Логово пришли искать! Почему она, Керязь Пуло, забыла о волчатах? Бросилась волчица к лесной дороге, где люди ездили на машинах, и, тяжело дыша, вышла к краю поля - здесь до логова осталось все-то прыжков сто - и вновь увидела трактор. Копошившийся около него человек неожиданно повернулся и, увидев Керязь Пуло, схватил в кабине что-то и давай "Ай-лю-лю-у!" кричать.
Бежит Керязь Пуло, а сама кипит от злости - хоть совсем не живи на белом свете. Везде люди. Везде гонят. Сейчас вот, того и гляди, до волчат доберутся. Этого человека она уже видела. В прошлом году шел по краю оврага и что-то кричал. Он это, он!.. И одежда так же дурно пахла, и голос тот же.
По узкой, запутанной, будто нитка, тропке Керязь Пуло спустилась в овраг и только тогда легко вздохнула. Волчата резвились около костей, будто вокруг не было опасности. Увидели ее и, скуля, подбежали к ней. Двое забрались на спину, стараясь укусить тонкими зубами. Кривоногий, наоборот, попятился и пустил слезы. Четвертый и ждать не стал - залез под живот, нашел сосок и давай со всей силой тянуть. "В отца пошел, братьев и сестер не ждет, все себе да себе", - подумала Керязь Пуло, и задними лапами старалась отогнать сосущего волчонка. Да разве оттолкнешь - будто намертво прилип к груди. - "Тогда все давайте подходите, а то все молоко братишка высосет". - Волчица легла на бок, и волчата прилипли к ней.
Насытившись, уснули. Во сне тямкают губами, кончились у несмышленых заботы.
Керязь Пуло высунула голову наружу, всматриваясь в овраг. В нем будто бы ничего не изменилось. Так же жужжали мухи и осы, вдоль ручейка покачивались цветы. Черемуха уже осыпалась. Скоро набухнут зеленые горошинки, которые со временем потемнеют. Орешник пока не спешил распускаться - успеет, лето длинное…
С каждым дуновением ветерка волчице слышался гул тракторов. Керязь Пуло расстроилась - придется искать новое логово. Возясь с волчатами, она совсем забыла, какое горе нависло. Куда же уйти? В Лисий овраг? Да там другие волки! Пусть с непутевым мужем жила, да все равно тот был заступником. Сейчас одна растит детей. "Да и они хороши! - начала ругать волчат Керязь Пуло: - Спят и спят, никаких забот не знают. - И вновь успокаивала себя: - Какие они помощники - дети-сосунки. Перейдут на ту сторону ручейка - назад дорогу не найдут. Вот встанут крепко на ноги, тогда уже другое дело. Тогда сами выйдут на охоту. Я большую овцу схвачу, а они - ягнят…"
Керязь Пуло не удержалась, поднялась наверх, посмотрела туда-сюда злыми глазами. Было тихо. В ближнем поле трактор стоял на своем месте. Керязь Пуло успокоилась и стала думать о своей судьбе, о том, как за последние годы опустели эти места. Двуногие в этом виноваты. Сейчас вот уже добрались до оврага. "Э-хе-хе-хе, - опуская на задние лапы грузное тело, застонала волчица. - Зачем было его трогать? К чьим глазам прилип, как лопух? Посмотрели бы, какая красивая калина - по крутым откосам белым снегом запорошена. Березки зачем губить - что они плохого сделали?"
От своей старой тетки-волчицы Керязь Пуло об этом овраге ламо ёлтамот марясь16. Тетка хворой была, еле на ногах держалась. Но когда начинала о своей жизни вспоминать, волчата свои игры забывали. Хитрая была старуха! Сама не ходила на охоту, все ждала, когда ей принесут. Выходила она из теплого логова, ложилась на живот и, грызя овечью ногу, начинала:
- Не овраг здесь был, а сказка! По краю высокие сосны, внутри ручейки-ручеечки. А уж какая вкусная родниковая вода - не напьешься! Все болезни излечивала! Вдоль ручейков цвели борщевики, медуницы цвели и ландыши. А сколько птиц водилось! Сороки, вороны, куропатки, глухари… Лови без устали - всем хватало. Иногда и грачи вили гнезда. Сухие веточки складывали друг на друга - не гнезда получались, а целые навесы. Думали, что до них никто не доберется. Совсем были глупыми! Улетали в поле собирать червячков. А здесь откуда ни возьмись лентяйки-кукушки. Для высиживания свои яйца подкладывали. Смотришь, в гнезде вылупится кукушонок и сразу же показывает, чьей он породы: без стыда прилипал к грачихе. А та сразу давай под свои теплые перья прятать. За родного птенца принимала, беспокоилась, чтобы не замерз.
