Мы еще раз окидываем самолет критическим взглядом. А то ведь бывало в авиации всякое: забудет какой-нибудь техник или механик снять чехол с приемника воздушного давления, и часть пилотажных приборов не работает. Полет приходится прекращать. Это в лучшем случае. А в худшем? Тут все зависит от опытности летчика, в общем, до аварии, а то и катастрофы, здесь недалеко.
Обороты двигателей возрастают, самолет как бы нехотя трогается с места и уже катится по рулежной дорожке к старту. Вырулив на полосу, летчик выводит обороты двигателя до взлетных. Со стороны хорошо видно, как шевелятся у Стахова губы. Это он запрашивает у командира разрешение на взлет. И еще мы видим, как из выходного сопла вырывается огненная струя - двигатель переходит на форсажный режим.
Самолет устремляется вперед. Его скорость нарастает с необыкновенной быстротой. Через несколько секунд он уже отрывается от земли.
Страница двадцать пятая
В зоне встречи самолетов, куда мы обычно отправляемся, когда перехватчики улетают на задания (если там не создано специальной команды), нас уже ждет автобус, чтобы отвезти в столовую. И только незначительная часть людей остается здесь на тот случай, если какой-либо из самолетов вернется на аэродром раньше времени. Среди оставшихся и мой техник.
Давно прошли те времена, когда мы заходили в столовую справа по одному, когда нас по команде сажали за стол, заставляли по нескольку раз вставать и снимать головные уборы. Теперь мы об этом вспоминаем с улыбкой. Все это было для того, чтобы приучить нас к порядку. Теперь заходим по-вольному, гулко обивая снег о ступеньки.
Дежурный официант из числа солдат приносит гречку с мясом. Раньше, когда мы служили по первому году, кто-нибудь из нас уже обязательно бы вылез из-за стола и заглянул в окно раздачи. Спросил бы у дежурного, подавая подчищенную корочкой миску:
- Нарисуешь?
И тот бы через пару секунд "нарисовал" - возвратив миску, доверху наполненную душистой рассыпчатой гречкой, но уже без мяса. Мы бы разделили кашу на две-три части и уничтожили. Но теперь наши желудки пришли, как говорит старшина Тузов, "в соответствие с солдатской нормой", и редко кто просит добавку. Да и гречка в армии - не диво. Скучать по ней не приходится. Впрочем, это вовсе не значит, что мы не поели бы что-нибудь из того, что не предусмотрено солдатской нормой. Вот почему после завтрака мы заходим с Семеном в солдатскую чайную, и я угощаю его стаканом кофе со сгущенным молоком и пряниками. К кофе я пристрастился еще дома, и теперь мы частенько покупаем его на деньги, которые присылает мама.
Чайная почти пустует перед солдатской получкой. Мы пьем обжигающий рот кофе и слушаем по радио последние известия.
Заглядывает Тузов, обменивается несколькими фразами по поводу ассортимента товаров с молодой конопатенькой буфетчицей, а потом подходит к нам:
- Пир-руете?
- Садитесь с нами, товарищ старшина. - Я встаю, чтобы принести и ему стакан кофе. - Верочка, лично для старшины, - прошу буфетчицу. Мне так хочется угостить Тузова. Нет, вовсе не потому, что он - начальство. Я вообще люблю угощать товарищей.
Старшина опускает руку на мое плечо, хмурится.
- Благодарю. Еще не хватало, чтобы и мне на шею вашим родителям забраться. Нет уж, увольте. И вообще - это непор-рядок. Ведь мы с вами на всем готовом. Едим досыта. Ко всему прочему ежемесячно получаем денежное довольствие, премиальные за классность плюс на табачок, так что гордость надо иметь солдатскую. - И старшина идет к двери, явно недовольный нами. Мы переглядываемся с Семеном.
- Ловко он нас, - говорит Скороход, поднимаясь из-за стола. - А все потому, что зачастили мы сюда, паря, на родительские денежки. Это точно. - Он решительным жестом задвигает стул. - Вот получим кровные, солдатские, тогда и кофею попьем.
Спешим на улицу. Из головы не выходят слова старшины: "гордость надо иметь солдатскую". Достаю из кармана только накануне полученные от мамы деньги, верчу в руках.
- Не обратно же их отсылать.
- А почему бы и нет? Пусть знает, что в армии иждивенцев нет.
- Ладно, посмотрим, - прячу деньги обратно. Возвращаемся на аэродром. Техник Щербина просит сходить на стартовый командный пункт и узнать, когда можно ожидать Стахова обратно. Дело в том, что сегодня по заданию командира полка самолеты будут садиться на незнакомом аэродроме. Нас это не особенно волнует. Время от времени летчики выполняют посадки на других аэродромах, с тем чтобы у них выработался опыт приземления в различных условиях, опыт подготовки самолетов к повторному вылету без техников и механиков.
