Начались расспросы, но никто ничего не знал, тем более, что дежурные погнали всех в баню, и никому не хотелось мыться последним, каждый боялся опоздать на торжество. Лиза, Женя и Борисик, успевшие вымыться (неизвестно, когда!), заперлись в "цитадели" с Еленой Владимировной и не отвечали ни на какие вопросы. Мила сбилась с ног, пытаясь найти нарядников, чтобы поскорее вычистить посуду после ужина, а дежурные, воздев руки вверх, взывали к совести ребят, чтобы те помогли скорей закончить обычную вечернюю уборку.
Наконец Елена Владимировна сообщила истомившимся детушкам, что все они могут сидеть в сушилке либо в сенках, а вызывать будут по одному в "цитадель", где и состоится церемония посвящения в члены альтаирского братства.
- А если кого не вызовут? - пряча сомнения, меланхолически спросилЛомников.
- Значит, не будет альтаирцем, не утвердят, - сурово ответил Шатров, и учительница удивилась серьёзному выражению Игоревых глаз. ("Какие дети, согласны верить в любые сказки, а ведь здоровенные парни. Смех. И трогательно, и забавно. Сама заражаешься этой искренностью и ребячеством. Так, наверное, и остаётся это состояние на всю жизнь?")
Все парни ушли в сушилку и, недолго там повозившись, затихли в полумраке, а девочки сидели возле самой двери в "цитадель", обнявшись, вдыхая знакомые добрые запахи деревенских сеней, близкой травы, свежего хлеба, доносившихся из склада заботливых "поварёшек"…
Вдруг дверь, сразу ставшшая таинственной, распахнулась и незнакомый глуховатый голос торжественно проговорил:
- Наташа Чижикова!
Вздрогнув, Наташка сжала руки подруг и шагнула вперёд. Всезамерли, прислушиваясь, но ни звука не доносилось из "цитадели".
- Уж жива ли она? - мрачно пошутил Игорь, однако никто даже улыбкой не поддержал его. Все ждали. И вот снова отворилась заветная дверь и тот же голос произнёс:
- Мила Маланина!
- Всё девчонки, - пробормотал кто-то, и мысли присутствующих сосредоточились теперь на одном: есть ли какая-то закономерность в том, кого вызывают в первую очередь; однако следующими ушли Гриша Ломников, толстенькая Томочка, а оставшиеся сбились в одну плотную группу, шёпотом перебрасываясь полунасмешливыми репликами, которые выдавали жгучее желание каждого быть поскорей вызванным, тем более, что никто не выходил обратно и расспросить обо всём происходящем в "цмтадели" было не у кого.
- Шатров Игорь!
- Фу, чертовщина какая-то, - сказал себе Игорь, внутренне содрогаясь от незнакомого чувства тревоги и радости, ощущая в то же время жаркий порыв, желание совершить что-то необычное. - Тоже мне, франкмасоны, - бормотнул он, когда, переступив порог и машинально закрыв за собой дверь, ощутил, как кто-то в кромешной тьме - видно, окна были завешены одеялами - молча и быстро накинул чёрную повязку ему на глаза.
- Хочешь ли ты стать настоящим альтаирцем, членом братства сильных, добрых и верных? - спросил таинственный голос и, отмахнувшись от успокаивающей мысли "Через платок говорят", Игорь ответил:
- Хочу!
- Согласен ли ты в доказательство этого пройти все испытания?
- Да! - отвечал он и заметил, что время от времени, когда ждали его реплики, кто-то освещал ему фонариком лицо.
- Начинаем! - приказал другой голос, тоже незнакомый.
- Дай руку. Подымайся наверх. Ещё, ещё. Согнись, ещё подымайся.
В какой-то миг мальчишке стало страшно: вдруг сорвётся? Он понимал: у порога воздвигнуто какое-то сооружение, пытался представить себя, неловкого, на нём, от этого ещё больше теряя уверенность, к тому же рука, поддерживающая его, внезапно исчезла.
- Прыгай! - полный ужаса, прозвучал чей-то голос. Гошка дёрнулся: "Куда?" Рассуждать было некогда, и он прыгнул. Ничего себе, испытаньице, тут ноги переломаешь, думал он, а сам уже вслушивался в то, что предлагалось ему далее.
- Ты хочешь быть среди лучших? Ты мужественен? Докажи. Вот плаха, клади руку - правую, правую, её отсекут. Палач! Сюда!
