Он сел на диван-кровать, медленно стянул с себя куртку: в комнате почему-то было жарко натоплено.
- Как же вам удалось это сделать?
- Деньги! - коротко произнес Трумэн-Кеннеди. - И напрасно кое-кто утверждает, что времена изменились. Пока существуют деньги, многие проблемы будут решаться теми, у кого они есть в достаточном количестве!
Трумэн-Кеннеди порылся среди разбросанных бумаг, достал одну, быстро пробежал глазами.
- Между прочим, в вашей печати уже появились сочувственные статьи о якобы жалкой судьбе жителей Иналика. Вот статья из газеты "Полярник", издающейся в бухте Провидения. Насколько мне известно, там живут родственные жителям острова Святого Лаврентия эскимосы. Так вот некий Гаймисин, подписавшийся историком, выражает сочувствие иналикцам, оказавшимся в трудном положении в связи со строительством моста. И делает вывод: такова судьба малых народов в капиталистическом обществе. С ними, мол, не считаются, их мнение не является решающим - словом, бедные, бедные эскимосы Аляски! Кстати замечу, ЧТО этот Гаймисин не первый и, думаю, не последний сочувствующий… И вот еще: газета "Тихоокеанский вестник" вдруг высказалась вообще против моста… Я очень рад, что вы приехали. Вы своими глазами можете убедиться в том, что может сделать для своих граждан такая великая страна, как Америка.
Распахнулась дверь, и в проеме показалась растрепанная, задыхающаяся Френсис. У нее был такой вид, словно за ней кто-то гнался.
- Они согласились! - выкрикнула она, переведя дыхание. - Согласились переселиться на Кинг-Айленд!
Петр-Амая, сдерживая себя, спокойно сказал:
- Я рад, что все затруднения позади. Думаю, что человечество оценит эту жертву иналикцев.
- Многие могут даже позавидовать им! - вставил Трумэн-Кеннеди. - Каждая семья получает бесплатно, заметьте, бесплатно, дом, полностью обставленный мебелью, с водоснабжением, коммуникационными средствами. Не дом, а настоящий дворец! Далее - полностью механизированное охотничье снаряжение: лодки, оружие и так далее. Бесплатное медицинское обслуживание, освобождение от платы за обучение в университете, если кто пожелает учиться… Далее, в компенсацию за эту пустынную скалу входит снабжение продовольствием, необходимым для жизни всех иналикцев сроком на пятьдесят лет. Вы представляете - полвека можно ничего не делать! Не работать, не беспокоиться ни о чем и даже не трогать счет в банке!
Трумэн-Кеннеди, похоже, даже сам распалился от собственной речи и неожиданно закончил ее так:
- Эх, родиться бы мне на острове Иналик! Забросил бы к черту свою службу и переселился на Кинг-Айленд, охотился, рыбачил и ни о чем не думал!
Но в глазах Френсис не было радости.
Не было радости и в голосе Джеймса Мылрока, когда он по системе внутренней связи вызвал Петра-Амаю и пригласил на обед.
- Я знаю, что Френсис у вас, - сказал Джеймс. - Пусть и она тоже придет.
Дом Мылрока стоял на южной стороне острова, последним в ряду жилищ. Половина его опиралась на железобетонные сваи. Меж ними была сложена разная хозяйственная утварь, стоял ненадобный летом снегоход, а рядом бочки, приготовленные для зелени.
Внутри дом был достаточно просторен. Большая комната служила и столовой, и гостиной, и мастерской. Возле широкого окна, смотрящего, как и окна всех домов Иналика, на Берингов пролив, стоял стол-верстак с различными инструментами для резьбы по моржовой кости.
На столе с низкими ножками, окруженном китовыми позвонками, на продолговатом деревянном блюде дымились куски вареного моржового мяса.
Перси поздоровался с Петром-Амаей как со старым знакомым. Адам Майна уже сидел возле блюда и задумчиво разглядывал лезвие своего охотничьего ножа, служащего в данном случае столовым прибором.
