Частые поездки по деревням и селам с различными партийными и хозяйственными заданиями отрывали Вадима от работы в горисполкоме. А жизнь ставила столько задач, что у него ломило голову, и он страдал, сознавая, что многое задуманное, насущное не проводится в дело.
На днях опять в путь: комиссариат Красной гвардии мобилизовал Яницына - создавать при местных Советах красногвардейские отряды. Поездка будет не из легких: в некоторых селах активно противодействуют контрики. Да-а! Сколько подлых рыл поднимается в надежде на помощь извне!
Обстановка накалилась, и хабаровские большевики - все как один - объявили себя красногвардейцами. Мирные руки вынуждены взять оружие. Вступила в ряды Красной гвардии и женщина-коммунистка Александра Петровна Ким-Станкевич. Удивительно жизнерадостная, одухотворенная и кроткая, Сашенька Ким, неумело прижимая к груди винтовку, с восторгом говорила товарищам:
- Я с радостью умру за свободу и счастье трудящихся всего мира! - И это не было рисовкой, фразой: в этих словах - сущность Александры Петровны Ким, революция - ее стихия!
Вскоре Вадим убедился, что у белолицей, черноволосой кореянки Ким, мягкой и в то же время не знающей никаких компромиссов и отступлений, железный, целеустремленный характер. Она жила одним - фанатической преданностью идеям пролетарской революции: не задумываясь, в любую минуту была готова отдать ей жизнь до последнего дыхания.
- За дело свободы умру с радостью…
Однажды после военных занятий в отряде Александра Петровна немного смущенно сказала Вадиму:
- Подождите меня, пойдем вместе - мы ведь попутчики…
От встречи к встрече крепла их дружба: они рьяно, неутомимо, "взахлёб" отдавались советской и партийной работе. Она любила повторять слова Вадима: "Мы рядовые революции, ее солдаты…" - и со свойственной ей увлеченностью разделяла мечты Яницына о преобразовании края, поняла и оценила его попытки развивать общественные работы.
- Я все себе намотала на ус, - как-то сказала она и засмеялась. - Намотала, намотала. Чем могу - постараюсь помочь…
Слово у нее не расходилось с делом.
Яницын вскоре почувствовал, как благодарно отозвались в Хабаровске старания Ким, как много хорошего и полезного успела она сделать за короткий срок: поднимала людей на борьбу с продовольственными трудностями, с железнодорожной и финансовой разрухой, привлекала к общественным делам, к участию в рабочем контроле. Непоколебимая вера в святую правду революции воодушевляла ее на труд, посильный гиганту, а не хрупкой женщине. Как пахарь на пашне, с зари до зари трудилась она на ниве нового, только что складывающегося общества. Ожили в Хабаровске пекарни, сапожные мастерские. Замелькали иголки в руках швей. Портные перелицовывали поношенные пальтишки горожан. Заработали именно те отрасли городского хозяйства, которые были так необходимы обносившемуся, голодному люду.
Ким отмахивалась от благодарной признательности Яницына:
- Ну как вам не стыдно! Лиха беда - начало. Мы с вами еще развернемся по-настоящему…
Нередко после работы они не сговариваясь шли к амурскому утесу, отдыхали, глядя на стремительный бег могучей реки.
- Течение здесь быстрое и сильное! - поеживаясь, говорила Ким. - Я как-то попыталась бороться с ним, и меня, как щепочку, во-он туда!
- Додумались! Да здесь и первоклассный пловец отступит! - воскликнул Вадим. Уж он-то знал силу течения Амура около утеса: в юности не раз пытал счастья, но река подхватывала его и круто заворачивала назад, восвояси.
- Вадим Николаевич! - просительно сказала она Яницыну. - Сегодня я провожу беседу по насущным вопросам с дальсовнаркомовцами. Не пойдете со мной? Мне будет спокойнее, а то я оратор доморощенный…
Краткое слово Александры Петровны - "Первоочередные задачи местных Советов" - действительно не несло в себе ничего ораторского, но зал закипел, заволновался: она "брала быка за рога", затрагивала темы животрепещущие, и заурядные житейские дела неожиданно приобретали общественную значимость и поэтическую окраску.
