Ссылаясь на болезнь, Степан Деряба долгое время, вообще не работал, а затем, когда оставаться без дела стало нельзя, начал хитрить: поработает недолго в одном месте, а затем несколько месяцев бродит "безработным"; позовут его для объяснений в поселковый Совет - быстренько устраивается на новое место. Он был смекалист, а более того нагл и потому, не моргнув глазом, брал любые частные подряды, главным образом на дачах москвичей. Артель "халтурщиков", которую он создал в поселке, ремонтировала постройки, пристраивала террасы, проводила местную канализацию, оборудовала паровое отопление, рыла колодцы и бурила скважины… Брался Деряба за все при одном непременном условии: если удавалось обмануть доверчивого дачевладельца или принудить его к выгодной сделке. Деряба любил при самой малой затрате сил сорвать большой куш и затем некоторое время наслаждаться вольной жизнью. Раздав друзьям заработок от "халтуры", он в момент "обманывания", чем заканчивалось любое дело, неизменно выкладывал перед захмелевшими собутыльниками колоду карт и после недолгой лихой игры собирал обратно в свои карманы почти все розданные было деньги. Такая операция не совсем нравилась друзьям, но всякий раз, точно околдованные, они оказывались в тенетах дерябинской страсти.
В феврале этого года, зайдя как-то к Ваське Хаярову, работавшему в "пожарке", и захватив у него загулявшую компанию "халтурщиков", Степан Деряба вытащил из карманов две пол-литровые бутылки водки и, ставя их в центр забитого посудой стола, сообщил более оживленно, чем обычно:
- Ну, младое племя, есть халтура!
- Большая? - живо осведомился Хаяров.
- Большая и красивая!
- Говори дело! Давай! - загремели пьяные голоса.
Выпив стакан водки, Деряба обвел всех оценивающим взглядом и, загадочно щурясь, чванливо спросил:
- Я здесь кто?
- Шеф, - с готовностью ответил Хаяров.
- Слушать будете?
- До гроба!
Опять выпили, и тогда Деряба сообщил, как закон:
- Едем на целину. На Алтай.
Не помня себя, Хаяров свистнул на весь дом.
- Без всякого свиста! - сухо одернул его Деряба, используя свои права "шефа". - Я давно вижу, что мы засиделись и закисли на одном месте. Довольно! Обещаю два месяца развеселой жизни, а потом на все четыре…
Один из молодых "халтурщиков", Данька, слесарь с водокачки, вставил с наивным видом:
- Через два месяца самая пахота.
- Молокосос! - с брезгливой ухмылкой бросил в его сторону Степан Деряба. - Неужели думаешь, что кто-нибудь из нас будет поднимать целину? Дьявол ее косматый не поднимал! Без нас хватит дураков: вон целыми поездами поехали! Я поработал на этом тракторе в заключении, так проклял все! Тяжелая и вонючая работа! Нет, младое племя, когда начнут поднимать, целину, нам нечего будет там делать!
Деряба прищурил охмелевшие мутно-серые глаза и прощально помахал над столом рукой:
- Будьте счастливы, живите богато!
- А до пахоты что делать? - поинтересовался Данька.
- Не быть дураками, вот и все! - отрубил Деряба, но, видя, что ответ его, хотя и достаточно ясный, все же не удовлетворяет друзей, начал терпеливо развивать свой план: - Видали, какой подняли шум вокруг этой самой целины? Под такой шум только и пожить! Во-первых, мы получаем разные подъемные… Если действовать умело да понахрапистее, можно сорвать немало. Ручаюсь! До весны будем пинать коленками воздух, а заработок - из среднего расчета, как за простой, отдай, а то из глотки вырвем! Это во-вторых… А самое главное - два месяца будем среди оравы мелюзги, у которой полно денег! Это ли не жизнь? - Он вдруг выбросил на стол колоду карт. - Вот она! Будем заодно, пустим в дело - и живи, черт возьми, ешь и пей по самые ноздри! Только тихо. Чтобы шито-крыто, как в благородном обществе. В поезде создадим свою бригаду. Я бригадир, трактор водить умею; Васька Хаяров тоже поведет; тебя, Данька, на ходу натаскаем… Дорогой подберем еще ребят - и на Алтай явимся бригадой. Я подхожу, авторитетно говорю: "Московская бригада Степана Дерябы, пиши давай!" И нам везде дорога! Ясно?