К своему изумлению, Игорь (повязку с него уже сняли) увидел огромный пень с выщербленной серединой, освешённую снизу полуобнажённую фигуру палача с маской на лице и огромный настоящий топор. Конечно, он положил руку, и, конечно, не отдёрнул её, он понимал, это ритуал, но в тот момент, когда по команде "Руби!" топор со свистом опустился рядом с его рукой, мороз хлестнул по коже бедного бригадира.
- Ну, спектакль, - мысленно ругнулся он, переводя дух, - а каково тут девчонкам? - Но оказалось, это ещё не всё.
Парень прекрасно знал, что "цитадель" мальчишек состоитиз трёх небольших комнатушек, но когда его повели куда-то (опять с завязанными глазами) и вели долго-долго, у Игоря вдруг возникло отчётливое ощущение, будто стены раздвинулись и - мало того! - он стоит перед взыскательными зрителями - ему даже послышался чей-то вздох и приглушённое движение.
- Согласен ли ты умереть, чтобы спасти другого альтаирца?
- Да! - на этот раз Шатров отвечал, чувствуя на себе множество пар глаз. А, это те, кто уже прошёл испытание; ну, ясно, их ведь не выпускали, теперь они изучают моё поведение, думал он. Фу, как голый перед толпой, смеются, наверное, ясно, потешно я выгляжу - взрослый парень - в детские игрушки, да, ничего себе, игрушечки, чуть руку не оттяпали, ох, что же ещё будет, уже пот градом, видно, душно здесь, какие-то светильники чадят…
- Докажи свою преданность. Пройди за этот занавес, - убрав повязку, руки человека, стоящего сзади, чуть-чуть подтолкнули Игоря вперёд. В полумраке он увидел две фигуры с секирами, в масках, а за ними, за марлевой занавеской - слабые очертания женской фигуры с распущенными волосами, в длинном белом одеяниии и с чашей в руках.
- Не оборачивайся! Раздвинь секиры! - насмешливо прозвучало сзади, и, чувствуя непреодолимое желание обернуться, Гоша, сжав почему-то зубы и кулаки, шагнул вперёд и ухватился за скрещенные секиры, но раздвинуть их не мог. Чем больше усилий он прилагал, тем яростнее было сопротивление. Шатров это чувствовал, неизвестно, откуда взялась дикая злоба.
- Ну, и пусть их двое, всё равно по-моему будет! - он даже согнулся в неимоверном усилии, казалось, ещё миг - и он застонет от напряжения. - "Железные они что ли, эти парни?" - и в ту же секунду секиры раздвинулись, заскрежетав. Шагнув вперёд и откинув занавес, Игорь оказался на каком-то качающемся помосте.
- Вот черти, всё продумали: качаешься, некогда по сторонам смотреть! Он попытался разглядеть, кто же стоит перед ним. Волосы длинные. Мила? Лиза? - но тут услышал требовательный шёпот:
- Пей яд! Сразу весь! До конца! Сразу!
Поддавшись гипнотическому влиянию говорившего, он выпилкакую-то гадость, чуть не подавившись ею, и с облегчением услышал прежний голос:
- Теперь можешь сказать, если хочешь:
"Клянусь всегда и во всём быть настоящим альтаирцем!"
Шатров проговорил "Хочу!" и повторил слова клятвы. Ему вновь завязали глаза и куда-то повели, а вскоре, убрав повязку, он ощутил рядом плечо Усова. Гошка горячо сжал ему руку и, к своему удивлению, понял, что, несмотря на все эти явно игрушечные испытания, в нём действительно что-то переменилось, он стал другим, лучше и чище.
То же самое испытали все альтаирцы. В заветной комнате побывал каждый.
6. Первое испытание.
