ИЗ ДНЕВНИКА КРОТОВА
"Родственница с баулами и авоськами вернулась с юга.
Наш необитаемый остров осквернен.
Что нам осталось? Кафе, многолюдные улицы, скамейки в парках, темные кинозалы. Всюду - глаза и уши. Столица следит за нами.
Каждый вечер мы прощаемся в подъезде Катиного дома. Наш лексикон ужался в одно слово - "люблю".
До экзаменов пятнадцать дней.
Десять дней.
- Мы провалимся, Сережа!
- Ерунда.
- Что нам делать?
- Действовать!
- Ты любишь меня?
- Люблю!
- Ты что-нибудь придумаешь?
- Придумаю.
Не узнаю себя. Не я ли издевался над Эмилем Чижом, бредившим на школьной парте Валей Голубенко? Не я ли произносил монологи в компаниях, называя любовь старомодным чувством?
"В тот день всю тебя от гребенок до ног, как трагик в провинции драму Шекспирову, носил я с собою и знал назубок, шатался по городу и репетировал". Пастернак писал про меня.
Однажды Катя не явилась на свидание. Я ждал. Я просмотрел кипу газет, выпил два стакана газировки, в тоске сожрал фруктовое мороженое.
Двухкопеечная монета юркнула в щель телефона-автомата, как зверек в нору.
- Алё! - возник приятный женский голос.
- Здравствуйте. Можно Катю?
- Кто ее спрашивает?
- Сергей.
- Катерины нет дома, и в ближайшие дни ее не будет. Она уехала на дачу. Прошу вас больше не звонить.
Гудки отбоя - это невысказанные слова проклятия. Классический прием отваживания!
Вера Александровна Наумова взывает к знакомству. Пора, пора, рога трубят! Меня бросило в жар.
За две минуты крутого взлета на восьмой этаж я сбил дыхание. Плевать!
Звонок, щелчок английского замка. Передо мной в проеме двери - "Прекрасная Дама". Она высока, лицо строгое, как у богородицы, в каштановых волосах одна седая прядь.
- Вера Александровна?
- Да, это я.
- Я Сергей. Я вам звонил. Мне нужна Катя. Секундная растерянность в лице "Прекрасной Дамы".
- Разве я не сказала вам, что Катерины нет дома?
- Неправда!
- Повторяю: ее нет дома. Вы назойливы.
А по длинному коридору к двери уже летит Катя в распахнутом халатике.
- Сережа!
Щеки "Прекрасной Дамы" слегка зарумянились.
- Входите, - сказала она.
И я вошел.
- Катерина, ступай в свою комнату. Мне нужно поговорить с твоим приятелем.
- Мама!
- Иди, - сказал я.
Она ушла, оглядываясь, босая, голоногая, в коротком халатике.
"Прекрасная Дама". Прекрасная комната с прекрасным видом из окон. И прекрасный разговор.
- Вы заставили меня солгать. Это не в моих правилах. Я сделала это ради Катерины. Она сошла с ума. Я засадила ее за книги. Вы, кажется, тоже абитуриент?
- Да.
- Это будет и вам на пользу.
- Почему?
- Потому что ваше стремительное знакомство отнимает у вас слишком много времени. У вас есть родители?
- Я подкидыш.
- Вы дерзки. Я этого не люблю.
- Кате нравится.
- Катерина - глупая девчонка. Она увлекающаяся натура. В седьмом классе ей нравился музыкант, в девятом - футболист, а теперь - остряк. У нее портится вкус. (Я проглотил пилюлю.) Вы должны оставить се в покое.
- Почему?
- Снова объясняю вам: у Катерины на носу экзамены. Она их сдаст, если будет заниматься. Кроме того, - начала нервничать "Прекрасная Дама", - я не сторонница случайных знакомств.
- Это должно нравиться вашему мужу! - выпалил я. У меня иногда слова опережают мысли.
Она была шокирована.
- Да вы просто хулиган!
- А почему вы говорите за Катю?
- Как - почему? Она - моя дочь.
- Катя взрослый человек. Она может отвечать за себя.
- Позвольте знать мне, может она или не может. Я не желаю с вами дискутировать. Сегодня она никуда не выйдет.
