К своему удивлению, Бирич уловил, в нем новые, торжествующие нотки. Гибкая, легко ступая длинными ногами, Елена неторопливо пересекла комнату. От женщины веяло радостью. Что с ней? Бирич присмотрелся. Лицо усталое, волосы растрепаны, - видно, всю ночь продежурила около этих шахтеров, - а глаза-то как горят!
- Как ваши пациенты? - спросил Бирич. - Лучше теперь им?
- Кому? - Елена. Дмитриевна несколько секунд непонимающе смотрела на Бирича. - Ах, эти! Да, лучше. Поправляются.
- Нина Георгиевна немного успокоилась? - все интересовался Бирич.
- Да, да, успокоилась. - Елена Дмитриевна по-прежнему была невнимательна к Биричу.
Павел Георгиевич не сводил глаз с молодой женщины. Красива, чертовка. Бирич с сожалением подумал, что задуманный им маневр со Свенсоном не удался, но тут же успокоил себя: еще есть время. А о Трифоне она и не думает.
Как всегда, в обычный час Бирич направился в свои склады. Пожилой приказчик с непомерно длинным носом на совином лице встретил его поклоном.
- С добрым утречком, Павел Георгиевич.
- С добрым, добрым, - Бирич прошел в глубь склада, осматривая товары. Много еще осталось. Будет чем поживиться ревкомовцам, если нагрянут.
- А во втором складе столько же осталось? - Бирича охватывал гнев. Напрасно доверился. Надо было самому заняться вывозкой.
- В том, - приказчик головой указал в сторону соседнего склада, - шаром покати. Пустые ящики да то, что на полках было.
- Это хорошо, Георгий Макеевич, - смягчился Бирич. - Ну, а если день пройдет спокойно, то ночью надо и это прибрать.
Он посмотрел в глубь склада. Приказчик шмыгнул носом.
- Понятно.
- Каюрам хорошо заплатили? Довольны?
- Водкой, - осклабился приказчик. - Как быть недовольным.
- Правильно, - одобрил Бирич. - Ну, бывай, Георгий Макеевич. - У дверей остановился. - Да, сегодня в три часа ревком будет суд вершить над Громовым, ну и другими, так ты приходи. Садись впереди, голосуй так, как будет большинство голосовать. Или нет. Следи за мной.
- Понятно, - клюнул, длинным носом приказчик.
Бирич направился к Макларену. Интересно, как он отнесся к решению ревкома о долларе. Агент Свенсона встретил Бирича, как всегда не вразумительным приветствием сквозь зубы, сжимавшие трубку. Он следил, как двое рабочих-чукчей раскрывали ящик.
По наклейке Бирич узнал, что в ящике плиточный чай.
- Торговать собираетесь? - Бирич скользнул взглядом по тюкам, ящикам, корзинкам, бочкам, забившим склад до самой крыши. Полки были уставлены образцами товаров в ярко-пестрой упаковке. - "Из новой партии", - ревниво подумал Бирич и едва скрыл злорадство: - Готовитесь барыши загребать, а шиш получите.
- Да, охотники скоро уйдут в тундру, - вынул трубку Маклярен. - Будут запасаться. А вы?
- Не спрашивайте, - Бирич безнадежно махнул рукой. - Товаров-то я в этом году не получил. Одни остатки.
- Сколько я знаю, у вас еще достаточно товаров. - Маклярен затянулся.
- Крохи, крохи, - вздохнул Бирич. - Пропадает год.
Маклярен ничего не ответил. Он подошел к чукчам, которые раскрыли ящик, и, надорвав упаковку, осмотрел плитку тая.
- Гуд. - И стал перекладывать чай на полку, а рабочие принялись за новый ящик.
Маклярен работал спокойно. Был он отлично выбрит, и, видимо, дело доставляло ему удовольствие.
- Что вы скажете о понижении стоимости доллара?
Маклярен ответил не сразу. Руки у него были заняты плитками чая, а в зубах - трубка. Уложив чай и убедившись, что выложенная из него пирамидка выглядит выигрышно, он подошел к прилавку.
- Это незаконно. Ценность доллара нельзя изменить. Ее может изменить только правительство Штатов.