Прошло две недели. Уже давно стали привычными горы веников у лесной дороги, никто особенно не обижался, если не удавалось после ужина покричать "Ну! Ну!" на ленивого Орлика да повозить душистые веники на совхозный склад. После работы "Альтаир" в полном составе ходил на речку. Когда появились здесь впервые, место для купания обворожило всех своей красотой. Нежные плакучие ивы прямо в воду опускали свои тяжёлые ветви, зелёный лужок подбегал к самой воде, рассыпаясь по дну светлыми камушками, а на другом берегу, гибко покачиваясь, притягивая взгляды мальчишек, тянулись вверх стройные бархатные камыши. Немного поодоль - омут, это сразу определили выдумщицы - девчонки, и вот уже сидит одна живой Алёнушкой, пригорюнившись на крутом бережочке, и кажется, ещё минута - и закапают крупные чистые слёзы в густую, тёмного настоя воду, а из прибрежных кустов выскочит беленький козлёночек и, жалобно покрикивая, станет звать свою сестрицу в лес…
А лес подступал к речке совсем вплотную, и голубоглазые незабудки осторожно пробирались к самой воде, лукаво выглядывая из высокой сочной травы…Вечерами за домом, под яблоньками, звучали песни, а когда приносили транзистор, вмиг забывалась усталость, и весёлые парни жарко отплясывали на утоптанной лужайке темпераментный танец - на потеху деревенским кумушкам. Линейки стали интересными, откровенными, и ребята совсем сдружились.
Но однажды утром всё переменилось.
- Елена Владимировна! Дождь! Проснитесь скорей! Дождь на улице!
Полусонная учительница непонимающе глядела на растрёпанную "поварёшку".
- У нас же сапог почти нет! А обедать где? Вода же в тарелках будет! Стол без навеса! Самим не сделать навес… - Лизонька будто рассуждала сама с собой. - Крыша протекает, муку замочило, обувь в сенках вся промокла… А грязи сколько будет. Ой, ведь печка не затопится, у меня же берёста на улице! И в доме холодно, везде дует. Что будет, Елена Владимировна?
Учительница вспомнила, что весь май и в начале июня в городе стояла жуткая жара, все привыкли к этому, и никто не хотел брать в лагерь тёплые вещи: лето!
Торопливо одевшись, женщина вышла на улицу. / "До чего поганая погода. Надо же, сразу такая перемена. Раскиснет мой отрядец, это как пить дать. Мало ли, что бодро работали раньше, жар костей не ломит. А вот теперь… Б-р-р-р, какой холод."/
- Значит, Лиза, печь растопить?
- Спасибо, Елена Владимировна, я уже Борисика подняла. Будите лучше штаб, надо что-то придумать. Может, самых раздетых на работу не посылать, а?
Разбудить ребят - даже штаб - было не так-то просто. Промёрзшие до костей за ночь и уснувшие под утро, альтаирцы никак не хотели вставать. Вначале руководительница чуть не расплакалась в растерянности, потом разозлилась. / "Ну, и пусть спят. Не нянька им. Пусть всё летит: режим, решения, работа. Я тоже живой человек, и мне холодно, и я спать хочу. Если разобраться, вообще тут без выходных одна мучаюсь. Им-то что, они дети, для них лагерь этот, как игра, а мне, может, вовсе играть не хочется."/
Она встала и пошла на улицу, надо было срочно чем-то затыкать окна, в щели ужасно дуло. / "Вот займусь пустяками, пусть сами мучаются. Всё хвалились своей самостоятельностью, пусть проявят её при таком холоде."/
Наконец ребята вышли из дому. Хмуро и непривычно выглядела деревня. Огромная берёза, склонившись над домом, низко опустила набрякшие - точно руки после тяжёлой работы - ветви, капли дождя стучали по мокрому крылечку, обычно сияющий на солнце яркими камушками зелёный квадрат линейки теперь был окаймлен бороздой, полной мутной желтоватой воды.
Всё было плохо в этот день: печь растопить до конца не удавалось очень долго, завтрак подали поздней обычного, на зарядку вышли только мальчишки, а когда команлир крикнул свой обычное "Стройся!", зазвучали разрозненные предложения либо не ходить на работу, либо начать её позднее.
- Ну, знаете! Лопнуло моё терпение! - Лизонька, в мокрой белой косынке, замазанная сажей и с чайником в руке, выскочила из кухни.
- Что вы раскисли? Воды испугались? Бегайте побыстрее, вон как мы на кухне, некогда мёрзнуть будет! Что ехидно улыбаешься, Томочка? На моё место захотелось? Добро пожаловать! Не соскучишься! Печка тухнет постоянно, сразу похудеешь, как покланяешься ей каждый день!
- Кончай, Лиза, уже все построились! - Женя обхватил девочку крупными своими руками, погладил по голове, успокаивая, и она, сразу ощутив себя маленькой и беззащитной, уткнулась ему в плечо и расплакалась.