А сколько свадеб в овраге прошло - овечьими ножками не сосчитать! Выходили сильные быки-лоси и давай друг друга бодать. Ударят раз, отступят шага два и снова бьются. Сильные, идемевсь17 бы их побрал! Рога похожи на кустарники! Высокие быки, статные… Много их здесь водилось…
Сейчас вот вместо них, не зная усталости, железные пауки ревут. А уж запах, запах-то от них какой - от тошноты умрешь…
У Керязь Пуло чуть нутро не вывернуло. Прогнула усталую спину, стараясь хвостом закрыть пасть, да забыла: хвост-инвалид сейчас не помощник. Волчица легла в густой чертополох, скрываясь от опасности. Бы-брр! - даже от травы шел этот дурной запах. Керязь Пуло зачихала. Чих-чах! - плясала ее челюсть: не зря говорят, когда смотришь вперед, о заднице не забывай. Не увидишь, как тебя хлопнут.
Над краем леса кружился ястреб. Его она не боялась - небольшое пугало. Видать, мышей высматривает или зайцев. Мышей найдет - их в поле много (в прошлом году половину урожая пшеницы здесь оставили), а вот о зайцах и не думай. Будто в землю ушли ушастые.
Керязь Пуло подняла левый глаз, лениво посмотрела на раскаленное солнцем небо… Это еще куда, бешеный!? На нее летел ястреб! "Ой, безмозглый, друг болтушки-сороки! - волчица приготовилась к защите… Кив-чик! - ястреб пролетел почти под носом. - Кому в рот лезешь, чаво пря18? Я лосей душила, а не таких вшей! Смотри-ка, смотри-ка, вновь повернулся… Давай, давай, спущу твои перья, как с тех гусей. У-рр!" - Керязь Пуло дугой изогнула спину, серая шерсть заколыхала. Не шерсть, а проволока… Ястреб покрутился, покрутился и вновь взмыл к облакам.
"Жи-знь, - думала Керязь Пуло, провожая его взглядом. - Каждый стремится только для себя урвать…" Ястребы мышей едят, те - зерно, а они, волки, живое мясо с кровью. А вот двуногие почему к оврагу прицепились своими железными пауками - этого волчица никак не могла понять. Своими же руками рушат красоту!
Пришли их, волчьи, логова рушить?.. Польза какая от этого? В овраге когда-то жили двадцать волчьих семей. А сейчас только она в своем логове. Недавно встретился ей бывший сожитель и будто не узнал.
Дочь, его новая подруга, хоть воем дала о себе знать. Не забыла. Как забудешь, ведь она, Керязь Пуло, на вольный свет ее пустила, выкормила. Четвертую весну встречает дочь. Росточком маленькая, чуть больше собаки! Сколько голода видела, где тут вырасти?
Родной отец и тогда блудил неустанно. Керязь Пуло в логове детей кормила, ждала, когда муженек с мясом вернется (говорил, мол, на охоту иду!), а сам у других волчиц вонючие хвосты нюхал. Без мяса какое там молоко! Поэтому и дочь такая. Сейчас вот женой стала своему отцу, бесстыдница! Да ну ее!..
Овраг сам переживал, о зверях ему некогда горевать. Раньше ведь как было: начнутся поземки, а он, этот овраг, спасал их. Словно говорил ветками кустарников: "Заходите, волки, заходите, лисицы!" Для каждого теплые норы имел. У Керязь Пуло логово там находилось, куда люди не спускались. Хорошее место, от всех ветров защищало. А сейчас вот двуногие к самому оврагу подступили, роют и роют его…
Керязь Пуло повела длинным носом, стала обнюхивать воздух, будто тот покажет дорогу к логову дочери. Воздух пах цветами и только что вспаханной землей. Весной пенился Бычий овраг, чем же еще?. Иногда в этот запах вторгался другой, неприятный - от тракторов.
