- Это кто был?
Я объяснил, кто такой Суворов.
- Хороший журналист?
- Опытный работник.
Кротов секунду подумал и отчеканил по слогам:
- Он напоминает старика Ромуальдыча, жующего портянку.
Я холодно посмотрел на него.
- Не знаю такого. И впредь оставьте свои суждения о людях при себе.
- Даже когда меня оскорбляют?
- Никто вас не оскорблял, не фантазируйте. Не мог же он с первой минуты понять, что имеет дело с гением! Правда, Катя?
- Конечно! - откликнулась она, встрепенувшись. - Он же тебя совсем не знает, Сережа.
"Господи боже мой", - подумал я. Глубоко вздохнув, перевел разговор на другую тему: как они отдохнули.
- Спасибо, хорошо, - ответил Кротов.
- Замечательно! - скрепила Катя.
- Позавтракали?
Да, они побывали в столовой, первый раз в жизни ели оленину. Бесподобно!
Мы перешли к делам. Я попросил Катю написать автобиографию и заполнить листок по учету кадров. Она села в стороне за журнальный столик, а я занялся Кротовым. Едва я начал рассказывать ему о нашем округе, тихом, как охотничий скрадок, Катя подала голос:
- Все. Написала.
Я взял у нее листки. Почерк был плавный, круглый, буквы огромные. Автобиография выглядела так:
"Я, КРОТОВА ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА (ДО ЗАМУЖЕСТВА НАУМОВА), РОДИЛАСЬ 16 МАЯ 1955 ГОДА В ГОРОДЕ МОСКВЕ. МОЙ ОТЕЦ - НАУЧНЫЙ СОТРУДНИК ИНСТИТУТА МЕТАЛЛУРГИИ, МАМА - ВРАЧ. В 1962 ГОДУ ПОСТУПИЛА В СРЕДНЮЮ ШКОЛУ, КОТОРУЮ ОКОНЧИЛА В 1972 ГОДУ. КОМСОМОЛКА С 1969 ГОДА".
Две трети листка остались белым пятном.
- Ну что ж, - сказал я. - Все в порядке. Теперь отправляйтесь в студию, последняя комната по коридору налево. Спросите там Леонида Семеновича Голубева. Это наш диктор. Пусть введет вас в курс дела.
Ее губы шевельнулись, повторяя имя. Она кинула последний, как бы прощальный взгляд на мужа… Мы остались вдвоем.
Полчаса я рассказывал Кротову о нашем округе, замкнутом в кольце лиственничной тайги. Полярный круг пересекал его как раз посередине. Глаза Кротова разгорелись, когда я перечислял названия эвенкийских факторий: Кербо, Мойеро, Амо, Таймура… Я говорил о специфике местного хозяйства, о стадах оленей, бродящих по ягельным пустошам, об одиноких охотничьих станах, о зверофермах, где разводят серебристо-черных лисиц, о бескрайности воздушных дорог, на которых гудят самолеты "АН-2"… Он слушал как зачарованный. Я добавил, что каждый новый человек в этих местах приметен, как высокое дерево, и душу его определяют, как возраст дерева, по внутренним кольцам.
Кротов выдохнул:
- А нам повезло!
- Да, вам повезло.
И тут я рассказал ему о том, как вымораживает шестимесячная зима слабые души, как, не выдерживая, сбегают многие новички… Он залился тонким мальчишеским смехом. Я нахмурился:
- В чем дело? Что-нибудь смешное?
- Да нет… извините. Я вспомнил, что Толстой как-то сказал о Леониде Андрееве, будто он пугает читателя своими рассказами, а ему не страшно. И мне тоже.
- Напрасно. Я ничего не сочиняю. Задуматься вам стоит. Хотя бы ради вашей Кати. Кстати, что вы думаете делать, если ваши журналистские способности окажутся лишь воображаемыми и я вынужден буду вам отказать?
- Такого не случится.
- Ну конечно! Что еще можно от вас ожидать! И все-таки. Есть у вас что-нибудь в резерве?
- А как же! Пойду в тайгу. Оленей пасти.