За столом забушевали было страсти, но Деряба одним властным взмахом руки заглушил разноголосый гвалт и, мечтательно развалясь на диванчике, продолжал:
- И потом еще одно дело. Ну что мы живем? Пьем, жрем, девок портим… А как на нас народ смотрит? Разве это жизнь? Нет, я хочу пожить немного в уважении и почете. Будем выступать на митингах. Давать слово. Пусть нам аплодируют! Пускай в газетах о нас пишут! Вот мы, гляди на нас! Полные карманы денег, полная утроба водки и кругом почет! Плохо, а? А ну, кто мне скажет: плохо?
- Оно, понятно, неплохо, - подтвердил Хаяров, но почему-то без восторга. - Только ведь не видать нам, шеф, такой красивой халтуры!
- Это почему? Что за свист?
- Так ведь не дадут же нам туда путевочки!
- Потому что не в комсомоле, да?
- Характеристики подмочены, шеф! Забываешь?
- Дурак! Истинный дурак! - с удивлением воскликнул Деряба. - Если хочешь знать, нам с радостью дадут путевочки, а про себя скажут: пусть смываются к чертовой матери хоть на край света! Ты что, не понимаешь психологии? С музыкой провожать будут!
… Все так и было, как задумалось под Москвой.
Но что же дальше?
- Думаем, шеф? - не выдержав молчания, спросил Хаяров.
Но Деряба ничего не слышал в раздумье.
Сокрушенно покачав головой, Васька Хаяров приблизился орлиным носом к самому уху Дерябы и тихонько посоветовал:
- Смываться надо, шеф! Пора!
- Точно, в самый раз, - поддержал Данька, худенький, остроносый и остроглазый паренек с торчащими грязно-желтыми вихрами, всем своим видом похожий на странную птицу удода. - Помните, как в одной картине Игорь Ильинский говорит: "В нашей профессии самое главное - вовремя смыться"? Ха-ха! Видали?
- Кончена халтура! Отбой! - смелея, отчеканил Васька Хаяров. - Делать здесь больше нечего. Сматывай манатки. Как раз к маю будем в Москве. Деньги есть, можно дать концерт…
- А там опять халтура, - подхватил Данька.
- Ну да, самый сезон…
- Никаких концертов в Москве! - вдруг мрачно произнес Деряба. - Май шухерим здесь. Ставлю печать. Водки!
Опять раздался изумленный свист.
- Ты долго еще будешь свистеть? - почти закричал Деряба. - Кто клялся? Забыл?
- Я клялся, - растерянно ответил Хаяров.
- Вот и будешь слушать!
Осушив еще стакан водки, Деряба склонился над столом и, тяжело, воспаленно дыша, точно в нем выпало что-то, объявил дружкам:
- Отомщу, тогда уедем!
Не было никаких сомнений: после долгого перерыва Степан Деряба опять находился в том состоянии необычайной ожесточенности и мстительности, в каком его видели время от времени после возвращения из заключения. У Васьки Хаярова, который особенно хорошо знал, чем опасно это смутное состояние духа "шефа", даже мурашки пробежали по спине.
- Сидит он у тебя в печенке! - чуть ли не хныча, проговорил Васька, намекая на Багря-нова.
- Сидит! - угрюмо признался Деряба.
- А ты пошли-ка его… подальше! - горячась, продолжал Хаяров. - Обидел? Тьфу! Одно воображение! Это и будешь ты из-за него да всю поршневую группу себе портить? Да хрен-то с ним!
- Рассудил, - криво ухмыльнулся Деряба и, помедлив, снисходительно разъяснил: - Не такой Деряба, чтобы каждому прощать! Образование не позволяет.
С минуту дружки невесело молчали, потом Васька Хаяров, быстро, по-гусиному вытянув над бутылками шею, сказал жалобно:
- Ведь нас же выгонят в степь!
- Ну и что же? Поедем!
- Значит, ишачить будем на целине?
- Не сдохнем. Недолго.
Согбенная фигура Степана Дерябы вновь точно одеревенела за столом. Весь вечер никто из дружков не решался мешать его думам: среди этих людей, не признающих всеми принятой дисциплины, была своя, особая, очень суровая дисциплина.