Тырцк-тырцк, тырцк-тырцк! - скрипело под ногами волчицы от высохшего клевера. Керязь Пуло направилась искать своих сородичей…
* * *
Даже не верится, что из-за Бычьего оврага пригнали столько техники: три бульдозера, четыре самосвала и экскаватор. Все они прибыли из Кочелая. На один бульдозер и машину некого было сажать, их отдали Олегу Вармаськину и Бодонь Илько.
Вдоль оврага росли одна бодяга и мать-и-мачеха. Овечье стадо, переходя с бугра на бугор, еще находило, что пощипать, коров здесь уморишь с голода. В полдень, когда жара еще больше накалилась, в овраге запахло головокружащей медуницей и полынью. Дующие ветры сжигали и так засохшие всходы. Только одуванчики не боялись жары - висели и висели на тонких, с дождевых червей, стебельках, будто желтый ковер расстелили.
Сухое, непригодное место… Непригодное, но вместе с тем бесконечно любимое. Над ним неустанно летали сороки и галки, на небе, похожим на раскаленный кузнечный кожух, будто на кончике провода, завис чибис, неустанно крича: фити-тири, фити-тири… Ворковали дикие голуби, шипели ящерицы и ужи.
У глубоких истоков Суры, под ивовыми ветками, попрятались жирные налимы и с серыми пятнами щуки. Колющее лицо солнце, пронзительный ветер, который сжигал откуда-то принесенной пылью рот - как расстаться с вами, не вспоминать о вас?!.
Вечканов остановил свой "УАЗ-ик" около будущего пруда, вышел из кабины. На дне дамбы бульдозер Вармаськина разравнивал щебень. Однажды Олег ошибся, подъехал совсем под берег, и его чуть не завалило тем грузом, который сваливали.
"Почему машину не жалеет, сует куда не надо?" - недоумевал председатель. Ему захотелось спуститься вниз, остановить его. Бульдозер попятился и вновь рванулся. Он хотел продвинуть кучу, но ничего не получилось.
Трактор до радиатора завяз в грязи. Он накренился влево, и гусеницы заскребли по огромному камню, который рабочие оставили для укрепления бетона. Мотор заглох.
Вечканов скатился в овраг. Изо рта Вармаськина несло водкой и луком. В первый момент он хотел вырвать у тракториста гаечный ключ, с которым тот спрыгнул из кабины, и даже думал ударить. Но все же удержался. Попробуй защити себя потом. Схватил парня за небритый подбородок и злобно крикнул:
- Ты что делаешь, анамаз?19
Вармаськин смерил председателя мутными глазами, тяжело заматюкал и бросил сквозь зубы:
- Не твое дело! Как-нибудь сам, без тебя, без поучений… Здесь не Эльбрус - овраг вармазейский! - И стал возиться в моторе. Тот не заводился.
- Вот чего, альпинист хренов, - с раздражением сказал Вечканов, - иди домой, проспись. И передай инженеру Кизаеву, чтоб таких хмырей не присылал. В слесарке всем надоел и сейчас травишь душу.
- Наплевал я на ваш пруд! - доставая из кабины пиджак, разозлился Олег.
К оврагу пригнали два других бульдозера. Подцепили почти затонувший трактор. Вечканов сам сел в кабину и запустил мотор. Еле вытащили. Иван Дмитриевич спустился из кабины и крикнул Вармаськину, который с берега следил на работой.
- Сказал тебе, иди домой, чтоб мои глаза тебя не видели, понял?
Сел в машину и поехал в правление.
* * *
Там Ивана Дмитриевича ждал Нарваткин. Сам его пригласил. Подумать с парнем, что нужно бригаде, которая строила конюшню. В бригаде Миколя шесть человек. Четверо из Саранска, двое - свои. Трофим Рузавин с Захаром Митряшкиным. От последних толку мало - лодыри. Конечно, это с какой стороны посмотреть.
Их зять за деньги камни будет рубить. Хуже всего, что кирпич кончился. Обещали дать с Урклея, но обманули. Надо ехать в Ковылкино. Иван Дмитриевич хотел послать Миколя, да тот сказал ему, что кирпич возьмут из больницы. У главного врача Сараскина попросит. Закончится кладка стены, сам поедет в Ковылкино: долг платежом красен.