Подумаешь, великое дело пекарни! Обеспеченность населения хлебом, уничтожение очередей? Да об этом уже говорено-переговорено! И вдруг все давно уже притерпевшееся, казалось бы вошедшее в норму, оказалось великим бедствием, нетерпимым злом, ибо лило воду на мельницу врага. Неурядицы изматывали, нервировали друзей - рабочих, служащих, трудовое население города. Слушатели согласно кричали Ким: "Браво-о!" - согласно аплодировали, согласно обещали докладчику включиться в работу Совета, помочь сломить сопротивление и саботаж буржуазии.
Умная, образованная, редкостно обаятельная Александра Петровна покоряла Вадима безотказностью, готовностью взяться за любую работу. Превыше всего она ставила волю партии.
- Когда вы вступили в партию и что вас подвигнуло на сие? - спросил он.
- Моя семья осела во Владивостоке еще до моего рождения, - ответила она неторопливо, раздумчиво. - Мать и отец - люди интеллигентные. Оторванность от родины рождала у них особый интерес к судьбам революции, к социальным вопросам. Имена Чернышевского, Герцена, Белинского я слышала в раннем детстве. Позднее к этим чтимым именам прибавились имена Энгельса, Маркса, Ленина. В доме появились большевики, читались подпольные брошюры, шли горячие споры о высказываниях Плеханова, Богданова. Жизнь рано свела меня с подпольщиками, проповедниками высшего социального учения - марксизма, и они приняли меня под свое крыло: со мной занимались, объясняли мне сложные вопросы, потом я стала выполнять небольшие поручения, бегать на собрания. Я ничего не умею делать наполовину: когда я определила свой путь безоговорочно, навсегда, товарищи приняли меня в партию. Владивосток - город революционных традиций, и там не останешься в стороне, если ты честен…
- А почему у вас двойная фамилия, Александра Петровна? - полюбопытствовал Вадим - и пожалел о праздном вопросе.
Светлое лицо Ким омрачилось, она побледнела, и Вадим понял, что попал в больное место.
- Я расскажу вам все, - покорно и доверчиво сказала она. - И вся моя недолгая еще жизнь будет вам известна. Во Владивостоке я окончила среднюю городскую школу и пошла учительствовать: буду растить племя протестантов, революционеров! Увы! Я была еще девчонкой и не умела жить: все мое жалованье уходило на бедных, нуждающихся ребят. В два-три дня раздам свою получку, а потом и сама положу, как говорила школьная сторожиха, "зубы на полку".
В это время я встретилась со Станкевичем. Молодой, красивый поляк вскоре стал моим мужем. К несчастью, я ошиблась в своем избраннике: он оказался человеком безвольным, грубым, любил выпить без меры. Начались ссоры, он ударил меня… Личная жизнь не сложилась. Тайком от мужа я собрала пожитки и уехала на Урал. Работала в большевистских организациях Перми. А после Октября помчалась сюда и с головой нырнула в дела. Я не тужу, Вадим Николаевич! - быстро добавила она, словно боясь услышать от него слова утешения. - Я счастлива как никогда. Наконец-то обрела себя в деле, большом и нужном народу. Революция воскресила меня к жизни насыщенной, деятельной!.. К тому же я не одинока: у меня два сына и… второй муж…
На ее чуть скуластом лице появился легкий румянец, в ясном, открытом взоре читалась такая радость, что Яницын залюбовался ею. "Хороша, хороша кореяночка! - подумал он. - И прозрачная, как капелька утренней росы".
- Теперь, друг мой, вся моя жизнь перед вами как на ладошке, - закончила она и притихла.