- Что-что?
- Оленей пасти. Я читал: здесь нужны оленеводы. Разве не так?
- Так. А вы когда-нибудь были в тайге? Я имею в виду настоящую тайгу, а не подмосковные перелески.
- Откуда! Я же горожанин.
Я разозлился.
- Тогда ваша самонадеянность просто пугает. Извините меня, она граничит с тупостью. (Он побледнел). Только человек без всякого внутреннего контроля способен уверить себя, что после московского кафе-мороженого может стать оленеводом. Да вы хоть представляете, что такое окарауливание стада? Это постоянное кочевье в передвижном чуме, стужа зимой, гнус летом, жизнь в седле, вдали от населенных пунктов, опыт, опыт и еще раз опыт. Вам известно, что оленеводство - потомственное занятие? А почему? Потому что этому нужно учиться с детства. Да и то не всякий местный выдерживает. Молодежь предпочитает идти в механизаторы. Вы ошалели, Сергей, ей-богу. Не заикайтесь о своих планах никому, если не хотите, чтобы вас осмеяли. Я думал, вы лучше знаете жизнь. Вы меня огорчили. - Я забарабанил пальцами по столу. Он сидел напряженный, с плотно сжатыми губами. - Если уж у вас ничего не получится на поприще журналистики - а теперь я именно так склонен думать - и возвращаться вам домой не резон, идите на стройку. Заводов здесь нет, а жилье понемногу строят. Разнорабочим вас возьмут. Оклад вполне приличный плюс северный коэффициент. Сможете по крайней мере прокормить вашу Катю.
Он разжал губы. Голос был спокойный:
- Можно узнать, сколько вам лет?
- Мне? А в чем дело? Впрочем, пожалуйста. Сорок два.
Он прищурился, что-то соображая…
- Зачем вам понадобился мой возраст? Хотите записать меня в свою коллекцию анахронизмов?
- Нет. Подсчитываю, сколько мне осталось до старости. Не так много. Двадцать пять лет.
Вслед за ним я мысленно вычел из сорока двух семнадцать…
- Ах, черт возьми! Это вы меня в старики записали?
- Ну да, вас! Вы же даете мудрые советы. Вы все учли. Даже северный коэффициент не забыли. Рассчитали все, как на счетах. Спасибо! Только я вашими советами не воспользуюсь.
- И зря! Зря!
- Нет, не зря. Я тоже могу надавать вам советов. Сколько угодно.
- Вы? Мне? Это любопытно.
- Уйдите из конторы, возьмите ружье, постройте зимовье в тайге, наберите книг и живите!
- Ну, спасибо за такой совет! - я невольно рассмеялся.
- Не нравится?
- Ни в коей мере. Нелепо, глупо и бессмысленно.
- Рассудочно и меркантильно! Это я про ваш совет. Знаете, сколько я их выслушал в школе? Биллион! Я могу отключить свой мозг и жить по подсказкам!
- Ладно, ладно, - сказал я, - успокойся. Должен сказать тебе, мудрец, что у тебя довольно путаная философия. Ничего, что я на "ты"?
- Не возражаю.
- Благодарю, - я хмыкнул. - Тебе такого разрешения, разумеется, не даю. Перейдешь со мной на "ты", когда станешь знаменитым романистом. Чего улыбаешься? Черный юмор?
- Да нет, ничего… сносно.
- Нахал ты все-таки.
- В меру.
- Какое уж там в меру! Если ты хоть на десять процентов оправдаешь свои журналистские заявки, я прощу, что ты испортил мне столько крови. У меня повышенное давление, между прочим.
- Я вам советую уйти в тайгу.
- А, брось ты эту ерунду! Я в этом кресле уже восемь лет. И, пока не выгонят, уходить не собираюсь. Мне здесь нравится. Хотя, должен сказать, рутина у нас тут еще имеется.
- Ясно.
- Что тебе ясно?
- Рутина имеется.
- Как везде, как везде… Много ты понимаешь в рутине! Для тебя человек, который любит классику, уже, наверно, рутинер. Тебе подавай Фолкнера.
