- Слушай, - заглянул через полчаса на кухню начальник партии, - а ведь за ним должны вертолет прислать?
- За кем? - не понял Николай.
- За этнографом…
- Да где-то через месяц… примерно так обещали.
- Обещают… как и нам, - махнул рукой начальник и ушел.
Николай сидел, закрыв глаза, перед остывшей кружкой чаю. Завхоз думал, что он намаялся и спит сидя, и, чтобы не греметь посудой, вышел из палатки. А Николай весь был там, в стойбище Кергенто, и никак не мог понять себя, никак не мог решить, что же ему делать.
Наутро, еще до завтрака, он объяснил начальнику свою идею.
Дело в том, что в самом начале поля решено было, используя погожие дни и веря хорошему прогнозу (прогноз подтвердился), уйти на лошадях в самый дальний угол планшета и обрабатывать границы территории партии, постепенно сужая круг, а все, что вокруг базы в радиусе пятнадцати-двадцати километров, оставить "на потом", на осень, когда пойдет снег и дождь, все равно база рядом, не страшно. Месяц отряд промывальщиков и два съемочных кочевали с подбазы на подбазу, работа шла хорошо. Сейчас три дня взято было на отдых и на камералку и, конечно, на ожидание вертолета.
- Мы выходим завтра, так? - спросил Николай.
Начальник кивнул.
- Есть идея, - продолжал Николай. - Вот этот угол, работайте без меня. На него вам понадобится дней двадцать. Я же это время буду снимать территорию, примыкающую к стойбищу Кергенто. И то, что к нашей базе - тоже.
- Один?
- Нет. Возьму этнографа. Радиометриста оставлю вам. А вы мне один радиометр. Этнограф согласится, ему делать совсем нечего.
- Отлично! - обрадовался начальник. - Мы свое сделаем, вернемся, и тут все сделано - экономия недели на две. Скажи этнографу, у нас хороший фонд зарплаты, можем его оформить на это время радиометристом.
- Да так согласится, из любви к искусству, - сказал Николай. - В тундре от безделья чокнуться можно. Но предложить - предложу. Сговоримся…
- Получается, мы делаем три съемочных отряда, - задумался начальник. - Бывший твой отряд остается без тебя.
- Не забудь, у меня студент-дипломник, ему можно доверить, если, конечно, ты из своего отряда перекинешь старшего геолога, - сказал Николай.
- Ладно, я один потяну, - согласился начальник. - Тебе же тоже в общем-то одному придется… эх, две недели, так заманчиво! Молодец!
Начальник свернул карту, сунул ее в планшет и побежал завтракать, чтобы первым успеть к свежему чаю. Пока он не выпивал чайник свежего чаю, он не объявлял заданий на день.
3
Пройдет немного времени, и поле будет в прошлом, и будет Николай метаться в одиночестве ноябрьской ночи, и так ему захочется туда, в стойбище Кергенто, захочется в лето, в гудение комаров, в каторгу и соленую радость маршрутов, захочется к ней, к ней… Он и сейчас видит… Все видит, как будто это было вчера.
Вот он возвращается из очередного маршрута, дымок костра у яранги виден далеко-далеко… И видно, как она спешит ему навстречу, она заметила его, когда он был еще на гребне. Она ждала его с самого утра, как только он ушел… Она бежит ему навстречу, он сбрасывает рюкзак и ждет ее.
Она бежит и смеется, и ветер развевает ее белые как снег волосы…
"Окко!" - всегда удивлялся старик Кергенто, когда ее волосы вспыхивали отблеском при неярком пламени костра в чоттагине.
- Как луна, - улыбался дед. - Красиво. - И тепло смотрел на Николая.
