Вечером постучала какая-то старушка и сказала, что пришла она просто так, проведать Васю. Но Капитон сразу смекнул, что старушка эта забрела неспроста, старушка эта скорей всего самая опасная. Он не растерялся и принял ее со всеми почестями. Когда же оказалось, что старушка эта всего-навсего Павлушкина бабушка, то Капитон и тут не растерялся и начально объявил:
- Ходят тут всякие, высматривают…
- Ну, ну, - сияя всеми своими добрыми морщинками, проговорила Павлушкина бабушка, - а ты все еще не уходился? На-ко вот почитай, кто я для тебя буду.
Из своей клетчатой сумки она достала удостоверение, где сказано, что она является внештатным сотрудником детской комнаты при милиции. Капитон снова не растерялся, но только сразу так вспотел, что даже редкие волосы на его круглой голове потемнели и закрутились в мелкие колечки.
- Ходят, говорю, тут всякие, а настоящего человека, знающего, только вот сейчас и увидел. Проходите, дорогая наша гражданка…
Рассказывая все это, Васька каждый раз повторял, что Капитон очень боится суда, а потому так и старается. Он хочет, чтобы все увидели, что не такой-то он пропащий человек, что дома у него все идет хорошо, и тогда его не так строго накажут. А Володя и сам знал, какой Капитон хитрый человек, и очень сочувствовал Ваське.
НОВОСТИ И ЗАГАДКИ
По дороге из школы Тая спросила:
- Пойдешь к Елении проверяться?
Володя ничего не ответил. Попробуй-ка не пойти! Сама небось только увидит Елену Карповну, так и замрет, как птичка. А еще спрашивает.
Повздыхав и помаявшись около ларя в полутемных сенях, Володя вежливо стучал в дверь старухиной комнаты.
Елена Карповна сидела на одном и том же месте у стола и читала. Отодвинув книгу, она сразу же начинала спрашивать уроки.
Выслушав его ответы, она покачивала головой, будто поклевывала своим длинным носом корм, который Володя рассыпал перед ней. Неважный, наверное, этот корм, потому что вид у нее не очень-то довольный. А может быть, ей очень хочется сделать замечание, отругать его, но она никак не может ни к чему придраться. Выяснив, что с уроками все обстоит вполне благополучно, она переходит на дела домашние:
- Что сегодня ел?
Глядя на ее клюющий нос, Володя перечисляет все, чем сегодня кормила тетка. Здесь тоже придраться не к чему.
- Ну, это еще ладно, - недовольно прерывает его Еления и снова задает вопрос: - А пуговицы все на месте?
- Не знаю, наверное.
- Проверь. Если что неладно - скажи.
- Все ладно.
- А ты сначала подумай, а потом говори.
Володя подумал и сказал:
- Спать я хочу…
Елена Карповна вдруг усмехнулась:
- Лебеденочек, а смотришь волчонком… Чем я тебя разобидела?
Володя ничего не ответил, а она продолжала:
- Гурий тебя растревожил дурацкими своими словами. Так ты ему не верь. Пустой он человек. И слова его пустые. Все, что у меня спрятано в той комнате, это я от гибели спасла. Люди красоту любят, да не всегда ее настоящую цену знают. Многие думают: красивая штучка, безделка на копейку. Таким все равно - что настоящее мастерство, что Капитошкина халтурная поделка. А мне вот надо человеку настоящее открыть. Я для того и накапливала это богатство. Всю жизнь. Как человек силу копит, как ум! У меня это отнять - лучше убить. Твой дед, Великий Мастер, отлично понимал это. Он человек был необыкновенный, а умом ребенок. Он говорил, будто народу надо наше старинное мастерство. Вот как ошибался! Сейчас всякие модные штучки в ходу.
Слушая ее неторопливую гудящую речь, Володя думал, что Тая, пожалуй, и не очень ошиблась насчет Елении. Побаивается она его. А почему? Что он может ей сделать?
- Сегодня сын приехал. Вот что он из Северного города привез. Я тебе покажу.
