- Сочтемся! - отозвалась Глазова.
… - Ну вот и молочко! - бодро влетел в горницу Вадик. - Сейчас попьем!.. - Он всматривался в лицо старухи, заметил, что она перевела взгляд на кринку. - Вам надо попить молочка. Сразу сил прибавится! Вот только с посудой у вас… - На столе стоял подобранный с пола стакан. Вадик ополоснул его молоком. - Ну, глотайте, глотайте. - Он приставлял стакан к губам старухи, а они не разжимались. Вадик даже чувствовал сопротивление, и молоко пролилось на одеяло, подушку, намочило рубашку. - Ну, в чем дело? Не хотите молока? Воды? Сейчас!.. - Он помнил, что в сенях стояло ведро, и уже затворил за собой дверь, когда услышал движение в горнице, потом шум падения и вбежал туда: старуха лежала на полу и корчилась в судорогах, будто пыталась ползти к комоду, притулившемуся в темном углу.
- Сейчас, сейчас!.. Ах ты, господи! - Вадик, кряхтя, поднял старуху, уложил на кровать, схватился за шприц, приготовленный на этот случай, и ввел лекарство. Судороги не повторялись, через полчаса полуопущенные веки поднялась, и Вадик, низко нагнувшийся, чтобы заглянуть в зрачки, отпрянул - с такой, показалось, ненавистью смотрела на него старуха. Отвернувшись, нащупал пульс, частый, быстрый: "Пронесло?"
- Вы меня слышите? - спросил он. - Говорить можете? - Старуха закрыла глаза и как будто уснула. - Ничего, ничего, все пройдет! - "Сейчас отек снимется и все будет нормально, - рассчитал он. - Врешь, не умрешь. Не позволю. Не хочу".
Прошел час. Старуха не то спала, не то была в забытьи. Вадик сидел у окна, курил, выдувая дым на улицу, прислушивался к воплям петухов, далеким голосам у магазина. Потом донесся упругий гул, и у дома взвизгнул тормозами "рафик". Из него, отдуваясь, вышли Светлана Филипповна и Марь - Андревна.
- А я уж не надеялась в живых ее застать. Молодцом, Вадим Владимирович! Как это вы! И лекарства какие!.. Прямо стационар! - Она вертела в руках листочек, написанный Вадиком. - Что ж нам теперь делать с ней? Она ведь нетранспортабельная! Да и не возьмут ее в больнице… Я, конечно, позвоню туда, но до завтра и думать нечего, что возьмут!.. В сознании, - обратив внимание Вадика и Марь - Андревны на движение старухи, сказала Светлана Филипповна. - Слышите нас? - крикнула она. И не дождалась ответа. - Маша, подежурь тут.
- А кто за меня мои дела сделает? - возмутилась Марь - Андревна. - В Василькове диспансеризация!.. Отчет везти в город надо!..
- Да, отчет, - согласилась Светлана Филипповна, - Ну, найди старушку сидеть здесь, а доктор рядом, заглянет. Заглянете, Вадим Владимирович?
- Не пойдет сюда никто! - уверенно возразила Марь - Андревна. - Боятся: она же всех нас прокляла, никого не пропустила! Всем беды нагадала! И хоть бы врала, а то как… Ведьма она и есть ведьма! - Марь - Андревна покосилась на старуху. - Вон, вся деревня затихла - ждут не дождутся, когда помрет: помрет - все ее проклятия силу потеряют.
- Эх, Маша! - Светлана Филипповна рассердилась: задышала часто, покраснела. - Мне перед молодым доктором стыдно - какие глупости говоришь! - Но Марь - Андревна упрямо сжала губы. - С глупостями не ходили бы, вот и ничего не было бы! Ты сама, помню, к ней бегала насчет свекрови?
- И верно она нагадала! Как сказала, так и случилось. - Марь - Андрезна с вызовом посмотрела на Светлану Филипповну и Вадика. Он улыбнулся.
- Я тут посижу. Меня она еще не трогала, мне не страшно, И если что - прорвемся!
- Молодец! - Светлана Филипповна крепко хлопнула Вадика по плечу. - Молодец! А мы вас не бросим, вечером Маша зайдет, навестит, а утром я приеду, заберу ее в город. - Светлана Филипповна отогнала назойливую муху, ползавшую по лицу старухи, подержала ее кисть. - Пульс хороший… Как думаете, Вадим Владимирович, выживет?
