- Что вы предлагаете? - перебил его Мандриков.
- Оставить их, - он указал на колчаковцев, - до весны.
- Почему до весны? - раздались недоуменные голоса.
- Есть другие предложения? - Мандриков осмотрелся. - Тогда будем Голосовать. Кто желает оставить их до весны?
Бесекерский поднял руку. Никто не поддержал его. Бирич понял, что Бесекерский оказался более дальновидным. Павлу Георгиевичу хотелось присоединиться, но самолюбие не позволило.
Мандриков и Берзин переглянулись. Они разгадали хитрость Бесекерского. Это был умный и опасный враг. Михаил Сергеевич повторил предложение Пчелинцева. За него голосовало шестнадцать человек. За приговор следственной комиссии было девятнадцать человек, среди них Бирич, Сукрышев, Петрушенко.
Оттыргин высоко поднял левую руку. В правой был винчестер. Он с нетерпением ждал, когда же Мандриков посчитает и его руку. В глазах молодого каюра было столько волнения, ожидания и гордости, что Мандриков сказал:
- Девятнадцатый! Ты, Оттыргин, голосуешь за турваургин!
Колчаковцы поняли, что их судьба решена, Громов заметался, что-то хотел сказать, но не мог - так стал заикаться. Суздалев кричал:
- Незаконно! Произвол! Незаконно! Произвол!
- А ты по закону делал все? - прохрипела Толстая Катька.
Толстихин молчал. Колчаковцев стали выводить в соседнюю комнату. Громов заупрямился. Тогда к нему подошел Булат и, взяв за воротник, под хохот, и улюлюканье собрания вывел.
- Теперь мы должны решить, кто приведет наш приговор в исполнение, - сказал Мандриков.
- Революционный комитет должен!
- Верно! Ревком! Ревком! - гудело собрание.
Мандриков хотел перейти к следующему вопросу, но тут перед столом появился Оттыргин. Он что-то быстро сказал по-чукотски, и никто его из сидящих за столом не понял. Мандриков пожал плечами и спросил:
- Чего тебе, Отты?
Каюр волновался. Он обращался то к Мандрикову, то к собранию.
- Да о чем ты? Говори по-русски.
- Я… тоже… - Оттыргин запнулся, подыскивая слова, но тут ему на помощь пришел Куркутский.
- Оттыргин просит разрешения участвовать в казни колчаковцев, потому что хочет, чтобы скорее наступила новая жизнь, а старая ушла.
- Турваургин, - кивнул Оттыргин.
Собрание ответило бурным согласием. Бирич нахмурился: дикарь будет расстреливать бывшего хозяина. Ему стало тревожно, и он оглянулся: а не подбираются ли к нему чукчи, которых он не раз обсчитывал…
- Тут раздавались голоса, что колчаковцы не одни бесчинствовали, - донесся до Бирича голос Мандрикова. - Да, им помогали многие. Одни - по своей ненависти к Советам, другие - по незнанию, по заблуждению. Следственная комиссия и ревком постановили… - Михаил Сергеевич разыскивал на столе нужный лист. Не у одного в эти минуты забилось сердце, похолодело в душе. Не нашла ли следственная комиссия того, что давно считалось забытым?
- Всех, кто состоял в колчаковской милиции, послать на угольные копи…
- Вот это справедливо, - одобрило несколько голосов.
- А также молодого Бирича, Перепечко, Соколова - бывшего заведующего продовольствием уезда. При обыске у него найдено украденное продовольствие, спирт и стрихнин.
Тренев удовлетворенно улыбнулся. Когда-то Соколов не принял его на службу в продовольственный склад, где можно было нажиться. Тренев наговорил Мандрикову о Соколове. Его слова подтвердились, и Михаил Сергеевич даже похвалил Тренева за помощь и убедил ревком ввести Тренева в следственную комиссию, как представителя от средней прослойки населения.
Тренев в душе торжествовал. Соколов был проверкой. Теперь он знал, что ему верят и он сможет кое с кем свести счеты, кое-кого убрать с пути. Тренев все собрание наблюдал за Бесекерским и Биричем. С ними он не должен ссориться. Они в силе, и ревком не осмелится на них поднять руку. Это тоже надо учитывать. Сейчас Бирич и Бесекерский считают его врагом, но он сможет их убедить, что он верный для них человек. Все зависит от того, как дальше пойдут дела у ревкома.
