Суворов весь задрожал. Взгляд его обошел комнату и снова уперся в листок, словно в какую-то ядовитую нечисть.
В полной тишине Кротов проговорил:
- По-моему, информация неплохая. Факт интересный. Только написана слабо. Я ее сократил, выделил главное в первый абзац и убрал мишуру. В таком виде она пойдет.
Суворов захрипел:
- Ты… учишь… меня?
- А вы что, господь бог?
- Учишь?.. Меня?.. Ты?.. - Он скомкал бумагу и швырнул ее в лицо Кротову. - Вот тебе! Нос утри своей писаниной!
Тот поймал па лету бумажный комок, расправил и на всю комнату отчеканил:
- Как говорил Остап Бендер, вам, предводитель, пора лечиться электричеством.
- Молокосос! Сопляк! Ты еще на свет не появился, а я уже печатался!
- Отечественной журналистике это не пошло на пользу.
- Стиляга городская!
Кротов залился своим тонким смехом.
- …Учить меня вздумал! Жизни еще не нюхал, а учить взялся. Я тебе такую учебу покажу, что в штанах мокро станет.
Кротов оборвал смех.
- Не понял, - сказал он. - Это как же?
- А вот тогда увидишь как! На готовеньком, понимаешь, привыкли жить, у папы с мамой за пазухой. Войны не нюхали, жизни не пробовали… уже учить вздумал!
Суворов пошел вразнос. Кротов внимательно слушал, склонив набок голову с рассыпавшимися по плечу светлыми волосами. Наконец выбрал секунду и отчеканил:
- На курсах ликбеза, дядя, вас явно не учили вежливости.
Суворов кинулся на него. Диктор Голубев, бывший в кабинете, схватил Ивана Ивановича за рукав, оттащил. Вмешались другие сотрудники, стали его уговаривать, успокаивать, увели… Подтянутая сорокалетняя Юлия Павловна Миусова взялась отчитывать Кротова:
- Вы должны были отдать заметку Борису Антоновичу. Борис Антонович сам правит Ивана Ивановича. Вы не имеете морального права этого делать. Мало того, что он опытней вас, он же еще старший редактор… Неужели вы не понимаете? Нужно соблюдать субординацию хотя бы.
- В творчестве субординация? Как это?
- Ах, оставьте, пожалуйста! - разволновалась Миусова. - Вы без году неделю работаете у нас, а уже хотите править старшего редактора. Это просто смешно и неэтично, наконец.
Кротов потряс смятым листком.
- Я должен пустить в эфир ахинею? Почитайте!
- Да поймите же, это не ваше дело, не ваше дело. Согласна, вам поручены последние известия. Но ведь вы всего лишь корреспондент. Есть старшие редакторы, есть, наконец, Борис Антонович.
- А я за что получаю деньги?
- Брось, старик, - миролюбиво вмешался диктор Голубев. - Не лезь в бутылку.
- Вы можете править нештатных авторов. Это ваше право. Но старшего редактора с тридцатилетним стажем…
- Понял, - сказал Кротов.
- Слава богу, поняли!
- Надо было не править, а выкинуть в корзину.
- Брось, старик, - повторил Голубев. - Не зарывайся.
Кротов схватил наушники, яростно нацепил их, спутав волосы, и включил стационарный магнитофон. Через минуту в комнату влетела Катя. Никого не замечая, она встала рядом с мужем и принялась гладить его по плечу…
Об этой семейной сцепе и о конфликте с Кротовым Юлия Павловна Миусова рассказала мне, недоуменно вскидывая брови и поджимая губы.
- Вы должны принять меры, Борис Антонович.
Я пообещал.
Взволнованная Миусова покинула кабинет.
После обеда Суворов не появился в редакции. Это меня обеспокоило. Я позвонил ему домой. Жена Ивана Ивановича ответила, что обедать он не приходил.
Я вызвал к себе Кротова.