III
Расчет Леонида Багрянова оказался совершенно точным: утром в знак протеста против его назначения. Степан Деряба демонстративно, буйно и бесповоротно отказался от "руководства" бригадой. По его команде мгновенно взбунтовались и все его приятели-собутыльники, которых он собрал вокруг себя еще по дороге на Алтай. Они с гвалтом ворвались в бухгалтерию станции и, перепугав там всех насмерть, вытребовали свои документы. Некоторые из них, вероятно тоже не без команды Дерябы, тут же скрылись из Залесихи. К полудню в бригаде остались лишь те пареньки и девушки, которые не составляли личной свиты Дерябы: они были и напуганы и обрадованы тем, что произошло.
Илья Ильич Краснюк не раз хватался за волосы от досады, что накануне, поддавшись желанию избавиться от Багрянова, он в спешке да волнении не подумал, как может отнестись к его назначению Степан Деряба. Он понимал, что Багрянов-то, конечно, все это предвидел, потому и попросился на место Репки. Назойливый москвич добивался изгнания Дерябы, а добился большего - разгрома всей его бригады. Илья Ильич был взбешен от своей оплошности и коварства Багрянова.
Необычное событие встревожило и всех остальных руководителей станции. В течение дня они не один раз собирались в кабинете Ильи Ильича. Судили-рядили на все лады: некоторые побаивались, что слух о развале целинной бригады, да еще накануне выхода в степь, может быстро дойти не только до районного центра, но и до Барнаула и всюду произвести неблагоприятное впечатление. В этих беседах вскоре определились, а затем и столкнулись два мнения: Краснюка и Зимы. Директор предлагал принять все меры к тому, чтобы восстановить бригаду во главе с Дерябой и сделать вид, будто ничего и не было, главный агроном решительно, даже слегка озлобляясь, возражал против такого плана. Схватываться начали они еще при людях, а уж как следует заспорили наедине.
Они стояли друг перед другом у стола.
- Значит, вы предлагаете пойти на поклон к пьянице и хапуге? - спросил Зима, впиваясь темным, прожигающим взглядом в Краснюка. - Идите. Деряба, конечно, ждет вас: поважничать он любит. Только не забудьте прихватить с собой четверть водки!
- Оставьте ваши глупости! - повысил голос Краснюк.
- А так он на мировую не пойдет!
- Стало быть, по-вашему, мы можем спи койно наблюдать, как разбегается целая бригада?
- Если кто бежит, пусть бежит.
- Ну, знаете ли, так все разбегутся отсюда!
- Не разбегутся: у нас здесь не стадо.
- Я не пойму вас, - сказал Краснюк, весь заливаясь алой краской. - Очень похоже, что вы даже радуетесь развалу бригады?
- Я не скрываю этого, - ответил Зима.
- И вас ничто не беспокоит?
- Меня всегда беспокоит только дело, - подчеркивая каждое слово, ответил Зима, не боясь обидеть директора намеком на то, что его-то он не относит к числу таких людей. - Потому-то я и очень рад, что бригада Дерябы распалась. Для дела это хорошо. Даже очень хорошо. Жалею только, что не случилось этого раньше… Зачем' же ее восстанавливать? Чтобы она разбежалась еще и в степи?
- Выйдет бригада в степь - будет не хуже других, - сказал Краснюк. - Конечно, если без Багрянова…
- При чем тут Багрянов?
- Один он во всем виноват, - ответил Краснюк с раздражением. - Он знал, что делает… Не допусти я ошибку, не назначь его вместо Репки - ничего бы не случилось. Бригада взбунтовалась только из-за него. Там все считают, что он оклеветал Дерябу…
- Кто все? - спросил Зима. - Дружки Дерябы?
Действительно, еще вчера вечером, сразу же после драки, по Залесихе разошелся слух о том, что-де Багрянов оклеветал Дерябу, заявив, что предотвратил его нападение с ножом на Репку. Но слух этот поддерживали, и очень рьяно, лишь дружки и собутыльники Дерябы. Все остальные, наблюдавшие за дракой, молчали: или в самом деле не видели Дерябу с ножом в руках, или, скорее всего, боялись его мести.
- Хорошо, оставим это… - сказал Краснюк, дав круг. по кабинету и вновь останавливаясь перед Зимой. - Но что предлагаете вы?
- Поставить на Дерябе крест, - ответил Зима.
- А потом?
