- И у тебя скверно, но лучше, чем у Сашки. Тот трудится между часовыми перекурами. Сорок восемь у тебя, Игорь.
Никто не ожидал, что норма так недосягаемо высока. На бумаге и на занятиях все выходило просто, столько-то штук кирпичей, столько-то рассчитанных, неторопливых движений - и норма схвачена! В газете строительства, да и во всех газетах, писали лишь о тех, кто перевыполняет нормы, этих людей было множество. Со всех сторон неслись потоки перевыполнений, трудно было допустить, что попадаются неумельцы, не добирающиеся и до половины задания.
Саша, задетый замечанием о перекурах, потребовал, чтобы Васю проверил знающий человек.
- Окончательно установит прораб! - утешил его Вася. - И можешь не сомневаться, скорректирует в сторону уменьшения. Я и так старался, чтобы вышло побольше!
Одного Семена не ошеломили результаты.
- Муха виноват! Сколько провозились - качали, закапывали в снег… Завтра пойдет по-иному:
В этот вечер Светлана возвращалась из столовой с Виталием и Лешей. Они рядышком шагали по очищенной от снега улице, уже не надо было трусить гуськом по узенькой дощечке.
Светлана сказала грустно:
- Как я сюда не хотела! Если бы не стыдно перед отцом, завтра уехала бы. Видеть не могу эти бараки!
- Раньше - лесная жуть, теперь - отрезаны снегами, - поддержал Виталий. - А в будущем - норма задавит, как петля. Мне предков не стыдно, этот народ простит, а двор у нас старый, крепость просто, и друзей там - страх! Обхохочут до косточек. Не будь этого, я тоже бы - алло, и поминай как звали!
- Аванс мы брали - возвращать надо! - заметил Леша.
- Это не проблема! А предки на что? Последнее продадут, чтоб спасти! У тебя кто?
- Все, кто требуется… Мать с отцом, бабушка.
- Ну, так в чем же дело? Крикнуть им телеграфно "SOS". Или неудачный подбор родителей? Тоже распространенная болезнь.
- Родители у меня, что надо, тебе бы таких! Но не считаю, что нужно бежать, вот мое мнение.
Виталий прищурился.
- Не мнение, а внушение. Ты Ваське в рот глядишь: что он изречет, то и ты поддакнешь.
А Светлана пожаловалась:
- Мне папа не откажет, если попросить. Но ужасно не хочется. Папа думает, что я без него пропаду, а я решила - ни за что не пропадать!
2
Георгий надеялся, что Вера одумается. Время работало на него. Лето превратилось в осень, осень холодела с каждым днем - скоро, скоро по снегу поползут на мягких лапах морозы! В эту пору особенно чувствуется одиночество. Придет, придет Вера извиняться за грубость! О своей грубости Георгий не вспоминал. Все парни в его кругу так поступали: кому не известно, что рассиропливаться с девушками не надо - враз окрутят! "Ладно, ладно! - размышлял Георгий после ссоры. - Моя будет сверху, погоди! И, может, до загса дойдет, не зарекаюсь. Но только сам я это надумаю, а не по твоему приказу. Вот так, и точка!"
В ожидании скорого примирения, он с головой уходил в работу. Он часто спускался под землю, ему нравились и низенькие ходки, пробитые в сплошном диабазе, и широкая штольня с лампами дневного света, и уклоны, и квершлаги - он мог часами блуждать по руднику, все было захватывающе непривычно и интересно. А самым непривычным и радостным было то, что всюду его ожидали с нетерпением, везде искали его помощи: при каждой поломке механизмов вызывали его, никому даже в голову не приходило, что он с чем-то может не справиться. Прошел месяц, за ним второй - Георгий про себя не переставал удивляться повороту жизни, хотя именно этого поворота искал и ради него покинул столицу. В Москве его старание никого не поражало, а любое лыко аккуратненько вписывалось в строку. Еще никогда Георгию не дышалось так легко. Он выходил на работу раньше всех, шел не торопясь - впереди, с доски почета, подмигивала наспех намалеванная его собственная насмешливая рожа, парень что надо! Он любовался своим портретом, вспоминал Веру: "Вот он я, такого не бросают - дудки, придешь!"
