- Стахов - летчик грамотный, деловитый, целеустремленный, - отвечал полковник Турбай. - Подготовлен к полетам дневным и ночным… С дисциплиной у него неплохо… Над собой? Да, да, работает… Нет, его больше интересует космонавтика. Недавно выступал в нашем Университете культуры с любопытным рефератом о теории относительности Эйнштейна… Как вам сказать… Единственно, что ему остается пожелать, - командир выдержал паузу, - может быть… большей вдумчивости. Молод еще… любит петушиться.
Потом командир засмеялся на какую-то реплику генерала и сказал:
- Хорошо, включим его в список. Это верно: плох тот летчик, который не мечтает стать космонавтом…
Стахов вспомнил этот разговор командира соединения с Турбаем, и настроение у него еще больше упало.
Он шел к командному пункту напрямик, кратчайшим путем, и ориентиром ему служило песчаное возвышение, на котором медленно вращался квадратный домик без окон. Чудо-домик нацеливал в небо огромные изогнутые крылья антенны. Летчик знал, с решетчатых крыльев срывались мощные потоки невидимых радиоволн. Ничто не миновало эти волны - ни живое, ни мертвое.
Несколько минут тому назад где-то далеко-далеко радиолуч натолкнулся на летящий самолет и, отразившись, пришел назад, лег на янтарном экране радиолокатора слабой зеленоватой точкой… Одной засечкой больше, одной меньше - попробуй-ка в этом разобраться! Но она, эта новая засечка, не ускользнула от взора операторов. Им нередко приходилось вести по локатору сразу несколько целей, помня не только номер каждой, но и четко представляя себе, какой тип самолета за этим номером скрывается, какими летно-тактическими данными он обладает.
- Обнаружена цель! - передал оператор на КП и произвел опознавание цели: это был скоростной бомбардировщик.
Оперативный дежурный приказал произвести расчет на перехват…
В стратосфере, где температура около шестидесяти ниже нуля, где машина хуже слушается человека, потому что воздух сильно разрежен, майор Жеребов должен был перехватить противника и сбить его.
Старый командный пункт, куда держал путь Стахов, находился в небольшом березнячке, отделявшем аэродром от военного поселка.
Узкая каменная лесенка привела Стахова в обширное полукруглое помещение, стены и потолок которого были обтянуты материалом, скрадывающим звуки. Здесь всегда казалось несколько мрачновато, и только низкие столы штурманских расчетов, застланные полупрозрачной калькой, освещались мягким желтоватым светом. На одном из столов, его называли столом боевого применения, уже была нанесена планшетистами схема наведения.
- Вам задача: курс восемьдесят градусов, - говорил в микрофон стоявший у стола штурман наведения, - высота одиннадцать тысяч метров.
- Вас понял, - прозвучал в динамике голос Жеребова.
Больше всего Стахов любил эти напряженные минуты поединка в воздухе, когда все земные дрязги, невзгоды и волнения кажутся никчемной суетой, а твои слабости, от которых ты не хочешь освободиться и которые не хочешь признать за собой, сами по себе отходят на второй план, уступая место чему-то большому и настоящему. Как бы ему хотелось сейчас оказаться на месте майора!
Стахов подсел к затемненному пологом экрану с нанесенной на него цветным мелком схемой наведения и стал следить за полетом Жеребова.
Перехватчик сообщал о погоде:
- Десять баллов. Нижняя кромка шестьсот метров. Местами осадки. Видимость пять-шесть километров.
Когда речь идет о десяти баллах - значит, небо сплошь затянуто облаками. Судя по показаниям на экране, перехватчик шел в облаках. Юрий знал, что самолет теперь содрогался всем корпусом, словно летчик сидел не в кабине истребителя, а на телеге и мчался на большой скорости по булыжной мостовой. Находившемуся в воздухе летчику ничего не было видно, кроме приборов и белого месива за фонарем кабины. В такие минуты чувствуешь себя неуютно и стараешься скорее пройти зону болтанки.
Стахов не спускал глаз с перехватчика, а вернее, с голубенькой искорки, передвигавшейся по экрану локатора.
- Цель справа, - сообщил офицер наведения перехватчику и назвал удаление ее. - Высота цели двадцать тысяч метров.
Воображение Стахова нарисовало перед глазами необозримый холодный простор огромных высот и два маленьких самолета, мчавшихся с невероятной, если не сказать, чудовищной скоростью к точке встречи, заранее рассчитанной штурманом наведения и уже отмеченной на карте. Через несколько минут перехватчик по указанию с КП начнет выполнять маневр, чтобы выйти в выгодное положение для атаки.
Но в следующую же секунду Стахов увидел на экране, как цель изменила курс. Штурман наведения стал уточнять выход перехватчика в точку.
