Под вертостатом, представляющим собой мощный летающий кран, на платформе, охваченной с четырех сторон тросами, медленно плыла над тундрой древняя оленеводческая яранга, перекочевывая на весенне-летнее пастбище. Это было удивительное зрелище - летящая над тундрой оленеводческая яранга, крытая стриженой оленьей шкурой, с торчащими из дымового отверстия концами старых, прокопченных березовых жердей.
- Красиво, - только и мог сказать Петр-Амая, провожая глазами проплывающий над головой вертостат с необычным грузом.
Тем временем Папанто соединился с женой.
- Мясо у меня сварилось, - сообщила она. - Поставила чайник. Может быть, что-нибудь еще нужно?
- Ничего, - ответил Папанто.
Пока ехали по тундре, вертостат опустил на предназначенное место ярангу, поднялся и взял курс на бухту Лаврентия, где располагалась база.
Жена Папанто встретила гостей у порога. Словно яранга не путешествовала, а все время стояла здесь, на высоком берегу речки. Лишь нетронутость снега да неубранные специальные блоки-захваты, виднеющиеся по углам постоянной площадки, на которой и стояла яранга, указывали на то, что ее только что поставили.
Пока гости осматривались в чоттагине, Папанто вынес меховой полог и расстелил его на девственно чистом снегу; весеннее солнце высушит каждую шерстинку, и вечером, внесенная снова в ярангу, спальня будет пахнуть свежим снегом и тундровым ветром.
За обедом Папанто рассказывал Френсис;
- Представьте, ведь оленеводство до наших дней в основном осталось прежним. Даже перед революцией - это было хозяйство одной патриархальной семьи. Такое стадо, как наше, пасли человек семь-пять. И кормилось в общей сложности около двадцати человек; члены трех-четырех семей.
- А что тут делать такому большому количеству людей? - удивилась Френсис.
- Тогда не было электрических снегоходов, специальной ветеринарной службы, - объяснил Папанто. - Теперь, чтобы произвести ветеринарный осмотр стада, я вызываю специалиста, и он примчится через час, от силы два… Кочевали только на оленьих нартах, никакой связи с внешним миром не имели, кроме редких поездок на побережье или в соседние стойбища. Представляете, кое-где в чукотской тундре о революции узнали лет через двадцать! Да и тундра в те годы была мало доступна. Знаете, когда по-настоящему советская власть пришла в чукотскую тундру? Вы и не поверите; во второй половине сороковых годов прошлого века, уже после Великой Отечественной войны. Но вот что удивительно; судя по газетным заметкам, статьям специалистов, начиная с шестидесятых годов, возникают разного рода проекты по новой организации оленеводства. Сначала решили заменить яранги на дома. На примитивных дизельных тягачах с металлическими гусеницами по тундре тащили деревянный домик, отличающийся от хорошей яранги только тем, что там было одно подслеповатое окошко да железная печка. А в остальном это было неудобное, холодное жилище; Но считалось передовым, и многие даже видели в этом будущее тундры; сотни тракторов с прицепными домиками, идущие вслед оленьему стаду…
- Когда вы полетите на вертостате над тундрой, обратите внимание на цвет растительности. В иных местах будто кто-то нанес бледную краску на зелень, - продолжал Папанто. - Словно инопланетяне оставили свои гигантские следы. Так вот - это следы гусениц вездеходов и тракторов, которыми рвали тундру в прошлом веке. Вон сколько прошло, почти сотня лет, а следы остались!
Френсис внимательно выслушала Папанто и спросила его жену;
- А дети у вас есть?
- Дочки наши в школе, в Уэлене, - ответила Тамара. - Но как только выпадает свободное время, спешат в тундру, к нам. Пробовали отправлять на экскурсии на материк, но долго они там не выдерживают; торопятся обратно. А уж осенью, когда здесь столько ягод, тепло и телята подрастают, - для них лучшего времени нет! Не уходят из оленьего стада, даже ночуют там, в палатке.
