- Говорю, последнее...- И неожиданно спрашивает: - Так, значит, не нравится, что грабарь!
- А то плясать? - Примус у Бориса наконец-то загудел негромким, ровным баском, выталкивая из себя венчик сизо-голубого огня.
- ...А тебе, я так понимаю, хотелось бы сразу по части электроники?
Борис глядит на бригадира вполоборота, с удивлением:
- Преступное желание?
Остатки сала начинают обратный путь: на дно баула, баул на пол и затем под койку. Лукин стряхивает ладони.
- Борис Николаевич кнопочки нажимает...
- Меня, между прочим, этому учили,- вежливо напоминает Борис.
Алексей со своей койки с любопытством поглядывает то на бригадира, то на Бориса, но в спор не вмешивается. Да Лукин, наверное, сейчас и не дал бы ему вмешаться. Согнутым указательным пальцем он приглаживает аккуратные усики, медлит, будто собираясь с мыслями:
- А тебя не учили, что для пульта сперва нужно площадку расчистить?..
- Правда? Под-думать!
- ...Лес вырубить.
- Да что ты говоришь?
- Здание построить. А для здания - кирпича обжечь-наготовить? А чтобы его обжечь, печку сложить?
- Глины накопать. Бригадир, смотри, в такие дебри заберешься,- предупреждает Борис.
- ...А чтобы ее сложить,- людей надо привезти. Да по возможности не в бараки, как нас с тобой, а в настоящие дома,- невозмутимо продолжает Лукин и спрашивает: - Этому тебя не учили?
Борис с грохотом ставит сковородку на примус. С тарелки на сковородку он переваливает кубики сала, и оно вскоре начинает разбрасывать во все стороны короткие невидимые стрелы.
- Разрешите ответить? - угрюмо говорит он.
Бригадир безразличен:
- Ну?
- "Ну", убеждает муж жену: "Ну"... Слушай, мы с тобой сюда вместе ехали, в одном эшелоне. И горя, и холода, и дыма - всего нахлебались вот так! - Он ребром ладони проводит поперек горла.
- Допустим.
- Вот и допусти. А я хоть раз говорил до сегодняшнего дня, что хотел бы чего получше? Да что значит хотел? Имею право, понял? Говорил?
- Ну не говорил,- подтвердил Лукин. И, молча отодвинув плечом Бориса, он начинает переворачивать ножичком сало на сковородке.- Окаянное!.. Я слушаю, слушаю. Не говорил - и что?
В фигуре Лукина, в его неторопливых движениях есть что-то домашнее, спокойное, так и ждешь, что вот сейчас он повернется к Борису и миролюбиво скажет: "Знаешь что, брось трепаться. Давай чем-нибудь настоящим займемся".
А Борис, но всему судя, решил выговориться. Он, видать, из тех, кто молчит-молчит, а уж заговорит - не остановишь. Прижимая буханку к груди, крупными ломтями режет хлеб и продолжает с той же напористостью:
- Помнишь, когда лес тушили, помнишь - я обжегся? Хоть раз пожаловался, что трудно?
- Ну, не пожаловался. Еще что?
- И еще,- Борис с таким грохотом вываливает на стол из ящика ножи и вилки, что бригадир мучительно морщится.- Со дня нашего знакомства ты от меня слыхал что-нибудь, кроме того, что я учился в электротехническом? Мне знаешь какое будущее прочили! Академик Арутюнов - тебе это имя знакомо? Лауреат... Так вот этот академик, когда я еще на втором курсе выступил на студенческой конференции, заинтересовался моей идеей одного прибора. Нигде в мире, говорит, не видел подобной конструкции. Доучивайтесь, говорит, и я вас к себе заберу... Так что же, по-твоему: я улучшать анкету ехал? Я Себя самого проверить ехал, понял? Какая мне человеческая цена.
Лукин разглядывает его с удивленьем, будто видит впервые.
- Гляди-ка ты. Семь месяцев молчал, а тут и впрямь прорвало. С чего бы? - Он обжег пальцы, чертыхнулся.- А что ж ехал-то? Нельзя было проще проверить?
- Значит, нельзя. Не всякая проверка - проверка.
