- Вот поэтому они есть и не хотят у тебя, - прорычал Вадик на ходу. - Кусочничают. Сладкие куски хватают. Всей деревней девок губите. Гляди, отомстится потом. Шоколад не еда, сколько раз повторять? - Надежда даже бровью не повела.
- Ладно, ладно! - успокаивающе похлопал Вадика по спине егерь. - С этим мы потом разберемся.
В горнице, оклеенной веселыми светлыми обоями, крепко пахло водкой, сырой одеждой и застоявшимся дымом. А на кроватях, заваленных добротными темными костюмами, белыми крахмальными рубашками, сидело четверо бледных солидных мужчин, они обернулись навстречу вошедшим егерю и Вадику. Пятый лежал, повернувшись к Вадику спиной, на правом боку, но в его позе не было ничего вынужденного, грозного по смыслу, заметил Вадик, еще не отдавая себе отчета в том, что он уже умеет это увидеть.
- Извините, коллега, что беспокоим вас, - сказал один из гостей - толстяк, - вставая с кровати. - Но без вашей помощи, кажется, не обойтись. Дядя Саша посоветовал к вам обратиться.
Вадик с изумлением узнал в нем институтского профессора Ильичева, физиолога. Оглядел еще раз мужчин и узнал высокого солидного академика Агеева, фармаколога, одетого сейчас в штормовку и похожего на пенсионера–рыбачка.
- Что это вы… так? - знакомо наклонив голову, будто собираясь бодаться, спросил Ильичев.
- Учился у вас, Валерий Иванович, - сказал Вадик. - Здравствуйте!
Ильичев пожал ему руку.
- Очень рад, очень рад! Ну, вот, значит, товарищи, дипломированный специалист, - объявил он, - Уже легче. Давно закончили?
- Только что, - улыбаясь, ответил Вадик. - Чем могу быть полезен? - Он покосился на лежавшего мужчину. - Болен кто–нибудь?
- Вообще–то нелепая картина - пять, нет, четыре профессора медицины, в том числе два академика - и ни одного клинициста! Все понимаем, а, что сделать, толком не знаем, и - ничего нет! - Ильичев развел руками. - Ну, вот ваш пациент, - показал на лежащего мужчину, - делайте, что надо, мы только зрители и, если хотите, советчики… Пожалуйста! Пожалуйста, доктор!..
Вадик подошел к перевалившемуся теперь на живот длинному, мосластому мужчине. Когда он повернул голову, Вадик встретил суровый внимательный взгляд,
- Жалобы такие: боль в правом подреберье и тошнота - у меня хроническая желчнокаменная болезнь. Еще - пульсирующая боль в затылке - давление, наверное, поднялось. Но - сначала все–таки желчный пузырь заныл. - Мужчина толково рассказал всё и терпеливо перенес осмотр, не капризничал, не забегал вперед с предупреждениями: "Здесь больно" - спокойный был дядечка. Пока Вадик возился, он услышал за спиной шепоток:
- Может быть, все–таки послать за местным врачом или давай я в город съезжу?
- Без прав останешься. От тебя ж разит, как из бочки! Подождем, что мальчик скажет.
- Мне кажется, - вздохнув, сказал Вадик, - что главное - это приступ холецистита, а давление, оно поднялось, вероятно, вторично. У меня есть дибазол и атропин, в ампулах.
- Что и надо! - отозвался Агеев, присаживаясь на соседнюю кровать. - Ручаюсь фармакопеей!
- Сколько там набухало? - негромко спросил больной, указывая глазами на тонометр. Вадик почувствовал напряжение в его голосе.
- Какая разница? - Он пожал плечами, и за его спиной все с облегчением засмеялись: "Так его, родимого! Много знать будешь!.." - Сейчас инъекции сделаю.
Когда он вышел на веранду, Надежда пригласила завтракать. Гости сели за стол, а Вадик, поставив на плитку стерилизатор, направился в горницу к больному.
- Нет! - сказал Ильичев, ловя Вадика за рукав. - Садитесь с нами, так не годится… - усаживая упирающегося Вадика, он тараторил, как всегда на лекциях. - Мне интересно узнать, как вам здесь работается. Я ведь декан все–таки… Представьтесь нам.
Надежда поставила перед Вадиком тарелку с яичницей, редкое в отряде блюдо, и он соблазнился, взял вилку.