- Здесь, должно быть, детям хорошо, - задумчиво сказала Френсис.
- Будет у вас свой, - ласково произнесла Тамара, - можете с нами жить.
- А ведь раньше, - вступил в разговор Петр-Амая, - существовали так называемые летние пионерские лагеря. Иногда это даже были настоящие загородные дворцы, куда отвозили после школьных занятий детей. Там они жили по строгому расписанию. Причем часто бывало так; рядом в поле работали их родители, а здоровенные ребятишки лет по десять-пятнадцать били в барабаны, дули в трубы и с флагами ходили в так называемые походы, а по вечерам жгли костры и мечтали о коммунизме…
- Неужто так и было? - недоверчиво заметила Тамара. - Куда же смотрели родители?
- К счастью, такого рода лагерей было не так уж и много, - сказал Петр-Амая. - В большинстве районов дети все же приучались к настоящему труду. Они-то и построили коммунизм, а не те, кто отдыхал в роскошных пионерских лагерях…
Френсис не поняла и половины из этих разговоров.
Потом, вечером, она спорила с Петром-Амаей, доказывая ему, что это не так уж плохо, если дети живут в роскоши.
А он вспоминал студеные утра, когда так хотелось хотя бы еще на полчасика растянуть сладкий утренний сон. Но властный отцовский голос уже будил. Надо было выскакивать голым из дома в стужу, иногда в пургу. Это входило в систему физической подготовки уэленских мальчишек с шести-семилетнего возраста. И вообще, современное спартанское воспитание подрастающего поколения имело мало общего с тем, что было еще лет пятьдесят назад, когда считалось, что главная задача отцов и дедов - это обеспечить идущему на смену поколению "счастливое детство", под которым часто подразумевалась изнеженность, излишества в комфорте и полное забвение того, чем на самом деле будут заниматься эти мальчишки и девочки во взрослой жизни…
Задумываясь над будущим своего ребенка, Петр-Амая невольно вступал в спор с Френсис, которая почему-то опасалась того, что не успеет дитя появиться, как оно уже будет обладать ярко выраженным коммунистическим мировоззрением.
- Я хочу, чтобы наш ребенок одинаково любил и Америку, и Советский Союз, - говорила она.
- Но что-то все-таки будет милее. Хотя бы место рождения…
- Но только самую малость, - соглашалась Френсис. - Я верю, что у нашего ребенка будет такое большое сердце, что он будет любить все.
- Так же не может быть, чтобы человек одновременно был и коммунистом и капиталистом, - поддразнивал Петр-Амая.
- А почему бы и нет? А тот друг Маркса, Энгельс? Я в твоей библиотеке нашла книгу о жизни основателей коммунистического учения.
Петру-Амае трудно было спорить с Френсис, потому что иногда именно ее наивность оказывалась весьма острым и ловким оружием в полемике. И, кроме того, не хотелось огорчать ее.
Петр-Амая никогда не жил так полнокровно и наполненно. Просыпаясь среди ночи и прислушиваясь к сонному спокойному дыханию Френсис, он думал, что, наверное, в том и состоит настоящее счастье, чтобы быть рядом с любимой, делать любимую работу и наслаждаться тишиной и красотой природы.
Однако в последние дни, разговаривая по видеофону со своими земляками, Френсис все чаще становилась грустной.
Однажды вышел на связь и сам Хью Дуглас.
Шеф появился на экране видеофона как всегда ухоженный, гладко выбритый. После того, как Председатель Президиума Верховного Совета СССР оказал ему медицинскую помощь, о чем много и со вкусом писали американские газеты, у него еще более прибавилось уверенности в себе.
Хью Дуглас поинтересовался здоровьем своей помощницы, посетовал на то, что работы становится все больше, выразил зависть по поводу того, что Френсис живет в тишине и спокойствии тундры, велел беречь себя и передать привет Петру-Амае.