- А завтра?
- И завтра тоже. Она будет вести себя так, как я захочу.
- Это чушь! - вырвалось у меня.
"Прекрасная Дама" горько усмехнулась.
- Современный молодой человек… Что ожидать! Я думала, у Катерины лучшие знакомства. До свиданья! - прием был окончен.
- Я хочу видеть Катю.
- Можете с ней попрощаться.
- Вы поступаете деспотично!
Опять горькая усмешка на прекрасном, холеном лице.
- Когда вы станете родителем, вы меня поймете.
- Этого не долго ждать!
- Что такое?!
- Ялюблю Катю. Она меня тоже любит.
- Мальчик, опомнитесь! Вы смешны. Катерина влюблялась столько раз, что вам и не снилось.
- На этот раз серьезно.
- Должна вас огорчить: этот раз ничем не отличается от других.
- Катя!! - заорал я на всю квартиру.
И она была тут как тут, будто я потер лампу Аладдина. В том же халатике, голоногая и яростная.
- Сережа!
- Ты любишь меня? Вера Александровна не верит. Ты любишь меня?
- Мама!
- Что "мама"? - спросила мама, слегка потерявшись.
- Неужели ты ничего не понимаешь!
- Что я должна понимать? Позволить тебе, чтобы ты провалилась на экзаменах? Чтобы ты испортила себе жизнь? Чтобы твои глупые увлечения я считала любовью?
- Я люблю Сережу.
- Ерунда.
- Я люблю Катю.
- Бред! Слушать вас не желаю даже!
Я потерял голову. В глазах поплыло.
- Вера Александровна, вы деспот и ханжа!
- Ступайте вон из моего дома!
- Мама! Не смей его прогонять!
- Катя, жду тебя на площадке.
- Мама, извинись!
- Только этого мне не хватало! Уходите оба, дурачье.
И с этим напутственным словом "Прекрасной Дамы" я скатился по лестнице.
Через пять минут появилась Катя, зареванная, с одной туфлей на ноге, с другой в руке. Я обнял ее.
- Мне понравилась твоя мать. У нее есть характер. Она будет отличной тещей.
- Ох, Сережа!.."
8
В один из первых ноябрьских дней в редакции появилась молодая девушка. Она была в пушистом собачьем полушубке, камусных унтиках, меховой шапке с длинными ушами.
Девушка хотела видеть Кротова. Его не оказалось на месте. Заинтересованная Юлия Павловна Миусова предложила гостье раздеться и подождать. Девушка сняла шапку и присела на стул. У нее было миловидное скуластое лицо с решительно сжатым маленьким ротиком. Она быстро освоилась в незнакомой обстановке и уже через пять минут поинтересовалась у Ивана Ивановича Суворова, почему он курит в присутствии женщин, да еще в закрытом помещении. Это антисанитарно, заявила девушка. Суворов подавился дымом и захрипел.
Поскучав еще минут пять, гостья обратилась к Миусовой. Она хотела знать, где Юлия Павловна покупает тени для век. Выслушав объяснение, она удовлетвореннокивнула и замолчала. Но не надолго.
- А Сережа скоро вернется?
"Сережа!"
Миусова отложила ручку.
Чрезвычайно заинтересованная, она осторожно спросила, по какому делу ей нужен Кротов.
- Просто поболтать, - сказала девушка.
- Вы хорошо знакомы?
Девушка кивнула. Да, они хорошо знакомы. Она познакомилась с Сережей в Улэките, где работает фельдшером.
Суворов закряхтел и заворочался на своем стуле. Скуластая девушка метнула на него сердитый взгляд. В этот момент в кабинет вошел, весь в инее с мороза Кротов. Девушка слетела со стула.
- Сережа!
Кротов увидел ее и присвистнул.
- Черт! Тоня! Ты откуда взялась?
Раскосые глаза девушки радостно поблескивали.
- Села на самолет и прилетела.
Миусова уткнулась в лист бумаги. Суворов был плотно вбит в стол, как сторожевой знак добродетели. Кротов сдернул с плеча магнитофон.