- Вадик - доктор замечательный, - подходя к столу с зеленой поллитровкой, встрял дядя Саша. - Сам себе работу ищет! В другие деревни бегает. Тут был случай, - нараспев сказал он, прищуриваясь на стаканчики. - Поправимся?.. Схватило меня - помираю! Сердце из груди выпрыгивает - Ну, поехали!.. - Дядя Саша продышался, понюхал корочку, подождал, покуда гости кусок в рот возьмут. - В зобу дыхание у меня сперло, думаю - все, мальчик, кранты! А он прибегает - ка - ак даст мне в под–дых! И все. - Дядя Саша обвел всех глазами, в которых дрожали слезы. - Теперь здоров! В тот же день рыбы полное ведро ему! Или другой случай - не перебивай, доктор! - это же умереть можно! В соседнем селе, Василькове, у одного кулака - Охлопьев его фамилия, он и староста церковный и вообще… - Дядя Саша таинственно подмигнул. - У него во–от такой кобель в саду сидит, то есть сидел, значит. Верно говорю, Вадик? Кобель этот запах горькой ни на дух не. переносит - звереет! А был он на во–от такой цепи. А один чудак выпил - он к Охлопьеву в гости пришел по неизвестному нам делу - решил храбрость показать: погладить его, сахару дать. И через забор - не успел Охлопьев крикнуть - шасть! - Дядя Саша выдержал паузу и, прикрывая глаза, уронил: - Шестьдесят ран на теле!
- Пятьдесят одна, - поправил Вадик, - и лишь два укуса, остальное - поверхностные порезы. Не прибавляй, дядя Саша. - Чувствовал он себя неуютно.
- Молчи! Кровью истекает чудак этот, но храбрится. А Охлопьев в панике - гость умрет, гляди! Крозищи–то!.. Ну, кобеля впятером связали, в коляску мотоциклетную свалили и спрятали в хитром местье. Но, - дядя Саша пригрозил Охлопьеву вилкой, - мы то место сыщем и оштрафуем! А Вадик, доктор наш замечательный, - дядя Саша вдруг всхлипнул, - всего чудака зашил, бинтами обернул и в город отвез. Живет, говорят, чудак–то этот.
- Ну, дядь Саш! - вмешался Вадик. - Не зашивал я его. Скажешь, а меня под суд потянут. Шить–то нельзя. Да и нечем было.
- Да, веселая жизнь, - раздумчиво произнес Ильичев, нянча в руке стаканчик. - Ну, профессура; давайте выпьем за практикующих, молодых и старых, которые и есть медицина. Вам - тоже пить! - приказал он Вадику. - И не врите, будто не умеете.
Вадик хорошо делал уколы - напрактиковался у отца в госпитале, - поэтому больной облегченно вздохнул и, с благодарностью посмотрев на Вадика, сказал громко:
- Знаете, иногда так впорют, что неизвестно, где болит сильней - в черепе или в заднице.
- Я зайду часика через два, - отступил к двери Вадик. - Не прощаюсь.
Его проводили до дверей. А через два часа (больше он, как ни пытался, не выдержал), под сильным дождем прибежав в дом, он застал больного уже сидящим на кровати с расслабленным, порозовевшим лицом. Он возражал одному из собеседников, молчаливому, нескладно выглядевшему в куртке и закатанных черных брюках.
- …Но, ближайшие пятьдесят лет - наши: медиков, биологов. Техника и все эти ухищрения, о которых вы говорили, быстро исчерпают запасы знаний и появится, уже появилась, необходимость шире взглянуть на человека.
- По–новому, - подсказал кто–то.
- По–старому! Мы - частица Вселенной, малая, даже ничтожная, но часть целого. А вырвали человека из этой системы, вырвали Землю… А, доктор! Спасибо, кажется, миновало, - сказал он. - Теперь хоть до дома доберусь. Сейчас тронемся.
- А вы за рулем? Не стоило бы!
- Выхода другого нет, - объяснил Ильичев. - Я без прав, кто ж его машину поведет? Здесь ее оставить разве что, а? Через неделю вернемся.
- У меня в среду самолет на Новосибирск, - усмехнулся больной. - Не хватало мне только сейчас свалиться! - сердито произнес он, имея в виду что–то такое, о чем все знали; ему сочувственно покивали головами.