Она выдвинула ящик стола и начала доставать оттуда белых и ярко раскрашенных и раззолоченных куколок. Она торопливо расставляла их на темной скатерти, и Володе казалось, что с появлением каждой новой игрушки в комнате становилось веселее. А лицо Елении, наоборот, все больше и больше темнело. Обиженным голосом она спросила:
- Вот и тебе, я вижу, нравится? Это потому, что ты ничего еще не понимаешь. А ты приглядись: сделано под старину, форма соблюдена, а раскрашено, как модная тряпка. Отдать их Капитошке на потеху. Ему в самый раз по его разумению.
На темных щеках Елении вспыхнули пятна злого румянца, глаза ее сверкнули, она так раздула ноздри, что Володе показалось, будто из них повалил дым, как у настоящего Змея Горыныча. Володя даже попятился к двери на всякий случай. А в это время без стука вошел Ваоныч.
- Что тут у вас?
Елена Карповна замахала на него руками:
- Иди к себе, иди!
- Что случилось-то?
- Кому ты этот мусор привез?
- Не нравится?
- Нет. Подделка. Модерн.
- А по-моему, интересно, новое осмысливание старой формы…
Но Елена Карповна грозно прикрикнула на него:
- Да замолчи ты, замолчи! Болтать-то от пигалицы своей как выучился. Раньше ты проще был и оттого много талантливее…
- Трудно мне с тобой спорить, - отмахнулся Ваоныч.
- А и не надо. О старинном, о русском, со мной тебе не под силу спорить. Ох, как портят некоторые старое-то мастерство. До чего додумались: на лаковых шкатулках копии с картин малевать начали. Даже портреты! Вот что получается, когда ум убог, а рука блудлива. Русское мастерство - гордость наша, пример красоты. Хранить его надо в чистоте, как святыню.
- Все совершенствуется…
- Слушать-то тебя не хочется. Как ты, например, станешь совершенствовать Репина? Или Голикова? Их искусство оберегать надо от этого твоего совершенствования. В искусстве, запомни, каждый мастер все начинает сызнова, на новом месте, будто до него ничего и не было. Он зачинатель неповторимого. Тогда он мастер.
- Значит, ты против современности?
- А ты словами не разбрасывайся. Сейчас надо новые свойства вещей открывать, а не старые раскрашивать. Ну, а теперь иди.
- А я пришел рассказать тебе про выставку. Думал, тебе интересно послушать. Тем более, там открывали новые свойства вещей.
Ваоныч только что вернулся из Северного города. Он ездил туда на открытие областной выставки картин.
Еления сказала:
- Если так, то рассказывай. - Посмотрев на Володю, добавила: - А ты иди, сложи книги да спать.
Уложив книги в портфель, Володя решил еще немного почитать перед сном, но тут пришел Ваоныч и спросил:
- Что у вас произошло? Мать жалуется на Гурия. Он тебя на какую-то диверсию подбивает?
Поглаживая небритые с дороги щеки, художник слушал Володины объяснения и посмеивался:
- Здорово, значит, его припекло. Гурия-то. Если он так ожесточился. Он ведь трус, как и всякий жулик.
Володя спросил:
- А может быть, она и сама боится.
- Кого? Гурия-то? Нет…
- А Тайка сказала, как будто это она меня боится, - сказал Володя и засмеялся, чтобы Ваоныч не подумал, будто он верит в эту девчоночью болтовню. Но Ваоныч даже не улыбнулся. Это удивило и насторожило Володю.
- Боится? Нет. Она, знаешь, любит тебя.
Любит! Всего Володя ожидал от Елении, только не любви. Никогда он не замечал никакой любви. Она даже внимания на него не обращала. Это Ваоныч, должно быть, выдумал, чтобы посмеяться.
Но художник очень серьезно сказал:
- Не веришь? А ведь она добрая. Только характер у нее тяжелый. Она, если в чем уверена, будет стоять железно. Знаешь, как она зовет тебя? Лебеденочек. Редко, правда, раз в год.
А ведь и верно, зовет. И даже совсем недавно называла, сегодня. Но он не обратил на это никакого внимания.
