- А мне кажется, что наш Иналик стал даже краше, получив вот это! - Джон Аяпан показал на пролет моста, нависший над проливом.
Он даже предпринял попытку пешком прогуляться на советский остров, но на разделительной линии, обозначающей государственную границу, уже стояла будка пропускного пункта. Пришлось вернуться.
- Виза нужна! - обескураженно сказал он своим. - Я, между прочим, подозревал, что этим дело кончится. Дай волю белому человеку, он понаставит где только можно заграждения, пропускные пункты, шлагбаумы.
В своих злоключениях и неудачах Джон Аяпан всегда винил белого человека. Это утешало его и успокаивало.
Иналик ожил. Светлыми ночами, на берегу, с большими сетями-сачками собирались ребятишки и ловили птиц. Очистившийся было берег покрылся постоянной жировой и кровавой пленкой от разделываемых морских зверей, появились кости, покрытые бахромой мяса и жира, которые некому было обглодать по причине отсутствия собак.
Но потом прибыли и собаки: первых привез тот же Джон Аяпан, объяснив, что на Кинг-Айленде некому за ними ухаживать, а их у него четыре. Но по прибытии в Иналик одна сучка тут же принесла приплод - пять здоровых щенков.
На это Адам Майна лишь добродушно проворчал;
- Не хватало еще, чтобы кто-нибудь родил ребенка!
Жизнь в Иналике вернулась в нормальную колею, словно после какого-то затянувшегося празднества, когда люди на время лишились разума. В старое время так случалось, когда привозили столько спиртного, что несколько дней весь Иналик повально был пьян. Потом долго приходили в себя. Такое бывало еще на памяти Адама Майны, и вот теперь возникло такое ощущение, что народ Иналика наконец-то возвратился к трезвости после пьяных грез о другой жизни.
Как хорошо проснуться поутру от собачьего лая, звякания посуды, чьего-то утреннего кашля и детских голосов! Первая мысль - о том, что ты тоже жив и здоров и что тебя окружают живые люди! Больше нет ощущения и жуткого ожидания: вот откроешь глаза в тишине и вместо света увидишь могильный свод, и окажется, что ты давно умер.
Только два человека - Джеймс Мылрок и Ник Омиак никогда не приезжали на свой старый остров, если не считать кратковременных остановок и высадок во время охотничьего промысла.
Дни становились длинными. В светлый вечер Джон Аяпан приходил к старому Майне, садился на порог, на нижнюю ступеньку высокого крыльца и заводил разговор о том, как было бы хорошо совсем вернуться на Малый Диомид.
- Нас обманули! - доказывал Джон Аяпан. - Погляди: ведь этот мост прошел почти стороной. Ну, может быть, чуть затеняет старую школу. Но какое это имеет значение, если и так большую часть года в Беринговом проливе облачная погода? Думаю, что и взрывов больше не будет… А?
- Об этом мне ничего неизвестно, - строго отвечал Адам Майна.
- Ты не сердись, - увещевал его Джон Аяпан. - Тебе хорошо, ты живешь на родине, в своем собственном жилище… А мы непонятно как: то ли в дареном, то ли в купленном. Знаешь, когда я жил здесь, в своем неважном домике, в котором в зимнюю пургу бывало и холодно, все-таки я был уверен в себе больше, чем там, на Кинг-Айленде.
- А тебе мало правительственной гарантии? - спрашивал Адам Майна.
- Мало! - отвечал Джон Аяпан. - Я как посмотрел на нашего, который еще пытается выставить свою кандидатуру на второй срок, у меня пошатнулось доверие…
- Не забывай, что я тоже далеко не молод!
- Ты крепок, как просоленный в воде древесный ствол… Ты еще кое-кого из нас переживешь! Так вот, уверенности у меня нет. Кто-то сказал, что пройдет не одно поколение, прежде чем наши потомки привыкнут, что Кинг-Айленд их родина. Но вот какое дело… Когда первые кинг-айлендцы переселились в Ном? Говорят, аж в тридцатых годах прошлого столетия! Больше века прошло, а люди помнят, что они родом с Кинг-Айленда!
