IX
Фонарем вспыхнуло солнце, вечерним фонарем - и погасло. Палата наполнилась сумерками.
Лида очнулась и долго лежала, с трудом восстанавливая в памяти, кто она, почему находится в пустой тихой комнате, пропахшей какими-то мазями, нашатырным спиртом и йодом, отчего так сильно болит нога и нет сил приподнять голову.
Постепенно Лида освоилась, притерпелась и могла даже дотянуться и включить свет. Но она этого не сделала: ей казалось, что при свете боль усилится. Лида осталась лежать в темноте.
"Я прекрасно знаю, - думала она. - Я знаю, что стою где-то посредине. Ни к особо хорошим, ни к особо плохим... За что же мне такая особенная боль?! Ни шевельнуться..."
В те минуты, когда бедро переставало болеть, она силилась думать об университете, о ребятах, о том, что теперь она отстанет, не сдаст сессию.
Лиде всегда хотелось быть остроумной и беспечной, казаться "своим парнем". Не выходило. Наверно, именно поэтому Гришка ни разу не взглянул на нее так, как ей хотелось бы... Ни разу!
Вошел дежурный врач в сопровождении сестры.
- Что так мрачно живете? - сказал он и щелкнул выключателем.
Лида зажмурилась.
- Ничего страшного, - успокоил врач.
Он взял в свою прохладную руку Лидину кисть и пощупал пульс.
- За-ме-чательно, - задумчиво сказал он. - Ну, а вообще - как настроение?
- Так...
- Не надоело одной? - он внимательно посмотрел на нее.
- Да, надоело, - ответила Лида. Она хотела добавить: "и лежать надоело", но удержалась, понимая, что это будет всего лишь безнадежная жалоба.
- Замечательно! - повторил врач. - А мы как раз хотели вас перевести в другую палату, повеселее.
Он повернулся к сестре и что-то быстро сказал ей. Та наклонила голову.
После его ухода нянечки перекатили Лидину кровать в соседнюю палату.
Лида забылась недолгим сном. Проснулась как от толчка. Что-то встревожило ее - сразу не понять что. Нога? Но, кажется, боль утихла.
За дверью, не спеша приближаясь, раздались чьи-то шаги. Человек прошел мимо, в глубь коридора, но через некоторое время Лида снова услышала все те же неторопливые, но какие-то тревожные шаги.
Рядом завозилась соседка, девочка лет тринадцати, у которой тоже был перелом ноги.
- Кто это? - шепотом спросила у нее Лида.
- Дяденька из шестой, - так же шепотом ответила девочка. И, вздохнув, как взрослая, добавила: - Геологом работает.
- Что же он?.. - снова спросила Лида.
- Операция завтра, - сказала девочка и замолчала.
В гулком коридоре под самой дверью снова раздались шаги.
"Наверно, вся больница слышит, - подумала Лида. - И все молчат, понимают". Ей вдруг стало отчего-то неловко, будто ее страдания были не взаправдашние.
На своей кровати притихла девочка, Лида чувствовала - не спит, прислушивается. Что думает она? Что думает вон та женщина в углу, которая тоже проснулась? Прежде Лида мало задумывалась над тем, что творится в душах людей, живущих рядом. В общежитии было не просто, но все понятно. Посылка - на всех, тайна - тоже. А вот как разделить с человеком его собственную боль, как утешить? Лида пока не знала этого.
На другой день у Лиды поднялась температура. Полнейшее безразличие охватило ее. Ей казалось, что она всеми покинута, забыта, и странно - это нисколько не трогало ее. Жизнь в больнице начинала казаться ей привычной.
В это время к Лиде пришел первый посетитель, пожилой мужчина.
- Как вы себя чувствуете? Разговаривать можете? - первым делом спросил он.
- Могу.
- Вот и хорошо. Я веду ваше дело. Хотел бы задать вопросы...
- Да?..
- Вы помните, сколько было нападающих?