И он протягивает к ней руки, и они падают в траву, и он не может оторваться от ее губ, и им нет времени ждать ночи…
А в стойбище старушки тоже видели, как появился Николай и к нему побежала Ирина, и чай поставили, и мясо разогрели, да вот и чай остыл, и мясо снова ставить надо, а молодых все нет… куда они делись? Неужели не устают за день?.. эх, молодежь… Да чего уж… вон погода какая хорошая, пусть гуляют, скоро дожди пойдут, насидятся еще в яранге.
А они лежат, смотря на небо, и облака, подгоняемые ветром, уходят за запад, за дальнюю гряду сопок, куда скоро спрячется нежаркое вечернее солнце.
Она закрывает его лицо своими белыми прядями, и волосы ее пахнут дымом костра, и свежим ветром, и травой, когда она в ожидании дождя, и вся она пахнет тундрой.
- Когда в маршрут возьмешь, Коля?
- Успеешь еще… занимайся этнографией… сделай свои дела…
- У тебя маршруты сейчас длинные… думаешь, я ходить не умею?
- Вовсе не думаю…
- Я не буду обузой… я тебе помогать хочу… ведь тебе - это нам? Да?
- Конечно… Да сейчас я один справляюсь… лишь бы радиометр не подвел… капризная штука… беречь надо… последний в партии.
- А он не опасный?
- Кто?
- Ну, этот твой прибор?
- С чего ты взяла?.
- Ну… я слыхала, что это вредно…
- Что, заметно? - смеется он.
- Фу, какой ты вредный!
- Глупости все это… После серии маршрутов надо эталонировать радиометр, проверять его… он очень чуткий, а радиация практически присутствует всюду - в воздухе, в воде, в почве… вот и в твоих волосах тоже…
- Когда я причесываюсь, летят искры…
- Это совсем другое, это электричество…
Они возвращаются к ярангам, Ирина несет рюкзак Николая ("дай я понесу!"), чукотские старушки смотрят и про себя удивляются, совсем, мол, как чукотская женщина, молодец…
Но и Николай не налегке. Он перетянул ремнем вязанку хвороста и несет ее, закинув за плечо. Такой обычай, и Николай всегда из тундры приходит к ярангам с дровами. Никто его не заставлял, он сам знает - так надо.
Пока Николай ест мясо и пьет чай, Ирина успевает сбегать с ведром к речке. Здесь никто не ждет напоминаний, каждый стремится делать то, что другой пока еще не успел. Вот и живут все в стойбище ладно - и хозяева, и гости.
С первыми дождями прилетел вертолет и увез Ирину. На этот раз, забрав ее, он подсел к геологам, привез письма, посылки, газеты. И когда начальник партии увидел Ирину и Николая, он понял все.
- Да… кх… дда… кх, - кряхтел он, улыбаясь. - С таким радиометристом я тоже не прочь сходить в маршрут, в самый дальний… Да… Мог бы и в партии ее оставить, чего стесняться? Поработали вы хорошо, ничего не скажешь… Вот что значит вдохновение.
Он замолчал.
Николай сидел молча.
- Я скажу, о чем ты сейчас молчишь, - продолжал начальник. - Будешь проситься с первым вертолетом в город, домой.
Николай кивнул.
- Отпущу. И так пора сворачиваться. Шмоток у нас на два рейса. С первым ты и полетишь. Обещают через неделю. Начинай собираться.
- Спасибо…
- Честно говоря, я хотел тебя попросить перегнать лошадей… У тебя ведь никого в городе, некуда было торопиться… а теперь…
- Так вышло, - тихо сказал Николай.
- Ладно, заботы приятные… собирайся… Ты хорошо поработал. Честно говоря, мы даже не верили, что тебе удастся. Думали, придется здесь немного повкалывать… И фауна какай хорошая, редкая прямо…
- Это Ирина…
- Поделишься с ней премией, - улыбнулся начальник.