- Не думала, что наши такие слабые, - всхлипывала Лизонька, - я же их всех так люблю, противных…Ой, что же теперь будет?
- А ничего не будет. Обед повкусней сваришь и в "цитадели" нашей накроешь. Придём злые, мокрые, а ты будешь ангелом-утешителем. Каждому доброе слово скажешь, а некоторых- Женя печально улыбнулся - взглядом хоть приласкаешь…
Не дожидаясь ответа, он помахал рукой и огромными шагами бросился догонять уходящих ребят.
Незадолго до обеда Мила с Лизой вдруг увидели Борисика. Правая рука у него была перевязана.
- Что?!
- А, топором зацепил. Дежурить направили.
- Глубоко?
- Не, так, слегка.
- Покажи!
Когда парень развязал окровавленную тряпицу, поварихи в голос ахнули, такой глубокой была рана.
- Пустяки, заживёт. Вот есть хочу зверски.
Девочки, вздохнув, переглянулись.
- И не думай. Сами никогда раньше других не едим. Нечестно как-то.
- У, какие принципиальные, - непонятно усмехнувшись, Борисик ушёл в дом.
Переодевшись, рассказывал:
- Сегодня Игорь - как с ума сошёл. Рубит и рубит, напарница уж вся в слезах, вязать не успевает, а отдыхать стыдно. Наташка - вот девчонка! - в одном трико и кедах на босу ногу носится по поляне, ветки собирает и приплясывает! Залюбуешься!
- Ой, бригадир, влюбишься!
Борисик молчал, будто не слышал, и воцарилась пауза. Поздно уж, девочки, по уши, по уши влип бригадир, думал он. Ещё бы! Хоть роман с неё пиши! Я, конечно, ей не пара, и барану ясно. А какая девчонка! Простая, открытая…Чёрт, почему бы ей не подружиться со мной? Эх, Наташка! На кого хочешь, выучился бы! Спортом? Пожалуйста, любым видом займусь. Книги? Начитаться всегда можно. Манеры не те? Она сама всегда горой за самобытность стоит… Нет, чего уж там, не того поля ягода…
- Смотри, Костя идёт, - дёрнула за рукав бригадира Мила.
- Ты чего, дружище? - недобро улыбнулся Борисик, глядя на сгорбленную фигуру при-
- ближающегося Баранова.
- Сам-то у печки греешься, - огрызнулся тот. И я не Христос.
- Вижу! И не надеялся. С чем пожаловал?
- Вот! - Костя быстро, эффектным движением вытянул из-под мокрого плаща окровавленную руку, сунул её под нос бригадиру. Девочки молча переводили глаза с одного на другого.
- Как это ты? - испытующе посмотрел Борисик на поранившегося.
- Как-как…ножом. Сырые же ветки. Соскольнул. Да не я один. Наташка порезалась тоже, Саня…
- А пришёл один?!
Парень нахмурился, сконфуженный.
- Да, хороший подобрался у меня народец, - горько заговорил Борисик, - того и гляди, явится в полном составе вся первая, любимая. На, грейся! - он левой рукой сунул Косте топор и быстро зашагал к лесу, незаметно дёрнув рукавом по носу.
- Вернись, дуралей! Нельзы же тебе! Кровотечение откроется! Борисик! Грязь попадёт, заражение будет! - Лиза долго бежала вдогонку, но Усов, не оглядываясь, быстро уходил всё дальше и дальше от дома.
Мокрая, поникшая, вернулась она к лагерю, накинулась на Баранова:
- Всё ты! В жару на такие ранки внимания не обращали! Ты просто повод нашёл, чтоб уйти!
- А ты пойди, попробуй! Отсюда не видать, сколько шагать надо. А потом паши, как проклятый, а то на линейке несознательным назовут. А может, я и есть тот несознательный. Глядишь, на моём фоне герои проявятся. В школе всё говорили: чем ночь темней, тем звёзды ярче, - он нехорошо засмеялся. - Глядишь, какая-нибудь звёздочка, вроде команлира, и почётную грамоту схватит…
- Подлец! - звонкая пощёчина оборвала шипение Баранова, и Лизонька убежала в дом.
Вечерняя линейка ничего не дала.
7. Переломный момент.