Эта мысль Вечканову понравилась. Все равно сейчас больницу не будешь строить: два щитовых дома еще не привезли. В середине следующего месяца дать обещали.
Из правления вышли затемно. Неожиданно Миколь сказал:
- Чего не хватает в вашем селе - люди живут грустно, как будто настроение у них навсегда испорчено. Будто они не хозяева здесь, силой жить заставляют.
- Это как твои слова понять, Миколь Никитич? - председатель даже обиделся на собеседника.
Оба стояли около бывшей церкви, где зеленела высокая крапива.
- Зачерствели совсем. Кирпичную конюшню строим, а церкви нету… Соседи беднее вас и все же храм возвели…
Ивана Дмитриевича будто по лбу стукнули! Действительно, об этом почему-то он не думал. У него в голове только заботы о полях и фермах, а что творится в человеческой душе, не ведает. На самом деле, богатство не в изобилии хлеба, мяса и денег, а в душевном тепле. За последние годы новый клуб поставили, школу, сейчас вот и больницу думают строить. А вот молодежь все равно уходит. Может, и в самом деле очерствели души? Смотришь, парни закончат десять классов - здоровые, умные и на деле прыткие - улетают из родимых гнезд. Немногие лишь остаются.
Думая об этом, председатель не заметил, как дошли до Нижнего порядка. Здесь им с Миколем придется расстаться. Тот пойдет в лесничество, а он, Вечканов, - к своему дому.
Прощаясь, Иван Дмитриевич протянул руку бригадиру строителей и сказал:
- Сегодня ты, Миколь Никитич, Америку мне открыл. Ну, до новой встречи, об этом мы еще поговорим…
Нарваткин удивленно посмотрел на председателя и потом провожал его взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом. Вскоре и сам ускорил шаги.
Вокруг было темно и тихо. Только иногда слышался лай собак. Не мигали бы редкие огни домов - сказал, что село без людей. Пожилые, видимо, уже легли спать, а молодежь в клубе. Вот закончится фильм - улицы наполнятся песнями.
Проходя по Нижней улице, Нарваткин услышал звон пустого ведра. Завернул к колодцу и опешил - перед ним стояла Роза Рузавина.
Миколь молча взял из ее руки ведро, привязал к концу веревки, опустил в колодец. Покачал ведро туда-сюда - оно утонуло. Стал поднимать вверх.
- Как у тебя дела? - спросил Нарваткин, не зная, с чего начать разговор. Поставил воду, наклонился пить.
- Хорошо идут. С утра до вечера лук сажаем, - засмеялась Роза. - Меня вот бригадиром выбрали.
- С Трофимом кудахтаете?
- Кудахтанье наше поклевали куры.
- Я бы на твоем месте не выдержал. Не живешь - ржавую воду черпаешь.
- Тогда скажи мне, как расстаться с этой ржавчиной? - женщина положила руки на грудь, будто этим старалась защититься.
- Возьми и убеги хоть на один вечер. Такие вечера иногда всю жизнь меняют.
- Ой, Миколь, не вводи меня в грех! - улыбнулась женщина. - И так сна нет. Может, и убежала бы, да с кем?
- Да хоть со мной! - на губах Миколя заиграла хитрая улыбка.
- С тобой… - покачала головой Роза.
- Ты свободный человек, Миколь Никитич. А я… замужняя. Какой-никакой муж все-таки есть. Но все равно приятно слышать твои слова. Очень приятно. Э-э, что говорю, - загрустила Роза. - Пойду, пожалуй…
Миколь помог ей приподнять на плечи коромысло, сам схватил за локоть и не выпускал.
- Постой, Роза! Не торопись. Было бы у тебя свободное время, встретилась бы со мной?
Женщина опустила голову. Потом будто из сердца вырвалось что-то легкое, и она, не стесняясь, призналась:
- Встретилась бы. Не буду скрывать, нравишься ты мне, Миколь Никитич. - Роза посмотрела ему прямо в глаза.
- Тогда через полчаса жду тебя около того навеса, - Нарваткин махнул рукой в сторону Суры.
- Завтра, Миколь, не сегодня. Завтра в это же время, - зашептала Роза.
- Не обманешь?
Женщина ушла молча, будто в рот воды набрала.