- Двое, - безразлично отозвалась Лида.
- Видели их лица?
- На улице было темно. Свет горел только у моста. Я шла по лестнице, а они спускались навстречу. Один высокий, в куртке. Хорошая такая куртка, спортивная... Другой - моего роста...
- Дальше.
- "Девушка, вы к нам?" - спросил высокий. "Она к нам", - ответил за меня низкий. Обнял... Я хотела отшутиться, но он выхватил папку. А там стипендии двух девчонок, я им несла... Кто-то из них завернул мне руку. Я хотела крикнуть, но не успела. Высокий зажал рот кожаной перчаткой и толкнул к перилам. Я почувствовала, что лечу вниз... Вот и все.
- Больше ничего не запомнили?
- Нет... То есть вот еще: одного зовут Камбала. "Камбала, выверни куртку", - сказал кто-то из них.
- Все?
- Все.
- Поправляйтесь. Всего хорошего. - Оперуполномоченный неловко поднялся со стула и вдруг сказал: - Не беспокойтесь, мы их обязательно поймаем.
- Мне все равно, - устало ответила Лида. Он посмотрел на нее с удивлением, хотел что-то сказать, но передумал и тихо, незаметно ушел.
Лида закрыла глаза и, чувствуя, как начинается очередной приступ боли, стиснула зубы, перестав замечать окружающее.
***
Под вечер к Лиде подошла молоденькая медсестра.
- К вам - парни, - с едва заметной завистью сказала она. - Третий день подряд приходят. Записок, говорят, передавать не будем, нам ее самое повидать надо...
- Что же вы раньше-то?! - Лида чуть не заплакала.
- Парни ничего, красивые, - подмигнула медсестра. - На язык шустрые. Вон как мне зубы заговаривали!
Лида почувствовала что-то вроде ревности. Если бы она знала, медсестра, какие это парни! Братья? Даже и не братья. Просто свои парни.
- Пропусти! - нетерпеливо попросила Лида.
Медсестра заколебалась.
- Пропусти! Уже поздно, никто не увидит... Девушка сдалась. Очень уж не хотелось ей разыгрывать перед студентами официальное лицо. Славка, Измаил и Гришка вошли в палату, озираясь, неловко и стараясь не шуметь.
- Привет! - небрежным тоном сказала им Лида.
На эту небрежность ушла половина мужества. Парни сели на табуретки.
- Ну, как, Лидка-калитка? - спросил Измаил нарочито бодрым тоном.
- Плохо... - неожиданно для всех и еще более для самой себя созналась Лида.
Гришка сжал кулаки. Честное признание Лиды резануло по сердцу сильнее, чем подробный рассказ девчонок о происшествии на мосту.
Извечная жалоба слабого к сильному...
- Ну, как поживает коммуна? - сглотнув слезы, спросила Лида.
- Скучает по тебе.
- Серьезно?
- Абсолютно. И Маша тоже.
Дальше разговор не складывался. Посидели. Поглядели в пол. Минут через пять заглянула медсестра и выгнала всех троих.
Измаил вышел из больницы широкими шагами и проговорил убежденно и зло:
- Нужно мстить! Надо было ей сказать об отряде.
Гришка положил ему на плечо руку, соглашаясь.
А Лида, борясь с наплывающей болью, подумала: "Милый бумеранг... Ушел. Только ко мне ты не возвращаешься!"
X
Измаил решил не откладывать задуманного. Он разослал по общежитию ребят с предложением собраться к восьми часам в красном уголке.
Пришли немногие: несколько химиков, один радиофизик. Скальд привел двух первокурсников с мехмата. Бывшая 3-22 явилась в полном составе.
В красном уголке, как обычно, было полно студентов. Колдовали над конспектами, играли в шахматы.
- Мы хотим поговорить, - сказал Измаил. - Но желающие могут остаться.
- Опять перпетуум мобиле изобретать будет, - буркнул лохматый верзила, сгреб учебники и направился к двери. - Позаниматься не дадут, голованы!