Оператор доложил, что высота цели тоже все время меняется. Этого нужно было ожидать. Ведь скрытность - одно из условий, необходимых для выполнения всякой боевой задачи. И там, на большой высоте, в холодном околокосмическом пространстве летчики скоростного бомбардировщика это отлично знали.
Между тем, попав в зону, просматриваемую локаторами, противник, маневрировавший по скорости, курсу и высоте, применил помехи, и тотчас же на земле, в темном помещении командного пункта по оранжевому экрану локатора торопливо побежали светлые блики. Постороннему трудно узнать, куда, с какой скоростью и на какой высоте пошла цель. Ничего решительно не разобрать на экране.
А узнать это нужно во что бы то ни стало. Без этих данных штурман наведения не сможет уточнить расчет на перехват, а летчик, который сидит в кабине скоростного ракетоносца, не знает, куда ему лететь.
Стахов по укоренившейся привычке представил, что контрольная цель - вражеский самолет. Ведь подобную ситуацию никогда нельзя сбрасывать со счетов. Этот самолет мог оказаться и носителем термоядерного оружия. Если бомбовозу удастся прорваться к объекту, это повлечет за собой страшные разрушения и гибель многих, многих тысяч людей.
Стахов не спускал глаз с экрана, по которому веером разбегались желтые искорки. Ну где тут отметка от самолета противника? Пальцы летчика впились в плечо штурмана наведения.
- Не нужно волноваться, - спокойно заметил штурман наведения. Он привык к подобным ситуациям в воздухе. - Повысится давление, Айболит не допустит к полетам. К тому же, милейший, это мое личное плечо… - Он быстро отстраивается от помех.
- Вам высота десять тысяч шестьсот, - подчеркнуто спокойно передал он летчику-перехватчику.
- Понял! - ответил Жеребов.
- Приготовиться к развороту влево с креном сорок, - последовала через минуту новая команда.
Стахов знал: теперь летчик - весь внимание. Зевать ему нельзя. А то ведь и отстать недолго от быстро летящей цели. И тогда перехват намного усложнится. А главное - атака состоит не на заданном рубеже.
Штурман наведения приказал летчику развернуться до курса 330.
- Понял! - передал Жеребов.
Когда он выполнял разворот, цель резко сманеврировала в сторону перехватчика - Стахову это было видно на экране, - сманеврировала и тем самым затруднила истребителю заход для атаки.
Жеребов, конечно, ничего этого не знал. Но как только штурман наведения передал ему, что необходимо увеличить крен до пятидесяти градусов, майор обо всем догадался.
Теперь команды с КП следовали одна за другой, потому что цель продолжала маневрировать по курсу и по высоте. На экране было видно, как она резко пошла на снижение.
- Высота цели… Высота цели… - передавал наведенец, не отрывая взгляда от светящихся точек на экране.
- Понял… Понял! Вошел в облака! - слышалось в динамике.
Стахов вдруг поставил себя на место майора Жеребова. Что бы он сделал без штурмана наведения? Пожалуй, немного. Сознание собственной беспомощности его всегда удручало. "Конечно, надо, чтобы тебя навели на цель, - подумал он, - но зато конец перехвата всецело зависит от летчика. И тут ему не помогут десять наведенцев. А конец, как говорится, делу венец".
На самолете-перехватчике была установлена радиолокационная станция обнаружения и прицеливания - верный помощник летчика при полете на перехват в сложных метеоусловиях. Когда до бомбардировщика дистанция сократилась, Жеребов приступил к самостоятельному поиску цели.
Стахов по опыту знал, как это нелегко. Бортовой экран зафиксировал метку на азимуте 15 градусов. Значит, цель шла не строго по носу самолета, а была где-то слева.
По мере сближения метка все ярче вырисовывалась на экране. Маневрированием своего самолета Жеребов стал выводить эту метку на так называемый нулевой азимут.
Наконец на экране вспыхнула линия захвата. Летчик тотчас же перенес взгляд на отражатель прицела.
- Атакую! - доложил он на КП и нажал на кнопку фотострельбы.
- Отвал влево, - передал ему штурман наведения, убедившись, что атака выполнена успешно. - Возвращайтесь на точку.
- Понял!
Легко ли покинуть самолет
Заправочная площадка, залитая светом прожекторов, была также и местом послеполетного осмотра самолетов. Здесь всегда многолюдно. А сейчас все сгрудились около дежурного по стоянке, на целую голову возвышавшегося над товарищами.
- В чем дело? - спросил Стахов, почувствовав неладное. Он только что вернулся с КП и был еще весь во власти тех событий, которые происходили там.
- У майора Жеребова РУД заклинило, - сообщили ему.