У него легко и покойно стало на душе. "Друг мой! - сказал он мысленно, глядя на нее, уже обычную, кроткую. - Спасибо тебе, Сашенька Ким, спасибо, кареглазая умница с добрыми губами и ласковой улыбкой…"
Яницын торопливо, наспех записывал основные события - выбирал из множества множеств. Самое маленькое из них могло стать тем гибельным ничтожным камешком, незаметное движение которого в горах вызывает порой обвалы колоссальной силы.
Международная контрреволюция спустила свору продажных наймитов во главе с русскими белыми офицерами.
Японский ставленник Калмыков открыто выступил в начале июня против Советов. Произошло уже столкновение его войск с красногвардейцами.
Хабаровск спешно вооружается.
Вадим достал кисточку и приклеил к записям текст телеграммы, которая неслась по Дальнему Востоку:
"Товарищи! Завоевания революции в опасности. Организованные приспешниками старого царского порядка, буржуазией и всеми врагами советской свободной России отряды есаула Семенова, Орлова, Калмыкова, Хорвата вышли из Харбина. Они вооружены японской артиллерией, пулеметами. В их рядах многочисленный кадр офицерства. Они идут по Забайкальской железной дороге, направляясь к станции Карымской, и если им удастся занять эту узловую станцию, то Амурская и Приморская области будут оторваны, будут отрезаны от Сибири и России.
Дальневосточный краевой комитет Советов призывает всех к вооружению и немедленному выступлению на помощь советским войскам, сражающимся с контрреволюционными отрядами Семенова.
Помните, что победа Семенова - торжество старого порядка, победа помещиков и капиталистов. Победа Советов - это изгнание капиталистов и помещиков. Необходима защита народной власти крестьян, рабочих и казаков.
Все, кто хочет воли, кто не хочет рабства, - все на защиту русской революции, на защиту свободы крестьян и рабочих, на борьбу с семеновцами, на борьбу с грабителями и врагами трудового народа.
Завоевания революции в опасности!"
От имени народа Дальсовнарком объявил беспощадную борьбу силам контрреволюции и вынес решения:
"1. Весь бывший Приамурский военный округ объявляется на военном положении;
2. Поручается Советам на местах немедленно мобилизовать Красную гвардию в городах и деревнях, организовать повсеместную вербовку волонтеров из среды трудящихся в возрасте от восемнадцати лет…"
Вадим прислушался; явственно дошел до него клич, полный тревоги за судьбу советского строя:
- К оружию, граждане!
- Завоевания революции в опасности!
- Все как один на защиту Советов!
Вздохнув, он продолжал записи.
В конце июня в Хабаровск пришла тяжкая весть о перевороте во Владивостоке: чехословаки и белогвардейцы силой оружия свергли власть Советов. Сбылись недобрые предчувствия Яницына: по указке империалистов, чехословаки, сосредоточив во Владивостоке большие силы и опираясь на белогвардейщину, местную буржуазию, эсеров и меньшевиков, свергли власть Советов, арестовали членов исполкома во главе с председателем Константином Сухановым. В бытность свою во Владивостоке по заданию Далькрайсовета Вадим познакомился с Сухановым, и тот произвел на него неотразимое впечатление. Молодой председатель исполкома принадлежал к милой сердцу Яницына породе фанатиков революции, был вылеплен из того же теста, что и Сережа Лебедев, Сашенька Ким, Геннадий Голубенко. Константин Суханов - в руках оголтелых врагов народа.
Во Владивосток спешно прибыло марионеточное "правительство на колесах", дожидавшееся в Харбине своего часа, - "временное правительство автономной Сибири". Во куда уж хватили: автономной Сибири! Далеко глаз закидывают, паразиты!
Во Владивостоке свирепствует контрреволюция. Диктатура буржуазии началась с военно-полевых судов. Тысячи лучших сынов владивостокского пролетариата арестованы, расстреляны. Отменены демократические декреты советской власти. Тяжкие испытания ждут наш край…
Яницын вырезал заметку из газеты хабаровского Совета "Дальневосточные известия" с описанием трагической страницы жизни Владивостока.