Он вошел с бобиной пленки в руках, увешанный длинными разноцветными лентами раккордов. Волосы взлохмачены, в руке дымится сигарета.
- Вызывали?
- Вызывал. Ты что, курить начал?
- Пробую.
- Иди выкинь сигарету, сними с себя эти елочные украшения, причешись - тогда приходи. Ты работаешь в редакции или в цирке?
Он безмятежно улыбнулся:
- А разве не одно и то же?
- Хватит острить! Делай, как я сказал. И принеси эту злосчастную заметку.
Он пожал плечами и ушел. Через минуту раздался стук в дверь (обычно ко мне в кабинет не стучат).
- Да! Заглянула светловолосая голова Кротова.
- Разрешите?
- Входи.
- Разрешите сесть?
- Ты чего паясничаешь?
- Я не паясничаю. Соблюдаю субординацию, - он бухнулся на стул. - Можно курить?
- Ты что, действительно курить начал?
- Первый опыт. В школе не пробовал.
- Так ты начнешь пить, чего доброго.
- Точно! Табак, алкоголь, наркотики. Цепочка.
- Довольно балаганить. Где заметка?
Он подал мне измятое, исчерканное произведение Суворова. Я внимательно прочитал оба варианта: машинописный суворовский и рукописный - между строчек - кротовский.
- Так. Все ясно. Теперь слушай внимательно. - Я поднял трубку и попросил телефонистку соединить с редакционной бухгалтерией: она размещалась в соседнем доме. - Клавдия Ильинична? Здравствуйте. Воронин. У нас есть деньги в кассе? Есть! Очень хорошо. Сейчас к вам зайдет новоиспеченный журналист. Да, да, тот самый, молоденький, но с задатками крупного скандалиста. Так вот. Выпишите ему командировку в Улэкит. На десять дней, начиная с завтрашнего. Выдайте ему денег, сколько полагается, и гоните его в шею, пока он не успел наговорить вам грубостей. - Я положил трубку и обратился к Кротову: - Иди оформляй командировку, а завтра с утра в аэропорт, и чтобы духу твоего здесь не было. Позднее зайдешь ко мне, получишь задание. Возможно, придется поехать в стадо. Нужны материалы об оленеводах. Увидишь тайгу - развеешь свои детские иллюзии. Все ясно?
Кротов с ошеломленным видом покачал головой.
- Что тебе не ясно?
- Это как… в награду или в наказание?
- Ни то ни другое, умник. Мы оперативный орган. Нужно - лети без разговоров. Что касается сегодняшней стычки, то совершенно официально тебя предупреждаю: укороти язык.
- Укороти, я сказал. И попробуй разобраться, в чем разница между гонором и гордостью, принципиальностью и мальчишеством. Все. Полемики не будет. Укатывай отсюда!
Он вылетел из кабинета страшно обрадованный.
Я снова поднял трубку и вызвал отдел культуры окрисполкома.
- Зина? - узнал я голос секретарши. - Здравствуйте, Воронин. У вас там случайно не появлялся такой мрачный человек с густыми бровями?
- Суворов, что ли? - недолго думала она. - Сидит у Вениамина Ивановича в кабинете. Позвать?
- Нет, не надо. Ему вообще лучше не знать, что я звонил. Можно это сделать?
- Конечно.
- Вот спасибо. Всего доброго.
Я повесил трубку. В аппаратной истошно визжала перекручиваемая через головки магнитофона пленка. А ведь сколько раз предупреждал операторов, чтобы не перематывали таким образом!
5
Утром Кротов улетел.
В полдень раздался звонок из отдела культуры. Меня и Кротова вызывали к Бухареву.
Вениамин Иванович Бухарев сидел в просторном кабинете, из окна которого был виден весь поселок. Это был маленький, щуплый человек с черными гладкими волосами, с лицом загорелым, плоским, в отметинах оспин. Он встал со своего места, пожал мне руку и предложил садиться. Узкие глаза Бухарева глянули на меня поверх стола из-под припухших век.
