В его голосе не было злости: он уже перекипел, а вид у Зураба был такой, что ругать его язык не поворачивался.
Зураб только кивнул в ответ.
- Загрузили?
- Двадцать минут как начали.
Главный поднялся, стал разглядывать приборы.
- Вот видишь, - указал он на прыгающие стрелки, - как они мотаются. Домна похожа на капризную женщину. Не зря, видно, американцы называют их женскими именами. Ты не уйдешь отсюда, пока печь не начнет работать нормально!
Георгадзе вышел из цеха, сел в машину.
- Гриша, я забыл термос, вернись, возьми, пожалуйста.
Гриша выключил заведенный мотор и пошел обратно. Когда он вернулся, Михаил спросил:
- Миндели там?
- Да, спит на стуле.
- Приведи его сюда, надо его домой отвезти.
2
Авария в доменном задержала подачу чугуна.
Когда Леван принял смену, три печи ждали загрузки, а жидкого чугуна хватило бы только на одну. Он решил пойти к старшему по миксеру.
- Если ты мне друг, приготовь ковш. Я попрошу главного дать чугун из запаса.
- С удовольствием. Если Георгадзе прикажет дать чугун, я плавку не задержу. Но без него дать не могу.
В миксере помещается более пятисот тонн жидкого чугуна. До конца опустошать его нельзя. Полагается расходовать не более двух третей содержимого. Только в случае крайней необходимости главный инженер может разрешить использовать этот запас.
Леван зашел к начальнику цеха.
- Что будем делать?
- Как что делать? - удивился Элизбар.
- Немедленно нужен жидкий чугун!
- Чугун будет через два часа, - невозмутимо ответил начальник цеха и снова принялся за паспорта плавок.
Его спокойствие возмутило Левана.
- А на кой черт он мне нужен через два часа?
- Чем же я могу тебе помочь? Хоть пой, хоть пляши, а я ничем тебе помочь не могу.
- Когда я провалю план, ваш юмор мне не поможет.
- Нет, план придется выполнить, - не отрываясь от бумаг, проговорил Элизбар.
- Тогда звоните главному, пусть распорядится выдать чугун из запаса.
- Я не стану из-за этого беспокоить главного, - все так же безразлично ответил Элизбар и достал второй журнал.
- А почему, собственно, нельзя беспокоить главного? - Леван поймал себя на желании вырвать из рук начальника бумаги.
- Ты, наверно, плохо знаешь нашего Михаила. - Элизбар поднял наконец глаза. - Ты слыхал, что на первой домне произошла авария, они час тому назад кончили работу. Георгадзе две ночи сидел там. Сейчас к нему не подступишься.
- Но я ведь не по личному делу собираюсь ему надоедать.
- Знаю. Но ничего сейчас не поделаешь. Мне не лень попросить, но это бесполезное занятие, все равно что воду в ступе толочь… Ничего из этого не выйдет.
- Тогда я сам позвоню.
- Как хочешь.
Леван взял трубку и набрал номер.
- Попросите, пожалуйста, товарища Георгадзе.
- Товарищ Георгадзе ушел домой, - послышалось в трубке.
- А вы не можете мне сказать его домашний телефон? Благодарю.
Леван нажал на рычаг и снова набрал номер.
Хундадзе насторожился. Он знал, чем мог окончиться такой разговор. В ожидании грома и молний он вертел свой карандаш.
В трубке послышался женский голос.
"Наверно, жена", - подумал Леван и выпрямился.
- Извините, пожалуйста, я звоню вам из мартеновского цеха. Дело очень срочное. Если можно, позовите Михаила Владимировича.
- Что еще там случилось? - закричал Георгадзе из спальни.
- Теперь из мартеновского звонят, будь они неладны!
Георгадзе торопливо, в одних носках подбежал к телефону. Он знал, после двух суток, проведенных в цехе, его не станут беспокоить по пустякам.
"Значит, случилось что-то серьезное", - успел он сообразить. Сердце забилось чаще.
- Георгадзе слушает!
- Это Леван Хидашели, начальник смены мартеновского цеха.
- Говорите прямо, что случилось?