- Катись, катись, занятый! - сказал ему Егор. - Умывальник свободен.
- А насчет чего разговор-то? - решил уточнить верзила.
- В двух словах не скажешь.
- Понимаешь, коллоквиум по английскому завтра, а у меня тексты...
- Ну, тогда конечно!
Но парень, чтобы утолить любопытство, сел на стул у двери (можно уйти в любое время) и независимо огляделся.
- Думаю, кто хотел прийти, пришел, - сказал Измаил.
- Начинай, - кивнул Егор.
- Я вот о чем, - Измаил привалился к подоконнику и посмотрел на Гришку, для поддержки. - Десять дней назад на Заистоке двое бандитов ограбили девушку с филфака. Она сопротивлялась, ее выбросили в пролет. Сейчас Лида в больнице. Один из нападавших пойман, а главного ищут.
К чему это я? А к тому, что наш город - самый молодежный в стране. Каждый пятый - студент, каждый десятый - научный работник. Так что скидок на темноту и необразованность делать нечего. И это в нашем городе, доверху набитом парнями, девчонки боятся после десяти выйти из дому!
В красном уголке произошло движение.
- Я предлагаю сколотить отряд. Свой. Студенческий. В нашем районе есть дружина, но я предлагаю - свой! - сказал Измаил.
- Нужно мстить! - выкрикнул Гришка.
- Да, но организованно и справедливо! Пусть всякая мразь боится самого этого слова - "студент"! Кто-то должен начать... Начнем мы. Но не жалея себя, на всю катушку! Чтобы не было стыдно за красные слова...
- Оружие будет? - спросил кто-то.
- Честно, не знаю, - ответил Измаил. - Пока это идея. Когда она оформится, пойдем по инстанциям.
- Короче, - снова не вытерпел Гришка. - Сначала мы должны набрать добровольцев!
- Добровольцы будут, - сказал от двери лохматый парень. - Дай сессию перевалить...
- Сам не можешь - другому расскажи, - посоветовал Измаил.
- А как вас разыскать? Я с первого этажа.
- Стучи в три двадцать два, - ответил Измаил.
***
Ровно через три недели, в тот день, когда Лида выписалась из больницы, студенческая дружина в первый раз вышла на дежурство.
XI
Последние дни перед окончанием гастролей оказались для Маши особенно мучительными. Она не лгала, когда говорила Славке, что с тетей Симой заключен мир. С тетей Симой - да. Но остальные?..
Все словно сговорились не замечать Машиных страданий и при ней то и дело пускались в оживленное обсуждение предстоящего маршрута.
"Байкал! Ах, как это чудесно - Байкал!.. Витя, говорят, ты ел омуля? Ну и как?.."
Любимое Машино место в автобусе - рядом с шофером - уже захватила одна из эквилибристок.
Телеграфом попросили вычеркнуть имя Маши Соловей из афиш.
Тетя Сима начислила ей отпускные и дорожные - одним словом, выдали расчет.
Маша знала, что когда-то это должно было произойти. Но она не думала, что все это будет ранить так сильно. По временам ей казалось, что даже верблюд Байнур не берет хлеб из ее рук, презирает за измену цирку.
Маша плакала, колебалась.
Измаил все видел, но не делал никаких попыток помочь ей. Он внутренне сжался и молчал. "Выбирай!" - казалось, говорило все его поведение.
***
- Сегодня закрытие... - нерешительно, боясь разреветься, сказала Маша.
- Угу. - Измаил даже не оторвался от книги.
- Приду поздно.
- Угу.
Маша остановилась за его спиной. "Ну, обернись! Скажи что-нибудь ласковое!.." Измаил продолжал читать.
- Я... ухожу, - сказала Маша, стараясь, чтобы это прозвучало как можно беспечнее. - Не скучай!
- Что ты?! Я с парнями. Будь здорова! - Измаил лишь на мгновение отвел глаза от книги.