- Отлично! Пошли, познакомлю с Катей, - и за руку вывел девушку из комнаты.
Вскоре до меня дошли слухи, что кто-то где-то когда-то заметил Катю с заплаканными глазами, а кто-то видел, как Кротов поздно вечером выходил из Дома приезжих. Иван Иванович Суворов, передавая мне на визу очередной материал, не удержался и заметил:
- Слышал, что вундеркинд-то наш хвост от жены отворотил. Или врут люди?
- Я слухи не обсуждаю, Иван Иванович.
- Про шкурку-то я смолчал. Теперь тоже, значит, молчать? Все, выходит, прощается нашему герою?
Затем в кабинете у меня появилась Юлия Павловна Миусова. Она начала издалека, очень осторожно и пришла к тому же, что и Суворов.
Понимаете, Борис Антонович, если все это правда, то я как профорг не могу остаться в стороне. Да мне просто жаль девочку.
- А вы поговорите с Катей, - предложил я. - Только не как профорг, а просто как женщина с женщиной.
- Я уже говорила. Она ни в чем не хочет признаваться. Делает вид, что ничего не понимает. Твердит, что у них все хорошо, а сама подурнела и глаза заплаканные. Я уж по-всякому… Но вы же знаете, как она боготворит своего Сережу. Это настоящий культ!
Я обещал ей потолковать с Кротовым.
Но уже на следующий день он сам пришел ко мне, причем не в рабочий кабинет, а домой.
Впрочем, сначала был телефонный звонок:
- Борис Антонович! Мне нужно с вами поговорить. Срочно!
- Что случилось?
- По телефону не объяснишь. Можно зайти?
- Ну, заходи, раз срочно.
В семнадцать лет, как я заметил, несрочных дел не бывает.
Кротов явился мгновенно, словно стоял за дверью. Он был сильно возбужден; рот приоткрыт после быстрого бега, глаза напряженные. Пока жена накрывала на стол, он весь извертелся в кресле, выкурил две сигареты. Я встревожился, поскорее выпроводил жену в другую комнату, плотно прикрыл дверь.
- Ну, в чем дело? Что стряслось?
- Катя уезжает! - выпалил Кротов.
- Что за новости? Как уезжает? Куда?
- В Москву, к матери.
- Ничего не понимаю. Я ей отпуска, кажется, не давал.
- А теперь дадите. У нее телеграмма. "Мама тяжело больна. Срочно вылетай. Отец", - процитировал он. - И поликлиникой заверена. Все честь по чести.
Он замолк и уставился на меня с приоткрытым ртом. На лбу у него выступила испарина.
- Неприятная новость, - сказал я.
Кротова подбросило на стуле.
- Это фальсификация, Борис Антонович! Телеграмма фальшивая! Подделка! Вранье! Они хотят забрать Катю, понимаете?
Я подождал, пока он прокричится.
- Нет, не понимаю. Не думаю, что это вранье. Даже уверен, что не вранье. Сядь, успокойся. Какие у тебя основания подозревать Катиных родителей?
- Они меня ненавидят. Считают, что я испортил ей жизнь.
- Для этого у них есть кое-какие основания, правда?
- Ни фига у них нет! Катя счастлива!
- Ты уверен?
- Уверен, еще как! А они считают, что Катя - вещь. Хотят распоряжаться ею, как вещью.
- Не очень-то ты высокого мнения о родителях своей жены… Мне это не нравится.
- А мне противно, что они ретрограды, снобы! - прокричал он.
Я нахмурился.
- Ты что, выпил?
- Выпил. Декалитр водки!
- Вот что я тебе скажу: умерь свой пыл. Ты несправедлив и необъективен. Для писателя, а ты им, кажется, себя считаешь, это огромный порок, а для человека - непростительный.
- Да вы бы знали, что это за люди! Они закоснели, не хотят думать, не чувствуют времени. Для них любовь - только благополучие! - отчаянно выкрикнул он.
Моя жена заглянула в комнату, я махнул рукой и она исчезла.
- А для тебя что такое любовь?
- А для меня - потери и приобретения!
- Голая фраза, Сергей.
- Нет. Это - убеждение!
- У родителей Кати тоже, вероятно, убеждение.