- Редко заходишь, Вороний. Забыл начальство.
Начало не предвещало ничего хорошего. Я достал сигареты, закурил. Некурящий Бухарев поморщился, но пододвинул пепельницу. Довольно миролюбиво он спросил, какие новости в редакции, как идет работа. Я начал рассказывать о новой сетке вещания, о специальном выпуске на эвенкийском языке, поделился ближайшими редакционными планами… Он слушал, скосив глаза, глядя куда-то мимо моего плеча. Лицо его мрачнело. Я напомнил, что в конце октября мы должны подготовить часовую передачу для Москвы, предполагается и его выступление.
Бухарев легонько ударил ладонью по столу.
- Не о том говоришь, не о том говоришь!
Я замолчал. Мелькнула мысль: "Суворов поработал хорошо".
- Самоуправствуешь, Воронин? Либерализм в редакции развел! - выкрикнул Бухарев. - У тебя идеологический орган или заготконтора? Почему нас в известность не ставишь, кого на работу берешь?
- Еще не успел.
- Как так - не успел? Кого принял?
- Паренек один приехал, очень способный паренек. У нас вакансия. Я взял.
- На какую должность?
- Корреспондент последних известий.
- Партийный?
- Нет, комсомолец. Ему всего семнадцать.
- Ясли в редакции разводишь! Почему не проконсультировался? Порядка не знаешь?
- Порядок мне известен. Я посчитал, что корреспондента могу принять самостоятельно. Все-таки это не редактор и не старший редактор.
- Хитришь, Воронин. А жену его зачем взял?
- Девочка после десятого класса, приехала вместе с ним. У нас вакансия фонотекаря целый год. Никто не идет из-за маленькой ставки. Она согласилась.
- А почему с Суворовым не ладишь? Обидел его, увольняться хочет. А человек он заслуженный, в нашем округе тридцать лет.
- Знаю. Я его не обижал. Человек он, сами, знаете, мнительный и неуживчивый. А если собирается уходить, я его отговаривать не буду. Как журналист он большой ценности не представляет. Стаж у него действительно солидный, но этого мало. В нашем деле, Вениамин Иванович, нужно еще, чтобы человек умел писать, был творчески инициативным. Не знаю, как раньше, а сейчас Суворов дисквалифицировался. Это я сам с полной ответственностью говорю.
Бухарев не на шутку рассердился:
- Неправильно рассуждаешь! Старые кадры беречь надо. А ты мальчишке позволяешь заслуженного человека обижать. Почему он не пришел? Я вас вместе вызвал.
- Он в командировке, Вениамин Иванович.
- Когда уехал?
- Сегодня утром. Послал его за материалами об оленеводах.
- Приедет - приведи его ко мне. Поговорю с ним.
Бухарев сел, остывая. Лицо его разгладилось. Еще минут пятнадцать мы поговорили о всяких делах, он отпустил меня. Шагая в редакцию, я думал о том, что нелетная погода не повредила Кротову, отсрочив его встречу с начальством…
Суворов был на своем месте. Он сидел за столом в сатиновых черных нарукавниках, со сдвинутыми на нос очками. Я пригласил его к себе.
Вскоре он зашел, хмурясь и сутулясь, сел, сдвинул к переносице густые брови. Я достал из стола злополучный листок.
- Так вот, Иван Иванович, стало мне известно о вашем конфликте с Кротовым. Я прочитал вашу заметку, ознакомился с его правкой. Считаю, что стилистически она вполне оправданна.
Суворов побагровел и тотчас поднялся.
- В таком случае говорить с вами на эту тему не желаю. Благодарствую!
- Подождите. Правка, повторяю, оправданна. Я сам не посчитаю зазорным отдать ему на корректуру свой материал. Парень чуток к языку, к стилю. Но ваши труды он больше править не будет. Удовлетворены?
- Нет, не удовлетворен! Пускай извинения мне принесет, сопляк.