Леван не ожидал такого грубого ответа. Он даже растерялся немного. Как теперь повести разговор?
- Дело в том, что в миксерах осталось очень мало чугуна, а печи уже готовы для заливки. Необходимо ваше распоряжение. Пусть нам выдадут чугун из запасов.
Михаил от злости не мог слова вымолвить. Он готов был закричать, поставить этого нахального юнца на место, но вдруг почувствовал острую боль в сердце. Прислушался к ней, приложил руку к груди, заставил себя сдержаться и спокойно ответил:
- Подождешь!
- Михаил Владимирович, чугун привезут через два часа, а печи что, бездействовать будут?
- Я уже сказал. Понятно?
- Понятно только одно: если вы не распорядитесь, три печи простоят два часа.
- Как ты смеешь! - закричал вышедший из себя Георгадзе и упал в кресло, выронив трубку из рук.
Испуганная Елена подскочила к мужу.
- Что с тобой?
- Ничего. Дай нитроглицерин и оставь меня в покое!
Хидашели все еще держал трубку в руке, хотя звуки зуммера раздавались на весь кабинет.
Элизбар стоял рядом. Он вскочил еще тогда, когда Леван произнес последние свои слова. Как можно так разговаривать с главным!
Леван положил трубку и молча пошел из комнаты. В дверях он наскочил на заместителя начальника цеха.
- Он что, ошалел? - спросил тот у Элизбара, засмеялся и положил на стул перед начальником какой-то приказ. Элизбар подписал его. Потом подошел к окну и взглянул в цех.
"Эх, сынок! Ты думаешь, достаточно книг начитался? Нет, в цехе ты имеешь дело с людьми, и прежде всего с людьми".
У Хундадзе было отходчивое сердце. И первое свое столкновение с Хидашели он давно забыл. Но этот разговор снова всколыхнул в душе Элизбара неприязнь, которая родилась с их первой встречи.
"Дело свое знает отлично, надо отдать ему должное, он ведь самую отсталую смену получил, а теперь уже обогнал самую лучшую. Ребята его любят. Мне он всегда подчинялся беспрекословно… Но что-то есть в нем настораживающее… Хотя Хидашели никому ничего плохого не сделал. По знаниям и работе нет такого другого начальника смены. Ребята души в нем не чают".
Зазвонил телефон. Элизбар взял трубку.
- Слушаю.
- Это ты, Элизбар? - Хундадзе сразу узнал голос главного.
- Да, Михаил Владимирович.
- Хорош у тебя этот разбойник, Хидашели. И дома нашел… Вылейте ему чугун из миксера. Работу не задерживайте!
- Слушаюсь, Михаил Владимирович.
Главный положил трубку. Элизбар несколько минут стоял неподвижно. Потом позвонил секретарше и попросил найти Хидашели.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Двадцатого августа вернулись из деревни родители Левана.
Однажды вечером, приехав с работы, Леван увидел, что окна квартиры открыты настежь.
Он понял - это старики. Нино еле дождалась встречи с сыном, Варлам взволновался, увидев его. Обнял, расцеловал, а потом принялся украдкой наблюдать за ним.
Сын привел его в восхищение. Он, конечно, и слова не сказал по этому поводу, но скрыть свое удовольствие не смог. Леван выглядел теперь серьезным, деловым человеком.
Нино радовалась откровенно, обнимала сына, целовала его, то смеялась, то плакала, то хвалила его, то ругала за редкие письма.
- Как можно так забывать родных?
А когда она узнала, что Леван опять начал работать на заводе, закричала в голос:
- Ты что, убить себя хочешь, тебе ни своя, ни моя жизнь не дорога? - Она тормошила сначала Левана, потом обратилась к мужу: - Ну скажи-ка что-нибудь, ты что, онемел? Почему мой ребенок должен гибнуть на этом проклятом заводе?
- Как же я могу ему советовать? Он теперь взрослый. Того и гляди, он нам советы давать станет, - рассмеялся Варлам.
- А, что с тобой говорить, ты холодный, рассудительный человек!