Алексей неожиданно вмешивается, произносит с нарочитой ленцой:
- Ей-богу, охота вам!..
Но ни Борис, ни Лукин даже не повернулись, будто и не слышали его. Борис достает стаканы, с сомнением разглядывает их на свет и идет к умывальнику.
- Лешк, встал бы помог. Нет, ты, бригадир, будь честным. Ты от меня хоть одну жалобу слыхал когда?
Ага, вот теперь, похоже, черед Лукина. Он ухмыляётся, отставляет в сторону сковородку, а на примус водружает зеленый эмалированный чайник. Бригадир, конечно, видит, что Борис весь подался вперед, и все-таки не торопится с ответом.
- Слыхал - не слыхал. Говорил - не говорил... И что из того? Расчищать тебе место для памятника?
- Лукин, удар в диафрагму,- бесстрастно предупреждает Алексей.
- Не мешай,- останавливает его Борис.- Мне даже интересно.
- А полторы тысячи остальных, которые вкалывают здесь,- они что: улучшают анкеты? А эшелоны тех, которые еще только едут,- это как, штрафники, по-твоему? И вообще, не рано ли ты требуешь награды за свое железное мужество?
- Вот те на! - удивился Борис.- Называется, крутил-крутил и накрутил. Награда! Да я хоть слово сказал о награде?
Алексей потянулся, разминая мышцы. В голосе его все та же нарочитая ироническая ленца:
- Слушай, бригадир, загадочная ты, честное слово, личность.
- И этот туда же,- усмехнулся Лукин.- В чем же это, скажи на милость, моя загадочность?
- То ты нежный, как стельная корова. Вылизываешь нас,- Алексей очень похоже скопировал выражение лица Лукина.- То свирепый - куда там! Карабас-Барабас... А на самом-то деле какой?
Лукин некоторое время угрюмо молчит.
- А вот такой. Карабас...- Кто бы подумал, что и Лукин способен взрываться. Он резко шагнул к Борису.- Не было у меня забот - ваш скулеж слушать? Ты о руках говорил.
- Ну?
- Я ведь тоже, наверное, не в "козла" забивал? Вот этими,- резким движением он выкинул вперед крепко сжатые кулаки.- Вот этими самыми три сибирские реки перекрыл, да каких реки! А не кричу.
- Кричишь.
- Когда? Сейчас? А ты спроси, простил бы я себе, если б отмолчался? - Он задохнулся от обиды. Закончил миролюбиво:- Ты мне, знаешь, на психику не жми, не жми. Я таких, как ты, видывал. И таких, и всяких.
- Вот даже как! - Борис сощурился.- Всяких? Это не ответ, Лукин, ты давай по существу: если я не прав, то в чем? Насчет здания - не спорю. Убедительно. Но, между прочим, жизнь так хитро устроена, что в ней все. распределено. Кому здания строить, кому от поноса лечить, а кому пироги печь.
- И снова ты прав,- согласился Лукин.- И снова мне за тебя стыдно.
Алексей на каблуках, всем корпусом, крутнулся от неожиданности:
- А руководящий состав всегда так. Когда нет убедительных доводов: "Стыдно, товарищи! Мы за вас кровь проливали..."
Лукин вплотную подошел к Алексею, глянул в лицо:
- Сукин ты сын, Алешка...
- Бат-тюшки, сало горит! - с нарочитой тревогой всполошился Борис, бросаясь к сковородке.
Я чувствую, что притворяться дальше спящим мне уже нельзя ,- все равно не поверят. Поднимаюсь, тру глаза, бормочу: "Вроде вздремнул".
- Ну здравствуйте,- говорю я. И стою выжидательно.
2
Стою и чувствую, как три пары глаз с интересом разглядывают меня. Тяну воздух носом:
- Вот это понимаю! Земля обетованная.
- Кому как,- усмехается бригадир.- Парень чуть без пальцев не остался.
- Дело молодое. До свадьбы заживет.
- И то,- соглашается Борис. Без перехода спрашивает: - Жить к нам? Или переночевать?
- Вообще-то думаю пожить, если не прогоните,- я стараюсь говорить с веселой беззаботностью.