Но Вера упрямо не приходила. С обидой и недоумением он, наконец, понял, что для нее мало значили и окруживший его почет, и то, что все наградные и премиальные списки открывались его фамилией, и то, что в получку ему выдавали больше, чем любому другому новоселу, чуть ли не в два раза больше, чем зарабатывалось в Москве. Она хотела иного, он знал, чего она хочет, и злился - не так, - не так надо этого добиваться, с другими, пожалуй, так можно, за всех он не поручится, но с ним - ни в коем случае!..
Как-то вечером Саша сказал ему:
- Ты, выходит, полностью получил у Верки отставку?
Георгий отложил газету, где упоминали среди других примеров отличной работы его высокие производственные показатели, и посмотрел на Сашу.
- Откуда взял эту глупость?
- Да, глупость! Говори тоже! Все знают. Ого-ого, вот бы в Москву написать!
- Может, переведешь свое мычание на человеческий язык? Что написать? Кому? О чем? Выпусти вторым популярным изданием со списком опечаток!
- Не опечатка, а факт. Верка твоя каждый вечер с Мишкой, а вчера пропадали в лесу - и снега не побоялись!
Георгий снова взялся за газету. Замечательная статья потеряла три четверти своего интереса.
- Подглядывать, что делают соседи, стыдно, за это в угол ставят.
Саша ухмыльнулся.
- Меня поставят, а тебя обставили.
- Запомни на будущее, Сашок, еще не родился тот, кто меня обставит. Просто сам я разъяснил на пальцах, что депутат семейного совета или дурак поневоле из меня не получится. Муж-герой - не моя стихия.
Спокойствия его хватило лишь на отпор брату. Георгий знал, что Миша ухаживает за Верой, они часто танцевали в клубе. Но чтоб стали уединяться в лес - нет, тут что-то не так! Вчера как раз забушевала первая, пока еще теплая метель, что же, они шлялись там в снежной завирухе? На Веру мало похоже, чтоб она не посчиталась с погодой, другой такой мерзлячки не сыскать, вранье все это, вранье - Сашкины разговоры! Кто-кто, а солдат мне не соперник, рылом не вышел! На время Георгий успокоился, потом тревога возвратилась. Он понял, что надо первому искать примирения.
Прогулка в снегопад по лесу даром Вере не прошла - она слегла. С наступлением зимы она часто прихварывала. На этот раз Веру хотели положить в стационар, она не далась, чтоб не "разбаливаться", как объясняла Наде. Георгий отпросился на руднике и пришел днем, чтоб не помешали разговору. Вера вздрогнула и приподнялась на кровати, когда он вошел.
- Здравствуй, Верочка! - сказал Георгий, присаживаясь на табуретку. - Вид у тебя ничего.
Вера исхудала и подурнела, в ней мало что сохранилось от прежней вызывающей нарядности. Она перестала красить ресницы - на ветру со снегом никакая краска не держалась, губы были не то серые, не то бурые, они почти не отличались от щек, глаза, большие и неподвижные, потеряли блеск. Вера поглядела этими странными глазами на Георгия и проговорила:
- Чего ты, собственно, пришел?
- Как - чего? - Георгий придвинул табуретку поближе. - Старый друг лучше двух подруг. Интересуюсь здоровьем…
- Здорова! - сухо сказала Вера. - Больше тебе знать нечего.
Минуту он собирался с духом.
- Можем мы с тобой поговорить по-товарищески?
- Не о чем нам говорить.
- По-моему, о многом… Ходят слухи, что у тебя новое увлечение.
- Ах, вот что! Тебя волнуют эти слухи?
- Волновать не волнуют, а занимают… Любопытно, как на деле?
- Мои дела касаются меня и моих близких. С чужими делиться не собираюсь.
- Уже не близкий? Ладно, не навязываюсь… Сказать все же можешь, что происходит?
- Ей-богу, надоел! С чего мне с тобой откровенничать?