Ваоныч продолжал:
- И любит она тебя тоже скуповато. Раз в год. Себя любит чаще, а свой музей всегда. Так что ты очень-то не переживай.
- Да я нисколько.
- И не надо. Будь ты постарше, она бы тебя на одно дело подбила. Уж она бы уговорила. Я знаю.
- Какое дело? - спросил Володя.
И Ваоныч снова ошеломил его новым сообщением:
- Хлопочет она, чтобы в этом доме музей открыть.
- Какой музей?
- Музей народного искусства. Хорошо придумала?
- Очень хорошо, - согласился Володя.
- А мама? Она что скажет?
- Я ее уговорю…
Похаживая по комнате, Ваоныч говорил, что это было бы замечательно: в таком красивом доме, который уже сам по себе является чудесным изделием русского мастерства, открыть музей. Все, что накопила Елена Карповна за свою жизнь, все свои драгоценные коллекции она согласна передать в новый музей, и все будут приходить, все будут любоваться на красоту и говорить: "Вот что могут золотые руки великого мастера - русского народа!" Надо так и назвать: "Музей Великого Мастера"!
- Вот это здорово! - согласился Володя. - "Музей Великого Мастера". Так и на вывеске написать.
Ваоныч спросил:
- А нарисовать, на вывеске знаешь что?
- Знаю! - восторженно подхватил Володя.
- Что?
- Лебеденочка!
- Ага. Раскинул крылья широко, широко. Сейчас полетит…
- А за ним солнце, - продолжал Володя.
Ваоныч, как песню, подхватил:
- Алое, горячее. А лучи золотые.
Володя снова повторил:
- Это очень хорошо! Это просто здорово!
Ваоныч сказал:
- Но это очень трудно.
- А если все возьмутся?
- Тогда легче. Но все равно трудно.
И он начал перечислять все, что надо проделать для открытия музея. Надо решение городского Совета, квартиры всем, кто живет в доме, деньги на ремонт, постройка выставочного помещения, очень много всего надо. А Володя слушал его и думал, что взрослые так умеют усложнять простые, хорошие и всем понятные вещи, что о них делается даже скучно мечтать.
А Ваоныч все ходил по комнате и говорил о том, как трудно открыть "Музей Великого Мастера", что за это дело взялась пока одна Елена Карповна, но даже и она со своим железным характером вряд ли добьется успеха, если ни от кого не будет поддержки.
Володя спросил:
- А вы?
- И я, конечно. Хотя у меня и своих дел в Союзе художников хватает. Вот был я в Северном городе на выставке. Это не простая выставка всяких картин. Это, как тебе объяснить… Ну, в общем, все художники собрались и решили нарисовать картины про богатства северной природы. И чтобы эти богатства сохранить и умножить. Два года работали, и у некоторых замечательные получились картины. Самые лучшие у Снежкова…
- Михаил Снежков? - спросил Володя.
До него словно издалека донесся удивленный голос Ваоныча:
- А ты его знаешь?
Володя твердо ответил:
- Да. А он хороший художник?
- Ого! Художник - дай бог! А ты откуда его знаешь?
- Он, когда в госпитале лежал, нарисовал мамин портрет.
Володя повел Ваоныча в спальню. Включил свет. Далекая, далекая мама посмотрела на него со старого рисунка.
- Любимая сестра Валя! - удивленно воскликнул Ваоныч.
Володя спросил:
- А вы разве знаете?
- Знаю. Снежков недавно картину написал и назвал ее "Любимая сестра Валя". И лицо там вот это. Точь-в-точь. А я думал, мне показалось… Подожди, я сейчас тебе покажу.
Он принес журнал, где были напечатаны две картины художника Снежкова. На первой нарисованы сосны, а среди них широкая такая поляна, вся засаженная маленькими зелененькими и пушистыми, елочками, сразу заметно, что они не сами выросли, что их тут посадили правильными рядами. Стоят, как пионеры на линейке. А день разыгрался солнечный, горячий: каждая веточка сверкает, как свечка, и старые сосны вдали вскинули под самые облака свои золотистые ветки. И все так удивительно нарисовано, что кажется даже, кругом запахло нагретой смолой. Среди молоденьких елочек по рядкам идут двое: маленькая скуластенькая женщина в красном платочке и высокий рыжебородый мужчина. Наверное, это они насадили эти елочки, вон как внимательно их осматривают и, наверное, радуются.