- А я бы Соколова к стенке, - раздался от дверей громкий голос. - В уезде скудно с харчем.
Мандриков узнал бородача. Вспомнил разговор в коридоре ревкома и спросил Тренева:
- Кто это такой?
- Смирнов, шалопутный человек. Сам охотится, торгует, у Караева в агентах ходит. Выпивоха.
- А мне он чем-то нравится, - признался Мандриков.
- Вообще-то он ничего, - пошел на попятную Тренев. - Я это сказал с чужих слов, а его мало знаю.
- Соколов не воспользовался украденным, - пояснил Мандриков Смирнову: - Пусть свою вину на копях искупает.
Никто не возражал Мандрикову, Собрание слишком затянулось, люди устали, и к тому же самое главное прошло. Собрание без спора проголосовало за состав продовольственной комиссии, которая должна была выявить наличие продовольственных товаров в государственных складах, справедливо разделить их, установить нормы выдачи, а также определить, кто может пользоваться продуктами со складов.
- Председателем комиссии я предлагаю назначить Рыбина, - сказал Мандриков. - Он недавно приехал сюда и знает, какие цены на товары в стране.
Кто-то недовольно заворчал, но не стал возражать, Рыбин просто умирал от страха: вдруг колчаковцы расскажут, как он стал их агентом.
- Пускай Рыбин, - вразнобой согласилось несколько человек.
Мандриков закрыл, собрание. Люди потянулись к выходу, Они толкали Рыбина, а он продолжал стоять на месте. Страх сменился такой слабостью, что у него не было сил двинуться. Страх не совсем покинул его. Он отступил в глубину. Рыбин знал, что он не сможет от него избавиться, пока живы Перепечко, Бирич, все те, кто знает, что он предал большевиков.
Рыбин вспомнил о своей расписке в какой-то бумаге. Расписаться потребовал Перепечко, когда допрашивал и избивал его. Где эта бумага? Неужели она в делах Милиции? Ну конечно. Если она попадет на глаза ревкомовцам, то Рыбину нет спасения. Что же делать? Оглянулся. Дом Тренева быстро пустел. У стола ревкомовцы что-то обсуждали. Тут же были Тренев, Смирнов и еще несколько человек. К Рыбину подошли члены его комиссии и о чем-то спросили.
- Завтра, завтра, - машинально ответил он и вышел из комнаты.
Члены комиссии с удивлением посмотрели ему вслед. Что с Рыбиным? Никто не заметил, С каким удовлетворением Бирич принял избрание Рыбина председателем продовольственной комиссии, Он отыскал глазами Еремеева и, встретившись с ним взглядом, незаметно сделал ему знак. Едва собрание окончилось, Еремеев оказался рядом. Коммерсант что-то шепнул ему.
С этой минуты Еремеев не спускал глаз с Рыбина, и, когда тот выбежал из дома, он последовал за ним. Рыбин бежал к зданию управления. Им владело одно: скорее добраться до помещения милиции, найти лист со своей подписью и изорвать его на мелкие клочки. Мелькнула страшная догадка: ревкомовцы уже видели бумагу с его подписью. Рыбин остановился. Он слушал злорадный смех пурги: "Попался… расстреляют… попался… ха-ха-ха".
- Нет, нет! - крикнул в пургу Рыбин.
Через несколько минут отчаяние сменилось уверенностью, что ревкомовцы о его предательстве еще ничего не знают. Они его избрали председателем продовольственной комиссии. Надо скорее отыскать бумагу. А если не найдет? Тогда поджечь здание! Рыбин нащупал в кармане спички и быстро подошел к зданию правления. На крыльце он оступился и упал.
- Ушиблись?
Рыбин съежился. Выследили. Пусть с ним делают все, что хотят. Он поднялся и медленно оглянулся. Рядом стоял низенький Еремеев.
- Ежели вы о той бумаге тревожитесь, то можете беспокойства не иметь.
Неряшливое лицо Еремеева приблизилось, и Рыбин отчетливо увидел каждую морщинку.