Разговор вышел не такой, каким он намечал его, самое лучшее было бы прекратить его и уйти. Уйти он не мог.
- Постой, постой! Давай все точки расставим… На меня тебе обижаться нечего - честно ждал, пока образумишься. А ты, выходит, от меня к другим? И с кем, спрашиваю? Если на Мухина польстилась, так чего ждать от тебя завтра?
- Зачем же ждать до завтра? - ответила она с горечью. - Были, были, многие уже были, не один Мухин. Удивляюсь, как ты не увидел. Впрочем, ты такой - видишь одного себя, где тебе других замечать!
- Речь не обо мне. Надо выяснить, кто ты такая?
- Нет, не надо! - воскликнула она, снова приподнимаясь на постели. - Я - ясная, что обо мне? И о тебе нечего разбалтываться, ты тоже ясный. Ни минуты не сомневалась, что от всего отречешься, еще меня обольешь грязью. - Она с рыданием прокричала - Хоть бы капля порядочности, одна капля, нет, грязь, грязь!
Он так низко наклонился над кроватью, что Вера, замолчав, откинулась на подушку. Ей показалось, что он ударит ее.
- Нет уж, поговорим о тебе! Обо мне ты высказалась, что я непорядочный, пусть! Ты, конечно, порядочная - без загса, в одну любовь, крутить не можешь! Тебе только мужа подавай! А сама ты в жены годишься? У тебя же половая слабость - никому отказать не можешь. Таких порядочных мне и даром не надо!
Вера отвернулась, спрятала лицо. Она тряслась, всхлипывала, что-то бормотала. Бешенство еще клокотало в Георгии. Он не выговорился, беспощадные слова рвались наружу - он стиснул губы. "Что же мне?.. - невнятно твердила Вера. - Что же мне?.." Георгий скверно выругался и вышел. Из-за двери донесся новый взрыв рыданий.
Он стоял в полутьме коридора. Коленки противно подрагивали, в висках стучало. С Верой все было покончено, обратной дороги к ней не существовало. Она лежала на кровати в пяти метрах, легче было преодолеть пять километров горных высот, чем перешагнуть эти немногие метры. Не они первые расстаются в мире, жалеть особенно не о чем. Но можно было расстаться по-хорошему, спокойно, с усмешкой и шуткой, раз уж это стало неизбежно. Они расстались скверно и мерзко, не так надо было, не так! Его мутило, он словно наелся дряни.
В барак вошел Миша. Он с изумлением посмотрел на Георгия и собирался пройти к себе. Георгий схватил его за плечо.
- Верка ждет тебя. Торопись, пока девчат нет. Миша сдернул его руку. Он тяжело задышал.
- Ты, кажется, ищешь ссоры, Георгий?
- Ссоры? Не из-за чего ссориться. Иди, иди, не стесняйся. Я вам не помешаю.
Он хлопнул дверью выходя. Миша, помедлив с минуту, постучал к Вере. Вера плакала, вытирая лицо полотенцем. Миша поднял отброшенный Георгием табурет и придвинул его к кровати.
- Верочка, что у вас вышло с Георгием?
Она всхлипнула.
- Не знаю… Вдруг пришел и стал приставать - с кем гуляю, где гуляю…
- Негодяй! - сказал Миша. - Мало его воспитывали в колонии! Хочешь, я его по-серьезному проучу?
Вера, пораженная, смотрела во все глаза.
- Ты? Он же свернет тебя в узелок и повесит на сучке, как веревку, если полезешь с кулаками!
- Я не о драке, - разъяснил Миша. - Надо вынести его обращение с тобой на суд общественности.
Вера презрительно покривилась.
- Спасибо уж! Не люблю полоскать на людях грязное белье.
Она откинулась на подушку, уставясь заплаканными глазами на стену. Миша снова заговорил:
- Верочка, как твое здоровье? Может, в самом деле, ляжешь в больницу?
- Еще чего? Завтра буду здорова. Мы слишком много времени провели в лесу.
- Я же говорил - лучше посидеть в клубе. Ты сама хотела куда-то подальше.