- Фолкнер - тоже классика.
- Может быть. Не стану спорить. Мне он кажется сложным. - Я покосился на него: не улыбнется ли? Нет, сдержался. - Ну ладно! Мне пора на совещание. Задание тебе будет такое…
Я объяснил, что от него требуется: сделать текстовую, без магнитофонных записей корреспонденцию из геологической экспедиции. Тема - итоги полевого сезона.
- Отрекомендуешься внештатным сотрудником. Если потребуют подтверждения, а это не исключено, позвонишь мне.
- Хорошо.
Коротко и ясно. Он ушел.
Я посидел некоторое время, размышляя, подымил, поднял телефонную трубку и вызвал к себе старшего бухгалтера. Она сразу пришла - тоненькая, сухонькая старушка. Я передал ей документы Кати. Клавдия Ильинична прочитала их и удивленно подняла брови:
- Такая молоденькая, Борис Антонович… прямо со школы?
- Ну да, молоденькая, что ж тут такого? Нельзя ли ее как-нибудь зачислить задним числом… скажем, на неделю раньше? Она из Москвы приехала.
- Без вызова?
- Ну конечно.
- Нарушение, Борис Антонович.
- Я знаю, Клавдия Ильинична. Я оформлю приказом. Девочка совсем без денег.
- Понимаю, Борис Антонович.
- Вот и хорошо. И еще одно дело. Возможно, с этого же числа придется взять на должность корреспондента ее мужа, некоего Кротова. Имейте в виду.
- Такой же молоденький?
- Да, знаете, такой же. Может быть, рядом с ними и мы помолодеем.
- Я не против, Борис Антонович, - сказала она с милой старческой улыбкой.
"Черт бы его взял, - подумал я, - хоть бы он не провалился!"
ИЗ ДНЕВНИКА КРОТОВА
"25 июня 1972 года, в полдень, на оживленном перекрестке Москвы произошло столкновение. В сводках ГАИ оно не значится. Один пешеход, развив недозволенную скорость, налетел на другого пешехода.
Яблоки посыпались из авоськи и запрыгали по мостовой, как радужные мячи.
Девушка закусила губу. Молодой человек кинулся собирать плоды райского сада. Когда он разогнулся, она уже уходила. Ее плечи были возмущенно расправлены, лопатки под платьем сошлись, как тиски. Загорелая нога с силой поддала одно из яблок. Оно упрыгало на середину улицы.
Вся ее фигура источала гнев и презрение. Гнев и презрение.
В тот день у меня была уйма свободного времени. Я собрался в кинотеатр, но всю дорогу колебался, стоит ли убивать три часа на мексиканскую мелодраму. Я киногурман, к вашему сведению.
Девушка с облегченной авоськой шагала, не оглядываясь.
Я сунул несколько яблок за пазуху, одно обтер и надкусил.
Она вошла в метро.
Нет лучшего занятия, чем преследование. Система проста. Выбирается девушка с длинными ногами, в мини-юбке. Она идет по тротуару, пересекает улицы, разглядывает афиши, заходит в магазины, делает покупки, звонит по телефону, спускается в метро… Вы не отстаете, следом за ней пересекаете улицы, разглядываете афиши, заходите в магазины, спускаетесь в метро… Час, два, три часа - какая разница! Куда она направляется? Кто она? Ира? Аня? Люба? Света?
Прежде чем шагнуть с движущейся ступеньки, она оглянулась. Как дикая птица, почувствовала взгляд охотника из-за куста.
"Хвост" обнаружен. Преследование потеряло тайну.
Я с хрустом надкусил яблоко.
Из туннеля вылетел поезд. Она скользнула внутрь, я - следом с куском яблока за щекой. Рванулись и понеслись в темный зев туннеля.
Посмотрит или нет?
Взглянула.
И тут мы влетели под своды "Краснопресненской". Металлический голос подтвердил надписи на стенах.
Теперь мы поднимались. Я плыл на десять ступенек ниже.
На улице ее поглотила телефонная будка.
Я прислонился к пустому лотку из-под мороженого. Яблоко в моей руке взлетало.