С легким замешательством Петр-Амая вспомнил, что у него нет ножа.
Но, словно прочитав его мысли, Джеймс Мылрок подал гостю остро отточенный охотничий нож.
Адам Майна, пользуясь привилегией старейшего, прочитал молитву, потом первым выбрал кусок, потрогал его с разных сторон кончиком ножа, поддел и протянул Петру-Амае.
- Попробуй, это хороший кусок.
Первым осторожно положил на край деревянного блюда обглоданную до белизны кость Адам Майна, посмотрел через стол на Петра-Амаю и спросил:
- И что же ты думаешь о нас?
Петр-Амая растерянно огляделся.
- Что ты думаешь о нас, решившихся покинуть Иналик?
- Думаю, что все человечество… - начал, откашлявшись, Петр-Амая.
- Оставь в покое человечество, - перебил Адам Майна. - Кто-то из поэтов хорошо сказал: легко любить все человечество, а ты попробуй полюби соседа… А мы вот продали себя, свою независимость, свою самостоятельность. И не надо высоких слов о жертве в пользу человечества. Сколько себя помню, сколько прочитал книг, всякого рода ученых статей, кроме восхищенного любопытства все остальное человечество, живущее к югу от Полярного круга, никаких чувств к нам никогда не испытывало!
Петр-Амая всматривался в лицо старика. Его глаза, глубоко запрятанные, казались продолжениями морщин на лице. Кожа на лице напоминала кору старого дерева.
Жена Мылрока с помощью Френсис время от времени добавляла мяса на деревянном блюде. Иногда Петр-Амая ловил на себе мимолетный взгляд Френсис, словно теплый луч летнего солнца вырывался из-за тучи и ласково касался щеки.
- И все же, если призадуматься, - облизав пальцы, проронил Перси, - мы выиграли. Многие бывали на Кинг-Айленде и знают, что это хороший остров, намного больше и удобнее, чем наш Иналик. Там есть источники природной пресной воды, растут такие же травы, ягоды и даже в большем количестве, чем здесь. Я вчера весь вечер изучал планировку дома, чтобы внести в нее изменения по моему вкусу, и не нашел, чего бы можно было еще туда добавить.
- Попросил бы плавательный бассейн, - усмехнулся Адам Майна.
- Я плавать не умею, - отозвался всерьез Перси. - Ни к чему мне плавательный бассейн.
За молчаливым чаепитием Петр-Амая думал о том, как трудно будет этим людям свыкнуться с мыслью, что для них Иналика больше не существует… Хотя, на первый взгляд, вроде бы все сделано к лучшему: иналикцы с немалой выгодой переселяются на Кинг-Айленд, не изменяется их природное окружение, а сам остров останется на месте, став опорой гигантского сооружения, гордости человечества, покончившего навсегда со страхом войны. Связав материки, все транспортные артерии Старого и Нового Света, мост еще раз подчеркнет единство и уникальность человечества во вселенной.
Глава шестая
Сергей Иванович Метелица уезжал в короткий отпуск.
Подготовительные работы к сооружению моста шли полным ходом, и все было налажено так, что он мог спокойно отправиться к месту отдыха, в небольшое село Елизаветино под Ленинградом.
Большинство людей в начале третьего тысячелетия, за исключением нуждающихся в специальном лечении, давным-давно отказалось от пустого времяпрепровождения в так называемых домах отдыха и санаториях. Отдых заключался в перемене занятия. У людей напряженной работы, такой, как деятельность крупного инженера, руководителя большой стройки, научного коллектива, наибольшей популярностью пользовался отдых-работа в стиле "ретро".
Метелица собирался побыть месяц пастухом.
Незадолго до его отъезда с Малого Диомида вернулся Петр-Амая Теин и привез неожиданную новость о согласии тамошних жителей уступить островок.
Это намного облегчало проблему, хотя, честно говоря, такое простое решение несколько разочаровало Метелицу. Он и сам удивился этому странному ощущению: вроде бы выход из положения, и в то же время чувство какой-то легкой досады.