"На улицах повторяется картина, напоминающая последние дни Парижской коммуны, вся буржуазия разоделась во все новое, на улицах Владивостока "христосуются", белогвардейцев и чехословаков забрасывают цветами, арестованных рабочих избивают, выводят на улицу на посмешище буржуазии, избиения и убийства рабочих происходят открыто".
Вадим кусал губы, сжимал кулаки. "Подлецы! Подлецы! Придет и на вас час возмездия. А мы-то, лопоухие, были добры и беспечны!" Буржуазия первые же дни владычества отметила кровавым массовым террором…
Глубоко и горько задумался Яницын. Неужели это начало конца? Неужели разгром? Он развернул широкий лист воззвания Дальсовнаркома к крестьянам, казакам, рабочим и трудящимся края и стал читать вслух, чтобы уйти от мучительных раздумий:
- "29 июня, в субботу, в шесть с половиной часов, частями чехословацких войск, находящимися во Владивостоке, при ближайшем сотрудничестве меньшевиков, правых эсеров и биржевого комитета (буржуазии), весь город был занят до выхода рабочих на работу вооруженными силами с пулеметами, артиллерией и ручными гранатами… В то же время вооруженные силы заняли здание Совета и общественные учреждения: почту, банки, телеграф, военный порт, добровольный флот, временные мастерские - и приступили к разоружению Красной Армии, флота и гвардии, производя обыски по квартирам и арестовывая членов исполкома Совета, комиссаров и представителей рабочих организаций.
…Если им удалось врасплох напасть во Владивостоке и установить диктатуру буржуазии, хотя и временно, мы твердо верим, что дальше им не удастся продвинуться и уничтожить наши завоевания. Мы твердо верим, что рабочие сумеют бороться за свои права, и мы должны все как один взяться за оружие для отпора бандам чехословаков и белогвардейцев, которые, наверное, не успокоятся и пожелают взять Никольск-Уссурийск, Хабаровск и весь край.
Все как один на борьбу с контрреволюцией!"
Союзное командование во Владивостоке обратилось к населению города с циничным посланием:
"Ввиду опасности, угрожающей Владивостоку и союзным силам, здесь находящимся, от открытой и тайной работы австро-германских военнопленных шпионов и эмиссаров, настоящим город и его окрестности берутся под временную охрану союзных держав, и будут приняты все необходимые меры для защиты как от внешней, так и внутренней опасности".
Перо выпало из рук; валился в полусне Яницын - сказались усталость и чрезмерное напряжение.
- Ложись, ложись спать, Вадимка! Угомону на тебя нет. Добрые люди седьмой сон досматривают…
- Мама! - просяще, как в детстве, сказал Вадим. - Нет у тебя кусочка пожевать? Сосет под ложечкой.
- Сейчас, сейчас принесу! - обрадовалась мать. - И чего фыркал: "Не хочу, не буду!"
На массовом митинге, созванном Дальсовнаркомом, чтобы доложить трудящимся о положении, создавшемся в крае в связи с выступлением белочехов против Советов во Владивостоке, большой зал был набит до отказа. Среди присутствующих представители "Индустриального союза иностранных рабочих" - бывших военнопленных. В числе выступавших была Ким. Сквозь внешне неброскую, без эффектных ораторских приемов, речь коммунистки собравшиеся почувствовали неотразимую силу ее ясных доводов и призывов. Перед толпой стояла маленькая женщина-боец, страстная, темпераментная, убежденная в святости идей, которые она отстаивала. Комиссар по иностранным делам Дальсовнаркома, большевистский агитатор и пропагандист, Александра Ким стояла на трибуне как олицетворение народа страны Утреннего Спокойствия, возложившего свои революционные надежды на старшую сестру - Россию.
- Народы мира, порабощенные колониалистами, буржуазией, измученные нищетой и бесправием, с благодарностью и гордостью следят за Советской Россией. Зарево пролетарской революции видно самым закабаленным, самым страдающим народам Азии, Африки, Европы. Они возлагают надежды на нас. Отступить, сдать позиции - это значит предать революцию! - звенел сильный, вдохновенный голос женщины-комиссара.