- Дорогая Френсис, - продолжал Хью Дуглас, - я оказался в довольно затруднительном положении. Дело в том, что твои земляки тайно живут на острове, который им не принадлежит. По соглашению с ними и с властями, с общиной Иналика, весь островок находится в распоряжении Американской администрации строительства Интерконтинентального моста. Как только уйдут льды, мы намерены устроить на берегу, как раз на том месте, где стоит поселок, новый причал…
- А что же со старым Иналиком? - тревожно спросила Френсис.
- Да с ним ничего нё будет! - заверил Хью Дуглас. - Речь идет о том, что охотники больше не смогут причаливать со своими байдарами и вельботами к месту, которое будет занято причалом… У меня большая надежда на вас. Поговорите, пожалуйста, с вашим отцом, с людьми. Может, они вас послушаются?
- Я попробую, - неуверенно пообещала Френсис.
- Надеюсь на ваше сотрудничество в этом деликатном деле, - сказал Хью Дуглас. - Я не хочу в данном случае обращаться к закону. Когда мы договаривались об уступке Малого Диомида, как будто никаких проблем не предполагалось. Я уважаю чувства ваших земляков, но, честно говоря, кое-чего не понимаю…
- Хорошо, хорошо, - поспешно еще раз пообещала Френсис.
В тот же вечер она вызвала по видеофону отца и долго с ним разговаривала. Петр-Амая на это время ушел из комнаты, но, когда он вернулся, он застал Френсис почти в слезах.
- Как бы мне самой не пришлось ехать в Иналик, - грустно произнесла она. - Отец сказал, что люди не слушаются его и не обращают никакого внимания на увещевания Мылрока. Они даже называют его предателем…
Чтобы развеять тоску Френсис, Петр-Амая часто возил ее в ярангу, в оленье стадо, катал по тундре на снегоходе, благо погода большей частью стояла солнечная и сравнительно теплая, хотя вокруг еще лежал нетронутый снег и реки и озера еще были покрыты толстым слоем льда. Пройдет не меньше двух месяцев, пока глазам не предстанут зримые признаки наступающего теплого времени: зеленая трава на первых проталинах, бурное таяние снегов и вскрытие рек.
И все же весна чувствовалась. Прежде всего она была в самом настроении природы, в солнечном свете, в цвете неба, в горизонте, ставшем далеким и ясным, открывшем затянутые зимней мглой и серыми облаками дальние зубчатые хребты.
Днем обычно Френсис была оживлена и радостна. Она как бы вбирала в себя весеннее настроение природы, пронизывалась солнечным светом и свежим ветром, спустившимся с дальних южных, уже теплых гор. Однако к вечеру, поговорив со своими родичами, она мрачнела и иногда часами сидела в большой гостиной, слушая музыку и созерцая старые, темные картины средневековых мастеров.
- Помнишь, - как-то спросила она Петра-Амаю, - ты мне рассказывал, что твои предки по эскимосской линии родом с мыса Дежнева, с Наукана, и их в старое время тоже насильно выселили?
Петр-Амая улыбнулся.
- Это правда, что мои предки из Наукана, но их не выселяли насильно, - ответил он. - Произошло это почти сто лет назад. Социализм в нашей стране только набирал силу. Многое делалось наугад, потому что строители новой жизни не только сами не имели опыта, но и не знали, каким на самом деле должно быть это будущее… Особенно сложно было с такими народами, как наш эскимосский или чукотский, которые ко времени революции только соприкоснулись с так называемой европейской цивилизацией… Социализм строился на самом деле далеко не гладко… Все было - и неудачи, и даже репрессии, почти авторитарные режимы, нарушения демократии, провалы в экономике, огромные расхождения между официальной пропагандой и Действительным положением дел… В начале пятидесятых годов прошлого столетия кто-то из приезжавших на Чукотку больших людей - так иной раз иронически называли руководителей из центральных районов или из областного центра - при посещении полуподземных жилищ Наукана решил, что так человек социализма не может жить… Видимо, этот человек был родом из России, потому что для него идеалом настоящего, достойного человека жилища была деревянная изба с большой печкой. И решено было строить для чукчей и эскимосов именно такие дома. А Наукан, как ты могла заметить, расположен на довольно крутом месте. При той примитивной технике возить кирпич и бревна - тогдашние главные строительные материалы - было довольно затруднительно. А раз решение одобрено правительством, надо его выполнять. И кто-то придумал очень остроумный выход: переселить науканцев на более удобные для строительства места. Но, вместо того чтобы выбрать новое место, расселили науканцев по нескольким чукотским селам. Часть попала в Уэлен, как мои предки, другие - их было большинство - в Нунямо, которое потом, в свою очередь, ликвидировали как бесперспективное село в конце семидесятых годов прошлого века. Некоторые семьи уехали в Лорино, в большие поселки, в город Анадырь, в бухту Провидения.