В проектировании моста Метелица непосредственного участия не принимал. Проект рождался в двух специально созданных институтах в СССР и США. Работу проделали с учетом не только всего, что требовалось для ее осуществления, но с учетом самых неожиданных мелочей. Порой Метелица, заставший еще неразбериху и суматошность больших строек конца прошлого столетия, ловил себя на мысли, что иногда ему скучновато на таком налаженном, как хорошая машина, строительстве.
В последнее служебное утро Метелица сидел на своем излюбленном месте, в мягком кресле у панорамного окна, открывающегося на Берингов пролив, и мысленно уже был в Елизаветино, босой, с легким кнутовищем через плечо.
А пока перед ним был сине-зеленый пролив, и Метелица понимал, что там, на мягких зеленых лугах, ему будет недоставать вот этого простора, необыкновенной шири и возникающего именно здесь реального ощущения шарообразности Земли.
Легко открылась дверь, и, обернувшись. Метелица увидел Теина.
- Сергей Иванович! Пришел прощаться.
- Рад вас видеть! - воскликнул Метелица, поднимаясь навстречу гостю.
Теин спросил:
- На чем поедете?
- Поездом. На этот раз решил твердо. Хватит летать! Пора соразмерять скорости со своим возрастом. А то стыдно подумать: я за свою жизнь совершил, может быть, с полсотни кругосветных путешествий, а мир остался где-то далеко внизу… Иной раз у меня такое ощущение, что я так и продолжаю лететь, не спускаясь на землю. Ужасно!
- А почему не на дирижабле? - удивился Теин. - Из Анадыря летает комфортабельный "Титаник", совместное владение "Раян-Эрлайнз" и Аэрофлота. Говорят, даже плавательный бассейн устроили на борту.
- Нет, твердо решил поездом. Сяду прямо на первой станции - в Дежнево.
Дежнево находилось на южной стороне мыса того же названия, и когда-то, еще в двадцатых годах прошлого века, здесь располагалось небольшое чукотское поселение. От тех времен остались следы больших яранг на небольшом возвышении, чуть поодаль от станционного здания трансконтинентальной железнодорожной линии, завершенной в конце прошлого столетия как продолжение знаменитой стройки тех лет - БАМа.
- Дней десять проедете, - задумчиво сказал Теин.
- Вот это и хорошо! - ответил Метелица. - Буду смотреть в окно, читать, размышлять… Кстати, как вы проводите отпуск?
- У меня отпуска нет, - ответил Теин. - Творческая работа, она ведь продолжается всегда… Хорошо, что дела сельского Совета налажены, вроде идут сами по себе.
- Но ведь бывает же у вас желание отвлечься?
- Я каждый день имею возможность отвлекаться. Пересеку лагуну, надену на себя охотничье снаряжение - и в море.
- Завидую, - вздохнул Метелица. - Ну, а если надо куда-то поехать, захочется повидать другие земли?
- В свое время, в молодости, я поездил вволю, - ответил Теин. - У нас при Союзе писателей есть так называемые Высшие литературные курсы. Вот они и посылают. Есть кругосветные путешествия, ознакомительные, либо выбираешь какую-нибудь страну И живешь там года два-три, изучаешь язык, культуру… А есть еще такое - задумываешь себе новое дело, осваиваешь, или едешь куда-нибудь учительствовать… Возможностей много.
- Знаете, Иван, - вдруг сказал Метелица. - Вот внук мой очень просится сюда. Да и дочь не прочь приехать.
- А жена? - спросил Теин.
- С женой мы разошлись еще в далекой молодости, - вздохнул Метелица. - Не выдержала она моей кочевой жизни.
- А разве нельзя было вместе ездить?
- Нельзя, - ответил после небольшой паузы Метелица. - Она выращивала новые сорта злаков. А куда от своего поля уедешь?
- А дочка?
- Пока училась, приезжала ко мне в каникулы, а теперь вот дома сидит, в Ленинграде.
