "прострельный" мяч на ту сторону. Однако посылает не Владьке, а, конечно, опять в "дыру". И знает - Владьку это бесит, и Владька все чаще начинает хватать не свои мячи, подминает под себя своего товарища.
"Еще немного, и ты у меня заведешься, - думает Андрюха, повторяя удар. - Еще немного…"
А вот он, и подходящий момент - совпало так, что Владьке бить, а у сетки как раз Андрюха.
- Примай! - запальчиво кричит Владька и взвивается над сеткой и заносит руку - этот свой сокрушающий рычаг.
Мгновенно туда же, к мячу, взлетает и Андрюха и на какую–то долго секунды видит совсем рядом перекошенное Владькино лицо. Бац–бац! - дуплетом простучали страшной силы Владькин удар и "железный" Андрюхин блок. Мяч, косо отскочив от соединенных Андрюхиных ладоней, ударил в землю у самой сетки. Владькин партнер не успел даже и глазом моргнуть.
- А–а–а! - стонут болельщики, плотной стеной окружившие площадку.
И с этой минуты наступает перелом. То, что он никак не может "прострелить" Андрюхин "блок", окончательно вывело Владьку из равновесия. Он уже не слышал просьб товарищей: "Пас! Дай пас!" Он был красив, что и говорить, Владька: то бросался на мяч, распластавшись во всю свою длину, то перекалывался через спину и мигом вскакивал на ноги, готовый к отражению нового удара; то посылал с самого края площадки стремительные "пули". Одним словом, был черт, а не Владька, но, увы, он был один, игра команды кузнечного цеха разладилась.
- Держи, Владя! - кричал Андрюха нарочито насмешливым тоном и, поддерживаемый командой, "садил" один за другим отвесные мячи.
Минут через десять все было кончено.
Когда их шестерых окружили болельщики, и жали руки, и хлопали по плечу, и улыбались, и поздравляли, Андрюха чувствовал - семья! Единая хорошая семья. Отличные и парни, и девчата. А глядя на смеющееся лицо Наташки, вдруг решил - приглашу ее в кафе поужинать…
Глава одиннадцатая
И завертелось колесо…
- Давайте устанавливайте мост, не тяните! - слышит Андрюха требовательный голос мастера.
- Кра–ан! - тотчас же кричит Пашка, сделав ладони рупором.
И кран, неподвижно дремавший под самым потолком, под паутиной потолочных ферм, вздрагивает, будто просыпается, и начинает приближаться, громыхая всем своим железом. Останавливается, повисает над участком, словно громоздкое металлическое облако; цокают контакты в кабине у Лены–крановщицы, опускается сверху стальная леска с крюком.
Раму моста, громадину, сваренную из уголков и швеллеров, опутали тросами, навздевали эти тросы на крюк, Пашка вытянул в сторону руку ладонью вверх, будто хотел узнать, нет ли дождя:
- Вира - помалу!
И рама отделилась от автопогрузчика, на котором ее привезли в цех, отделилась и поплыла по воздуху, будто чудовищная рыбина, пойманная на крючок. Замерла на месте и, согласно Пашкиному дирижированию, опустилась прямо в центре участка. Все. Теперь установить на раму четыре колеса, двигатель, редукторы, и мост готов. А мост - основа всей машины, он понесет на себе главные узлы, которыми завалены сейчас верстаки и многие из которых до сих пор недособраны.
- Студент! - зовет мастер. - Поставь–ка сюда вот этот кожух.
И Андрюха берется крепить к раме железный кожух, этакое жестяное корыто, которое оградит, прикроет ленту конвейера.
А вокруг все меняется, меняется; на опрокинутую раму уже ставят ведущие колеса, двигатель, редукторы, Пашка подтаскивает из кладовой ящики с новенькими болтами, шпильками, гайками, с подшипниками, которые упакованы в пергамент и покрыты густой смазкой.
Геннадий на верстаке собирает последнее колесо для моста; глаза напряжены, брови сведены, цепкие проворные пальцы берут обмытый в керосине, поблескивающий подшипник, с помощью медной выколотки загоняют подшипник в осевое отверстие колеса, туда же ставят еще один подшипник, а чтобы оба сидели на месте, не вылезали, Геннадий подпирает их пружинящим стопорным кольцом. Подхватывает собранное колесо и - к раме. Стоя на коленях, заводит колесо в буксу, просовывает в него коротенькую ось, разгибает концы шплинтов, крутнул колесо - вертится! Геннадий даже что–то такое пропел потихоньку, что–то вроде "парам–там–там", глядя на легко и весело крутящееся колесо.