- А что ты предлагаешь? - спросил Адам Майна.
- Возвратиться на Малый Диомид! - решительно заявил Джон Аяпан.
- А Кинг-Айленд? А деньги, которые мы получили?
- Ну и что? - пожал плечами Джон Аяпан. - Можно это посчитать так: мы временно уступили остров, временно переселились на Кинг-Айленд, пока шли строительные работы. А что касается денег, то должны же мы получить за это какую-то компенсацию? Потом, все же взрыв был, кое-какие дома засыпало, пробило камнями крыши, теплоснабжение повредили…
- Ну а деньги?
- Ну что: деньги, деньги! - сердито воскликнул Джон Аяпан. - В конце концов, можно и деньги вернуть. Не так уж много мы и потратили. Главное ведь что: работы на нашем острове закончились!
- Не закончились, - напомнил Адам Майна. - Ведь мост будут продолжать с нашего острова на мыс Принца Уэльского.
- Это уже восточная сторона острова, - отмахнулся Джон Аяпан. - На нашей половине теперь тишина, только вот пролет висит в небе. Так он нам нисколько не мешает. Да, кстати, деньги, потраченные нами, и будут компенсацией за небо.
- За какое небо?
- За тот кусок неба, который закрыли от нас пролетом моста, - пояснил Аяпан. - Можно найти хорошего адвоката, который докажет, что этим нам нанесен большой ущерб, который может быть выражен как раз в той сумме, которую мы истратили на Кинг-Айленде.
- Ну и хитер ты стал, Джон! - заметил с некоторой укоризной Адам Майна.
- Поневоле станешь! - вздохнул Джон Аяпан. - Ведь хочется жить по-человечески, в собственном доме, а не в чужом углу.
- А как же остальные? - спросил Адам Майна. - Не всем же захочется вернуться в Иналик.
- Всем захочется! - уверенно заявил Джон Аяпан. - Даже тем, кто сейчас сидит там.
- Даже Джеймсу Мылроку и Нику Омиаку?
- Даже им!
Слова Джона Ляпана внесли смятение в душу Адама Майны. Это смятение еще более усилилось, когда в Иналик прибыл представитель Американской администрации строительства Интерконтинентального моста. Это был незнакомый человек, но очень вежливый и доброжелательный на вид. Он попросил собрать людей в пустой школе.
Когда все уселись за старые парты, Джон Аяпан, не дожидаясь, пока представитель Администрации начнет свою речь, заговорил громко и обиженно:
- Да что же это такое? Разве мы не можем посещать наше родное пепелище, чтобы поклониться своим предкам, остаться наедине со своими мыслями о прошлом и подумать о будущем? Это грубое вторжение в частную жизнь! Мы можем обратиться в Верховный суд, и, согласно поправке номер… - он запнулся и продолжал уже менее уверенно, - во всяком случае, адвокаты знают… Так вот. Верховный суд Соединенных Штатов Америки будет на нашей стороне, это так же верно, как и то, что солнце восходит на востоке!
Представитель Американской администрации строительства Интерконтинентального моста с легкой - улыбкой на устах выслушал громкую, страстную речь Джона Аяпана и тихо начал:
- Никто не собирается посягать на ваши конституционные права. И, даже несмотря на то, что остров больше не принадлежит вашей общине, мы, в основном, не препятствуем вашим посещениям, если они действительно продиктованы соображениями памяти о предках, личными переживаниями и так далее… Между прочим, именно по этой причине оставлены в неприкосновенности ваши старые жилища и учрежден пост Главного хранителя Иналика, расходы по которому несет Американская администрация. Но вот какое дело, господа… Ваше переселение было произведено с вашего полного согласия и при соблюдении всех ваших имущественных и моральных интересов. И общественность Соединенных Штатов Америки, и мировая общественность высоко оценили вашу жертву. А главная причина переселения заключалась в том, чтобы обеспечить вашу безопасность при строительстве. Спросите Адама Майну, и вы поймете, где вам лучше жить: здесь или на Кинг-Айленде?