- Что? Какая бумага? - прошептал Рыбин и хотел оттолкнуть Еремеева, но тот цепко держал его.
- Не извольте беспокойство иметь.
- Да отпусти же меня! - взмолился Рыбин и опустился на занесенную снегом ступеньку, Еремеев склонился над ним.
- Бумага у господина Бирича. Он велел вам сегодня попозднее вечерком к ним зайти.
- У Бирича? - прошептал Рыбин. - При чем здесь Бирич? Я ничего не понимаю.
Бумажку с вашей подписью господин Перепечко у господина Бирича забыл. Вот они и зовут вас вечерком к себе.
… - Я очень рад, что вы так охотно отозвались на мое приглашение, - сказал Бирич, пожимая руку Рыбину. - Раздевайтесь и проходите.
Бирич вел себя с ним как старый и добрый знакомый.
- В смутное, очень смутное время мы живем. Все мы русские люди и, казалось бы, должны помогать друг другу, а вместо этого расстрелы. Ужасно, ужасно. На меня сегодняшнее судилище произвело тягостное впечатление. - Бирич следил из-под седых нависших бровей за Рыбиным. "Тряпка", - презрительно подумал он и перешел на деловой тон:
- Я вас позвал вот для чего. Хотя вам большевики и доверяют, я знаю, что в глубине души вы не разделяете их идеалы и вынуждены просто подчиняться стечению обстоятельств. Не так ли?
Рыбин невольно кивнул. Говорить он не мог. Спазма перехватила горло. Бирич продолжал:
- Конечно, день справедливого возмездия настанет не завтра. - Бирич положил руку на худое колено Рыбина и понизил голос. - Но мы не можем бездействием помогать большевикам… - Бирич остановился. - Впрочем, об Этом позднее, но вы должны знать, что мы вам верим. Господин Перепечко передал мне вот этот документ. - Бирич встал с кресла и выдвинул один из ящиков буфета. Рыбин сразу узнал эту бумагу.
Коммерсант солгал, что Перепечко передал ему эту бумагу. Произошло все иначе. Перепечко после допроса и избиения Рыбина явился к Биричу, у которого были в гостях Громов и другие колчаковцы, чтобы похвастаться своим успехом, и в доказательство, что ему удалось из пособника большевиков сделать своего агента, принес расписку Рыбина.
Она пошла по рукам. Бирич и его гости хвалили Перепечко, шутили. Когда бумага оказалась в руках Бирича, о ней уже забыли, и Павел Георгиевич убрал ее на всякий случай. Сейчас Бирич гордился своей дальновидностью.
- Я не Хочу, чтобы этот документ попал в руки ревкома. Вы мне нравитесь, и я позднее помогу стать вам на ноги, но сейчас вы должны оказать нам кое-какие услуги. - Увидев, что Рыбин испугался, он успокоил: - Так, мелочь, никакой опасности.
- Что-то?
- Прежде всего вы должны, - Бирич сделал ударение на последнем слове, - сказать ревкому, что продовольствия в складе значительно больше, ну, скажем, вдвое.
- Как же так я… - Голос у Рыбина сорвался.
- Можно, можно, - успокоил его Бирич. - Вы же не все ящики будете вскрывать. Посчитайте пустые и завалите их полными. Вам в этом поможет господин Назаров, ну и, естественно, Еремеев.
- Назаров? - Рыбин не поверил Биричу.
Назаров был пожилой, тихий и малоприметный человек, обремененный большой семьей. Он возил уголь с копей, рыбачил и не гнушался любой случайной работой. Ни Мацдриков, ни другие ревкомовцы не знали, что Назаров давно ходит в должниках Бирича и, получая время от времени подачки, готов для коммерсанта на все.
- Да, Назаров свой человек, - кивнул Бирич. - Так что вы имейте это в виду. Ну-с, а затем при определении нормы выдачи товаров увеличьте ее размеры. Примерно так. - Бирич подвинул к Рыбину листок, лежавший на столе. - Прочтите и запомните.
Рыбин послушно запоминал.
- Повторите на память, сколько и что нужно включить в норму.
Рыбин послушно произнес заученные цифры и названия товаров.
- У вас блестящая память, Василий Николаевич. Включите в список на получение продуктов со склада побольше людей.