Варлам не хотел вмешиваться в дела сына. Он хорошо помнил те времена, когда Леван ночами сидел над решением сложных задач, но за помощью к отцу никогда не обращался. Даже ребенком он не искал защиты у старших. Бывало, изобьют его большие мальчишки, он никогда не пожалуется ни отцу, ни брату.
Варламу очень хотелось, чтобы младший сын пошел по его стопам, продолжил его дело. Леван не захотел этого. И в душе Варлам понимал и одобрял сына. Знал, что тот не пропадет. А вот Нино никак этого понять не могла.
Леван смеялся и утешал ее:
- Мамочка, поверь, я хорошо знаю свое дело. Все будет в порядке, успокойся.
- Очень мне нужны твои дела! Я родила тебя здоровым и не хочу, чтобы ты заболел в этом аду…
Так спустя три года вся семья снова наконец собралась под отчим кровом, за родительским столом.
Тенгиз, старший брат, пришел со всеми своими домочадцами.
Для Левана эти традиционные семейные сборы были сущим мучением. Он чувствовал себя не в своей тарелке, ему было скучно. Даже притвориться веселым не удавалось. Сквозь вынужденное внимание к родственникам прорывалось явное раздражение.
Все эти годы действительно он писал домой редко, и письма его были короткими и сухими. Когда от брата приходили послания на пяти-шести страницах, Леван искренне изумлялся: господи, откуда у него столько времени и слов?
И на этот раз, несмотря на трехлетнюю разлуку, семейный обед его не радовал, шумное поведение племянников бесило. Но особенно действовал ему на нервы Тенгиз. Он, как и прежде, говорил с братом покровительственно, будто с мальчиком, и, обратившись к отцу, снисходительно спросил:
- Какие планы у его светлости, не намерен ли он жениться?
- Очень прошу, оставь мою светлость в покое, - громко, не скрывая раздражения, сказал Леван.
В это время маленький племянник намочился в штанишки и заплакал. Тенгиз вскочил и начал ловко переодевать малыша.
- Не беспокойся, я сама, - вмешалась Циала, но Тенгиз отстранил жену. Видимо, эта процедура доставляла ему удовольствие.
Леван удивился: что ему за охота заниматься бабьими делами? Потом принялся внимательно, словно впервые, рассматривать жену брата. Циала была доброй и простой женщиной, хорошей хозяйкой, с уравновешенным, спокойным характером. Никто никогда не слыхал от нее резкого, даже громкого, слова. Она всегда была занята какой-то домашней работой и квартиру держала в образцовом порядке и чистоте.
Леван отчетливо представил себе, как Тенгиз и Циала торгуются на рынке из-за двадцати копеек, как, довольные удачной покупкой, идут домой, как Тенгиз в пижаме натирает до блеска пол.
Он вспомнил Натию и сравнил со своей невесткой. Сравнение было не в пользу Циалы. Перед ним возникло умное, утонченное лицо Натии. Ее светлые волосы, полные губы и два больших передних зуба. В воображении Левана Натия рисовалась далекой и таинственной феей.
До Натии Леван никого не любил. Нравились ему многие. Например, одна химичка. В нее, пожалуй, он был почти влюблен. Но потом разочаровался. Они стояли в очереди за стипендией, она была совсем близко и выглядела очень усталой. Леван представил себе ее дома, непричесанной, на кухне. И облик ее навсегда померк в его воображении.
"Еще дней десять, и Натия вернется в Тбилиси", - думал Леван.
За столом Нино завела разговор об их соседе Симоне Канчавели.
- Что, опять скандалит, несчастный? - спросил Тенгиз.
- Он очень ревнив, - ответила Нино.
- Наверное, не без основания. Зачем женился на женщине, которая черт знает с кем таскалась? - резюмировал Тенгиз, а потом обратился к брату. - Парень, ты не вздумай за ней ухаживать. Как-никак сосед.
- Я просил тебя прекратить дурацкие разговоры!
- Как ты смеешь так говорить со старшим братом? - рассердился Тенгиз.
- Мне придется сказать тебе более неприятные слова, если ты не перестанешь поучать меня. Ясно?