- У них расчет. Они все планируют. Все рассчитали наперед. Сначала Катя кончит школу, потом кончит институт, потом выйдет замуж, потом они купят ей квартиру, потом обставят ее мебелью, потом появится ребенок, потом они выйдут на пенсию, потом будут нянчить внуков, потом они умрут, потом умрет Катя, потом все сгниют.
- Утрировать ты мастер.
Он не услышал.
- Не жизнь, а плановое хозяйство.
- А ты сам разве не планируешь? Свою жизнь?
- Это совсем другое, совсем другое!
- Да, верно. У них здравый смысл, у тебя - прожектерство. Вот они и тревожатся. Это естественно для родителей.
- Они преследуют Катю. Эта телеграмма - ловушка! Катя любит мать. Они этим пользуются. Развести ее со мной хотят.
- Ну, ты действительно не в себе. Хлебни-ка чаю.
- Не хочу я чаю! Борис Антонович!
- Ну?
- Не давайте Кате отпуска.
Глаза у него стали жалобно-просящими. Я покачал головой.
- Не могу этого сделать, Сергей, и не хочу. Единственное, что в моих силах, - предоставить тебе также отпуск без содержания. Это в обход правил, но я это сделаю.
Он угрюмо покачал головой.
- Почему? Раз ты не хочешь отпускать ее одну…
- Дело не в этом. Я не боюсь. Я уверен в Кате. Я не хочу отпускать ее одну, потому что они ее издергают. А если я рядом буду, еще хуже будет.
- Да, больной матери твое присутствие на пользу не пойдет.
- У нас и денег нет ехать вдвоем.
- Тоже резон, хотя я мог бы одолжить. Вернул бы когда-нибудь.
- Нет, спасибо, - с той же угрюмостью отказался он. Мы помолчали. Он сидел, опустив голову. Я обошел стол и положил ему руку на плечо.
- Ну, чего скис?
Он сидел, не шевелясь.
- Фантазер ты большой. Навыдумывал черт-те что. Конечно, они попробуют ее убедить, чтобы она осталась в Москве. Это, в общем-то, разумно.
Он вскинул голову. Глаза были злые.
- Вы тоже на их стороне! (Я убрал руку с его плеча.) Вы их защищаете!
- Ерунда, Сергей. Я стараюсь мыслить здраво, только и всего. Пытаюсь поставить себя на их место. У меня, в конце концов, тоже взрослая дочь, всего на два года моложе твоей Кати. И я, откровенно говоря, не хотел бы, чтобы через два года появился такой симпатичный парень, как ты, обворожил ее и умыкнул куда-нибудь на Чукотку. Нет, не хотел бы!
- Почему?
"В самом деле, почему?"
- Ну-у… хотя бы потому, что не очень верю в прочность ранних браков. Статистика, между прочим, в мою пользу.
Он зло перебил:
- Я читаю "Литературку"!
- Ну вот, сам знаешь. А главное, раннее замужество для женщины - это, по-моему, потеря юности. На учебе обычно ставится крест, если пойдут "пеленки и распашонки. Ты думал об этом?
- Думал. Мы с Катей хотим ребенка.
- Я тоже не против внука. Но лучше, если это случится чуть позже.
- Почему?
"В самом деле, почему?"
- Ну-у… моя дочь успеет окончить институт, посмотрит на белый свет, наберется житейского опыта… вот почему.
Кротов скривил губы.
- Как предусмотрительно!
- А ты как думал? Все родители, Сергей, в меру своих сил стараются быть предусмотрительными.
- Мои не стараются.
- Что ты хочешь этим сказать?
- А то, что они меня понимают! Они только переглянулись, когда я им сказал о Кате. И все. Потом мама заплакала. И все. А отец сказал: если будет трудно, сообщи. И все.
- С парнями легче… - вздохнул я. Неубедительно так вздохнул.
- Посадите вашу дочь под замок - и все будет о'кей!
- Спасибо за совет.
- Вы все рассчитали. А если она полюбит?
Я замахал руками и оглянулся на закрытую дверь.
- Окстись! Какая любовь в пятнадцать лет?
- А все-таки? - настаивал он.