- У меня есть такая штучка - папазол, - убирая тонометр, пробормотал Вадик. - Ну, все: давление - норма.
- Отлично! - отозвался Агеев. - Будет сосать как профилактическое. Молодец, коллега! Сколько получили на экзамене у меня? Чувствуется, что пять. Только эти колдобины - не раскачают ему пузырь, нет? Все потроха вытряхивают наши дорожки.
- Я умею водить, - сказал Вадик, - только права дома. Но до шоссе права не нужны…
- Слушайте! - подал голос молчавший солидный дядечка, собеседник больного. - Слушайте, кого ваш институт готовит? Универсалов? Образцово–показательных специалистов? А может, вы все подстроили, а? - засмеялся он.
- Ну, Вадик, объясните замминистру про приказ, - улыбнулся Ильичев. - Ладно, я. Был такой приказ по нашему институтскому комсомолу: врач обязан уметь водить транспорт, прыгать с парашютом и…
- Делать двадцать манипуляций, - подсказал Вадик.
- Которые, замечу, врачи, как правило, делать не умеют, - повысил голос Ильичев. - Было такое. Я теперь вспомнил. При прежнем ректоре, - этим он что–то объяснил заместителю министра.
…Вадика поставили в центр колонны, чтобы можно было помочь, если у него что–то не получится. Но получилось, хотя он очень волновался - не водил прежде "Волгу", такую тяжелую и инертную в сравнении с теми разбитыми "Москвичами", на которых он накатывал обязательные часы.
На шоссе колонна остановилась, поджидая больного. Моторы негромко урчали под мокрыми капотами, от них поднимался пар.
- Пойдемте, встретим Сережу, - предложил Вадику Ильичев.
Дорога, та дорога, которая привела когда–то, - давно ли? - Вадика и Олю в рощу, была черной, липкой, пришлось идти по краю нежно–зеленой пшеницы, в которой путался туман. Ильичев поднял голову, снял берет и глубоко задышал. Небо было низкое, серое, но не ровно серое, а с пестротой, с черным - от туч, белым и пушистым - от облаков и даже нежно–голубым, маленькими клочками рассеянным по горизонту и над головой.
- Ах, чудо какое!.. И в ненастье! - удивился Ильичев. - Ловите эти минуты, Вадик. Все потом будет, а вот этого - нет. Некогда будет взглянуть. Станете вот так, как мы сегодня, наскоком, выбираться к какому–нибудь своему дяде Саше, радоваться отсутствию полировки и паласов, радоваться дождику, который льется за шиворот, запаху воды. Потянет вас в тот лес, в это поле, и даже то, что сорвалась рыбалка, запомнится крепче, чем, если бы она состоялась. Нарушится система "постановили - выполнили". Вон, видите, Сережа идет! Понимаете, Вадик, - заторопился он сказать что–то важное, - вот он заболел на наших глазах; ей–богу, все заволновались, всполошились. А будь это в городе? Я бы узнал об этом через месяц, ну, посочувствовал бы, но так, как сегодня, - нет! Так что, пока вас не затянуло, а это обязательно должно будет случиться, Вадик, кажется, вы из активных, а, значит, работяг, - он обернулся, посмотрел на Вадика, - копите в себе память о таких минутах, это будет как эталон в последующем. Я вам как физиолог говорю… Как ты, Сережа? - Ильичев заспешил навстречу больному. - Терпишь?
- Спасибо большое! - пожимая руку, сказал Вадику чуть задыхающийся больной. - Вполне дееспособный. Давайте на прощание познакомимся по форме. Может быть, когда–нибудь… Кириллов Сергей Викторович! - назвался он. - Что?
- Я читал ваши книги, - пролепетал Вадик, краснея, потому что в эту минуту происходило невероятное: он стоял на мокром поле в сотне километров от Москвы и тряс руку недосягаемому, невозможно далекому академику Кириллову, о котором он столько слышал, работы которого он читал, восхищаясь его идеями и волнуясь от их красоты, - последние два года с того памятного заседания студенческого научного кружка, когда им рассказали впервые о новом направлении в медицинской генетике.
- Что читали? "Система тайн"?
- Да. И "Введение в теорию".
- Интересуетесь этой проблемой?
- Я по этой проблеме принят в ординатуру, - сказал Вадик пересохшим голосом и облизнул сухие губы.