- Так как же вы будете торговать? - Бирича удивило спокойствие, с каким Маклярен отнесся к решению ревкома: или американец не понимает, что ревком - власть, которой надо подчиняться.
- Как торговал, так и буду. - Маклярен сделал несколько затяжек. - Я могу изменить цены только по разрешению Свенсона.
- Вы рискуете попасть в неприятное положение, - предостерег Бирич.
- Я американский гражданин, - ответил Маклярен. - Ревком - власть для вас, для меня - нет.
- Ну что же, желаю успеха, - распрощался Бирич.
- Би хэпи, - пожелал Маклярен.
Он высился за прилавком меховой горой. Капюшон кухлянки откинут. Черные волосы, гладко зачесанные назад, лежали аккуратным поблескивающим футляром.
Маклярен смотрел на закрывшуюся за Биричем дверь и с насмешкой и удивлением думал: странные эти русские. Не могут жить спокойно и делать хорошо свое дело. Все время меняют свою власть, охотно подчиняются каждой новой, чтобы вскоре ее сместить. Себе, в убыток все это делают. Даже о запасах не позаботились. Нет, не деловые они люди. Прав Свенсон, что Чукотка должна стать американской. Тогда тут будет так же, как в Штатах. Маклярен выбил погасшую трубку и вернулся к работе. О решении ревкома, о словах Бирича он не стал и думать.
Павел Георгиевич от Маклярена направился домой, хотя его и тянуло заглянуть в склады сообщников. Идти было трудно. Нога увязали в сугробах, и Бирич быстро устал. Лицо мерзло, а по шее бежали ручейки. Сказывалась бессонная ночь. Выбравшись из большого сугроба, он остановился передохнуть и тут понял, что недоволен американцем. Да, запасы товаров у, Маклярена смягчат удар по ревкому.
Павел Георгиевич потоптался в раздумье на месте И хотел было идти дальше, как услышал обрывки песен, крики и разудалый разлив гармошки. "У Толстой Катьки веселье, - догадался Бирич. - Изрядно я в сторону отошел. Так и заблудиться недолго. А весной найдут обглоданный песцами труп". И он свернул на шум.
В кабачке - продолговатой, похожей на сарай комнате с низким потолком, где лампы висели на уровне лица, вначале трудно было что-нибудь разобрать. Табачный дым плотно забил комнату. У Бирича перехватило дыхание. Пиликанье гармошки и песни, пьяные крики - все смешалось в оглушительный рев. Павел Георгиевич не успел быстро закрыть за собой дверь, и в нее ворвалось белое жало пурга.
На Бирича обрушилась ругань:
- Затворяй дверь, гад!
- Не студи, мать твою…
Кто-то, пошатываясь, бросился к двери и захлопнул ее. Чья-то лохматая голова выплыла из дыма и, дыша в лицо Биричу винным перегаром, икнула и хрипло спросила:
- Деньги принес, Гаврила?
Несколько секунд человек смотрел не мигая.
- Ты, Гаврила?
- Отстань от господина хорошего. - Около Бирича оказалась Толстая Катька. Лицо ее от пота лоснилось. Рукав старой фуфайки, натянутой поверх грязного красного платья, надорван. В ушах кабатчицы покачивались разные серьга. В левом - длинная с подвеской китайской работы, в правом - круглая тлела маленьким рубином.
- Обрадовал, Павел Георгиевич, - затараторила Катька, крепко вцепившись в рукав шубы Бирича. - Посетил нас.
- Гаврила, - снова начал лохматый, но Катька бесцеремонно хватила его толстым кулачищем, и пьяный свалился на стол спиной. Оттуда его швырнули на пол, где он продолжал разговаривать с Гаврилой, Катька увлекла Бирича в дальний конец кабачка и через маленькую дверцу ввела в свою комнату.
- Здесь спокойнее будет.
- Шумно у тебя. Народу много, - сказал Бирич и сел на край широкой постели.
- Шахтеры гуляют. - Катька вывернула фитиль лампы, и в каморке стало светлее.
Она пристально смотрела на Бирича. Когда-то и он пользовался ее благосклонностью. Она всегда с нежностью вспоминала ласкового Бирича. Катька взгрустнула. Старость наступает, и уже не приходится быть разборчивой. Из кабака донесся крик:
- Катька! Катька! Вина-а-а!