- Я хотела показать тебе красивые лиственницы, около нас таких нет. С этими глупостями покончено. Больше - никаких далеких прогулок!..
Миша заговорил о том, что всего интереснее ходить в клуб, там в этом месяце - обширная программа культурно-массовых мероприятий, не одни танцы и картины, как до сих пор. Из Красноярска запрошены лекторы по международным и научным проблемам, прилетят артисты эстрады - будет интересно, ей понравится! Вера слушала его, прикрыв веки. Ему показалось, что она впадает в сон, он заговорил тише. Она вдруг прервала его:
- Миша, ты и вправду хорошо ко мне относишься?
Он удивился, раньше она сердилась, когда он заводил речь о чувствах.
- Неужто ты сомневаешься? Потребуй - любые доказательства!..
- Тогда оставь меня, Миша!
- Как - оставить? Уйти до вечера?
- Нет, совсем. Не будем больше встречаться.
Он смотрел на нее умоляюще и растерянно. Он знал, что она не шутит, она не разрешила бы себе таких скверных шуток. Ей стало жаль его. Она сказала, отворачивая лицо:
- Со мной что-то нехорошее, Миша. Мне от всего теперь трудно - от работы, от зимы, обыкновенный снег, а я вся дрожу… И гулять не тянет. Одно - лежать, лежать.
- Может, переутомилась? Поправишься, все пройдет.
Она устало согласилась:
- Может быть. Миша, может быть… Не приходи больше.
Он сидел, подавленный и грустный. Она сказала:
- И не сердись! Ты хороший, я знаю. Но мне надо одной - месяца на два, до нового солнца. На дворе темно, Миша, темно и холодно - мне хочется укутаться и лежать…
- Тебе непривычна таежная природа. В Москве - улицы, дома, здесь - одни деревья.
- Да, наверно. Я больна от этой зимы… Он немного отошел.
- Ну, если так, Верочка… Значит, на месяц, пока ты отдохнешь?
Она молчаливо согласилась с поправкой.
- Да, на месяц. А теперь извини, Миша, я хочу спать.
Он вышел, неслышно ступая, так же неслышно прикрыл дверь. Вера, смежив веки, ровно дышала. Потом она стала плакать - сперва тихо, затем все громче. Она сотрясалась от рыданий, душила рыдания одеялом.
3
Курганов уехал в Москву, его замещал Усольцев. Первые телеграммы от начальника строительства были неутешительны, в Госплане и слушать не хотели о значительных ассигнованиях на следующий год. Курганов вынес спор в ЦК - тон телеграмм стал веселее. В последней из них Курганов порадовал друга, что дело, пожалуй, выгорит. Промышленность страны перевыполняет годовой план, в счет создавшихся сверхплановых резервов им подкинут миллионов сто на разворот строительства. "В общем, теперь нажимать и нажимать! - сообщал Курганов в письме. - Претендентов, вроде нас, уйма! Значит, успокаиваться нельзя - ну, я заручился поддержкой экспертов. В остальном тоже неплохо - твои задания выполнены почти по всем пунктам".
Вскоре, закончив дела в Москве, возвратился и сам Курганов. В день его приезда группа новоселов не вышла на работу. Усольцев, встретив Курганова на аэродроме, тут же рассказал, как все случилось. Курганов был ошеломлен. Усольцев не скрывал, что и он потрясен неожиданным событием.
- Кое в чем и я виноват, - сказал он. - Как шляпа, понадеялся на нашу бухгалтерию, а там одно понимание - смета, графа, параграф… В общем, надо быстренько поправлять.
- Разобраться надо! - сурово сказал Курганов. - Поблажки бузотерам не дам. Ты по природному добродушию что-то слишком оправдываешь бездельников и взваливаешь на себя…
- Разберемся, конечно… И поблажки бузотерам не давать - правильно! Но и нашу ошибку выправить - вот я о чем…
События разворачивались так.