- Мы тут малость пошумели,- виновато оправдывается бригадир.- Не дали вам отдохнуть.
Пожимаю плечами:
- А я и не слышал. Спал как убитый... Ну и койка! Сама в сон кидает.
- Коечка ничего,- с неожиданной угрюмостью подтверждает Алексей.- Если кто без предрассудков.
- В каком смысле?
- Да слушайте его больше,- торопливо вмешивается бригадир.- Он у нас нет-нет и брякнет.
Борис фыркает и еще ожесточеннее гремит сковородкой.
- Почему же? - обижается Алексей. - А по-моему, порядочнее, чтоб человек сразу все знал. Поведай, бригадир, чье наследство принимает товарищ.
Наступает какая-то странная, томительная пауза. Лукин незаметно крутит пальцем у виска. Алексей пожимает плечами.
- Да что тут особенного,- вполголоса произносит он.
Начинаю понимать, что втягиваюсь в какое-то сплетение неведомых мне обстоятельств.
- Так, ерунда.- Лукин неторопливо одевается, обувается.- Кто будет спрашивать, я в конторе.
На улицу, под дождь он шагнул плечом вперед.
- А все-таки,- напомнил я.- Что за необычная койка такая?
Алексей посмотрел на меня оценивающе.
- Ладно. Они стесняются, я скажу. На этой койке спал Юрка Меерович - кореш наш. Золотой был парень. Весь свет исколесил. У него на крышке чемодана, знаете, что было написано? "Ист ор вест"... Забыл.
- "...Хоум из бест",- подсказал Борис.
- Точно. "Восток или запад, а дома лучше". Английская поговорка.
- И что?
- Деревом придавило. Неделя, как похоронили. Не смущает?
Он глядит на меня холодно, вприщур, покачиваясь с каблуков на носки, руки в брюках. Э, да ты, оказывается, с пружинкой, парень.
- Не смущает. Хотя, конечно, человека жаль. В госпиталях в войну, бывало, постельное белье остывать не успевало...
Алексей зачем-то снял со стены Серегину балалайку, равнодушно потрогал верхнюю струну, потом опять повесил на гвоздик.
- Досадно, бригадир ушел,- говорит он, не глядя в мою сторону.- Ваши слова о войне - ему бальзам.
Борис смущенно крякает. Я понимаю, что Алексея сразу надо ставить на место. Видать, он из тех, кто признает лишь авторитет, властную силу. Говорю сурово:
- По-моему, это не повод для острот. Вам не кажется?
Борису неприятен разговор, он торопливо меняет тему:
- Работать к нам?
- Вообще-то, да.
Алексей не упускает возможности задеть меня. Угрюмо поглядывая, бросает:
- В каком качестве, если не секрет?
- Да какой тут секрет? Похожу, посмотрю, понаблюдаю.
- А потом выберете? - насмешливая улыбка возникает на смуглом лице Алексея и разом исчезает.- В ваши-то годы твердо знают, чего хотят. По крайней мере, специальность имеют.
- Ну, а если это и есть моя специальность?
- То есть?
- ...Ходить, смотреть. Думать. Не допускаете?
- Это как же: детектив-любитель? Хожу, гляжу, на ус мотаю?
- Ого, какие слова!
Пора, однако, ставить все по местам. Не торопясь достаю из чемодана пачку "Новости", закуриваю сам, даю закурить ребятам. И, только затянувшись дымом, говорю:
- Оставили б вы иронию, Алеша, право. Я ведь знал, куда еду.
- Ориентируетесь, стало быть?
- В общих чертах. Вы, между прочим, давно сюда приехали?
Алексей молчит, Борис отзывается:
- Седьмой месяц.
- Вот видите. А я первый раз попал сюда полтора года назад. Тут такая тайга стояла - представить себе невозможно! Стена. Ни дорог, ни тропок...
- И тигры под каждым кустом.
- Чего не видел, того не видел. А вот медведей хватало. Свидетельствую. Сто шагов от палаточного городка отойдешь, и уже такое чувство, будто ты на другую планету попал.