С презрением отвергла Ким лживые выпады империалистов Америки, Англии, Франции, Японии против Советов.
- Все от слова до слова - ложь, клевета, грязь! Коварные политиканы буржуазии стремятся нагло и беззастенчиво обмануть мировое общественное мнение, выдать черное за белое. Они выступают в роли мирных овечек, но не могут спрятать беспощадные волчьи клыки. Вероломна ложь их басни об "открытой и тайной работе австро-германских военнопленных шпионов и эмиссаров" - военнопленных в наших отрядах незначительное количество.
Ложь и клевета, злостное утверждение "держав Согласия", что интернациональные отряды якобы являются прямым орудием кайзеровской Германии. "Интервенция - это вовсе не интервенция, - лицемерят, изворачиваются оккупанты, - а открытие на Дальнем Востоке противогерманского фронта - самозащита против происков Германии". А зачем интервенты создали марионеточное правительство "автономной Сибири", не успев захватить Владивосток? Оккупантские широкие планы "держав Согласия" раскрыты полностью! Советская власть освободила военнопленных от обязательного пребывания в лагерях и дала им права гражданского населения. Ныне они вольны решать свою судьбу: могут добровольно помогать Советам и на фронте и в тылу…
- Ох и крепкий орешек эта комиссарша-кореянка! - услышал Вадим в толпе чьи-то приглушенные слова и насторожился: в них звучала ненависть и озлобление.
С возмущением отвергла Ким посягательства оккупантов на священные права народа, на целостность пролетарской отчизны.
- Империализм не пройдет! - пророчески возвысила она голос. - Разящим мечом революции мы отрубим черные загребущие руки, которые тянутся оторвать от России ее прекрасную жемчужину - Дальний Восток. Поклянемся же, товарищи, все как один: враг не пройдет! Клянемся!
- Клянемся!!..
Рабочий люд - русские, венгры, чехи, латыши, солдаты в потертых гимнастерках бурно приветствовали маленькую пламенную комиссаршу, восторженно принимали ее зов послужить пролетариату России, сдержать натиск захватчиков… Вчерашние солдаты - рабочие, лесорубы, плотники, токари, шахтеры - с восторгом смотрели на смущенную неотразимую улыбку Ким, единодушно выражали согласие выполнить интернациональный долг помощи революции.
- Долой интервенцию! - гремел зал.
- Да здравствует интернациональное братство трудящихся!
- Мы счастливое поколение! - снова зазвенел голос Ким. - Идеи революции воплощаются в жизнь, и они восторжествуют во всем мире! Нам даже невозможно сейчас представить великий отзвук великих событий. Друзья! Дорогие братья! Огонь революции сжигает устои России и перекинется на ваши страны: вы будете свидетелями мирового пожара. Ваш ликующий день торжества и победы впереди. Так ускорьте его приход! Нам предстоят жестокие схватки, кровавые события, но мы не побоимся смерти: мы бессмертны, как бессмертны идеи революции!
Товарищи! Нас не пугает скопище врагов, - продолжала она с тоской и обидой, - но нам больно, нас угнетает сознание, что огромная энергия, так необходимая благородному делу мира и борьбы за благосостояние народа, уходит на битвы со злом, силами реакции, ненависти и захватничества!..
Приподнятые, наэлектризованные люди кричали, аплодировали Ким, раздавались крики:
- Пиши, пиши нас, комиссар!
Яницын уже уходил с митинга, когда опять достиг его слуха приглушенный голос:
- Надо отдать должное, язык у мадам Робеспьер подвешен крепко!..
Сколько ни вглядывался Вадим в окружающую его плотную толпу людей, не мог угадать человека, сказавшего эти слова. Ясно - говорил недоброжелатель, а скорее всего враг. Кто? В городе неспокойно, шевелятся, поднимают шипящие головы змеи, исходят ядом. Да. Враги.
Враги. Ждут часа…
Через весь зал звонко и радостно окликнула его Александра Петровна:
- Вадим Николаевич! Подождите меня…