Итак, телефонный разговор.
"Алё, Света, это ты? Я звоню из автомата с Краснопресненской. Со мной приключилась ужасная история. Какой-то тип преследует меня. Да, да, преследует. Идет по пятам и грызет мои яблоки. Вон он стоит напротив, ждет, когда я переговорю. Какой из себя? Блондин, лет восемнадцати, высокий. Что мне делать, как ты думаешь?"
Или:
"Алё, Витя, это ты? Откуда звоню? Из автомата. Заходила в магазин за яблоками, а какой-то тип, представь себе, налетел и рассыпал. Как насчет кино? В восемь жди на углу, как всегда".
А может быть:
"Мама, я задержалась. В магазине ужасная очередь. Купила яблоки, а какой-то тип налетел на меня и половину рассыпал. Он меня преследует. Полчаса едет за мной и не отстает. Что? Хорошо, возьму такси".
А вдруг:
"Алё, шеф! Говорит Мариана, но кличке "Газировка". Ваше поручение выполнила, достала яблоки по рупь двадцать. Обнаружила "хвост". Он имитировал столкновение. Пытаюсь сбить со следа. Какие будут указания, шеф?"
Мама, Витя, Света, шеф… опасные соперники! Пора действовать!
Румяным яблоком я выбил по стеклу будки три точки, три тире, три точки. Сигнал SOS.
В ответ гневный взгляд карих глаз.
Я выкинул вверх три пальца - символ автоматного лимита.
Дверь будки распахнулась. Мы стояли лицом к лицу.
- Ваши яблоки, - сказал я и посыпался плодами в ее авоську".
3
Утром на следующий день Кротов принес готовую корреспонденцию, положил ее на мой стол и вышел из кабинета. Прочитав ее, я поднял трубку и позвонил начальнику экспедиции Морозову.
- Лев Львович, привет. Воронин. У тебя недавно был светловолосый паренек?
- Был такой, - прогудел Морозов. - Замучил меня твой паренек. Настырный, бродяга.
- Послушан, что он сочинил. - Я прочитал корреспонденцию Кротова. - Ты поставишь визу под таким материалом?
Морозов, не отвечая, сопел в трубку.
- Что молчишь, Лев Львович?
- Думаю. Откуда парнишку раздобыл?
- Сам прилетел. И представь себе, с молодой супругой.
- Да ну! Прыткий, бродяга.
- Если не сказать больше… Так как насчет подписи?
- Толково накатал. Самую суть уловил. От вашего брата этого редко дождешься.
- Значит, визируешь?
- Охотно.
- А знаешь, Лев Львович, - внезапно загордился я, - это ведь его первый материал, представляешь?
- Ишь ты, бродяга! Как фамилия, говоришь?
- Кротов. Сергей.
- Теперь запомню. Присылай его еще. Славно накатал малец.
Кротова я нашел в фонотеке вместе с Катей. Когда я вошел, они отпрянули друг от друга. Обнимались, конечно.
- Ну, романист, - сказал я. - Прочел твой опус. - Оба замерли. Я выдержал паузу. - Не знаю, как насчет романа, а корреспонденция тебе удалась. Молодец! Принимаю на работу!
Катя тихонько ойкнула. Кротов расстегнул ворот рубахи, словно тот его душил. На лбу у него выступили капельки пота.
- Оклад тебе положен девяносто восемь рублей. Плюс северный коэффициент - шестьдесят процентов. Гонорар - сколько заработаешь. Устраивает?
Кротов провел ладонью по вспотевшему лбу.
- Ввиду вашей бедности, - продолжал я, непонятно чему радуясь, - можете оба получить в бухгалтерии аванс на пропитание. По пятьдесят рублей каждому хватит?
- Ой! - сказала Катя и звонко икнула. - Пожалуйста, извините… Ик!
Сергей шлепнул ее ладонью по спине.
- Это она от счастья, - пояснил он. - Предчувствует новые туфли.
- А ты почему не икаешь?
- Я не слабонервный. Все логично.
- Ну-ну! А где ты думаешь, логик, поселить молодую жену? На раскладушке в гостинице?