3
Это верно: чувство, как бы точнее выразиться,- ино-планетности, что ли? - не покидало меня первые недели жизни здесь. Наверное, так должны чувствовать себя земляне, впервые попав, скажем, на Марс: и интересно, и жутко, и не по себе от полной неспособности ориентироваться вокруг.
В тайге стояла черно-лиловая темень; возле старых, в обхват, деревьев она была особенно плотной. Поваленные бурями, трухлявые изнутри деревья лежали поперек охотничьих тропок. В темноте валежник загадочно фосфоресцировал. Пахло папоротником, грибами, трясиной. По деревьям метались полосатые зверьки - бурундуки; парили в воздухе белки-летяги. Тут и там попадались столетние липы, кора которых была сверху вниз исполосована медвежьими когтями: должно быть, в их дуплах роились когда-то дикие пчелы.
На второй или третий день моего приезда был зачитан приказ начальника отряда: всякий, кто в одиночку удалится от палаточного городка более чем на километр, понесет строгое наказание; ни времени, ни людей для розысков заблудившихся у стройки нет.
Секретарь парткома стройки Руденко решил опекать меня с первого же дня, он терпеливо объяснял мне:
- Ты, Кирьяныч, с тайгой не шути. Тайга - она серьезная, шуток не признает. Затеряешься по неопытности - ищи-свищи, а мне потом за тебя голову снимут.
- По дорожкам-то гулять, много ли увидишь? - возражал я. И он соглашался:
- Немного. Но и пословицу насчет брода тоже не олухи придумали.
Борис слушает заинтересованно.
- Действительно в палатках жили?
- Сам ставил! Змей, помню, наползало... На тепло, что ли?
- Безумно интересно,- вскользь замечает Алексей.- Воспоминания ветерана.
Ничего, ничего, я тебя все равно расшевелю. Покажешь в конце концов, каков ты в действительности. Выждав некоторое время, спрашиваю как ни в чем не бывало:
- А что, неинтересно?
- Слушайте вы его! - восклицает Борис.- На него черт верхом сел.
- Бывает,- соглашаюсь я.- В первой палатке по вечерам после работы танцевали. Она стояла как раз там, где сейчас начало вашей улицы. Тогда там рос ильмище - загляденье! Зачем-то срубили его. На фанерном листе у входа экскаваторщик Пашка Редкозуб написал: "Бахилы при входе снимать обязательно".
Алексей все еще держит независимый вид, но слушает уже со вниманием. По лицу Бориса можно читать, как по книге: что он думает, что переживает.
- А как же танцевали? Палатка маленькая,- наивно удивляется Борис.
- Строго по графику. В три очереди.
- Это как? - еще более удивляется Борис.
- Обыкновенно. Списки были. Час пятнадцать на каждую очередь и пятнадцать минут на проветривание палатки. И, между прочим,- здесь я уж грешу против истины,- в список попадал только тот, кто днем выполнил норму.
Борис тянет разочарованно:
- Ну-у... Тогда бы, мы вообще танцевать разучились.
- Это почему же?
- Да так... Не судьба.
Алексей возвращается к своей койке, без нужды глядит на часы, без нужды роется в тумбочке, поправляет одеяло,- я понимаю, что все это он делает, лишь бы чем-нибудь занять руки. Безразлично замечает:
- А вы, гляжу, интересный дядя.
- А вы, гляжу, дурно воспитанный юноша.
Он не ожидал отпора:
- Что я такого сказал?
- Голубчик, ну какой же я вам дядя?
Борис прыскает в кулак:
- Алешк, ты того...
- Простите. Я-то думал по-простому, по-рабочему.- И снова с той же непоследовательностью:- Может, это от моей необразованности. Не все Сорбонну кончали.
- Положим, судя по тому, что говорите о Сорбонне, что-нибудь да кончали? - Я подхожу к койке Алексея, присаживаюсь на краешек.- Вы напрасно сердитесь. Это действительно выглядит немножко странно.
- Что - странно?
- Ваша настороженность. Колкости... Ведь вы меня совершенно не знаете. Может, я неплохой мужик?..
Алексей молчит.
- Ладно,- говорю я.- Надо навестить старых друзей.