Руководивший полетами полковник Турбай приказал летчикам, которые только что взлетели, вернуться на аэродром. Самолеты начали заходить на посадку. А Жеребов в это время летал по кругу. Несколько раз он пытался сдвинуть рычаг, но безуспешно.
Невеселые мысли одолевали всех, кто находился на аэродроме. Садиться с выключенным двигателем, да еще ночью, - дело необыкновенно трудное. Тут нужен очень точный расчет, а ветер, как нарочно, был сильный, порывистый и дул под углом девяносто градусов к полосе. Наконец Жеребову велели заходить на посадку.
- Третий разворот выполнять дальше обычного. На прямой после четвертого выключить двигатель, - предупредил его Турбай. Он, конечно, волновался за летчика, но не подавал виду. И басовитый голос его звучал, как всегда, спокойно.
И вот сделан "четвертый". Жеребов вышел на прямую к посадочной полосе. Теперь ему нужно закрыть стоп-кран и прекратить доступ горючего в камеры сгорания. На всякий случай командир напомнил ему об этом.
На аэродроме, несомненно, знали: как только тяга прекратится, многотонный самолет резко пойдет на снижение.
Истребитель приближался с каждой минутой. Авиаторы столпились около стартового командного пункта. Ждали молча. Иные вертели в руках незажженные папиросы.
"Пора! - подумал Стахов. - Пора закрывать стоп-кран". Он сказал об этом вслух. Но в ответ не услышал ни слова. Стахов уже представил, как Жеребов берется за рычаг стоп-крана… Но что это? Самолет неожиданно для всех стал набирать высоту. А через минуту по аэродрому разнеслась еще более неприятная весть: попытки закрыть стоп-кран оказались безрезультатными.
Самолет вышел из повиновения. Теперь у летчика оставался один выход: набрать высоту и катапультироваться. Жеребов получил приказ набрать высоту, улететь в безлюдную зону и катапультироваться.
- Давно бы нужно это сделать, - сказал сидевший на ящике с песком Бордюжа, - лишь только заклинило рычаг.
- А ты бы катапультировался, не испробовав всех возможностей? - спросил Артамонов.
- А что, это спасло бы меня от посадки ночью с выключенным двигателем! Тут легче всего сыграть в ящик. - Сан Саныч хихикнул: - Живем, дорогуша, как говорится, один раз.
- Смотря кем говорится, - вмешался в разговор Стахов. Его покоробило от этих слов солдата, хотя сам он, случалось, тоже позволял себе философствовать подобным образом.
Бордюжа отошел подальше. У него не было желания дискутировать на эту тему с привередливым человеком.
Между тем Жеребов передал по радио, что отказывается прыгать.
Все знали, что замполит - искусный летчик, но знали и другое: положение у него необыкновенно сложное, на что он рассчитывал, делая круги над аэродромом, неизвестно.
"Покинуть самолет! Это, конечно, очень нелегко. Сколько человеческого труда, сколько времени, сколько средств затрачено на его постройку!" - так, вероятно, рассуждал майор, пытаясь найти выход. Впрочем, Жеребов мог и не думать об этом. К работе он относился добросовестно, но не любил говорить о ее необходимости, о пользе, которую летчики приносят людям. А если иногда и говорил об этом, то скорее по долгу службы. Так уж было заведено. Вообще же он стремился в каждом деле быть первым, хотел ухватить бога за бороду. А доходя до финиша, он не жаждал получить лавровый венок.
"Замполит тоже знает, что живем один раз, - думал Стахов, прислушиваясь к гулу двигателя в воздухе. - И любит жизнь не меньше нас всех. Любит жену и сына. Но дело, видимо, совсем не в этом. Жеребов просто презирает смерть. Он верит в победу. Так и нужно жить".
Самолет ходил кругами над аэродромом. Майор Жеребов что-то предпринимал, Юрий это чувствовал. И вдруг двигатель засвистел, сбавляя обороты. "Остановился…" - пронеслось в мозгу Стахова. На какое-то мгновение Стахов представил, что он сам находится в кабине, сам терпит бедствие и ему нужно принимать решение. Немедленно! И оттого, что это решение не приходило в голову сразу, Юрий стал нервничать. Он не умел признавать себя побежденным, между тем и победителем назвать себя уже не мог.
Но что это? Обороты снова стали возрастать. Жеребов как ни в чем не бывало развернулся и пошел на посадку. Спустя несколько минут стало известно, как летчику удалось найти выход из необычайно сложного положения.
Покинуть самолет… Эта мысль действительно не укладывалась у Жеребова в голове.
"Неужели нет другого выхода? - Этот вопрос он задавал себе уже несколько раз. - Надо попытаться, пока есть горючее, сорвать рычаг". Но каждая такая попытка ни к чему не приводила.