- "Художники", - прочитал Володя подпись под картиной и спросил: - Почему "Художники"? Они же ничего не рисуют.
Ваоныч сказал:
- А как думаешь, почему?
- Наверное, потому, что красиво насадили, как на картинке.
- В общем верно, - согласился Ваоныч. - Человек своим трудом украшает жизнь.
Он перевернул страницу, открылась новая картина: около зеленой палатки - полевого госпиталя - сидит на пригорочке очень молоденькая девушка в белой косынке, на плечи ее накинута зеленая стеганка. Солнце уже село. Оранжевый свет из палаточного окна освещает ее утомленное лицо. И тут же, у самой палатки, растет ромашка. И девушка смотрит на нее с изумлением и восторгом: как это здесь, на такой выжженной, избитой земле смог уцелеть такой хрупкий глазастенький цветочек - милый житель русских полей?
…Давно ушел Ваоныч, давно уже лежит в своей постели Володя и смотрит, как мерцают зеленоватым светом заиндевевшие стекла в потолке. Это играет луч далекой вечкановской звезды, ободряя Володю: "Не робей, парень, не унывай! Все равно будет по-твоему. Ты - сучок дубовый, от такого и топор отскакивает. Ты своего добьешься…"
И, засыпая, Володя думает: "…ну, конечно, добьюсь. Снежков. Он сильный и смелый должен быть, потому что он лучший художник. Северный город - ох, как это далеко…"
"РАЗОШЛИСЬ НАШИ ДОРОЖКИ…"
Зима кончается так: утром сквозь проталинку в окне Володя увидел необыкновенный снег, он переливается нежнейшими оттенками - голубым в тени и розовым на солнце.
На снегу у самого забора хлопочут зяблики, выклевывая семечки из сухих стеблей. Тут же на пушистой целине ровная строчка мелких следов: интересно, какой это звереныш пробежал?
Нет, в такое утро дома не усидишь. Наскоро одевшись, Володя выскочил на крыльцо. Солнце уже выглянуло из-за крыш все в розовых туманах, и по небу текут белые и голубые столбы дыма из далеких заводских труб.
И тут, стоя на крыльце, Володя поднял голову и увидел чудо. Березы за сараем, в глубине двора, развесили свои длинные ветви, и сквозь них просвечивает очень голубое небо. За ночь каждая веточка обросла кристалликами инея, который чуть подтаял, и ветви стали похожи на блестящие нити ожерелья. Все березы вдруг засверкали, заискрились, стоят, позванивая от легкого ветра.
Только три-четыре минуты продолжалось это чудесное видение. Поднялось солнце, растопило иней, и березы стряхнули свой блестящий наряд. Ветки выпрямились и поднялись. Володе даже показалось, будто березы легко вздохнули и закачались на ветру. Он все стоял и смотрел, не понимая, что с ним произошло: никогда еще ему не было так легко и вместе с тем отчего-то очень тоскливо. Может быть, оттого, что мама еще не приехала. Очень ему надоела одинокая жизнь, от тоски даже горло вдруг сжалось.
Тут на крыльцо выскочила Тайка и разогнала все настроения и переживания.
- Ох! Вот он где! Пошли завтракать.
Когда дядю арестовали, тетка устроилась в какой-то цех домостроительного комбината уборщицей. Теперь по утрам Тая сама готовила завтрак. А чего там готовить, когда и без нее все приготовлено. Она просто доставала из печки сваренную картошку или кашу да подогревала на плитке чай. Вот и все ее труды. Но она, конечно, задирала нос, вроде она здесь старшая.
- Ты ешь, ешь, поторапливайся! - то и дело приговаривала она, хотя Володя и так даром времени не терял.