- Называя его сопляком, вы вряд ли дождетесь извинения.
- Это что же, я, что ли, перед ним извиняться должен?
- Может быть. Вы не правы.
- Ну как же! Ясное дело! Как я могу быть перед вами прав, когда вы его под свое крылышко взяли. В командировку его даже отправили подальше от греха.
- Слушайте, Суворов, - сказал я. - Мы с вами не первый год вместе работаем, успели изучить друг друга. Человек вы неуживчивый. Пишете не блестяще. Тем не менее я ни разу не предложил вам подать заявление об увольнении. Не вернее ли будет сказать, что под свое крылышко я взял не Кротова, а вас? Он работник перспективный. За него любая редакция ухватится после первого материала.
- Знаем таких ранних! Начинают бойко, а потом выдыхаются! А заявление мое получите, получите. Я у молокососов в учениках не намерен ходить.
- Как вам угодно.
- Заметку давайте!
- Пожалуйста.
Он схватил листок, двинулся к двери, но замешкался на выходе.
- Славно поговорили! Знал бы, не приходил лучше.
Я прикрыл за ним дверь и принялся за дела. Была пятница, день суматошный и трудный. После обеда пришлось прослушать и прочесть несколько субботних и воскресных передач, навести порядок в очередности студийных записей, уладить несколько обычных мелких ссор между операторами. В седьмом часу, когда все сотрудники разошлись по домам, я постучал в комнату Кротовых.
Катя сидела в одиночестве за канцелярским столом, подперев голову руками, и разглядывала себя в зеркале. Увидев меня, она растерянно вскочила, кинулась прибирать разобранную постель, разбросанные повсюду книги - засуетилась. Я се усадил.
- Ну что, Катя? Скучно без Сергея? Она кивнула с потерянным видом.
- Ну, так нельзя! Теперь вам часто придется разлучаться. Такую уж работу он себе выбрал. Привыкайте, Катя.
Губы ее жалобно дрогнули.
- Знаете, я, наверно, не смогу. Он на час уходит, а я уже начинаю волноваться. Здесь самолеты не разбиваются?
- Что за мысли, Катя!
- Я целый день хожу и думаю: а вдруг самолет свалится? Здесь же тайга, ему сесть некуда. А вдруг на него медведь нападет? А вдруг он заблудится? Думаю, думаю…
- А вы бы в кино сходили, развеялись. Сегодня в клубе французская кинокомедия.
- Знаю. Нет, я не могу в кино. Там смеяться нужно, а я не могу сейчас. Хотела книгу почитать, начала читать, а между строчек… Вот посмотрите. Вы ничего не видите?
- Нет, ничего.
- А я вижу, - сказала она серьезно, нахмурив брови. - Тут написано "Сережа, Сережа, Сережа"… Извините, что я вам так откровенно говорю.
- Ничего, я понимаю.
- Наверно, это глупо, но я ничего не могу с собой поделать. Сижу и думаю: а вдруг он там с кем-нибудь поссорился? Он же такой несдержанный. А вдруг его ножом ударили? А вдруг он ногу сломал?
- Ну, это уже смешно! Нельзя себя так изводить. Он парень самостоятельный и может за себя постоять.
- Вот именно может, вот именно! - воскликнула она горячо. - Он никогда не промолчит, ни за что. Мы до Красноярска ехали в поезде в общем вагоне, а там трое хулиганов стали ругаться и шуметь. Все пассажиры молчат, а Сережа с ними связался, чуть до драки не дошло. Он, когда злится, о своей безопасности забывает.
- В этом я уже мог убедиться…
- Вы его еще мало знаете, а я уже три месяца! Он совсем как ребенок бывает. Подавай ему справедливость - и все. Мы вам не говорили… не потому, что не хотели, а просто не успели сказать… мы ведь в Красноярске на всякий случай заходили в редакции, и его нигде не взяли. Он не умеет разговаривать с людьми. Он всех против себя восстанавливает.