…Но первый вертолет прилетел только через десять дней, Ирины в городе уже не было, только записка на "востребования". Ирина сообщала, что уезжает в поселок Теюкуль на берегу Ледовитого океана в соседний район, там зимой живет Кергенто. Он обещал свести ее с родственниками, чтобы она смогла принять участие в осеннем забое оленей, и в праздниках, и в зимних кочевьях. Будет в поселке до Нового года. А потом можно и в Москву. Хорошо бы, если б и Николай как-нибудь смог появиться в этом поселке, ведь надо им наконец что-то решать.
То летнее стойбище называлось по имени сопки - Линлин, сердечко с чукотского… Случайная символика. Два сердца вдрызг - не собрать осколков. Виноват Николай. Струсил тогда, не поехал в поселок… а чего боялся? И сейчас он не может понять, почему боялся круто менять судьбу, ведь любил же он Ирину.
Написала она ему тогда последнее письмо, очень злое. Сейчас он перечитывает это письмо и понимает, что оно не злое, а, скорее, нежное и в горечи своей справедливое…
Потом, когда всем станет известно все, начальник спросит Николая:
- Если у тебя на руках двое волчат, один из них умрет раньше другого. Знаешь какой?
- Не знаю…
- …которого сколько ни корми, а он все в лес смотрит.
- О чем ты? - спросил Николай.
- О свободе. Тебе скоро сорок, такую девку упустил! Со свободой боялся расстаться. Все порхать хочешь? Будешь теперь как одинокий волк сидеть у норы и выть по ночам. Извини уж, старина… Чего думаю, то и говорю.
Николай, ничего не сказав, вышел на улицу. У крыльца стояли два вездехода. Автоматически глянул на номера. Один из них был АН 43–34.
"Встречусь с друзьями", - подумал Николай.
4
В начале ноября перед самыми праздниками из поселка Теюкуль в райцентр вышли два колхозных вездехода. Вскоре началась пурга. В пурге и в полярной ночи вездеходы потеряли друг друга. Одному из них повезло - он вышел на трассу и через сутки был в райцентре. Второго ждали день, два, три, неделю - бесполезно.
Пурга бушевала по-прежнему. Предпринимать какие-то спасательные работы было бессмысленно. Оставалось надеяться на окончание пурги и снегопада. И еще - на опытность водителя.
Штаб по спасению был создан на четвертый день. Из показания первого вездеходчика явствовало, что во втором вездеходе находился груз - моржовое мясо, два пассажира - мужчина и женщина и вездеходчик. На троих - два спальных мешка (оленьи кукули). Ракетницы и оружия в вездеходе не было. Заправлен он был полностью. НЗ на борту отсутствовал, каждый взял в дорогу еды по своим потребностям, из расчета на суточный перегон, а может, чуть больше, вездеходчик точно не знал. Огонь у них тоже должен был быть, поскольку оба мужчины - курящие.
Через неделю пурга стихла. Район предполагаемого нахождения вездехода и весь маршрут с самого начала прочесывали на бреющем "Аннушки" и вертолеты. Командирам рейсовых ИЛ-14, пролетающим этим районом, была дана инструкция следить за землей в поисках таинственных не предусмотренных картой огней. Был сделан обратный рейс вездеходами райцентр - Теюкуль, но никто не встретился на пути, а следы вездехода пурга упрятала за семь дней ноябрьского буйства.
Шел двадцатый день поисков. В поиски включились и пастухи-оленеводы. Все оленбригады были предупреждены по рации о необходимости обращать внимание на мельчайшие детали пребывания в тундре человека или вездехода.
Во все охотизбушки тундры и побережья отправились гонцы на собачьих упряжках.
Но вездеход как сквозь землю провалился.
Начальник геологической экспедиции райцентра отобрал шестнадцать геологов-лыжников, дал им два вездехода, разбил район поисков на квадраты, утвердил свою методику прочесывания, ее обсудили и согласились. Все необходимое было погружено в вездеходы из расчета на десять дней работы. Под командованием комсорга экспедиции оба вездехода отправились на север.