- А сама-то что же?
- Я сегодня в школу не пойду.
- С чего это?
Тая прижалась, лбом к столу, и ее тонкие косички задрожали. Она плакала.
- Да что ты?
- Папе сегодня суд, мама велела дома сидеть, дожидаться…
Есть сразу расхотелось. Припомнились все события той страшной ночи: и черный подвал, где при свете фонаря поблескивали какие-то части машин; милиционер; белая собака, набитая сторублевками, и отчаянные слова дяди Гурия. Все это, казалось, произошло так давно, что все об этом забыли и занялись каждый своим делом. А вот, выходит, не забыли.
И Васька сегодня не пришел в школу. Наверное, он тоже сейчас в суде.
Вернувшись из школы, Володя пообедал в одиночестве и вышел во двор.
По тропинке, проложенной в глубоком снегу, он прошел до навеса, заваленного снегом почти по самую крышу, заглянул под навес - там было темно и пахло пылью и кроличьими клетками.
Звонко стукнула калитка, Володя обернулся. Во двор влетел Васька.
- Вовка! - заорал он отчаянным голосом. - Спасай меня, Вовка!
Перемахнув через сугроб, он скрылся под навесом. Когда Володя скатился по сугробу вниз, Васька стоял в самом дальнем углу за пустыми клетками.
- Бежать мне надо, - торопливо проговорил он, - скрываться. Я в суде все рассказал…
В это время кто-то громко завыл на дворе. Выглянув из-за сугроба, Володя увидел тетку. Подняв к сияющему небу свое опухшее от слез лицо, она бежала к дому. Ее руки были подняты, словно она сдавалась в плен. Рядом, с ней бежала Муза и обеими руками держалась за теткину талию. Это она поддерживала тетку, а было похоже, будто они исполняют какой-то бойкий танец.
- Скорей в избу, тетя Муза, ведите.
Они скрылись в доме. Васька прошептал из угла:
- На два года посадили дядьку-то.
- А твоего?
- Вывернулся. Он скользкий. Два года условно.
- Как это условно?
- Да вроде строгого выговора. Теперь он ободрился и так мне задаст…
Володя тяжело задышал в воротник:
- Так уж и даст!
- Не думай, не испугался. Знаю я его, бандита. Жить не позволит.
- Знаешь что, - горячо заговорил Володя, - давай жить вместе. Переходи к нам и живи. Мама ничего, я ее уговорю. Или еще можно тайно на вершице жить. Скрываться. Кормить будем я и Тайка. Она вредная, но никогда не выдаст, хоть ее режь.
Слушая его речь, Васька только всхлипывал и вздыхал. Потом он строго сказал:
- Нет, нажился я в людях.
- Так ведь тайно. Никто и знать не будет.
- Да пойми ты, Вовка, нельзя мне здесь.
- Хочешь, я с тобой?
- Зачем тебе? - рассудительно заметил Васька. - Тебе этого не надо. У тебя жизнь хорошая. Разошлись наши дорожки, разбежались в разные стороны.
Володя подумал и тоже рассудительно пояснил:
- Жизнь у меня одинокая.
В ясном зимнем небе летел самолет. Он забирался все выше и выше, оставляя длинный белый след.
- Хорошо ему, - судорожно вздохнул Васька.
Володя тоже посмотрел, как в необозримой вышине исчезает темная точечка, и согласился:
- Хорошо. Летай себе и летай…
- И бояться никого не надо.
Улетел. Остался только один неторопливо расползающийся белый след.
- Я тебе письмо пришлю, как устроюсь. Тогда ты и приедешь. Знаешь, как заживем. Во! Понял? Выгляни-ка за ворота, Капитон, может быть, там сидит - караулит.
Капитон и в самом деле сидел на скамейке у ворот и смотрел на белый самолетный след. Глаза у него были пустые и скучные. Володя подумал: "А ведь Капитон тоже был мальчишкой, и тоже смотрел, как пролетают самолеты, и, может быть, тоже хотел пойти в летчики". Но он сейчас же отогнал от себя эту явно нелепую мысль.