- Посмотрите на этого оболтуса! Парень, даже если ты окажешься гением, ты все равно останешься моим младшим братом. Не забывай этого!
Леван оттолкнул тарелку и вскочил из-за стола.
- Ну вот, началось! Так и до драки недалеко, - возмутилась Нино.
- Мам, но ты посмотри на эту обезьяну! - еще громче закричал Тенгиз.
- Хватит вам! - возвысил голос Варлам.
- Я пошел, - сказал Леван матери.
- Никуда ты не пойдешь! - вскочил Варлам.
- Сынок, куда ты? Тенгиз, ну помолчи же, дай ему хоть пообедать, - взмолилась Нино.
- Мам, я сяду за стол, если ты скажешь, чтобы он перестал говорить глупости.
- Это кто говорит глупости? - теперь уже взвился Тенгиз.
- Сядь хоть ты, - не выдержал Варлам.
- Нет, нет, Циала, уйдем немедленно, одевайся!
- Да ты что, с ума сошел?
- Я тебе говорю, одевайся!
- Малыш спит. Проснется, тогда и уйдем.
- Я тебе сказал, одевайся! Я возьму его спящим.
- А мы-то тут при чем? - почти плакала Нино.
- Беда мне, что за детей я воспитал! Сейчас же сядьте по местам! Немедленно! - Лицо старика покрылось красными пятнами.
Взглянув на взволнованное лицо отца, Тенгиз замолчал и сел, а Леван выскочил во двор.
"Нет, так жить нельзя, - думал Леван, - я их всех люблю - и маму, и отца, и племянников, но жить с ними невозможно. Я просто не смогу…"
Уж очень привык он к полной независимости за последние годы. Теперь даже с близкими людьми ему было трудно.
"Хоть бы скорее мне дали квартиру в Рустави".
2
После приезда из Гагры жизнь семьи Миндадзе пошла по-старому. Начались визиты, вечера, обеды. Леван опять частенько бывал у них. Но теперь всякий раз надеялся встретить Натию. При каждом звонке настораживался, ерзал на своем месте, оборачивался. Но Натия не появлялась. В конце концов он понял, что девушку в этот дом больше не пригласят. Он заметил, что Маринэ не упускала случая очернить Натию, если кто-нибудь упоминал о ней.
Леван собрался было позвонить Натии, но передумал - это выглядело бы по-студенчески. И решился в первый же свободный день подкараулить ее возле дома, сделав вид, будто это случайная встреча.
Он издалека увидел, как она вышла из подъезда.
"Ага, значит, была на море", - подумал он, увидев ее загорелое лицо. Натия показалась ему еще красивей.
Он подождал, пока девушка перешла на другую сторону, и повернул за угол - боялся, как бы не догадалась, что он ее караулил. Потом дал полный газ, пролетел мимо и резко затормозил.
Когда Натия поравнялась с его машиной, он вышел ей навстречу и, улыбаясь, поздоровался.
- Здравствуйте, Леван. - Она была смущена этой неожиданной встречей.
- А я думал, вы меня не узнаете.
- Почему же?
- Садитесь, я вас подвезу.
- Мне очень далеко…
- Тем лучше, - вкрадчиво сказал Леван.
Натия села в машину.
- Почему-то думал, что вы меня не узнаете. Даже боялся машину останавливать.
- Вы уже второй раз говорите об этом. Почему бы я вас не узнала? Почему вы боялись остановить машину?
- На первый вопрос мне легко ответить: мы только однажды, месяца полтора тому назад, видели друг друга. И то не более получаса. Так что я бы не удивился, если бы вы меня не узнали. Куда вас отвезти?
- К Дыгомским массивам, если нетрудно.
- У меня уже нет другого выхода, повезу, куда скажете. - Леван развернул машину в сторону Сабуртало. - А чтобы убедительно ответить на ваш второй вопрос, мне придется рассказать, по крайней мере, три истории.
- Я слушаю.