О себе он не думал: некогда было. Спасти самолет - это, если говорить откровенно, тоже не являлось главным для него в ту минуту. Им овладел азарт испытателя, азарт человека, который должен выйти победителем. Должен! Приняв очень рискованное, граничащее с безрассудством решение, Жеребов осторожно снял ноги с педалей, зажал ручку управления между колен, уперся ступнями в приборную доску, обеими руками оттянул РУД в сторону и затем резко рванул его на себя. Рычаг сдвинулся с места, встал в положение малого газа. Вот тогда на земле и услышали, как засвистел двигатель, сбавляя обороты…
Стахов завидует
Истребитель освободил полосу. К нему тотчас же подъехал тягач. Самолет отбуксировали в зону осмотра. Летчики и техники окружили его. Жеребов вылез из кабины и стащил шлемофон, подставляя ветру открытое смуглое лицо. Отошел в сторону покурить. Все вопросительно смотрели на него, а он молчал. Летчики предельно скупы на разговоры о трудностях полета. Для них полеты - это обычная рядовая работа, наподобие той, которую выполняют водители наземного транспорта.
Подошел взволнованный старший инженер полка. Пожал руку замполиту, спросил, что случилось. Он постоянно твердил своей "пастве" - инженерам спецслужб, техникам, механикам, что современная авиационная техника сама по себе не выходит из строя. Если на самолете что-то произошло, - значит, виноват тот, кто его обслуживает. Ему не хотелось, чтобы это подтвердилось.
- Заклинило, - ответил Жеребов.
Через пять минут инженер рассказывал командиру полка о причине неисправности. Оказалось, менаду тягами сектора газа и стоп-крана попала заглушка воздушного шланга от противоперегрузочного костюма. Она была вся исковеркана и помята.
Капитан Щербина вставил заглушку между тягами и попытался вместе с другим техником самолета сорвать сектор газа. Но безуспешно.
Турбай некоторое время наблюдал за их стараниями, потом перевел взгляд на Жеребова. На широком львином лице полковника было изумление.
- Ну и ну! - командиру полка, да и всем столпившимся у самолета, трудно было поверить, что этот поджарый и, казалось бы, не отличавшийся большой физической силой летчик с длинными руками, вылезающими из рукавов кожаной куртки, смог сделать в воздухе то, что сейчас не могут сделать на земле двое сильных мужчин. На Жеребова, посасывавшего из кулака папиросу, смотрели с почтением.
- Ты сумасшедший, Николай Павлович, - сказал командир полка Жеребову с укором. - Разве можно этак рисковать?
- Риск входит в наши обязанности, - ответил замполит, гася папиросу о подошву ботинка, - это железно. - Его бодрый, уверенный и несколько озорной голос подействовал на командира. Лицо Турбая уже не казалось таким строгим, как минуту назад.
- Не забывай: ты ко всему прочему еще и заместитель по политической части, воспитатель, - сказал Турбай вполголоса.
- Вот я и воспитываю… - обезоруживающе улыбнулся майор.
Командир полка тряхнул головой: дескать, что с тобой разговаривать, и протянул летчику руку.
- Ладно, поздравляю с приземлением.
Уходя со стоянки, полковник хмуро посмотрел на техника и попросил тщательным образом разобраться в причинах, из-за которых чуть было не произошла авария.
Секретарь комсомольской организации полка, встав на колодку от самолета, уже прилаживал к стене теплушки листок-молнию. Ветер мешал, норовя вырвать его из рук. Стахов взялся помогать.
- Ну как, адъютант, неплохо сработано? - спросил комсорг, кивая на боевой листок, в котором рассказывалось о героическом поступке майора Жеребова. Ему явно доставляло удовольствие говорить об этом. Стахов пожал плечами:
- Повезло человеку!
На мальчишеском лице секретаря появилось недовольное выражение.
- Ну это вы бросьте, старший лейтенант. Завидуете. Если уж говорить начистоту, то Стахов действительно завидовал Жеребову, но не потому, что о майоре написали в боевом листке, назвав его поступок самоотверженным, а потому, что этому летчику представился случай проявить свои способности, сноровку, умение, смелость. Как бы хотелось старшему лейтенанту оказаться в подобной ситуации! Как бы хотелось действовать так же уверенно и четко, без промедлений. Ведь это как раз то, что нужно человеку, который готовит себя к космическим полетам.
- Я бы, между прочим, рассказал обо всем по-деловому, - сказал Стахов после некоторого раздумья, как бы давая задний ход. - Вскрыл суть поступка майора Жеребова, чтобы другие, оказавшись на его месте, действовали таким же порядком. А так - одни бесполезные восторги.