Да и вообще парней не узнать - повеселели, собрались, даже Панкратов перестал поглядывать на Андрюху угрюмо: работа пошла, некогда. И Панкратов, сосредоточенно сопя, загоняет солидол из шприца в шариковые масленки на осях, будто ставит мосту оздоровительный укол.
- Кра–ан! - опять кричит на весь цех Пашка, задирая голову вверх, туда, где под голубенькой косынкой белеет лицо Лены–крановщицы.
- А‑ан! - наверное, слышится ей там.
И Лена - за рычаги и рукоятки, Лена - пальчиком - на кнопку, и вот уже переворачивается и становится на рельсы четырьмя своими колесами, словно лапами, только что сработанный мост. Андрюхе же вспоминается недавний случай, когда Лена удивила всю бригаду. Нужно было завинтить огромную, с человеческую голову, гайку на колонне–стойке. Как с такой гайкой сладишь? Тут не возьмешь ключик да не завинтишь играючи. Ключ Пашка с Панкратовым еще смогли поднять, а вот повернуть им гайку не могут. Оба повисли на ключе - и ни в какую. Позвали Леню–школьника, попробовали втроем - безрезультатно.
Тут над Пашкой, стоящим в раздумье, повис стальной крюк. Крюк медленно опустился и осторожно дотронулся до красного Пашкиного берета. Пашка испуганно втянул голову в плечи, скосил глаза сначала на крюк, потом на Лену - что за шуточки?..
"Цепляйте! Цепляйте, дурни, крюком!" - кричала Лена сверху, из своей кабины и показывала рукой, как переставить ключ и как зацепить его.
Так и сделали. Переставили огромный ключ, надели его разинутой пастью на гайку, подцепили второй конец крюком, и кран, словно могучая рука, повернул, подвинул гайку по резьбе. И снова переставили ключ, и снова повернули. А когда гайка стала на свое место, Пашка опустился на колени посреди участка, развел руки в стороны и, подняв глаза на Лену, воскликнул:
- Волшебница! Медуза Горгона! М‑мх! - и послал Лене смачный воздушный поцелуй.
Лена смеялась и качала головой - ай, ай, мол, какие дурни!..
Так вот и сейчас Лена мастерски установила громоздкий мост, попав колесами точно на рельсы. Теперь нужно попробовать катнуть мост, пойдет ли, закрутятся ли колесики, нет ли перекоса, заедания?
А как это сделать, как сдвинуть мост, пока не подключен мотор?
- Сюда, бригада, все сюда! - поразмышляв с минуту, требует мастер.
Оставили всяк свое занятие, сошлись возле моста и под "раз–два–взяли!" навалились на него, уперлись в раму, и мост, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, гудя колесами, покатился по широко расставленным и закрепленным на полу рельсам. Покатился, покатился, пока не стукнулся, не споткнулся о специальные упоры, ограничители хода.
Снова навалились разом и катнули мост в обратном направлении. И весело было смотреть, как Пашка вдруг догнал погромыхивающий мост, подпрыгнул и уселся на нем. Сдвинул свой промасленный берет так, чтобы заметнее торчали рыжие кудри, и покатил, подбоченясь и этаким женихом поглядывая на Лену. Однако сварщик Багратион поймал "жениха" за штанину.
- Слазь, холера, - притворно сердясь, ворчал сварщик, стаскивая Пашку с моста, - нашел карету!..
Убедившись, что мост получился что надо, снова принялись за узлы.