На доске возле конторы вывешивались выполнения сменных заданий, у этого местечка вечерами толпились. Потом доску, рассыпав на мелкие щиты, повторили на стройучастках, можно было уже не бегать в контору. Цифры на щитах пугали новоселов. Все подтянулись, но лишь Семен легко перевалил за норму - бригада в целом не поднималась выше восьмидесяти процентов. Вслед за Семеном шла Надя, она уверенно подбиралась к заветному пределу, лишь немного ей уступала Лена. В группе отстающих плотно осели Виталий и Светлана. Понатужившись, они догнали Игоря с Верой и Сашей, теперь все вместе составляли "компактный коллективчик задних" - так его называл Георгий. То один, то другой вырывался вперед, отрывался от шестидесяти и переваливал за семьдесят, но завтра опять катился к шестидесяти. На доске личные результаты не отмечались, но Вася завел тетрадь, куда заносил все. Он сказал Игорю:
- Подтягивайся, Игорь, как бы ты не занял последнего места.
Игорь знал уже, что катится на последнее место. Он старался, но у него не получалось, даже Виталий свободно его обгонял.
Он, не переставая, думал об одном: как поправить ошибку природы, создавшей его слабосильным? Это была не главная мысль, забивавшая остальные, это была единственная, другие возникали, когда приходилось отвечать на вопросы или исполнять распоряжения. Игорь казался рассеянным, приятели объясняли это усталостью, он соглашался. Но он был не рассеянным, а сосредоточенным, его, словно автомат, завели на одно движение. Он лихорадочно размышлял, десятки планов и соображений представлялись ему, он все их по очереди отбрасывал. Несчастье состояло в том, что путь требовался скорый, а результат - немедленный. Много путей вело к укреплению сил - физкультура, прогулки, специальная диета, но никто не знал, сколько ждать, пока все это скажется. Игорь ел побольше, много спал: мама считала сон средством от всех болезней. Но с некоторой поры Игорь заметил, что тело его не вмещает большой объем сна - чем раньше он засыпал, тем раньше просыпался, а усталость не проходила.
Аванс в начале месяца выдали нормальный. Потом бухгалтерия спохватилась, что надо увеличить вычеты за обмундирование, чтоб до начала нового финансового года покончить со всеми долгами.
Когда подошел день зарплаты, большинству пришлись гроши, совсем не то, что в прежних получках. С Игоря еще следовало, у него не хватило выработки, чтобы покрыть аванс и долги. Саша ругался: ему выдали двадцать четыре рубля.
- Да как же я жить буду? - кричал он. - На хлеб же не хватит!
Около него стоял подавленный Виталий, тому досталось пятьдесят три рубля - порция, по его нынешним потребностям, на два дня. Вера с отвращением рассматривала свою получку, в ней и до ста не доходило. Светлана, получив сто три рубля, расплакалась у кассы и так - со слезами на щеках - расписывалась в ведомости. Леша и Надя получили побольше, Вася с Леной тоже, но и у них до двухсот недобиралось. Одному Семену переход на нормы оказался выгоден, ему выдали больше прежнего.
Саша сцепился с Васей.
- Твои сводки и выводки, отвечай - на что жрать? - Он махал двадцатью четырьмя рублями. - Запомни эти бумажки! Они тебе боком выйдут!
Вася в ответ заорал:
- Отстань, не то поговорю без официальщины!
В контору пришел прораб, Саша поругался и с тем. Он хотел устроить скандал начальнику, на это никто не решился. Тогда Саша позвал товарищей к себе: пораскинуть мозгами - можно ли выдержать подобное издевательство?
За Сашей повалили кучей. Вася не пошел, о чем вскоре пожалел. В комнате расселись на кроватях. Саша высказался коротко и энергично:
- Не выходить завтра на работу - все!
- Попадешь под ответственность за волынку, - предупредил Семен.
Саша не побоялся ответственности. Пусть начальство живет на двадцать четыре рубля, он не может. Виталий присоединился к Саше, их поддержала Вера. Светлану тоже возмущало бездушное отношение начальства. Виталий мрачно сказал:
- Душат костлявой рукой голода - где забота о человеке?
- Чего вы требуете? - спорил Семен. - Чтобы платили не от работы? Или чтоб вам долги простили?