- Но разве так было, что все согласились переселиться? - спросила Френсис.
- Думаю, что единодушия не было, - после некоторого раздумья ответил Петр-Амая. - Хоть в газетах тех лет написали, что эскимосы с энтузиазмом встретили весть о переселении. Но тогда в газетах иначе и не писали. О реальных чувствах, пережитых нашими предками, можно только догадываться… У знаменитого певца тех лет Нутетеина есть песня-танец "Прощание с Науканом", которая дошла до наших дней. Это очень грустная песня. И еще: уроженка Наукана, эскимосская поэтесса Зоя Ненлюмкина первую свою книгу, изданную, кстати, сразу на эскимосском и русском языках, так и назвала "Птицы Наукана", и в ее стихах явственно слышна тоска по покинутой родине.
- Я просто не представляю, как можно уговорить моих земляков не посещать Малый Диомид, - беспомощно развела руками Френсис.
- Я понял, что речь идет не об эпизодических посещениях, а о том, что некоторые твои земляки возвратились насовсем в Иналик? - сказал Петр-Амая.
- Не думаю, что это так, - задумчиво произнесла Френсис. - Может быть, Хью Дуглас преувеличивает… Это слишком серьезно для нашего народа - пренебречь данным словом, отказаться от соглашения.
- А если любовь к родине сильнее? Особенно у стариков?
Френсис с сомнением посмотрела на Петра-Амаю.
- Но ведь старики - это такие же люди, как и все… Они тоже хотели хорошо жить. Мечтали о хороших домах со всеми удобствами, хотели вдоволь пресной воды, разных аппаратов и, главное, денег. Денег, чтобы все покупать, вкусно есть, не думая о том, что надо эту пищу добыть тяжким трудом на льду, в мороз, даже в бурю. Джеймс Мылрок так и говорил, когда рассказывал о будущей жизни; солнце впервые во всей красе взошло для людей Иналика. Может ли человек добровольно отказаться от лучшей жизни, от сытости и спокойствия?
Тень тревоги мелькнула на лице Петра-Амаи, но Френсис поспешила его утешить:
- Но мне очень хорошо здесь, с тобой… И я не хотела бы иной жизни… Пока…
- А потом?
- А потом, наверное, захотела бы снова увидеть Иналик, Кинг-Айленд, свою мать, отца…
- Видишь, и тебе хочется увидеть Иналик.
- Но я не собираюсь туда переселяться! - ответила Френсис.
Она заметно изменилась. Несмотря на беспокойство в глазах, общее спокойствие и выражение значительной медлительности не покидало ее. Даже голос у нее стал иной. Она все дальше уходила от той девочки, вчерашней школьницы, которую он впервые увидел на мысе Дежнева. И эта новизна в облике Френсис только радовала Петра-Амаю, наполняла новой волной нежности и любви.
Стоял удивительно тихий, по-настоящему весенний день, и впервые на южной кромке крыши повисли блестящие сосульки, и с них под горячими лучами солнца закапала в снег вода, вонзаясь в порыхлевший снег, в небольшую, окованную тонким ледком ямку с синью на донышке.
- Пусть будет сегодня праздник! - объявил Петр-Амая Френсис, входя в спальню.
- Праздник! - обрадованно воскликнула она. - Будем гулять!