- Но продуктов может не хватить до весны, и тогда…
- Будет голод, - докончил за него Бирич. - Но вам не стоит из-за этого волноваться, Василий Николаевич. Я всегда вам помогу, и вашей семье не придется бедствовать! - Бирич поднялся с кресла и взглянул на часы. - Поздненько мы с вами засиделись. Вот уже и полночь. Пора И на боковую. День-то трудный был.
Рыбин тяжело встал со стула. Он был словно в каком-то дурмане, и моментами ему казалось, что все происходящее - дурной сон или бред. Бирич у дверей наигранно спохватился:
- Ох, чуть не запамятовал. Тут я вашим ребятишкам кое-какие гостинцы приготовил. Прошу. - Он указал на довольно объемистый тюк у двери.
- Нет, нет, - отказывался Рыбин, но Бирич, не слушая, подал ему тюк.
- Прошу.
Тюк был тяжелый. Больше пуда, - машинально определил Рыбин.
- Да, и последняя просьбица, - открывая дверь, сказал Бирич. - Через денек-второй навестите меня, если что будет интересное. А понадобитесь, я вас через Еремеева позову. Ну, спокойной ночи.
Рыбин оказался в темноте. Взвалив на плечи тюк, он побрел, пошатываясь под ударами пурги. Груз прижимал его к земле.
…После расстрела колчаковцев члены ревкома пришли в правление уезда. Новомариинцы разошлись по домам, и даже в коридоре, где дни и ночи после переворота толпились люди, стояла непривычная тишина. Был там один Еремеев.
- Вот сегодня мы завершили переворот, - сказал Мандриков.
- Только здесь, в Ново-Мариинске, а весь уезд по-прежнему под властью колчаковцев - возразил Берзин. - Нам надо ехать в стойбища и поселки.
- Да, ты прав, - согласился Мандриков, и, может быть, только в этот момент он со всей ясностью понял, какое большое дело по воле партии они начали здесь, в далеком северном крае, и что еще большее им предстоит сделать. Хватит ли у них сил и выдержки? Должно хватить. Люди этого края ждут, как сегодня сказал Отты, новой жизни. Мандриков забыл об усталости.
- Весть о том, что в Ново-Мариинске наступила турваургин - новая жизнь, в тундру повезут охотники, каюры, а мы пойдем следом. Предлагаю на глазах населения сжечь все дела мирового судьи, ликвидировать все долги населения коммерсантам. Это будет началом.
- Вернуть беднякам незаконно взятые с них налоги, взятки, - внес свое предложение Куркутский, - и объяснить, что такова воля Ленина.
Волтер, услышав имя Ленина, улыбнулся:
- О! Ленин…
- Да, да, о Ленине надо рассказать всему люду, - загорелся Берзин. - Надо, чтобы все люди Севера знали правду об Октябрьской революции.
- Разрешите мне слово.
- В чем дело. Антон? - спросил Мандриков.
- В поселке пьянствуют шахтеры. Кабак Толстой Катьки не закрывается до утра. Привоз угля с копей прекратился.
Ревкомовцы виновато посмотрели друг на друга. Мохов прав: как-то о копях забыли.
Мандриков стукнул кулаком по столу:
- Нет этому оправдания. Завтра же, Булат и Мохов, на копи. Всем шахтерам работать по семь часов, а осужденным по двенадцать. Вы, товарищи, будете за этим следить. Осужденным никакой поблажки. Пусть Бирич, Перепечко попробуют жизни шахтерской…
- Кабак Толстой Катьки закрыть, - предложил Берзин.
- Совсем - нельзя, - покачал головой Клещин.
- Свободный человек не нуждается в дурмане! - воскликнул Берзин. - От подневольной, убогой жизни люди пьют…
- Ты прав, Август, но тут надо быть осторожным, - остановил его Мандриков: - Люди привыкли к водке…
- Прав ты, Михаил Сергеевич, - согласился Булат. - Если мы лишим шахтеров выпивки, то такой аврал поднимется, что и пурги не будет слышно.
- А где пурга? Пурги нет, - рассмеялся Мальсагов.
Все прислушались. За окнами было тихо.