- Но ведь строительство островной части моста окончено? - спросил Джон Аяпан.
- Это так, - ответил представитель Американской администрации, - однако строительство самого моста еще далеко от завершения. Пролет, который повис над проливом, разделяющим два острова, - едва ли одна двадцатая часть всего сооружения.
- Но дальше мост уже пойдет к мысу принца Уэльского и к советскому берегу, - заметил Аяпан.
- И все-таки главными опорными пунктами строительства остаются эти два острова, - последовал ответ. - Я хочу вас предупредить, что с освобождением ото льда пролива, а может быть и раньше, этот берег станет местом выгрузки строительных материалов и вспомогательных механизмов. У вас даже места не будет, куда причалить вельбот или байдару, а уж об условиях житья и говорить нечего.
- А как же птицы? - вдруг вмешался Адам Майна. - На южной оконечности острова птичий базар, гнездовья тупиков и кайр. Если вы начнете тут шуметь, они могут покинуть свои исконные обиталища.
- А верно, - подхватил Джон Аяпан. - А птицы?
Представитель Американской администрации заглянул в какие-то бумажки, разложенные перед ним на учительском столике с уже поблекшей голубой краской.
- Что касается птиц, - начал он, - то мы советовались с орнитологами из комиссии по охране природы, и они высказали предположение, что птицы привыкнут…
- Как же это понимать? - с недоумением заметил Адам Майна. - Значит, птицы могут жить, а мы не можем?
- Речь идет не о вас лично, - представитель дружелюбно улыбнулся Адаму Майне, как бы выделяя его из остальных жителей Иналика. Но он плохо знал старика.
- Там, где птицы могут, там эскимос уж наверняка проживет! - твердо сказал Адам Майна. - Это ясно для нас… Ничего, вытерпим!
- Вы что же, - представитель обвел взглядом всех сидящих в зале, - хотите сказать, что собираетесь все время жить здесь?
Джон Аяпан снова высунулся вперед:
- Вы нас поняли правильно.
- Но ведь это невозможно! - с возмущением воскликнул представитель Американской администрации. - Это нарушение контракта, соглашения! Вы, что же, хотите, чтобы мы силой, с помощью полиции, выселили вас отсюда?
- Хоть с помощью Национальной гвардии!
Джон Аяпан был так возбужден, что Адам Майна с тревогой подумал: не хлебнул ли земляк чего-нибудь по старой привычке.
- У нас ведь тоже есть оружие, - напомнил Аяпан. - И мы умеем неплохо стрелять.
- Господа! - умоляюще сказал представитель Администрации. - Вдумайтесь в то, что говорит ваш земляк! Это же черт знает что! Это мятеж!
- Не мятеж, а защита родины! - угрожающе произнес Джон Аяпан. - Кто нас за это осудит?
- Но, господа, вы что, забыли, что уступили за деньги эту землю Федеральному правительству на законнейшем основании? - растерянно спросил представитель Администрации. - Остров больше не ваш! Это чужая собственность! Понимаете - чужая! И она пользуется таким же правом защиты от посягательства, как и любая собственность в нашей стране.
- Вы ее получили обманом! - заявил Джон Аяпан. - И мы это беремся доказать! Через Верховный суд!
- Что вы все время мне тычете Верховным судом! - взорвался наконец выведенный из себя представитель Американской администрации. - Даже ребенку ясно, что упоминаемый вами Верховный суд станет прежде всего на сторону закона, по которому остров Малый Диомид принадлежит Федеральному правительству и в настоящее время находится под юрисдикцией Американской администрации строительства Интерконтинентального моста… И вот что я вам скажу, чтобы у вас больше не было никаких иллюзий на этот счет. К концу мая, а может быть и раньше, на этом берегу будет установлена специальная охрана, и весь берег займет площадка для приема грузов. Единственное, что я вам могу обещать, что вашим жилищам не будет нанесено никакого ущерба. Когда закончим мост, мы можем вернуться к вопросу о посещении вашего старого поселения.