- Очень хорошо, тем более что мы уже приближаемся к тому месту, где со мной приключилась первая история. Я ехал в Цхнеты. Вот там, точно, - он показал рукой влево. - Перед институтом физкультуры я увидал девушку, она ждала попутную машину. Я догадался об этом и подумал: "Дай-ка возьму ее", и остановился. Она села на заднее сиденье. Когда мы поднялись в Цхнеты, она попросила свернуть в маленькую улочку, но моя машина не смогла въехать в нее, так она была узка. "Здесь можно объехать верхней дорогой", - сказала она. Я отправился, девушке хотелось, чтобы я остановился у самого ее дома. Она открыла сумочку, вынула пятирублевку и бросила мне на переднее сиденье. "Что вы, дорогая, возьмите деньги, не обижайте меня". Я вернул ее пять рублей. "А я не нищая", - закричала она со злостью и снова швырнула мне деньги.
Натия рассмеялась.
- Вторая история в том же роде?
- А вот слушайте… Вы в Дыгоми к кому едете?
- К бабушке. Она живет одна, и я, когда есть время, навещаю ее.
- Однажды я снова ехал в Цхнеты. У кладбища увидел молодую женщину. В одной руке она держала коробку с живыми цыплятами, ждала такси. Я остановился, решил ее подбросить. "Садитесь", - сказал я. "Ах ты сволочь, что ты во мне такого увидел?" - закричала она, и я рванул машину с ходу на сто километров. После этого я решил никогда не останавливаться, кто бы ни просил меня об этом.
- Но видно, все же остановились, раз есть и третья история?
Леван круто свернул у политехнического института и выехал на дорогу к Мцхете.
- А в третий раз я возвращался из Цхнеты. Вечер был дождливый, пасмурный, рано стемнело. У автобусной остановки стояла женщина. Она была одна, я подумал, что ей холодно, должно быть, и страшновато. Я остановил машину и предложил ее подвезти. Женщина уселась рядом со мною и приветливо улыбнулась. "Раз женщина села ко мне в машину с улыбкой, - решил я, - надо бы сказать ей что-нибудь приятное". Я сделал ей какой-то ничего не значащий комплимент. И вдруг меня как громом поразило - это она трахнула меня сумкой по голове. "Ах ты дрянь, может быть, ты думаешь, что за меня некому заступиться, что я сирота круглая?"
Натия от души смеялась.
- Мне кажется, что я исчерпывающе ответил на ваши вопросы. Не так ли?
- Вполне.
- Вам теперь понятно, чего я боялся, останавливая машину?
- Ну, пока что все идет благополучно для вас. Хотя ведь мы только на полпути.
- Все мои надежды на вашу бабушку.
- А вы с моей бабушкой не шутите.
- Я надеюсь, что она человек со вкусом?
- Да, кажется… А почему вы об этом спрашиваете?
- Мне очень интересно, понравлюсь ли я ей.
- О, это вопрос сложный.
- А вы все же спросите потом?
- Хорошо, спрошу, но не уверена, что ответ ее будет вам приятен.
- Натия, я хочу вам напомнить одну поговорку: "Часто самая дальняя дорога бывает самой надежной". И знаете, что я хочу предложить? Не лучше ли нам ехать в Дыгоми через Мцхету?
- Вы думаете?
- Да, лично я всегда так езжу в Дыгоми.
- Ну, что поделаешь. Я доверяюсь вашему опыту,
Обрадованный Леван прибавил скорость. Стрелка спидометра показывала сто двадцать километров. Леван боялся, как бы Натия не передумала.
Как только Дыгоми проехали, Леван притормозил.
- Натия?
- Слушаю.
Но он молчал.
- Знаете, Леван, я никогда не была на Джвари.
- Правда?
- Стыдно даже сознаться в этом. Когда меня спрашивают, я всегда вру, говорю, была.
Леван свернул на дорогу, идущую на Джвари.
- Куда вы повернули?
- Я не хочу, чтобы вам приходилось лгать.
- Но мы же хотели ехать через Мцхету?
- Можно и через Джвари.
- Вот это здорово!
- А если я задумал вас похитить? И повезу не в Джвари, а в Сибирь? Что скажете?
- По-моему, лучше сначала навестить бабушку, а потом можно и в Сибирь. Только уж очень я легко одета.