Я стал серьезным.
- Если это случится, то я, конечно, не буду ей мешать. Хотя ручаться не могу.
- И дадите им свободу?
- Вероятно.
- И разрешите жить самостоятельно?
- Видимо.
- И не будете нудить в письмах?
- Постараюсь.
- Вы еще не совсем пропащий человек, - заключил Кротов.
О скуластой девушке в тот вечер не было сказано ни слова.
ИЗ ДНЕВНИКА КРОТОВА
"Умопомрачительно звучит: запись актов гражданского состояния. ЗАГС!
Катя изменилась в лице. Я усадил ее на стул.
Седовласая женщина в очках просмотрела наши документы: паспорта, медицинскую справку Кати, заявление.
- Господи, ребятки, как это вас угораздило?
Я сделал сладкую физиономию, словно окунул ее в тазик с вареньем. Я залебезил, как профессиональный подхалим. Я стал до отвращения слащавым. Сю-сю-сю… Нам так повезло, что мы попали именно к ней. От нее зависит наша судьба.
- Вы бы знали, ребятки, сколько вас таких. И все торопятся, все спешат. Куда вы торопитесь? Куда вы спешите? Вам еще жить да жить.
Катя готова была заплакать.
- А процедура очень сложная, ребятки, - причитала бедная старушка. Как она переживала за нас! Как она хотела нам счастья… поодиночке!
Документы… райисполком… заседание… постановление…
- Без согласия родителей, ребятки, ничего не получится. И все равно не раньше, чем через месяц.
Месяц!
Я обалдел.
Месяц!
А почему не вечность?
Мы спутники, летящие по орбитам вокруг своих родителей. От их притяжения не уйдешь. Вера Александровна Наумова - Юпитер среди планет.
Сю-сю-сю… Я источал рахат-лукум и какаву.
- Хорошо, мальчик, я постараюсь ускорить все формальности.
Да здравствует вежливость! Да здравствует обходительность!
На улице Катя пришла в себя.
- Что с тобой было? - спросил я.
- Сама не знаю. Мне вдруг захотелось кислой капусты.
- Как я себя вел?
- Ой, ты был неподражаем!
- Я обольститель пожилых женщин.
- А меня ты любишь?
Вместо ответа я ухватил за руку пробегавшего мимо малолетнего москвича с портфелем.
- Пацан, погоди!
- Чё? - вытаращился он.
- Запомни, эту девушку зовут Катя. Я ее очень люблю. Она будет моей женой. Понял?
Он вырвался, захихикал, как сумасшедший, и пустился прочь, оглядываясь.
В овощном магазине мы съели кулек квашеной капусты.
Вперед, вперед, рога трубят! Держись, Кать! Твоя мама, моя теща, твой отец, мой тесть, моя мать, твоя свекровь, мой отец, твой свекор - все перепуталось в этом мире!
Вера Александровна с порога квартиры глянула на нас и обмерла.
Я услышал, как застучало ее сердце.
Я понял, что у нас на лицах крупными буквами проступает жуткое слово: ЗАГС.
А где мой тесть?
Мет моего тестя!
- Мама… - начала Катя непослушными губами. - Ты только, пожалуйста, не волнуйся…
- Вера Александровна, - перехватил я инициативу. - Мы должны вам сообщить… - И вдруг сообразил, что изъясняюсь гоголевским стилем: "Господа, я должен сообщить вам пренеприятное известие…" -…мы решили пожениться, Катя беременна. В ЗАГСе требуют вашего согласия. Дайте нам его!
В прихожей стояло кресло, широкое, удобное; если падать в обморок, то только в него.
Теща моя отступила и осела именно туда.
- Вы негодяй! А ты безмозглая, испорченная, погибшая девчонка!
- Мамочка!
- Ты загонишь меня в могилу. Скорее я умру, чем…
Держись, Кать! И я буду держаться. Ни слова против! Твою мать, мою тещу можно понять. Она сидит в кресле пыток.
- Убирайтесь!
Это мне. Или обоим?
- Сережа, уйди… - шевельнула губами Катя. - Иди домой… я сама… пожалуйста…
Любимая! Держись!