- Выживет! Сердце у нее неплохо тянет. Неясно только, почему она в ступоре. Но подумаю…
Светлана Филипповна странно, недоверчиво посмотрела на Вадика и распрощалась.
Они уехали, и стало тихо. Вадик курил, листал справочник и досадовал, что под рукой нет "Руководства по неотложным состояниям". Потом за окном прошумела машина, и в лагере поднялся гвалт - Вадик догадался, что отряд вернулся в деревню на обед.
Ему уже совершенно определенно хотелось поесть, и он потихоньку отхлебывал молоко из кринки. Оставить старуху одну и сбегать в лагерь он не решался - помнил, как старуха свалилась с кровати. Поэтому, когда увидел из окошка идущую к избе с тарелками в руках Олю, обрадовался, еще издали счастливо заморщился, закивал.
- Ну, что? - шепотом спросила его Оля, становясь под окном.
- Заходи! Она в коме - ну, без сознания.
В избе Оля оглянулась на иконы, на пучки сухих трав под потолком, качнула головой.
- Вадик, она на меня смотрит! По–живому смотрит! - зашептала Оля. - Как внутри у меня что–то шевелила…
- Получше вам? - громко спросил старуху Вадик, наклоняясь к ней, - Что у вас болит, скажите!.. Нет, это она бессознательно, - объяснил он Оле, поворачиваясь к старухе спиной. - Да не смотри ты так на нее - без сознания она. Это бывает: глаза открывает, а сам человек ничего не видит. Тяжелая кома у нее, похоже, что токсическая. - Но Оля ему не верила, всматривалась старухе в лицо.
- Ладно, - сказала она чуть погодя, - Ну, иди, руки мой! - И постелила на стол полотенце, расставила тарелки.
Умываясь в сенях, Вадик как будто услышал в избе негромкий голос, короткий разговор, но, когда вернулся, Оля сидела у окошка, а старуха все так же неподвижно лежала на кровати.
- Показалось, разговариваешь, с ней! - засмеялся он. - С голоду мерещится. Так, что нам дали? - Наевшись, подошел к Оле, потерся лицом о ее плечо. - Можешь считать, что ты меня от смерти спасла. Теперь покурить - и полное счастье! Нет! Пожалуйте ручку поцеловать - для счастья!.. - Оля погладила, его по щеке, улыбнулась,
- А ты, наверно, хороший доктор, Вадя, - тихо, удивленно сказала она.
- Сухие знания, а не опыт. Мне бы работы…
- Пойди, погуляй! А я здесь посижу. Вода сегодня в "море" хорошая…
- Пойти? - засомневался Вадик. - Если что, ты за мной сразу же прибеги, хорошо? Но я быстро!.. Да и, кажется, все сделал…
- Иди–иди! Не торопись.
- Пульс сосчитай и запиши, - распорядился Вадик. - Я пошел?
- Давай! - почему–то поспешно сказала Оля и без ожидаемого сопротивления позволила поцеловать себя, а потом подтолкнула к двери. - Иди! - И еще помахала из окошка. Когда Вадик повернул, на тропинку к "морю", Оля приблизилась к старухе. - Ушел он, бабушка!
Старуха открыла глаза, пристально всмотрелась Оле в лицо и прохрипела;
- Не чую тебя!.. Нагнись, девушка! Не чую! - без слез заплакала она. - Как быть–то? Руку дай! - И Оля положила пальцы на ее сухую ладонь и почувствовала слабое пожатие. - Чую, чую! Не боишься меня? - Старуха вглядывалась в Олю, торопливо ощупывала ее лицо глазами,
- Нет, не боюсь, бабушка.
- Не веришь в бога? Думаешь, нет его? А куда ж я иду?
- Бабушка! - наклоняясь к лицу старухи, уговаривающе сказала Оля. - У нас хороший доктор, он вас вылечит!..
Старуха слабо усмехнулась:
- Не от смерти меня отвел врач твой… Чего удумали? От моих трав, моего настоя увести!.. Он мне муку дал. Так бы ушла я легко, а теперь мученье будет. Вот оно, добро его! Не помолишься, а, девушка?
- Не умею я, Позвать батюшку, бабушка?
- Черное он любит, черное, не нужен он мне! - задыхалась старуха. - Исповедоваться ему не стану, Исповедуй меня, девушка! Раз тайком не ушла - исповедоваться надо!
- Не плачьте, бабушка, не расстраивайтесь! - Оля погладила руку старухи. - Сейчас доктор придет, укол сделает, легче станет!