Катька устало поднялась.
- Выпьешь что-нибудь?
Он молча кивнул. Из кабака продолжали звать.
- И когда нахлещутся, ироды? Будут в могиле лежать и то водки - потребуют.
Она ушла. Крики поутихли. Бирич спросил себя: ну что мне здесь надо?
Он снова осмотрелся, расстегнул шубу. Вернулась Катька и достала из-под кровати пузатую, с длинным горлышком бутылку.
- Ямайский ром. Налить?
- Нет, не надо. Много у тебя гуляк?
- Как колчаковцев упекли в каталажку, так шахтер и повалил. День и ночь, - Катька вздохнула. - Поспать некогда.
- Гуляет пролетариат, - усмехнулся Бирич. - Хозяева. Эх-ха!
- Скоро выдохнутся, - пообещала Катька. - В карманах-то негусто.
- Ты вот что, - Бирич подумал и решился. - Ты не скупись. Побольше в долг отпускай. Пусть гуляют.
- Шиш я с них потом получу. - Заплывшие глазки Катьки стали злыми. - Кто платить будет?
- Я заплачу, - успокоил Бирич.
- Что так? - Катьку удивила щедрость Бирича. - И не жалко?
- Пусть погуляют, - Бирич поднялся. - Ты об этом молчок. Да и заправку не жалей в водку.
- Знаю уж, - отмахнулась Катька и робко спросила: - Не посидишь еще?
Ее голос дрогнул. Павел Георгиевич понял и покачал головой.
- Нет, Катерина. Стары мы с тобой уже.
- Мной еще не брезгуют. - Катька цинично оглядела себя.
Бирич сделал вид, что не расслышал, и застегнул шубу.
- И еще просьбица. Пойди утречком к Маклярену и… - Бирич говорил долго и убедительно. Наконец он распрощался.
- Как живешь, - Катька проводила Бирича.
Проходя через зал, Павел Георгиевич слышал обрывки разговоров:
- Копи теперь наши.
- Всех колчаковцев в петлю. Сегодня засудим.
- Эх, и жизнь наша пошла. Пей, гуляй, а ежели хочешь, то и морду набьешь кому хошь.
В углу кто-то под гармошку плаксиво пел:
Вот умру, похоронят и зароют меня,
И никто не узнает, где могила моя.
- Всех вас в яму надо, - Бирич с силой захлопнул за собой дверь.
3
Фондерат вновь перечитал радиограмму. Плоские, похожие на оловянные пуговицы глаза полковника скользили по строчкам, но поверить им Фондерат не мог. Ему было страшно. Большевики захватили власть в Ново-Мариинске. И какие большевики - Мандриков и Берзин. Те самые, которых Усташкин и он пытались поймать во Владивостоке. Это казалось насмешкой. Как же им удалось добраться туда? Может быть, на пароходе плыли вместе с Громовым и Усташкиным-Струковым? С такой новостью было нелегко справиться. Вызывало тревогу воззвание Анадырского ревкома к жителям уезда и к радиотелеграфистам, подписанное Мандриковым, Берзиным и каким-то Куркутским. Там же Усташкин, там Громов… Неужели они ничего гае могли сделать? Откуда в Анадырском уезде большевики? Наивный вопрос. Теперь они всюду. Фондерат покосился на окно, за которым лежал зимний Владивосток. Их много и здесь. Однако хозяева в нем, слава богу, не они.
Мысли вновь вернулись к Ново-Мариинску, к Усташкину. И Фондерат мысленно обрушился на него: "Болван, бездарь. Наверное, пьянствовал, возился со своей красавицей и все прохлопал".
Фондерат ненавидел Усташкина и подумывал, как его наказать, но Усташкин далеко и, возможно, его уже нет в живых. Крайне неприятно. Сестра останется вдовой, и, конечно, ему придется о ней и ее детях заботиться.
Дела его и без того плохи. Генерал Розанов им недоволен. До сих пор не арестован подпольный комитет большевиков во Владивостоке, которым руководит все тот же неуловимый товарищ Роман. Город наводнен большевистскими прокламациями.