Оба помолчали. За огромным окном сверкал Берингов пролив.
- Сергей Иванович…
Метелица по изменившейся тональности голоса Теина понял, что начинается серьезный разговор.
- Сергей Иванович, - повторил Иван Теин. - Сын меня беспокоит. Может, зря вы его взяли помощником…
- А что такое? - насторожился Метелица.
- Уж больно много разъездов. На ту сторону…
- А мне показалось, что он очень увлечен.
- Это верно, - вздохнул Иван Теин и добавил. - Особенно девочкой с Иналика, дочкой мэра.
- Френсис? - удивленно произнес Метелица, улыбнулся и продолжал. - Надо заметить, что вкус у вашего сына неплохой.
- Да у него уже была жена, и внучка у нас растет! - как-то торопливо и нескладно заговорил Теин. - Такое вот дело, сложное, трудное… Марина - это внучка - прямо не знает, где и жить, кого любить… А ведь девочка уже большая, школу кончает. Сейчас она в Крыму у деда и бабки. Я много лет надеялся, что Петр-Амая снова сойдется с женой. А эта Френсис… Ну что в ней такого? Молоденькая и, кажется, не очень и умная девочка.
- Да-а, - протянул Метелица. - А может, это временное, пройдет?
- Да нет, вроде бы у них такое, что сразу не проходит, - ответил Теин. - Да, может, и ничего, если бы была наша, советская!
- Ну, Теин! - с укоризной произнес Метелица. - Можно подумать, что вы еще находитесь в прошлом веке, когда жениться на иностранке считалось каким-то из ряда выходящим явлением… А если на это иначе посмотреть? С точки зрения укрепления дружбы? А? Торжественную свадьбу сыграем. В годы моей молодости были такие в моде, назывались комсомольские. Шуму на них было предостаточно, но гарантии прочности семейной жизни они все же не давали.
Видно, у Метелицы именно такая и была свадьба.
- Дело еще в том, - медленно заговорил Теин, - что они ничего не скрывают! Такое время. Все наружу, никаких секретов… Разговаривают в полный голос по международной связи!
Метелица пристально взглянул на собеседника.
- Ну, хорошо… Допустим, уволю его с поста помощника, который Петр-Амая, кстати, занимает номинально… Как объясню? А потом, он человек взрослый и разумный и сразу же поймет причину. А если это серьезно? А мы только усложним и без того непростое их положение и загубим чувство. Как-то, давным-давно, еще в молодости, я слышал от одного эфиопского крестьянина такое рассуждение: "Вот говорят, что все перед богом и законом равны. Все это ерунда! Есть люди неверующие, а еще больше таких, которым любой закон нипочем, и они всегда найдут способ его обойти.
Но есть одна вещь на земле, перед чем и впрямь все люди равны. Это - любовь! И в этом чувстве нет высших и низших, как нет одной любви прекраснее другой… Любовь имеет только одно для всех людей измерение - это счастье!"
Иван Теин старался внимательно слушать Метелицу, но внимание отвлекалось его же собственными размышлениями.
- А что же тогда делать? - спросил Теин.
- А ничего не надо делать! - решительно сказал Метелица.
- Но вот тут какое дело, - медленно продолжал Теин. - Община Иналика насчитывает всего лишь полторы сотни человек. Уже более полувека этот народ не растет, численность его не увеличивается. Хотя, надо сказать, и не снижается. Достигается это очень строгим соблюдением законов внутренней жизни, правил, установившихся издавна. Ни одна женщина у них не выходит замуж на сторону! Себе они могут брать жен со стороны, а отдать свою невесту - это грубое нарушение обычая… Так что любовь любовью, а тут такое намечается, что поневоле забеспокоишься, как все это предотвратить.
Метелица задумался. Похоже все же, что эфиопский крестьянин не совсем был прав. Да, перед любовью все равны - будь она в яранге, в хижине, в снежном иглу, во дворце или стандартной квартире многоэтажного городского дома, но все же…
- И даже в этом случае, - сказал он вслух, - надо дать возможность решать самой жизни.