Ревкомовцы разошлись, оставив в помещении одного Еремеева. Мандриков, Берзин и Клещин шагали домой. Пурга стихла. Очистилось небо, и с черной бездны удивленно мигали яркие звезды. Они словно впервые увидели Ново-Мариинск. Время от времени налетали порывы ветра, но они лишь поднимали с земли небольшие тучки снежной пыли. Пурга ушла в тундру.
Ревкомовцы с наслаждением дышали чистым морозным воздухом, Мандриков заметил, что Берзин не кашляет. "Может, полегчает ему здесь, - думал Мандриков. - Отступится болезнь от моего сердитого латыша". Михаил Сергеевич почувствовал такой прилив теплоты и дружеской нежности к Берзину, что не удержался и обнял его плечи. "Какие они у него тонкие, острые", - подумал он с болью, и еще дороге ему стал этот человек. Берзин понял Мандрикова и крепко пожал ему руку. Так они шли рядом. Клещин воскликнул:
- Баба-то моя нас дожидается!
Окно в хибарке Клещина желтым глазом смотрело в темноту. Мандриков вспомнил об Елене, подумал о ней и Берзин. Оба почувствовали холодок. Берзин убрал руку.
За столом при свете лампы сидели жена Клещина и Елена Дмитриевна. Бирич читала вслух какую-то книгу, а жена Клещина слушала, опустив голову.
Женщины вскочили на ноги. Клещина метнулась к печке и тотчас загремела заслонкой, а Елена осталась у стола. Приход Берзина и Клещина вместе с Мандриковым смутил ее. Она не знала, как себя держать. Михаил Сергеевич подошел к ней, взял за руки и благодарно прошептал:
- Ты здесь. Я…
- Что этой женщине здесь надо? - прозвенел голос Берзина. - Кто она такая?
Слова ударили по Елене Дмитриевне. Михаил Сергеевич почувствовал, как дрогнули ее руки, и еще крепче сжал их. Мандриков обернулся к Берзину:
- Разве ты не знаешь? - спросил Мандриков, стараясь сдержать гнев. - Это…
- Это жена врага, коммерсанта Бирича, осужденного революционным комитетом, - так же отчетливо и громко сказал Берзин. - Жена врага не может оставаться в доме, где находится председатель ревкома и два члена ревкома.
- Перестань, Август, - попросил Мандриков глухо. - Елена Дмитриевна моя жена.
- Когда же это случилось? - Берзин говорил с нескрываемой иронией: - Почему об этом не знает ревком?
- Да ты что, Август!.. - воскликнул пораженный Мандриков. - Это же мое личное дело!
- Нет! - крикнул Берзин и указал на Елену. - Это жена врага. Ты председатель ревкома.
- Я люблю его, - Елена Дмитриевна прижалась к Мандрикову. - И вы смеете…
- Я требую, чтобы вы немедленно ушли из этого дома, - сказал Берзин таким тоном, что противиться было невозможно.
- Я уйду, я уйду, - сквозь слезы говорила Бирич. Она бросилась к своей шубе.
- Подожди, куда ты?!
- Она поступает правильно, - сказал Август.
Михаил Сергеевич, взбешенный поступком Берзина, подошел к Елене Дмитриевне, помог ей одеться, и они оба вышли из домика. Тут она дала волю слезам и чувствам.
- Я ненавижу этого человека, я буду всю жизнь ненавидеть. Ты должен отомстить за меня. Он оскорбил меня, выгнал, как девку!
- Пойми, что ты говоришь, - пытался остановить ее Мандриков. - Август погорячился, но он же мой друг. Он прав по-своему.
- Прав? Кто же я для тебя?
- Ты моя жена. Я люблю тебя - Михаил Сергеевич обнял ее, поцеловал.
- Я же тебе говорила, что мы для всех должны стать мужем и женой, - заговорила более спокойно Елена Дмитриевна. - Тогда никто и ни в чем не сможет меня упрекать и оскорблять. Мы должны официально пожениться, и тогда на мне не будет этого проклятого пятна Биричей.
- Хорошо, хорошо, завтра же я все сделаю, - обещал Мандриков. Они подошли к дому Биричей.
- Пошли ко мне. Это и мой дом. Я имею на него право.