Фондерат отвлекся от радиограммы. Он думал о том, как долго продержится Колчак. Фондерату было хорошо известно, что армия Колчака очень неустойчива. Она давно бы рухнула, но союзники надежно подпирают ее штыками и снабжением. Сегодня прибыл новый транспорт из Америки. На его борту тысячи солдат - пополнение экспедиционным войскам Грэвса.
Разве эта тысяча изменит положение, если в селе Казанке восстал колчаковский гарнизон и убил двадцать офицеров. Четыреста солдат присоединились к, партизанам Сучанского района и вошли в новый, только что организованный Первый Дальневосточный советский полк. И в Охотске восстал гарнизон. И в Ново-Мариинске. Усташкин должен обвести большевиков. У него в запасе на подобный случай убедительные документы.
А вот сможет ли оправдаться он, Фондерат, перед Колдуэллом? Начальник контрразведки ждал звонка от американского консула. Раз сообщение о восстании в Ново-Мариинске лежит у Фондерата, значит, такое же есть и у консула, если он еще раньше не получил его через американские радиостанции.
Значит, Фондерату предстоит объяснение у консула, и не из приятных. Может быть, следует немедленно сообщить о перевороте в Ново-Мариинске генералу Розанову? Фондерат заколебался. Розанов спросит, что он думает предпринять, а что он может сказать, если не знает намерений американцев.
Фондерат закрыл лицо руками. Послать войска в Ново-Мариинск? Глупая мысль: туда морем можно попасть только в начале лета. В голове отстукивало: невозможно, невозможно, невозможно.
Зазвонил телефон. Колдуэлл небрежно поздоровался и сухо спросил:
- Можете ли вы сейчас приехать ко мне? Сейчас!
Это был приказ, и ослушаться его было невозможно.
- Хорошо.
Дрожащими руками достал из ящика коробочку с кокаином, жадно втянул понюшку и несколько минут с закрытыми глазами полулежал в кресле. Силы возвращались к нему. Теперь полковник был готов к разговору с Колдуэллом.
Колдуэлл любезно пригласил полковника сесть в кресло, угостил его сигарой. Фондерат видел ледяные, полные презрения и гнева глаза консула. Фондерат ждал, когда консул заговорит О событиях в Ново-Мариинске.
- Как вам нравятся Советы в Ново-Мариинске? Могу вас поздравить.
- Почему меня? - пожал плечами Фондерат. - Я не согласен.
- Советы - дело ваших рук! - Швырнул сигару в пепельницу. - Я желаю знать, как вы можете объяснить случившееся?
- Пожалуй, не смогу, слишком далеко отсюда. Гадать не стоит - не угадаем. Впрочем, там, очевидно, произошло то же, что в Охотске. Я думаю, что… - Но его прервал консул:
- Думать надо было раньше! Сейчас надо действовать! - Колдуэлл обвинял Фондерата, но не мог избавиться от мысли, что он в равной степени повинен в событиях на Чукотском полуострове, и это еще больше злило его. - Впрочем, вы, русские, совсем обленились, вы не можете действовать, и мне самому придется взяться за дело!
"А почему же ты молчишь о своем офицере из Американского легиона? - подумал Фондерат. - Усташкин должен был выполнять лишь приказания твоего агента. Вот и результат". При этой мысли полковнику стало легче. Половину груза он переложил на плечи консула.
- Очевидно, ваш хваленый начальник милиции не слушался советов нашего офицера.
- Не согласен, - пожал плечами Фондерат. - Усташкин преданный офицер, и я…
- Хорошо, хорошо. - Консул не хотел продолжать рискованный для него разговор. - Надо в Анадырском уезде навести порядок.
- Я к вашим услугам. - Фондерат тем самым уступал консулу руководящую роль. - Что нужно сделать?
- Мне нужны списки верных нам людей в Ново-Мариинске.
- Немедленно пришлю. Только трудно сказать, кто из них уцелел при перевороте.
- Не могли же большевики всех арестовать, - нерешительно проговорил консул и жестом удержал полковника в кресле.