Маша ушла.
"Какой он сильный, - думала она по дороге. - У него все ясно и просто! Мне бы так..."
К привычному восхищению силой Измаила вдруг примешалась щемящая печаль. "Сильный, сильный... Всегда сильный. В броне. А как же быть тем, кто без брони?"
В цирке ее печаль усилилась, перешла в уныние.
Тетя Сима ходила с заплаканными глазами. Байнур заболел, и его номер отменили. Зрителей было мало.
И хотя проходы к манежу были уставлены последними осенними цветами, праздника в шапито не получалось.
Маша переоделась. Перед выходом на арену ее охватило оцепенение. Замирающая дробь барабана, неясный шум невидимого за портьерами зала - неужели все это в последний раз?!
Ведущий дважды повторил ее имя, а Маша все не могла двинуться с места.
- Что же вы?.. - укоризненно и мягко подтолкнул ее кто-то в спину.
Маша оглянулась. Витя! Но почему же - "вы"? Где его ласковое, родственное: "Машенька... смелей, рысенок..."? Куда все это уплывает, исчезает - навсегда?!
Она выбежала на арену, всем телом ощущая последний свет юпитеров, последние рукоплескания, последний детский взгляд из второго ряда...
От напряжения работала плохо. Но зрители были настроены добродушно и наградили ее выступление щедрыми аплодисментами.
Как во сне, Маша покинула арену.
Едва она скрылась за кулисами, как ее подхватили, усадили в кресло и в нем подняли на вытянутых руках.
Все закачалось, поплыло, послышался чей-то негромкий смех... Маша закрыла глаза.
"Все-таки я еще своя у них..." - мелькнуло в голове.
Она давно знала эту старую цирковую традицию: в день закрытия после каждого номера уносить артиста за кулисы в кресле. И не думала никогда, что это так ее взволнует.
Не дождавшись, когда ее опустят на землю, Маша соскочила с кресла, судорожно обняла парней в униформе и выбежала во дворик.
- Байнур, Байнур! Что же мне делать?! - Плача, Маша обхватила руками шею верблюда.
Байнур медленно и равнодушно пережевывал жвачку. Под ладонью Маши вздрагивали старые, жесткие мускулы.
- У Байнура совета просишь... А родную тетку, заменившую тебе мать, не слушала... - раздался за спиной голос, полный обиды.
Маша перестала плакать. Но шею Байнура не отпускала.
- Все жить торопишься, - продолжала тетка. - Легко бросаешься самым дорогим... Цирк тебе не нужен... На электронику потянуло. Как же - красиво и модно звучит! А что она тебе, электроника, если ты рождена артисткой?! Спохватишься - да поздно будет, умрет в тебе талант! В костер и тот дрова подбрасывать надо...
Маша в последний раз погладила шею Байнура. Выпрямилась.
- Я благодарна вам, но... не надо мучать друг друга. Хочу жить своим умом... Я так решила.
Она быстро прошла мимо тетки. Переодевшись в платье и накинув на плечи плащ, проскользнула мимо накрытого к прощальному банкету стола, выбежала на улицу.
Все. С цирком покончено. Она будет писать письма, приезжать к тетке в гости, покупать билет в первый ряд - но не больше! Она теперь взрослая. У нее муж, друзья, впереди - учеба...
***
Измаил драил пол в коридоре. Маша вспомнила: их очередь.
- Майка, бедный мой! Я сейчас...
Измаил разогнулся, и Маша только сейчас увидела, до чего он осунулся, побледнел. Она поднялась на цыпочках и поцеловала его.
- На работе... все нормально? - спросил Измаил.
- Нормально. Они уедут завтра, - ответила Маша, поняв его тревогу.
"Они" - это слово обрадовало Измаила. "Они" - значит, без Маши, значит, с цирком покончено! Он стиснул ее плечи и громко заговорил :
- Маруся, ты... иди приляг. Ты с работы, устала... Иди. А я быстро домою - и к тебе...