На двадцать девятый день поисков вездеход нашли. Истощенные и обмороженные люди были доставлены в районную больницу.
Газета "Советская Чукотка" первой напечатала сообщение о мужестве женщины. Затем областная газета. Затем прилетел корреспондент "Комсомольской правды" и напечатал полосу. Как выяснилось, вездеходчик вел себя не лучшим образом. Второй спальный мешок пришлось делить женщине и второму пассажиру. Пассажир оказался славным парнем, и ему-то досталось больше всего - ампутировали пальцы на обеих руках. Вездеходчик отделался простудой и истощением. Женщина обморозила лицо, руки, ноги и сильно простыла. Врачи сделали все, что смогли, - но три пальца на ногах пришлось ампутировать.
Первые две недели они сидели в вездеходе, согревая салон паяльной лампой. Когда еда кончилась, перешли на моржовое мясо, благо его было много. Потом не выдержали и предприняли попытку оставить вездеход и идти к трассе, откуда им слышался гул. На самом деле это были галлюцинации, и они не шли к трассе, а удалялись от нее. Вездеход был совсем занесен снегом. Вернуться к нему они уже не могли, потеряли след. И тогда совсем случайно наткнулись на заброшенную избушку. Там было немного дров и угля, но ни грамма пищи. А моржовое мясо осталось в вездеходе. Вот здесь в избушке их в беспамятстве и нашел отряд геологов-лыжников. Это было уже в начале декабря.
Когда Николай прочитал сообщение в газете, ему захотелось убить себя. Корреспондент писал, что пассажиркой вездехода была молодой московский ученый - этнограф Ирина Иванова.
Утром Николай был уже в аэропорту, но ему пришлось помаяться еще три дня, прежде чем открылся райцентр и туда состоялся рейс.
Ирина лежала в отдельной палате - постарались журналисты.
- Ой! - откинулась она на подушку, когда он вошел. И протянула к нему руки. Совсем как тогда, в тундре, когда бежала, встречая из маршрута.
Он опустился на пол рядом с кроватью, она гладила его по голове и плакала.
- Вот видишь, какая я стала… совсем страшная…
Лицо у нее было розовым, только кое-где сохранилась старая кожа и незажившие ранки на подбородке. Свет в палате был приглушенный, от ночника, и ему показалось, что волосы у нее темные. Он присел рядом на постель, взял в руки ее волосы, перебирал их на свету - они были темнее, чем тогда, в тундре… Что-то сдавило его горло, и он спрятал лицо в ее волосах, вдыхал их запах, но все здесь пахло больницей…
- Седины много… - бормотала она, - хорошо, что я белая, не так заметно… придется краситься…
Она глубоко вздохнула, перестала плакать.
- Коля-Коленька… глупо мы поступили, бросив вездеход… Не надо было уходить от вездехода.
Она опять всхлипнула.
- …и в босоножках мне теперь ходить нельзя… большого пальца на правой нет, и двух - на левой… а у меня дома такие красивые босоножки… с серебряной нитью, из Индии… все тебе хотела в них показаться.
- Не надо, Ирин… - успокаивал он ее, - не надо. - Он целовал ее лицо, и ей было не больно.
- Вот, - спохватился он и поднял с пола сверток. - Тут ребята собрали разных дефицитов…
- Ой, что ты! Не надо! Вон посмотри! Мне ведь нельзя много… я сейчас на бульонах да на кашицах…
Подоконник и тумбочка были завалены свертками, кульками, пакетами, банками.
- Может быть, достать чего-нибудь такого… я не знаю…
- Ничего не надо… мне достанут, если понадобится… спасибо, меня не забывают… хорошие тут люди.
Какое-то мгновение они пристально посмотрели в глаза друг другу. Он смутился, она улыбнулась, притянула его к себе, поцеловала.