- Силы уж нет… Была б сила, я б сама… Может, ты чего хочешь? - Старуха опять сжала Оле пальцы. - Денег хочешь? Дам, дам!.. Вижу, деньги тебе не на наряды нужны, на дело. Это не черное, это белое. Дам денег, дам, на всю жизнь дам! Не веришь?.. Да ведь деньги дать - легче легкого!
- Я заговоренная, бабушка.
- Так взять у тебя ничего нельзя, а дать можно… А хочешь приворотного дам? - оживившись чуть–чуть, спросила старуха. - Чую, - тихо забормотала она, как из какой–то книги читала, - нет меж вами родства. Слабый он. Ни удачи, ни счастья ему не будет. Разведет вас судьба, чую!.. А поправить могу. Хочешь? Лицо твое ему открою… А?
- Не надо, бабушка, про это. Говорите лучше, что вам нужно.
- Зачем меня, мучитель, сюда вернул?.. Мука какая! Я уж земли тяжесть не чуяла, от всего отошла, а он вернул! Неделю постилась, готовилась, неделю настой пила, - шептала старуха. - Добрый пришел!.. А где добро - там горе! Назову на него!.. Слепым останется. Змею ему подошлю! Ужалит в сердце, закаменеет оно, не согреешь его, не спасешь! Душу ему скрючу!..
- Эх, бабушка! Он к вам с добром… Да и не поверит он.
- А нужно мне его добро, девушка? Так бы в беспамятстве ушла, а теперь на костре меня жечь начнет, в воде топить станет, мука мне будет! Бог бы мне все простил, он добрый, а ты простишь? Исповедуй!.. Пожалею мучителя, проклинать не стану, а, девушка?
- Бабушка, вы говорите, а то он скоро придет!
- Еще не придет. Его я чую - добрый он. В добро верит. Тепло от него идет, вот ты и согрелась. Злого купить можно, доброго добром берут, - бормотала старуха. - Где ж взять его, коли нету? Тут ты, девушка? Ну, попроси, чего хочешь! Все могу дать: деньги - в руку, разум - в голову, свет - в глаза!.. - Старуха с трудом приподняла голову с подушки, беспокойно спросила: - Поклянешься, что исполнишь, чего попрошу? Дай еще погляжу на тебя! Твердая ты! Как решишь, так и сделаешь, в глазах темно у тебя… Ты поклянись матерью!..
- И так исполню, говорите, бабушка! Исполню.
- Твердая ты и мне не веришь… А прозвище мое знаешь? Не от бога это, от черного. Не вперед я гляжу - людям в душу, там все написано, все видать. Слабость вся видна. Поклянись! А я доктору твоему за это глаза открою, а, девушка? Боишься… Жжет меня, уж жжет!.. - Старуха отвалилась на подушку. - Ах, что исделал!..
- Попить, дать? Вот молочка попейте!.. - Оля оглянулась на тропинку, но Вадик все не шел.
- Бойся, бойся за него, девушка! У доброго век короткий, добрый трудно живет. Мой–то совсем мало жил. Добрый был, слабый. А я твердая, не жалела его. Вот душу его люди и разграбили - душа–то у него высоко летала, да быстро устала. Настою моего выпил… Святым ушел, слабости его никто не знает. Черное мне одно осталось. Я его у церкви похоронила, хоть и неверующий он был, чаяла - святым местом его могилка будет. А его и как звать–то скоро позабыли. Прокляла я их, у каждого в душе черное открыла. Когда ваши–то могилку его ногами топтали, я возрадовалась: черное наружу полезло. А добро–то старое запищало - вот люди и поднялись. И крест над ним покрасили, почин положили, теперь не упадет, поддержат!.. А я их черное копила, оставить здесь хотела. Поможешь мне, а?
- Что сделать надо? - Оля встала.