Андрюхе мастер велел опилить и зачистить компенсирующие стальные прокладки. Уяснив, зачем понадобились пластинки–компенсаторы и какой они должны быть толщины, Андрюха порылся в тумбочке, отыскал там драчевый напильник, зажал одну из прокладок в тисках, что установлены у цеховой стены на верстаке, и начал зачищать края пластины. Левая рука впереди, на шершавом брусе напильника, в правой - деревянная ручка; ноги на полшага расставлены. Из–под напильника посыпались опилки, Андрюха подналегает, размах на всю длину напильника, сталь поскрипывает, края пластины заблестели, оседают, выравниваются…
Время от времени Андрюха переводит дух, разглядывает ладонь левой руки: на ней отпечаталась насечка от напильника; вытирает рукавом рубашки пот со лба и снова ритмично двигает руками, подналегает всем телом. Это чувство податливости металла, эти струйки серы стальных опилок, этот размах на всю длину новенького острозубого напильника!.. "Хорош–шо, хорош–шо!" - слышится Андрюхе в поскрипывании стали. Хорошо, что детали подаются, наконец, без задержек и есть что собирать; хорошо, что сборочный победил вчера в волейбол; хорошо, что есть на свете Наташка; хорошо чувствовать себя в семье, которая занята одним общим делом. Совсем рядом трещит и сверкает сварка Багратиона, и Багратионова треуголка, торчащая из металлических ферм тележки, окутывается белесым дымом. А там постукивает молоточком Геннадий, пригоняет крышку на одном из катков тележки. Сеня–школьник, открыв от усердия рот, сверлит "пистолетом" отверстия под штифты. На краю площадки грохочет Пашкина кувалда, выпрямляя искривившийся кронштейн…
Стук, гром, вой, визг - работа пошла, хорошая работа! Огромный сборочный цех шумит все мощнее и мощнее. Он простирается от инструментальной кладовой, от Наташкиной табельной, что скворечником примостилась у самых ворот, до покрасочного отделения, едва различимого в дымке. И куда ни посмотришь - верстаки, детали на них, станки, конторки мастеров, чумазые сборщики у своих машин. По воздуху плывут чугунные и стальные отливки, сигналят вверху мостовые подъемные краны; вдалеке полыхает электросварка, и на закоптелых стенах встают, вырастают от пола до потолка гигантские, трепещущие тени сварщиков. Бегают, суетятся в цеховых проходах учетчики и мастера в черных сатиновых халатах…
И Андрюха вдруг почувствовал, ощутил всей спиной, что сейчас, в эту минуту, не только их участок, их цех, но и весь завод шпарит ай да ну. Представил литейку, представил, как из вагранки по желобу льется в ковш огненный чугун и как краснощекий Шушаков направляет белую струю металла в земляную форму. Как в заготовительном цехе солидный, при шляпе, Петро на своих гильотинных ножницах аккуратно стрижет стальные листы. Как в первом механическом вращается карусель–танцплощадка огромного токарного станка и как Гришка Самусенко с антресолей следит за сизой отскакивающей стружкой. Представил Игната, - как тот, все еще сердитый после вчерашнего поражения в настольном теннисе, косит глазом на свои агрегатные головки, которые ползут со всех сторон к детали, ползут, нацелив на нее резцы, развертки, сверла…
Все в работе, все в работе, тысячи и тысячи людей, станков, механизмов, служб, транспорт, телефоны, компрессоры - весь огромный механизм завода напряжен, идет колоссальное сражение с металлом, создаются машины. У Андрюхи мурашки побежали по спине, впервые в жизни так вот отчетливо он чувствовал себя частицей чего–то громадного, главного, несокрушимого…
Мысленно он уже заканчивал институт, получал диплом; видел себя на заводе сначала мастером, потом начальником участка, потом - цеха, директором завода, а потом, потом… А что? Не боги горшки обжигают. Только работать, только вкалывать, не жалея себя…
- Ваше главное оружие в борьбе за процветание советской индустрии, мистер Скворцов? - спрашивает маленький человек с огромной авторучкой, с блокнотом в кроваво–красном переплете.
- Люди - мое главное оружие. Рабочий класс.
Среди представителей прессы оживление, сразу несколько человек хотят задать вопрос. Однако уже начал говорить очкастый в клетчатом пальто:
- О каком рабочем классе говорит господин министр, если он говорит и о научно–технической революции? Рабочий класс исчезает с исторической арены, революция размывает его, я не вижу в будущем никакого рабочего класса…
- Не видите или не хотите видеть?.. Вещи разные. Рабочий класс не исчезает, он изменяется, да и не может не изменяться в согласии с веком. Цвет современного рабочего класса - это люди, окончившие среднюю школу, прошедшие службу в армии, а теперь работающие в цехах с одновременной учебой в вузах и техникумах. Это рабочие. Но это совершенно новые рабочие. Пока что эта группа не так многочисленна и стабильна, потому что она питает собой техническую интеллигенцию. Но завтра у нас в достаточном количестве будут автоматические линии, участки, цехи, и тогда рабочий, окончив вуз, останется на производстве, сядет за пульт управления линией или участком. Такой рабочий, вооруженный знаниями высшей школы, - сила. Такая сила, о которой мы давно мечтаем…
- Студент!.. Потом будешь мировые проблемы решать. Затяни–ка эти болтики покрепче.
Андрюха, очнувшись, принимается за болты, орудуя гайковертом, думает о том, что три года по сути провалял дурака. Сколько времени потрачено впустую!.. На излишний сон, на болтовню с девчонками, на слушание магнитофона, на глупые телепередачи, на всякую дребедень. Если разобраться, это же целое кладбище минут, часов и дней. Правильно сказал Философ - нет порядка внутри себя… Хватит. Пора браться за ум. Надо завести, наконец, у себя систему, режим. Да, да, прежде всего режим. Расписать весь день до минуток и лоб разбить, но выполнять. Смог же вон Геннадий заставить себя. Чем же я хуже?.. И, конечно, надо всерьез заняться науками, изучить за два года, что остались, больше, в три раза больше, чем за предыдущие. Заняться английским, заняться как следует философией, выработать у себя мировоззрение, окончить институт хорошо, прийти на завод не с пустой башкой. И тогда, действительно… "не боги горшки обжигают"…
Глава двенадцатая
Даешь машину!