- Возможно, что вы правы, - тяжело вздохнул Теин, поднимаясь.
- А на чем собираетесь возвращаться домой? - спросил Метелица.
- У меня парусная лодка, - ответил Теин. - Ветер попутный, часа через три буду в Уэлене.
- Погодите-ка!
Метелица вызвал помощника и отдал ему какие-то распоряжения. Теин стоял у большого окна и смотрел на пролив.
День вместе с солнцем уходил за Чукотский полуостров. Со всех сторон медленно, мягко, с какими-то ласковыми, теплыми дуновениями подбиралась ночь.
Журчала вода под острым форштевнем лодки, ветер низко гудел в тугом, легком парусе. Парус был ярко-желтый, как предписывалось инспекцией по безопасности плавания.
Скрылся за кормой крутой мыс Пээк, или мыс Дежнева на официальных географических картах. Низко стлались над водой птичьи стаи, пересекая курс. Время от времени из воды показывалась круглая, блестящая нерпичья голова, и большие темные глаза провожали долгим любопытствующим взглядом проплывающую лодку. Чуть поодаль прошло семейство моржей: видно, шли они на Инчоунское лежбище. Иногда показывался китовый фонтан, и черный острый плавник касатки прочерчивал воду.
Метелица не переставал поражаться жизнеобилию этих вод. Ему довелось долгое время жить на берегах теплых морей, которые были куда безжизненнее и пустыннее, нежели эти студеные воды. А здесь не бывало такого мгновения, чтобы в поле зрения не попалось какой-нибудь живности. И это стало возможным во многом благодаря тому, что человечество в конце прошлого века вдруг спохватилось, очнулось от бездумного, порой даже и бессмысленного уничтожения всего живого - зверей, лесов, живой чистой воды, воздуха…
Перед выходом в Тихий океан Метелица посмотрел назад и мысленно увидел взметнувшийся над водами, уходящий в сумерки наступающей северной ночи, гигантский мост в освещении неярких сигнальных ламп…
- Знаете, Сергей Иванович, - будто отзываясь на его мысли, сказал Теин, - часто, когда я выхожу в море и остаюсь один, смотрю на пролив и в воображении вижу мост.
- Я тоже, - ответил с улыбкой Метелица.
- И вот о чем думаю, - продолжал ровным голосом Теин. - Думаю, что от старого облика Берингова пролива уже ничего не останется. Это будет новый Берингов пролив…
- И что же, вам жалко старого?
- Нет, я не об этом, - тихо продолжал Теин. - Я хочу сказать о том, что в жизни все проходит: молодость, годы, способность живого воображения и даже старый Берингов пролив.
- И это закон жизни, - подхватил Метелица. - Но все - и молодость, и даже растраченные силы, передуманные мысли и пережитая любовь - остается в памяти человека, добавляет новые краски к его внутреннему облику.
Дул северный ветер, приглаживая волны у галечного берега. На железнодорожной станции разгружали платформы, и шум работающих механизмов доносился до открытого моря. Горели яркие светильники, и у входа в транспортный канал два маяка мигали дружелюбными огнями.
Пассажирский поезд отходил минут через двадцать.
Теин вошел вместе с Метелицей в вагон. Рассчитанное на долгое путешествие, купе представляло собой практически однокомнатный гостиничный номер с ванной.
На стене тускло светился включенный телевизионный экран. Возле постели, на тумбочке, стоял аппарат видеосвязи, светилось несколько кнопок для музыки.
Тепло попрощавшись с Теином, Метелица принял душ, переоделся и выключил в купе все, что можно было выключить, нажал кнопку звукового фона - шума лиственного леса - и погрузился в сон.
Утро разбудило его уже где-то далеко за Анадырем.
В широком окне мелькал подернутый осенней желтизной лес, перемеженный тоненькими белоствольными березками. Блестели озера, чистые реки отражали голубое с белыми облаками небо.