- Да, верно. Тактика у него не из лучших. Вам, Катя, когда он напишет свой роман, надо будет стать его литературным агентом, - пошутил я.
- Ой, что вы! Я такая неумеха. Вот Сережа деловой. Он, правда, деньги не умеет считать, а во всем остальном ужасно деловой. Он все помнит, все знает…
Она разгорячилась и стала очень хорошенькой, с живыми карими глазами, с рассыпавшимися по плечам каштановыми волосами.
- Вы все о Сергее, Катя. Давайте-ка о вас поговорим.
- Вы смеетесь? Что обо мне говорить? Я совершенно, ну совершенно заурядный человек.
- Не скромничайте. Вы куда хотели поступать?
- Сережа хотел поступать на сценарный факультет в институт кинематографии.
- Нет, куда вы хотели поступать, Катя?
- Я в медицинский. Даже, вернее, не я, а мама. Сережа говорит, что я сама не знаю, чего хочу.
- И что же, он прав?
- Ну конечно! Я действительно очень разбросанная. Сережа говорит, что во мне скрыто много способностей, но все они находятся в рахитичном состоянии. Вот он совершенно точно знает свою цель.
- Ну, с Сергеем мне все ясно. Вы, значит, собирались поступать в медицинский?
- Да, хотела, то есть мама хотела. Сережа говорит, что моя мама хотела бы жить вместо меня. Сережа и мама не поняли друг друга. Сережа считает, что моя мама слишком консервативна. А она его считает каким-то хиппи… - Катя рассмеялась, потерла ладонями горящие щеки.
- А сами-то вы где хотели бы учиться?
- До встречи с Сережей?
- Да, да, до встречи с Сережей.
- Я одно время мечтала стать модельером. Сама шила, придумывала всякие модели, просматривала все журналы. Но мама сказала, что в лучшем случае я могу стать закройщицей в ателье. Маме это не по душе. Между прочим, Сережа в этом с ней сходится.
- А он чтобы хотел?
- Сережа? Он считает, что я должна стать специалистом по компьютерам.
- Ого!
- Да, видите ли, у меня есть способности к математике. Вот он и агитирует меня.
- И как? Успешно?
Она задумалась, опустила глаза и стала накручивать на руку свои длинные волосы.
- Я не знаю, как у нас сейчас получится… А вообще-то мне математика больше нравится, чем медицина.
- Что ж, поработайте год - и поступайте.
- Сережа так и думает.
Я осуждающе покачал головой:
- Ох уж этот мыслитель Сережа! Не слишком ли много внимания вы ему уделяете?
Мгновенное недоумение в ее глазах сменилось энергичным протестом:
- Что вы! Он обо мне гораздо больше заботится.
- Может быть, не стану спорить, А воду, я видел, вы сами однажды носили. И по магазинам бегаете. И умывальник у вас кое-как висит. И книжной полки нет. А ведь это мужское дело, правда?
- Да, Сережа сказал, что как только приедет, все сразу сделает. Он по вечерам пишет, ему некогда заниматься всякими пустяками.
- А, вон что! Ну, тогда понятно. Но все-таки, Катя, мой вам совет, хотя Сергей советов не любит, да и вы, наверно, тоже, - не спешите соглашаться с его решениями.
- Почему?
- Так будет лучше, - неопределенно ответил я и поднялся.
- Вы уже уходите? - огорчилась Катя.
- Да, и вас хочу с собой забрать.
- Меня?
- Совершенно верно. Одевайтесь побыстрей, и пойдем прожигать нерабочее время. Моя жена приготовила тайменьи котлеты.
- Ой! - вырвалось у нее.
- Что "ой", Катя?
- Как хорошо!
- Что хорошо?
- Котлеты и вообще… А то одной знаете как скучно.
За ужином Катя была оживленной, весело болтала с моей дочерью о Москве и очень понравилась моей жене.