До конца месяца оставалось девять дней, из них всего лишь семь рабочих, а дел у бригады было невпроворот.
Тогда–то они и появились на участке: главный инженер завода и начальник сборочного цеха…
Мастер позвал всю бригаду к себе в конторку.
- Я думаю, товарищи сборщики, - начал свою речь начальник цеха, пожилой, с усталым лицом человек, - что вы пойдете навстречу… поддержите просьбу администрации завода и к тридцать первому числу сдадите машину…
- Да, товарищи рабочие, - заговорил и главинж, крупный, лысеющий мужчина, - бригаду мы вашу знаем как одну из лучших… - Он оглядел сборщиков, тесно усевшихся на скамейках, и на его полном большом лице появилось некое подобие добродушной улыбки. - А что касается оплаты, то за нами дело не станет. За работу в выходные дни - каждому по червонцу сразу же, наличными. Деталями вас обеспечим, сейчас все на это брошено, даже конструкторов и технологов ставим на станки. Я сам вот вторые сутки не выхожу с завода…
- Ну почему каждый раз такая история? - сердито сказал Геннадий. - Полмесяца баклуши бьем, а полмесяца загибаемся. Ни выходных тебе, ни праздников, с темна до темна… Занятия приходится пропускать, а потом переписывай конспекты, нагоняй… Проект по технологии надо уже сдавать, а я его только начал. И то ошибка где–то в самом начале. Придется пересчитывать. А когда пересчитывать?
- Что поделаешь, товарищи… - вздохнул главинж.
- Да уж видно, - как бы про себя, негромко сказал Геннадий, - что ничего не можете поделать…
Однако главинж услышал.
- Если бы у нас с вами было массовое производство, - начал он тоном уязвленного и оправдывающегося человека, - где из года в год идет одно и то же изделие, где жесткий ритм конвейера, где можно на сотню раз все выверить и рассчитать с точностью до секунды. Но у нас с вами мелкосерийное и даже единичное производство, а это означает, что в механических цехах каждый день и даже час обрабатывается великое множество самых разных деталей. Здесь ежеминутно все меняется, меняется. Вот и попробуй спланируй, попробуй учти все случайности. Их тысячи!.. То снабженцы подвели, то станок сломался, то в брак запороли сложную отливку, то в отделах чертежи задержали. Один напутал в бумагах, у другого на складе беспорядок, у третьей ребенок заболел - с работы ушла… Но самое страшное - прогулы, пьянство. Как, каким планированием, каким графиком можно учесть, выйдет завтра на работу какой–нибудь Иванов или загуляет? На конвейере не страшно. Там этот Иванов дырку, скажем, делает в детали. Не вышел, ну и черт с ним, я вместо него вон уборщицу поставлю. А у нас нельзя. У нас большинство рабочих - высокой квалификации. Не вышел, загулял, вот и полетел наш график, полетела наша ритмичность…
- Погодите, - крутнул головой Геннадий. - Вы все говорите об обычном планировании. А почему бы не наладить оперативное планирование? Да еще автоматизировать его. Сейчас же то и дело пишут в газетах: такой–то завод внедрил АСУ, такой–то комбинат внедрил АСУ…
- Читаем и мы газеты–то, читаем…
- А если читаете, так в чем же дело? Чем наш завод хуже других?
"Ага, - подумал Андрюха, - у главного инженера даже лоб вспотел! Нелегко, видно, ему, начальнику, в роли просителя…"
- Согласен с вами, - через силу выдавил главинж, - АСУ, видимо, даст возможность улучшить оперативное планирование. И на заводах с массовым и крупносерийным производством эти системы уже работают, я видел… Но попробуй внедри их у нас. Тут одного оборудования понадобится - целый завод! Я нисколько не преувеличиваю! - поспешил он заверить Геннадия, заметив, как тот усмехнулся. - Еще такой же, как наш, завод!.. А как это сложно - составить программы для ЭВМ в наших условиях! А специалистов где возьмешь? И потом, опять же, сможет ли ЭВМ учесть, предсказать, - тут уже главинж иронически усмехнулся, - что тот же Иванов во время рабочего дня перелезет через заводскую стену и сбегает в гастроном за бутылкой? В результате чего простой станка, брак и прочее и прочее. Сможет ли?