Фондерат вновь дожал плечами. Колдуэлла раздражала эта манера полковника, и он грубовато продолжал:
- Прошу, полковник, позаботиться, чтобы во Владивостоке не знали о событиях в Анадырском уезде.
- Будет сделано, - наклонил голову Фондерат.
- Теперь вот о чем мы должны подумать, - более миролюбиво сказал Колдуэлл. - Как бы дальше ни развивались события в Ново-Мариинске, нам, вашим друзьям, кажется, что с открытием навигации на Чукотку необходимо послать боеспособный русский отряд.
- Согласен. - Фондерат был доволен поворотом разговора. - Очень разумный совет. Жаль, что мы раньше этого не сделали.
- Да, - согласился Колдуэлл. - Но все поправимо. Вооружение и снабжение отряда мы возьмем на себя.
- Мы найдем командира, - пообещал Фондерат.
Когда Колдуэлл остался один в кабинете, он долго курил, стараясь успокоиться. Черт знает, что со мной происходит, - подумал он. - Из-за каждого пустяка волноваться. Колдуэлл знал, что события в Ново-Мариинске могут принести много неприятностей. Вашингтон еще раз напомнил ему, что Чукотка должна быть сохранена для Штатов. Возможно, что со Стайном что-то случилось. Допустим, он убит большевиками. Тем хуже для них. Надо немедленно из Нома в Ново-Мариинск послать своего человека. Пусть все разведает…
В Номовское отделение Американского легиона был вызван Рудольф Рули, капитан в запасе. Низкорослый, с узкими глазами и низкой переносицей, он походил на одного из тех метисов, которые появились от смешанных браков европейцев с местными жителями. В кабинет командира Томаса он вошел, шаркая ногами, как человек, привыкший много ходить на лыжах.
- Хороший день, Рули, - приветствовал его Томас, не поднимаясь с кресла и протягивая руку через стол.
- Тебя с тем же, - ответил Рудольф и, взглянув на Томаса и Росса, добавил: - У вас такие лица, словно вы хотите мне вручить рождественский подарок.
- Ты угадал, Рули, - деланно засмеялся Томас. - Садись и закуривай свою трубку, от вони которой скоро подохнут все волки Аляски.
Томаса и Рули связывала старая дружба. Когда-то служили в одном полку, но в последние годы Томас стал командиром в Американском легионе, а Рули, хотя и числился его офицером, почти все время отдавал охоте.
- Высказывай, зачем я тебе понадобился, - предложил Рудольф.
- Не хочешь ли прогуляться в Россию? - спросил Томас. Он не сводил глаз с Рули.
- Большевики приглашают на раут? - осведомился Рули. Он спокойно возился с трубкой.
- Вроде того, - усмехнулся Томас. - В Ново-Мариинске большевики установили Советы. Стайн, кажется, попал в чертовски неприятное положение.
- Сэм слишком молод для такого дела, - осудил Рули. - И ты, старый дог, хочешь послать меня подтирать за Стайном его понос.
- Ты догадлив, как старый шакал, - кивнул Томас и доверительно продолжал: - Понимаешь, Рули, надо тебе идти. Кто, кроме тебя, сейчас быстро переберется через Берингов пролив? На той стороне, так близко от нас, подняли красный флаг. Его надо опустить и отучить большевиков от этой дурной манеры.
- Что же, я согласен. К тому же я еще не видал живых большевиков. Да и со Свенсоном разопью бутылочку.
- О кэй! - Томас раскрыл папку, лежавшую у него под рукой, и взял верхний лист. - Тебе, Рудольф, придется зазубрить, как школьнику, несколько чертовски трудных русских имен. Они принадлежат, тем, с кем тебе придется иметь дело, если не сможешь связаться со Стайном или Свенсоном.
- Они в Ново-Мариинске? - вынул трубку из зубов Рули.
- Наш консул во Владивостоке советует прежде всего установить контакт с коммерсантом Биричем. Запомнишь? Бирич.
- Бирич, Бирич, - повторил Рули. - Бирич. Это не так трудно.
- Другие имена будут посложнее, - предупредил Томас. - А этот Бирич крупнейший русский коммерсант. Он…
Рули слушал, полузакрыв глаза и посасывая трубку. Так он все хорошо запоминал.