- Потом, когда увидишь, что от тела отстать не могу, когда мука будет, - ты приди сюда, слышь? Не бойся! Эту муку тебе или ему не передам! Под завалинкой, в тряпице - не гляди в нее, ослепнешь! - черное мое возьми. В тряпице оно завернуто неказистой, а не гляди на него, слышь? Это добро мое к тебе - от соблазна отвожу: черные то деньги, очернят тебя. - Она прикрыла глаза, судорожно вздохнула. - Так ты эту тряпицу в воду брось! Подальше брось! Не сожги, не зарой - в воду брось!.. Сделаешь? - Оля кивнула. Старуха приподняла голову. - Не хочешь, чтобы его, мучителя моего, тревожила?.. Так тебе скажу последние слова - верит он, в добро верит, добром возвысится, добром спасется, если рядом будешь, черное копить не станешь, душою его душу поддержишь. И других секретов нету! Ты - земля его, хлеб, вода, если любишь. Муж он, душа его высоко летает, а ты плоть его… Не веришь? - забеспокоилась старуха. - Ох, жжет меня! Да на кресте напишите, докторовом: Лучков Александр Иванович… - Она обессиленно упала на подушку, закрыла глаза. - Не прощайся - останусь в тебе, на спасение твое. "Аминь!" - скажи, слышь? И ступай, ступай, встреть его!.. Не оглядывайся, не оглядывайся, ступай! - шепнула старуха,
… - Как она? - подходя к крыльцу, еще издали спросил Вадик. - Что–нибудь случилось? Что ты так смотришь? - И Оля погладила его мокрые волосы. - Еще! - попросил он, жмурясь. В темных сенях она позволила крепко обнять себя и не вырывалась. А он заторопился в избу, такой деловой, такой… Осмотрел старуху.
- Можно сказать: кризис преодолен, - похвастался он Оле. - Что ты такая грустная? Тяжело смотреть на это? - Ему вдруг стало совестно, что он перевалил на нее свои заботы. - Иди, Оль, я здесь до завтра. Если все будет нормально, приду ужинать. - Она покорно вышла, даже не оглянувшись на старуху, устало побрела в сторону лагеря.
За окном смеркалось, углы избы уже чернели, и все ярче и ярче разгорался иконостас. Когда язычки лампад вздрагивали под порывами ветра, казалось, что в иконах происходит какое–то движение, и Вадик оглядывался, недовольный.
К девяти часам вечера (Вадик все скрупулезно отмечал на бумажке) появились симптомы отека легких - это была катастрофа. Вадик метался по избе, лихорадочно хватался за шприцы, колол сердечные, гормоны и не получал никакого эффекта. Он как раз вводил в вену новый препарат - вручая его Вадику, отец сказал: "На крайний случай, коллега!" - когда в избу проскользнула Оля. Она взглянула на старуху, на осунувшегося, вспотевшего Вадика и спросила:
- Она мучается? Это больно? Она умрет?
Вадик закончил инъекцию, отошел к окну, закурил и ответил сразу на все вопросы:
- Кто его знает? Делаю, что могу. Не понимаю, не понимаю…
А старуха начала задыхаться, руки ее шарили по одеялу, брали его в щепоть и бросали. Что–то сознательное было в монотонности этих движений. И тут впервые Вадик вздохнул.
- Что это она? - забеспокоилась Оля.
- Обирается, - буркнул Вадик. - Все, уходи! Не смотри на это. Отек мозга, - пробормотал он. - Ну, с чего 'бы, а?
- Это долго будет? - У Оли в глазах была мука.
Вадик пожал плечами. И тогда Оля встала и, ни слова не сказав ему, вышла из избы. Он был удивлен, высунулся в окно, увидел, как она нагнулась к завалинке и с трудом отвалила полусгнившее бревно и шарила в темноте рукой под домом. Потом выпрямилась и почти побежала по тропинке в лагерь, что–то унося с собой.
Прошел час, за окном становилось все тише. И все громче хрипела, задыхалась старуха, и все сильнее металась на кровати. И вдруг она смолкла. Вадик наклонился и увидел, что старуха как бы успокоилась.
Она умерла утром, уже в присутствии приехавшей с носилками Светланы Филипповны, легко и просто: однажды вздохнула, а выдоха они не дождались.
- Все–таки умерла! - сказала Светлана Филипповна. - А я уж в нашу медицину снова поверила. Устал, Вадим Владимирович? Вот, дорогой, сколько сил, бывает, положим, а толку нет! Не переживайте! Кто вас осудит!..
…Вадик приплелся в лагерь, занес чемоданчик в медпункт и с чугунной головой, с болью в затылке пошел на кухню. Оли там не было.
- Танечка, дай чего–нибудь горяченького! - прохрипел Вадик, оглядываясь на треск - сейчас его все раздражало, а это в печке стреляли дрова. Таня быстро поставила перед ним завтрак и убежала за печку, вынесла оттуда дымящийся, с чем–то черным стакан. Вадик отхлебнул и зажмурился от удовольствия:
- Откуда кофе?