Завтрак был обильным и праздничным. После этого, погрузившись на снегоход, отправились в ярангу Папанто.
- Гляди!
Петр-Амая проследил за рукой Френсис: на севере, в голубизне неба четко выделялась журавлиная стая.
- Что-то нынче рано птицы прилетели, - заметил он.
- Это потому, что наша весна, весна нашей любви! - весело сказала Френсис, все больше заражаясь весенним праздничным настроением.
Дым над ярангой заметили еще издали…
Хозяева были дома: рядом со снегоходом лежала вязанка сухого стланика.
- А я только собрался за вами, - сказал Папанто. - Сегодня родились первые телята. Это праздник! В этот день мы обычно пользуемся не электроникой, а живым огнем.
В чоттагине было голубовато-сумрачно от теплого, пахучего дыма. Тамара хлопотала у костра. Оторвавшись от дел, она тепло поздоровалась с гостями и сказала, оглядев фигуру Френсис:
- Когда понадобится помощь, позовите меня.
- До этого еще далеко, - сказал Петр-Амая.
- Я чувствую себя хорошо, - добавила Френсис, бросив на Тамару благодарный взгляд.
Весь день Петр-Амая и Френсис провели в гостеприимной яранге Папанто, съездили в оленье стадо.
Так называемое плодовое стадо паслось на южном склоне Восточного холма. Среди разномастных оленух уже можно было различить коричневых пушистых новорожденных телят. Важенки не подпускали близко. Папанто с помощью ветеринара поймал одного довольно рослого теленка и подвел к Френсис.
- Я дарю вам этого оленя, - торжественно произнес он. - Это на счастье будущему человеку.
Френсис искренне растрогалась. Она поблагодарила оленевода и деловито осведомилась:
- А как его потом различим среди этих тысяч оленей?
- А мы его пометим, - ответил Папанто. - Не беспокойтесь, он не затеряется.
Возвратившись поздним светлым вечером и едва войдя в Дом, они услышали вызов международной связи: это был снова Хью Дуглас.
Чтобы не мешать разговору, Петр-Амая вышел из дома поставить снегоход в гараж. Вернувшись, он застал Френсис в глубокой задумчивости.
- Мне придется съездить на Малый Диомид, - сказала она тихо. - Дело оказалось гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Надо уговорить земляков вернуться на Кинг-Айленд.
- А как твое состояние?
- Впереди еще два месяца! Я буду очень беречься и каждый день разговаривать с тобой.
- Я буду тебя ждать, - сказал Петр-Амая.
На следующий день Френсис Омиак улетела на специальном вертостате.
Глава седьмая
Каждое утро вместе с привычным видом темного берега острова Ратманова Адам Майна видел теперь нависший над проливом светлый пролет Интерконтинентального моста и удивлялся про себя, как быстро человек привыкает ко всему.
С наступлением солнечных дней в Иналик зачастили земляки с Кинг-Айленда. Все они жаловались, что соскучились по родному острову.
- Даже ветер здесь родной, - сказал Джон Аяпан, втаскивая вверх по камням свой снегоход, на котором он намеревался охотиться на нерпу в разводье, в северной части пролива. - Пахнет знакомым.
Пожив с неделю, Аяпан привез жену и ребятишек.
- Пусть поживут на воле, - так он объяснил Адаму Майне, будто жизнь на Кинг-Айленде в прекрасно оборудованном доме была для них неволей.
За Джоном стали приезжать и другие иналикцы, и вскоре Адаму Майне стало казаться, что в общем-то никто и не уезжал с острова.
Население Иналика еще больше увеличилось, когда в школе на Кинг-Айленде закончились занятия. Почти не было дня, чтобы еще одна семья не высадилась на Малый Диомид.
Это и тревожило, и радовало Адама Майну. На запрос официальных властей он ответил, что это естественное стремление эскимосов к перекочевкам и перемене места во время весенней охоты. "Растает снег, вскроется пролив между островами, и люди сами покинут Иналик и вернутся в свои дома на Кинг-Айленд".