- Ладно, - улыбнулась Маша, покоренная его радостью. - Иду!
Она сбегала в комнату, натянула цирковое черное трико, надела Измаилову рубашку и вернулась ему помогать. Он было запротестовал, но и рад был одновременно.
Близилась полночь. В коридоре тихо, горит одна лампочка. У окон, в укромных закоулках, пары влюбленных. Стоят. Шепчутся. Молчат...
Маша в нерешительности остановилась перед одной парой. Измаил поспешил ей на помощь. Ничего не говоря, он взял парня за плечи и ласково переставил шага на три в сторону. Девушка машинально передвинулась тоже.
- Смелее, Маруся! - подмигнул Измаил.
Маше стало весело. С лихостью бывалого матроса она принялась драить пол. Она была готова каждый день мыть длинные-длинные коридоры, избитые сотнями ног, лишь бы всегда у нее на душе было так легко, было такое согласие с Измаилом.
Мысли перескакивали с одного на другое. Маша не могла о чем-то упорно и подолгу думать. Она жила чувствами.
Общежитие она непременно полюбит. Оно похоже на манеж. Все на виду, в открытую, много смеха и стремительного доверия. Войдет человек: два-три взгляда, шутка - и уже свой. Или совершенно чужой, навсегда...
Она узнает и полюбит коммуну, куда Измаил ввел и ее ради экономии семейных денег. Она научится бережно переставлять влюбленные пары, она постарается быть здесь своей...
- Готово? - негромко окликнул ее Измаил.
- Сейчас!
Они вынесли грязную воду, сложили ведра, тряпки и отправились умываться.
Возвращаясь из умывальника, Маша не могла не полюбоваться на свою работу: влажные половицы, протертые до блеска панели и батареи. И среди этой обновленной чистоты - островки влюбленных.
- Майка, хорошо-то как! - прошептала она. Измаил благодарно улыбнулся, обнял ее.
- Наш дом, Маруся, самый шумный, но самый... Понимаешь меня?
- Да. Прекрасный.
- Давай постоим, - предложил Измаил.
Маша прислонилась к стене. Теперь они ничем не отличались от молчаливых пар по соседству. Измаил осторожно приподнял Машино лицо:
- Загрустила?
- Нет, что ты! - Маша посмотрела на мужа долгим, преданным взглядом.
- Вот и отлично! А я думал - загрустила... И вдруг он улыбнулся:
- Слушай, Маруся, ты какая-то новая?..
- Брось... Я такая же, - Маша попыталась высвободиться из его рук.
- Нет, новая! - и он притронулся губами к левому глазу.
Маша засмущалась и отшутилась:
- Вот куплю несмываемую тушь, буду всегда старая!
- Не надо! Так лучше...
В эту ночь они долго шептались. До тех пор, пока не пробежал последний трамвай, играя голубыми искрами.
- Я все равно не пустил бы тебя никуда, - признался Измаил. - Ты - моя.
- Ладно... - шептала она доверчиво. - Попробую... А все-таки жаль, что ты не гимнаст!
Измаил усмехнулся:
- Я геофизик. Это почти одно и то же.
- ...Мы бы с тобой сели в поезд... Или в автобус... У нас в цирке такой голубенький автобус, с цветными занавесками... Когда мы едем по городу, мальчишки показывают пальцем и кричат: "Клоуны приехали!"
Она помолчала, вспомнив свои колебания, мучения, и с какой-то старческой мудростью сказала:
- Знаешь, Майка, мы - лучшие семьянины в мире!
- Это еще почему?
- Не смейся! Пойми: не больше месяца мы живем на одном месте, в каком-нибудь городе. Ведь нам надо менять не номер, а публику. Мы же не театр! Кругом все чужое, незнакомое... Вот мы и сбиваемся в тесную кучку. А кто семейные - те и не ссорятся до самой смерти...
- Значит, мне повезло, - сказал Измаил, целуя ее.