Представитель Американской администрации торопливо собрал свои бумажки и покинул Иналик.
В напряженном ожидании прошло несколько дней, но никто не приезжал больше в Иналик, и, казалось. Администрация оставила в покое жителей острова.
Ранним утром охотники уходили в южные разводья. Здесь, за твердым ледовым припаем, на дрейфующем льду уже появились греющиеся на солнце нерпы, и добыча была обильной.
Адам Майна выходил на высокое крыльцо домика и смотрел, как иналикцы медленно волокли добычу к порогам своих домов, где их уже ожидали женщины с ковшиками пресной воды. Тишина стояла над Беринговым проливом, и все было словно по-прежнему, кроме громады пролета, нависшей чуть севернее крошечного селения.
Проходя мимо старика, Джон Аяпан обычно останавливался и, как в старые добрые времена, подробно повествовал о том, какова ледовая обстановка в южной части Берингова пролива, откуда тянул господствующий ветер, какого цвета был лед по направлению к мысу Ист-Кейп.
- Нерпы нынче много на льду, - рассказывал Джон Аяпан, со вкусом обсасывая заиндевелые усы. - В разводьях так прямо и кишат. И, похоже, нисколько не боятся соседства этих огромных кораблей.
- Да, - задумчиво проговорил Адам Майна, - выходит, зверь быстрее привыкает к новой обстановке, нежели человек…
- И человек тоже может привыкнуть, - сказал Джон Аяпан, немного помолчал, потом опасливо спросил:
- А вдруг и верно нас будут силой выселять?
- Могут и до этого дойти, - ответил Адам Майна. - Когда в Америке защищают собственность, звереют… Может, добром уйти отсюда и выждать до окончания строительства?
Эта мысль пришла в голову Адаму Майне после встречи с представителем Американской администрации. Когда строительство моста будет завершено, тогда уже не будет веских причин препятствовать жизни иналикцев на своем старом месте. И, может быть, тогда разрешат возвратиться на законном основании тем, кто этого захочет.
- Сейчас трудно что-нибудь предсказать, - неопределенно сказал Джон Аяпан, когда Адам Майна высказал ему это соображение. - Одно только могу сказать, что мы здорово просчитались, когда согласились переселиться. Раз уж птицы могут здесь жить, почему мы не можем?
При желании можно приспособиться и к новым условиям, и к новой обстановке: Адам Майна в этом убедился, живя здесь в одиночестве, в покинутом селении. Да, был взрыв, но ведь он остался жив!
"Если птицы могут, то эскимос и подавно сможет", - с этой мыслью теперь каждый вечер засыпал Адам Майна.
Френсис сначала прилетела на Кинг-Айленд, предварительно побывав в Номе, где встретилась с Хью Дугласом. Поначалу шеф просил ее сразу же отправиться на Малый Диомид, но Френсис убедила его в том, что для пользы дела сперва надо встретиться с отцом и Джеймсом Мылроком.
Для придания большего веса миссии Хью Дуглас распорядился отправить Френсис Омиак на большом парадном вертостате, который без дела стоял после визита высоких гостей.
Ник Омиак встретил дочь на посадочной площадке. Потершись своим носом о ее нос по старому эскимосскому обычаю, он повел ее вверх, к домам. На единственной улице селения было безлюдно и тихо.
Северный ветер гнал поземку - для этого времени года было непривычно морозно. Френсис отворачивалась, а на глаза набегали слезы, выжимаемые холодом.
Когда она разделась в теплой передней уютного дома, отец оглядел ее располневшую фигуру и спросил:
- Когда это должно произойти?
- По моим расчетам, через два месяца.
- У врача была?
- Да, когда ездила по делам в Анкоридж.
- Наверное, еще раз не мешало бы посетить врача…
- Как управлюсь с делами, обязательно это сделаю, - обещала Френсис.