- Встреча на далеком меридиане! - весело хмыкнул Ильичев. - Ну…
- Вот что, - прервал Кириллов, суровея, - все эти разговоры на ходу ни к чему не приводят. Вот мой телефон. - Из записной книжки он вытащил визитную карточку на английском языке с телефоном, тем секретным–рассекретным личным телефоном, который Вадик узнавал–узнавал, и не узнал. - Когда приступите к работе, свяжитесь со мной. Поговорим. Обсудим ваши планы… Есть планы? - Вадик судорожно кивнул. - Ну, до свидания, - потеплев лицом в улыбке, сказал Кириллов и еще раз пожал Вадику руку. - Позвоните мне, я запомнил вас, Андреев Вадим…
Когда машины скрылись за дальним поворотом шоссе, стих гул их моторов и тишина дождливого дня обступила Вадика, лихая волна слепого везения обдала его с ног до головы. Угловатое, с лицом Кириллова, возможное будущее вставало из тумана неопределенности, сомнений, робости - и все это пришло случайно, вдруг, подарком.
"Все, все, что сейчас, - только пауза, заминка, - думал Вадик, широко шагая по дороге. - Там, в сентябре, может начаться главное - к чему ты шел, отказываясь от соблазнов, ошибаясь в. выборе, разочаровываясь в других учителях. Там то, из–за чего тебя считали крепкозадым отличником, из–за чего ты учил второй язык и лез, лез, невзирая на щелчки, в клиники, отделения, брался за все своими руками - и узнавал. А дать шанс испробовать себя на настоящем деле тебе может только суровый - и, по отзывам упорных ребят, пробившихся все–таки через заслоны его заместителей и помощников, злой и нетерпеливый Кириллов С. В.! Только бы он выслушал тебя однажды!.."
И снова, как спасенный из воды, он переживал тот миг, когда Кириллов назвал себя, добро и заинтересованно рассматривая его, и с испугом подумал: "А что если бы этого не случилось?" Если бы он не помог тогда дяде Саше, не подружился с ним… если бы дядя Саша не верил в него и побежал за помощью сегодня не к нему, а к Марь - Андревне или на центральную, усадьбу, то он, Вадик, проспал бы эти два–три решающих часа - и ничего бы из случившегося не случилось!..
Он понял, почему его бросает то в жар, то в холод - это наивная простота связи между прошлыми поступками и сегодняшними последствиями открылась ему. "Так, только так и должно быть", - думал он, шагая через мокрое поле, на котором только что, может быть, его судьба спрямила свой путь. И всматривался в неровную дорогу, прикрытую низким, неверным, у самых ног, туманом.
- …Провожал? - с крыльца избы спросила его Оля. - Погуляем? Я сегодня свободна. Командир ужин сухим пайком велел выдать, я тебе пряников оставила. Любишь прянички?
- Опять сухой паек! - возмутился Вадик.
- Не шуми, - сказала Оля примирительно. - Ребята довольны. Ты чего такой красный?
- А мне сегодня повезло, - глядя на Олю снизу вверх, поделился Вадик. - Знаешь, мне так сейчас повезло!.. Ты даже понять не сможешь, как это важно! Случайность, а так все упростила!.. Повезло. Вообще–то ты в судьбу веришь, а, Оль?
- Конечно, - ответила Оля. - Как мне в нее не верить? Я же заговоренная от нее - ну, от всего плохого, как спящая царевна.
Из пахнувших чем–то кислым сеней вслед за Марь - Андревной Вадик вошел в низенькую горницу с окошками без занавесок, облупленной печью и во всю стену разноцветно мерцающим иконостасом. На другой стене от потолка до пола висели пучки сушеных трав.
- Вот она, - сказала Марь - Андревна. - Верно ее ведьмой зовут, запах–то какой, чувствуете? От трав ее так пахнет.
За печью вдоль стены стояла широкая металлическая кровать - с высокими спинками. На постели, со спрятанным в подушку лицом, под толстым грязным Одеялом лежала старуха - был виден ее затылок со свалявшейся седой косой.
- Александровна, а, Александровна! - певуче позвала Марь - Андревна. Не дождавшись ответа, она приподняла одеяло. - Умерла, по–моему…
Они перевалили холодное тяжелое тело старухи на спину - открылось худое желтоватое лицо с заострившимся носом. Рот был сжат в какой–то гримасе, а руки с разбитыми, сплющенными пальцами сами по себе вытянулись вдоль длинного тела.