- Оля велела дать. - Таня остановилась, ожидая следующего вопроса.
- Спасибо тебе, - ответил Вадик. - Посиди со мной.
- Автандил заболел, - сообщила ему Таня. - Всю ночь кашлял.
- …Понимаешь, простыл. Спал под тремя одеялками, потел, совсем здоровый стал, клянусь! - Худой Автандил складывал ладони, улыбался изо всех сил, закатывал глаза, а они у него слезились, веки покраснели, опухли. И температура у него была высокая, и справа в легких Вадик услышал подозрительные хрипы.
- На больничный! - сказал он Автандилу.
- С ума сошел, видит аллах! - завопил Автандил. - Какой сегодня день, знаешь? Пятое августа. План горит! Я каменщик!
- А воспаление легких не хочешь?
- Какое воспаление! Купался много, горло болит, красное! - Автандил широко разинул рот. - Опять смотри горло!
- Ничего–ничего, - отмахнулся Вадик, - обойдутся без тебя.
- Я не обойдусь, - тихо ответил Автандил. - Сколько дней лечить будешь? - И оглянулся на открытую дверь - в лагерь въехала машина, хлопнула дверца кабины, послышались голоса командира, Сережи–комиссара.
- Что, док, нашел работу? - В двери показалась голова командира. Вадик автоматически зафиксировал, что командир хорошо выглядит. - Я видел - старуху выносят. Уморил?
- У Автандила тяжелый бронхит, возможно, пневмония, - сухо доложил Вадик. - Перевожу на больничный. На постельный режим.
- Не буду на постельный режим! - рассердился Автандил.
- Вай! От своего счастья отказывается! - просунул голову в медпункт Вовик. - На коечке, в тепле, подушку ухом придавить не хочет!.. Совсем глупый человек! Доктор, давай я вместо него, я покашляю.
- Ты у меня другим местом покашляешь, - прогудел Сережа–комиссар откуда–то из–за угла.
- Ну, ладно! - Командир махнул Автандилу рукой. - Посачкуй пока. Если будем зашиваться, пришлю за тобой.
Автандил виновато посмотрел на Вадика.
- Здесь ложиться? - И как только проглотил таблетки, накрылся одеялом с головой.
Вадик покрутился еще немного по лагерю, проверил хранение мяса в магазине и, вконец обессиленный, вернувшись в лагерь, уснул. Дважды ему казалось, что около двери бубнили голоса, но не просыпался. А потом вдруг услышал рядом:
- Где ваш врач? - Голос был начальственный, громкий.
- Сейчас найдем, - ответил командир и постучал в дверь.
Вадик встал, оделся, потрогал спящего горячего Автандила. Помятый и хмурый, он вышел из медпункта. У дверей столовой стояла группа одетых в форму стройотряда мужчин. По аккуратности и чистоте одежды он догадался, что прибыло начальство. На него оглянулись, расступились, и Вадик увидел Сашку Шимблита.
- Что ж вы спите, ведь за полдень уже? - неприязненно сказал ему самый главный по виду начальник. Его голос и разбудил Вадика.
- А что случилось? - разозлясь, нарочно лениво спросил Вадик.
- Пока ничего. Ухо себе не повредили?
- Благодарю, по–моему, нет.
- Доложите медицинскую обстановку в отряде. Я заместитель начальника районного штаба.
- В отряде тридцать шесть человек. Один болен - в медпункте, один с травмой - на легких работах по лагерю, два бойца - на кухне. Инфекций нет. Имелись четыре случая травмы: ушибы и порезы пальцев, легкое ранение правой голени.
- При каких обстоятельствах?
- Обтесывал бревно, ну топор и соскочил… - вставил командир.
- Что ты мне сказки рассказываешь? - рявкнул начальник. - Технику безопасности нарушил, вот и все дела.
- Не было нарушения, - не согласился командир.
- Почему у тебя врач не на объекте? Почему спит днем? - Кочетков пожал плечами, отвернулся. - У вас здесь что, конфликты? Ну, зайдем куда–нибудь.
В столовой Саша Шимблит, предостерегающе взглянув на Вадика, быстро отрапортовал:
- Врач отряда докладывал мне, что не находит общего языка с командиром. Командир урезает пищевой рацион, вмешивается в профессиональные вопросы. Суть конфликта - в непонимании командиром задач врача отряда, излишней требовательности к бойцам.