Дождь лил круглые сутки, и ребятам не верилось, что где-то светит солнце, а люди по утрам одеапют сухую одежду. В это утро пол-отряда не вышло на линейку, днём с работы сбежала Томочка, сагитировав подружку, а когда Лиза заговорила о дезертирстве, - никто её не поддержал, все сидели скорчившиеся, замёрзшие, абсолютно ко всему на свете безразличные.
Все четыре дня шли непрерывные дожди проливные, и обстановка в "Альтаире" совсем не менялась. Только на пятый день, когда Елена Владимировна в полном отчаянии решила предложить совсем закрыть лагерь, случилось неожиданное.
Во время обеда, когда ребята, хмурые, продрогшие, сидя в "цитадели" на полу, на матрацах, зло поглядывали на нерасторопных дежурных, явился совхозный бригадир.
- Ну, работнички, дело плохо. Сводку получили. Дожди будут до конца месяца. Вы, поди уж, домой собрались, так правление не возражает. Ясно дело, чего тут убиваться, городские ведь, непривычные. Хорошо поработали, себя прокормили и ладно. Так я говорю? - он вопросительно оглядел альтаирцев. - Ну, обсудите, я вечерком загляну, договоримся, когда автобус заказывать. Пойдём, Владимировна, потолкуем о веничках.
Они ушли. Ребята ошеломлённо молчали. Уже не будет милого "Альтаира", и нарядников не будет, и жаркие споры о "высоких материях" кончатся?
- Поговорим? - сверкнули цыганские глаза, Борисик встал в углу, едва не подпирая потолок плечами. Рядом тотчас выпрямился плотный широкоплечий Игорь. Как-то беззащитно разведя руками, вглядываясь в лица сидящих, Шатров проговорил:
- Даже не спросили нас. Уезжайте - и всё…
Тут словно плотина прорвалась. Все кричали, спорили, требовали чего-то, Лизонька с глазами, полными слёз, восхищенно смотрела на ребят, Наташа пыталась всех успокоить, даже гладила кого-то по рукаву, по щеке, и только Женя был невозмутим. Наконец пришла Елена Владимировна, похлопала в ладоши. Воцарилась тишина.
- Товарищи, у нас всего один обеденный перерыв. Давайте будем организованными. Кто хочет высказаться?
Хотели все. Альтаирцы чувствовали, в этот момент с отрядом происходит нечто значительное, решающее.
- Понимаете, сейчас важно переломить себя. Не жалеть! Не рыдать над ранками, мокрые ноги не убаюкивать. И тогда всё будет! - Гошка говорил страстно, решительно, разрубая на куски воздух вытянутой вперёд рукой.
- Точно! А мы? Парни - тряпками стали! Размокли под дождём этим проклятым! Почему тебя, Женька, плохо видно теперь? Всё руководитель бьётся с нашим братом. Это тебе не речи толкать. А, знаю, - отмахнулся Борисик от заикнувшегося было командира, - объективные причины - всё равно! На то ты и начальник штаба.
Девчонки удивлённо переглянулись. Лиза, отрицательно качнув головой, зашептала что-то улыбающейся Наташе, - та рисовала дружеские шаржи на выступающих, прямо на полу перед ней лежал белый лист ватмана, а из ладошки выглядывали носики цветных карандашей.
- Слушайте, может, изменить что надо, а? Дожди, холод… - неуверенно предложил кто-то из ребят.
- Давайте дежурить парами! - вдруг загорелся Борисик. - Парень с девчонкой! Заботы больше будет друг о друге…
- Да, дождёшься от вас заботы, - передёрнула плечами ставшая совсем злой и взбалмошной толстенькая Томочка. - Воображаете вечно: мы, мужчины! А кто ругался скверно сегодня в лесу? Кто меня обманул и в ельнике одну оставил? Кто у Натки веники спрятал?
- Ду-ра! - раздельно произнёс взбешенный, теряющий над собой контроль, Игорь. - Пардон, умница. Это же шутка! Все давно поняли, ты одна…Ух, бабий ум, что узкий коридор!
- Игорь, постыдись! - упрекнула бригадира Лизонька, моментально вогнав его в краску. Она гибко выпрямилась - точно вознеслась над сидящими внизу товарищами. Учительница заметила ("Ох, вгонит в доски меня эта акселерация"), как внимательно оглядели стройную фигуру "поварёшки" сидящие на полу парни, как явно задет был этим Женя и не сумел скрыть своего недовольства.