- Живая! - уловив длинный прерывистый вздох, удивилась Марь - Андревна. - Ишь, как измаралась, грязнуха… Идите, Вадим Владимирович, я ее хоть обмою пока - и тронуть противно. До чего себя люди доводят!.. - Марь - Андревна загремела ведром, заскрипели ящики черного с просинью комода, а Вадик вышел на крыльцо.
Когда он возвратился, кровать была уже перестелена, старуха переодета в чистую рубашку, и дышалось полегче - из открытого окошка в избу задувал теплый ветер. Вадик осмотрел старуху, обнаружил все признаки сердечной недостаточности и бессознательного состояния. "Кома, - заключил он. - Интоксикация неясной этиологии. Рак?"
- Н-да! Поздненько мы пришли! - укоризненно оглянулся на Марь - Андревну.
- Кто ж знать мог! - пожала плечами Марь - Андревна. - Она из дому целыми днями не показывается, - Марь - Андвевна огляделась. - Еда–то у нее хоть есть? - Она ушла в сени. - Может, с голоду? При ее–то деньгах!.. С голоду дойти! - Марь - Андревна вернулась в, избу, пошарила под кроватью, подняла с пола стакан. - Пила что–то… Зелье какое–то… Что делать будем, Вадим Владимирович?
Вадик побежал в медпункт. Было около полудня, солнце встало над лагерем, и вся дурнота жаркого дня на непрогретой после недельных проливных дождей земле уже копилась в коротких темных тенях, в холодных, ветерках между заборами усадеб.
Нагрузив чемоданчик препаратами из своего чудо–ящика, Вадик заглянул на кухню. На плите шипел противень с картошкой.
- Оль! - позвал он. - Я задержусь на вызове, у Ведьмы, оставь картошечки! - Он весело подмигнул Тане и деловито направился в деревню.
И через час, трижды вспотев и порезав палец лопнувшим шприцем, Вадик выполнил всю намеченную программу. Оставалось теперь сидеть и ждать эффекта. Для отчета и Марь - Андревны, ушедшей в амбулаторию, а еще больше из удовольствия (будто он ведет "историю болезни") он все записал на листочке бумаги. Дописав, перечитал и засомневался в дозе одного препарата. Стал рыться в справочнике и не сразу уловил клокотание, появившееся в груди у старухи… "Подействовало! - обрадовался он. - Ну, конечно! Так и должно было!.. Правду отец сказал: эта пропись мертвого подымет…"
- Слышите меня? - наклонившись к старухе, спросил он. - Что у вас болит? Я врач, врач! - втолковывал он. - Помогу вам. - А старуха, он чувствовал, как на ощупь, пробиралась к его голосу, свету, звукам жизни из своего забытья. - Вам попить надо. Хотите молочка? Я сейчас!..
Он огляделся, не увидел подходящей посуды и выбежал на улицу. Через две избы красовался дом Глазовых, единственных в деревне, державших корову.
На стук в дверь и отчаянный лай собачонки в окно высунулась родоначальница Глазовых. Она опять была в красной кофте. Неприветливо посмотрела на Вадика. Между ними был конфликт из–за несостоявшейся аферы с больничным листом. Как–то в понедельник в одиннадцатом часу утра Глазова степенно пришла за Вадиком: "Сын захворал". А на пышной высоком кровати Вадик увидел непротрезвевшего мужика с явно выдуманными жалобами на боли в животе. Вадик тогда высказался от души, да так от души, что горбунья, секретарша директора, квартирующая у Глазовых и почему–то оказавшаяся в этот рабочий час дома, высунулась посмотреть, кто так по хозяйски шумит.)
- Здравствуйте! Не разживусь у вас литром молока? Соседке вашей.
Глазова неторопливо и неодобрительно оглядела Вадика с ног до головы, пожевала губами. Потом смилостивилась:
- Вынесу. - Она скрылась в доме, а затем прямо из окна подала Вадику холодную кринку с обвязанным марлей верхом.
- Сегодняшнее? Кипяченое?
- Ишь чего! Жива Ведьма–то? Не прибрал ее Господь? '
- Поживет еще. Я деньги вечером занесу.