Мать стала еще более молчаливой и сильно поседела. Оставшись наедине с дочерью, она вдруг заплакала:
- Все рушится… Все в полной растерянности… Вчера отец тайком встречался с Джеймсом Мылроком… Соседи говорят, что нет худшей затеи, как с твоей помощью уговаривать иналикцев не возвращаться на свой остров.
- Это почему же? - с оттенком обиды спросила Френсис.
- Говорят, ты стала коммунисткой, - всхлипнула мать. - Ихнюю веру приняла, отреклась от бога.
- Это все ерунда! - отрезала Френсис.
- Но ведь дитя, которое ты носишь в себе, наполовину уже коммунист…
- Это мое дитя! - строго сказала Френсис. - И пока еще ни коммунист, ни кто-то еще.
Ей так хотелось посоветоваться с отцом и матерью, как начать важный и серьезный разговор со своими земляками, но поняла, что этого лучше не делать. В их глазах она еще оставалась маленькой девочкой, в лучшем случае вчерашней школьницей, чьи слова и мнение никем не воспринимались всерьез.
В первую ночь Френсис почти не спала, ворочаясь на своей кровати в тревожных размышлениях о том, как повести разговор. Уже под утро она пришла к мысли, что если кого и послушают ее земляки, то только Джеймса Мылрока, либо отца, или же старого Адама Майну. Они всегда были самыми уважаемыми и авторитетными людьми селения.
Утром, наскоро выпив чашку кофе, она отправилась в дом Мылрока.
Поземка усилилась, и было такое впечатление, что зима снова вернулась и отступила весна. На затянутом плотными облаками небе солнце почти не угадывалось. Селение поразило тишиной. Где-то вдали лениво лаяла одинокая собака, мелькнула фигура человека и скрылась. А ведь, по ее сведениям, не так уж много народу уехало в Иналик.
- Здравствуй, Френсис, - сказал Джеймс Мылрок, едва она переступила порог, жилища, где не была с той памятной ночи, когда сбежала к себе домой.
- Здравствуйте, дядя Джеймс, - поколебавшись в выборе обращения, сказала Френсис.
- Ты хорошо выглядишь, - Джеймс Мылрок помог раздеться, хотя этого и не полагалось делать по древним обычаям. Но Френсис теперь была не просто эскимосской девочкой, землячкой, а официальным представителем начальника Американской администрации строительства Интерконтинентального моста.
- Спасибо, - ответила Френсис. - Я ведь скоро должна рожать, откуда у меня хороший вид?
Она заметила, как болезненная гримаса прошла по лицу Джеймса Мылрока и пожалела о сказанном: ведь дитя в ее чреве могло быть его внуком или внучкой.
Большая светлая комната-гостиная была наполовину превращена в мастерскую. У широкого окна, обращенного на морской простор, во всю его ширь стоял стол-верстак с разного рода приспособлениями, тисочками, сверлами и токарным станочком. Все это обсыпано белой пудрой костяной муки, словно присыпано снегом. На отдельной полочке стояли готовые, но еще не отполированные фигурки. Они изображали охотников, возвращающихся с добычей, группу молодых ребят, натягивающих моржовую кожу для прыжков. Джеймс Мылрок славился как искусный резчик, и музеи охотно брали его изделия, платя за них большие деньги.
Некоторое время Френсис рассматривала костяные скульптуры, пока жена Мылрока наливала кофе.
Она не стала присутствовать при разговоре, и Френсис с некоторым облегчением уселась в предложенное хозяином кресло.
В комнате было тихо, во всем доме господствовала тяжелая, гнетущая тишина, словно просочившаяся снаружи и вошедшая вместе с Френсис через дверь.
Джеймс Мылрок, постаревший, еще более поседевший, сидел напротив, уронив на колени тяжелые, в шишковатых суставах, с четко обозначившимися венами, в беловатых шрамах, руки. Он тоже молчал, и его молчание было напряженным. Френсис, несмотря на сознание важности своей миссии, робела и чувствовала себя далеко не помощником начальника Американской администрации строительства Интерконтинентального моста, как полностью назывался ее титул.