- Создать новую бригаду. Из новых людей.
- Во главе с Багряновым?
- Бесспорно.
- Я знал, что вы именно это скажете, - с ехидством заключил Илья Ильич, на этот раз особенно судорожно подергав губами и ноздрями; несомненно, что он испытывал к Багрянову самые неприязненные чувства. - И вы серьезно надеетесь на своего протеже?
- Очень надеюсь! - ответил Зима.
- А вам не мешают воспоминания?
- Только помогают! - быстро ответил Зима. - Если бы я не встретил его на войне, я не знал бы его жизни, как теперь знаю. Как же не надеяться на таких людей, как Багрянов? На кого же тогда надеяться? Побольше бы ехало сюда таких, как он!.. - Зима уставился на директора большим светлым лбом, будто собираясь бодаться, и вдруг спросил угрюмо: - Слушайте, Илья Ильич, а почему все же вы его невзлюбили?
- Разве ему мало вашего обожания? - в свою очередь, спросил Краснюк.
- Невзлюбить такого парня! Мне это кажется нелепостью, - сказал Зима серьезно.
- Даже нелепостью?
- Несомненно.
- Ну, это уже бред…
Зима тут же на весь дом хлопнул дверью.
Уроженец Залесихи, Николай Семенович еще до войны получил агрономическое образование и успел проработать в родной МТС два года. После войны его замотали по разным районным и областным должностям, хотя он, по складу своего характера, любил только живое дело, болел за землю и труд людей на земле. Осенью, когда партия бросила клич - всеми силами оказать деревне помощь, Зима с большой радостью вырвался из своего крохотного кабинетика в Барнауле в любимую степь и появился в Залесихе.
Появился он здесь со своей давнишней мечтой - добиться уничтожения пустующих степей. К этому времени в печати уже появились две обширные статьи Зимы, в которых рассматривалась проблема освоения целинных и залежных земель на Алтае, давно волновавшая весь край. Статьи нашли поддержку и одобрение в краевом комитете партии, где по этому вопросу уже шли оживленные разговоры и готовились соответствующие материалы для Москвы. Не прошло и трех месяцев со дня появления Зимы в Залесихе, а необычайно сложный вопрос, так волновавший его дни и ночи, был решен правительством в общегосударственном масштабе. Зима был потрясен тем, как решилось все поразительно быстро и, главное, с таким совершенно неожиданным, грандиознейшим размахом, и сказал себе, что отныне он счастливейший человек в алтайской степи…
На радостях Зима долго, по-дружески тряс за плечи нового директора Илью Ильича Краснюка, и его восторгам не было конца.
- Какое дело задумано! Како-ое дело!
- А справимся? - усомнился Краснюк.
- Справимся!
- Я ведь без опыта…
- Вот моя рука!
И действительно, Зима осторожно, тактично, с самыми добрыми чувствами стал помогать Крас-нюку в его повседневной работе. Однако вопреки всем ожиданиям Краснюк не очень-то любезно выслушивал и принимал его советы, а бывало, и раздражался от его доброй помощи. С еще большей неприветливостью и даже неприязнью Краснюк стал относиться и к тем молодым людям из новоселов, которые с особенным рвением брались за дело и горячо хлопотали об успехах- станции. Особенно невзлюбил он Леонида Багрянрва. "В чем дело? Почему такая нелюбовь ко всем, кто желает ему добра? - не однажды в последнее время думал Зима. - Болезненное самолюбие? Но только ли это?" При всем желании Зима решительно не мог объяснить поведение Краснюка лишь его природной нетерпимостью и своенравностью. Вскоре ему стало казаться, что здесь действуют какие-то другие причины. Но какие?
Именно с этой мыслью Зима и хлопнул дверью, уходя из кабинета Краснюка.
Это была их первая ссора.
Через день все целинные бригади, одна за другой, вышли в степь. В селе, где больше месяца кипела бивачная, ярмарочно-пестрая, горластая жизнь, стало безлюдно и тихо, лишь изредка поднимали галдеж на тополях веселые, словно под хмельком, грачи.
Только после этого, вероятно потеряв надежду на раскаяние Дерябы, который в сопровождении Хаярова и Даньки с темной думой бродил по селу и обивал порог чайной, Илья Ильич Краснюк отдал приказ о назначении Леонида Багрянова бригадиром тракторной бригады.