Он взъерошил свои светлые мягкие волосы.
- Вообще-то мы думали…
- Ну-ну, это интересно.
- На крайний случай можно построить чум.
- Остроумно.
- Или снять угол.
- Так.
- Или редакция предоставит нам квартиру, - закончил он.
- Блестящая идея. А где ее взять, квартиру?
- Мы не требовательны, Борис Антонович. Какой-нибудь завалящий двухэтажный коттедж нас устроит. Правда, Кать?
- Он шутит, Борис Антонович. Он всегда шутит, - заторопилась она. - Вы не беспокойтесь, пожалуйста. Мы сами что-нибудь придумаем.
- Думать вам надо, - сказал я. - Вскоре пожалует зима. Походите по поселку, поищите, может быть, кто-нибудь сдаст квартиру. Но шансов мало. Здесь не принято пускать квартирантов. Если ничего не найдете, придется поселить вас на время в кабинете.
Они переглянулись. Кротов присвистнул:
- В вашем кабинете?
- Ну уж так прямо в моем! Есть тут у нас одна свободная комната. Не очень комфортабельная, конечно, но лучше, чем ничего. Во всяком случае, близко ходить на работу.
- Не то, что в Москве, - подхватила Катя самым счастливым голосом. - А я, знаете, думала, что только в Москве трудности с жильем. Оказывается, здесь тоже.
- Вечная проблема, - изрек Кротов. - Строят много, но мало.
- Ты прав, - сказал я.
Мы поговорили еще об обязанностях фонотекаря; я разрешил им посвятить завтрашний день поискам квартиры и оставил их одних.
Квартиру они не нашли.
Мое ходатайство в райисполком не увенчалось успехом. Раньше весны рассчитывать было не на что.
Тогда по моему распоряжению завхоз переоборудовал один из наших кабинетов под жилую комнату. Это было довольно сумрачное и тесное помещение с маленьким окном и грандиозной печкой. На полученный аванс Кротовы купили кровать - старомодную железяку с высокими спинками, - а стол, шкаф и стулья им достались редакционные. Меня утешало, что им не придется возить воду и заготавливать дрова, благо под рукой были бочка и поленница.
Так они поселились в редакции.
4
Появление Кротовых в редакции не всем пришлось по душе. Иван Иванович Суворов и близкие ему по возрасту творческие работники были открыто недовольны. Смех и грех! Семнадцатилетний юнец, без опыта, без образования, зачислен в штат. Где это видано? Нет, пускай поживет с наше, наберется ума-разума, пускай его жареный петух клюнет куда нужно - тогда и берется за перо! Борис Антонович проявил непонятный либерализм. Скоро он начнет принимать в штат воспитанников детского сада.
Первый конфликт произошел уже через месяц после начала работы Кротова.
Иван Иванович Суворов написал заметку о любопытном происшествии. На реке Котуй эвенк-проводник Хутокогир в схватке с медведем спас двух молодых геологов. Суворов был чрезвычайно горд, что раздобыл эту маленькую сенсацию. Машинистка перепечатала информацию и передала ее Кротову для дневного выпуска новостей. Вскоре появился Суворов. Ему сообщили, что информация у Кротова.
Ссутулившись, с хмурыми складками на лбу Суворов подошел к столу, за которым работал Кротов. Его желчное лицо нервно подергивалось.
- Заметка у тебя?
Кротов продолжал писать.
- Заметка у тебя, что ли? Чего молчишь?
Кротов поднял затуманенные раздумьем глаза.
- Вы ко мне обращаетесь?
- А к кому же еще? Заметку давай!
Кротов отложил в сторону ручку:
- С каких пор мы с вами на "ты"?
- Давай, давай, подумаешь! - поторопил Суворов.
Кротов протянул ему машинописный листок, переправленный так, что за чернильными строками не видно было печатных. Суворов машинально взял листок, взглянул - и лицо его страшно исказилось. Несколько секунд губы старика беззвучно шевелились.
- Это… ты… меня… так?
Кротов безмятежно подтвердил, что он.