- А я ведь прощаюсь с тобой, Коленька… навсегда…
- Ну зачем тебе надо было ехать на этом вездеходе? Зачем тебе надо было в этот райцентр? На праздники захотелось? Одичала там, в Теюкуле? К веселью потянуло, к танцам, к музыке?
- Тише… Коля… Иди сюда, ко мне… вот так…
Она вздохнула.
- Теюкуль поселочек-то малюсенький… Врачей и больницы там нет… вот я и поехала сюда, время поджимало… не понимаешь? Ехала-то я сюда аборт делать, Коленька… да вот месяц проторчала в тундре, теперь поздно… теперь буду рожать…
Он оторопел.
- Как?!
- Обычно… как все бабы… лишь бы мальчик здоровым родился, об одном бога молю.
Он молча, растерянно смотрел на нее.
- Я тогда, осенью, когда ты не приехал и ничего не написал, на тебе крест поставила… а в сентябре с ним познакомилась. Он прилетел смотреть промежуточную площадку для рейсов во льды.
- Кто он?
Она сказала.
Он вздрогнул. Это был известный полярный летчик.
- Он же старше тебя, лет на двадцать…
- На двадцать два… - поправила она. - Ты ведь тоже старше, - она задумалась, - на шестнадцать.
- Да, - потупился он.
- Вот… - вздохнула она, - он сейчас в Австралии. Там какие-то переговоры об авиатрассе на Антарктиду. Это от него, - кивнула она.
Только сейчас он заметил - рядом с настольной лампой стопку радиограмм.
- Он такой смешной, - улыбнулась она. - Говорит, никаких рейсовых. Ко мне его друзья летчики приходили. Выпишусь - они увезут меня на мыс Шмидта. Оттуда на их самолетах северным путем прямо в Ленинград. Там уже к свадьбе все готово… Люблю я его, Коленька… И мальчика нашего люблю… лишь бы, здоровым родился… дура я, дура… как я могла о больнице подумать… разве можно, ведь первенец.
- Он будет человеком… это судьба… все будет хорошо, ты не волнуйся.
- Спасибо, Коленька… Всю жизнь мою перевернул твой Север. - Она опять заплакала. - Я счастлива, Коля… Очень счастлива… дай я тебя поцелую. А теперь иди… плохо сейчас мне, Коленька, прощай.
5
- Значит, я поняла, мы опять не увидимся?
Рука его, державшая трубку, вспотела.
- Не знаю, - неуверенно произнес он.
- Опять трусишь?
- Нет, просто боюсь за себя.
- А я, думаешь, не боюсь? - засмеялась она.
- Ты счастлива? - вдруг спросил он.
- Да, - не раздумывая ответила она.
- Я так рад, когда другие счастливы. Я хотел, чтобы все женщины на земле улыбались…
- Все улыбаются, а я реву… Хоть бы для меня одной ты что-нибудь сделал… для всех делать легче… Я иногда вспоминала тебя… Первое никогда не забывается… Помнишь, тогда, в тундре? А как Кергенто? Ты с ним видишься?
- Он заболел. Его положили в больницу. Он спросил: "Смогу я пасти оленей?" Ему ответили: "Нет". - "Тогда зачем меня лечат?" - сказал он и сбежал из больницы. Доживает свои дни в тундре, даже на усадьбу не приезжает.
- Это настоящий человек, - сказала она. - Настоящий мужчина. Вот кому стоило бы подражать. Ты никому никогда не подражал? У тебя не возникало такое желание?
- Мне хотелось бы подражать себе, когда я был тем, кого ты знала в стойбище Ливлин.
- Значит, ты сильно изменился, - тихо сказала она. И вдруг неожиданно: - Ты сюда надолго?
- Да, времени еще много…
- Я буду ждать твоего звонка, хорошо?
- Хорошо, - ответил он.
- Скажи мне еще что-нибудь, - попросила она.
- Я тебя люблю, Ирина.
- Это я знаю, - засмеялась она и положила трубку.