Говоря по правде, механикам такие упражнения даже по душе - меньше мороки. Отвез водило, заглушки, стартовый инструмент на стоянку - и дело с концом. Но мы должны знать, когда самолеты вернутся домой, чтобы встретить их. С радостью выполняю приказание в надежде увидеть на СКП Мотыля, который вместе с другими планшетистами нередко обслуживает полеты, когда не дежурит на командном пункте. Мне хотелось поговорить с ним о Лере. Как-никак, а это все-таки благодаря ему я с ней познакомился.
На СКП планшетисты обычно "водят" свои самолеты, чтобы руководитель полетов в любую минуту знал обстановку в воздухе. Данные о самолетах получают от своих же планшетистов с КП. За пультом управления - один из заместителей командира полка по летной части. Слева от него планшетист. Нет, не Мотыль. Очень жалко. Выясняю у дежурного по стартовому командному пункту то, о чем меня просил Щербина.
- Не вернется Стахов ни сегодня, ни завтра, - отвечает дежурный. - Улетел вместе со всеми на стрельбы по воздушным целям.
Вот это новость - так новость!
- А может, вы ошиблись? - говорю, не веря своим ушам. - Что сказать капитану Щербине?
- Пусть готовится к отъезду. Вот и весь сказ. Будете там обслуживать полеты.
Я чуть не закричал "ура". Как долго мы ждали этого часа. И вот пробил. Мы перебазируемся в степь, где расположен полигон.
- Когда поедем? - спрашиваю у дежурного.
- Завтра с утра. Да ты, друг, не беспокойся. Тебя предупредят лично, - говорит он с усмешкой.
- А чего мне беспокоиться, - отвечаю я. - Готов хоть сию же минуту…
- Ну и тикай отсюда, - дежурный легонько толкает меня в грудь, - не мешай работать.
Я спускаюсь по лесенке в одну секунду, точно с горки скатываюсь. Ловлю себя на том, что мурлыкаю под нос: "Пусть всегда будет мама".
С ней было хорошо
С высоты город казался Стахову беспорядочной россыпью разноцветных кубиков. "Каждый такой кубик с отблеском солнца в стеклах окон - очаг жизни", - подумал летчик. И еще он подумал, что неплохо бы, вернувшись с полетов, оказаться в одном из таких очагов и выпить стакан горячего чая с вареньем, каким его угощала Белла…
В тот памятный вечер у Беллы он заснул, едва коснувшись головой подушки, и спал как убитый. Однако проснулся раньше, чем зазвонил будильник. Может, оттого, что в комнате было душно, а он с ребятами даже зимой спал при открытой фрамуге, а может, потому, что за окном стонали голуби. По военной привычке сразу же вскочил с постели и стал натягивать брюки. Они были отглажены. И рубашка оказалась отглаженной и аккуратно висела на спинке кровати. Было похоже на то, что ночью приходила добрая фея и сделала все, чтобы Стахов выглядел утром безупречно. Не трудно было догадаться, кто это сделал. Ему стало очень приятно.
Он сел на маленький, покрытый полосатой простынью диванчик, оглядел комнату. Утром она показалась еще меньше. Может, в этом мрачноватом доме с толстыми стенами и узкими окнами и в самом деле раньше был монастырь. Он невольно потрогал стену рукой, словно хотел нащупать следы старой жизни. Все здесь, видно, принадлежало родителям Беллы, только детская кроватка, стоявшая в сводчатой нише, да трельяж на комодике, вероятно, приобрели позже. Висевшие на гвоздике платья были, что называется, с иголочки.
"Она любит одеваться, - подумал Юрий. - У нее есть вкус. Кто она? На какие средства живет с отцом и ребенком? Может, последние копейки тратит на это цветастое барахлишко?" Он тогда очень мало знал о женщине, у которой нашел приют. А между тем она возбуждала его любопытство.
Потом он снова вспомнил о выглаженном костюме и почему-то подумал, что она, вероятно, и Мешкову гладила брюки. Ведь не случайно Петро выглядел на стадионе таким ухоженным. В душе появилось нечто похожее на беспокойство. Это была не ревность, а чувство некоторого смущения оттого, что его поступок при желании можно было расценить как измену товарищу.
Стахов не задавал себе вопроса, нравится он или нет Белле. Он был уверен, что нравится. А коли так, говорил он себе, значит, совесть его чиста, а всяким там условностям, в конце концов, не стоит придавать слишком большого значения. Но эта маленькая мама должна знать, что его не так-то легко приручить. А что, если отглаженные брюки - первый шаг к этому… Мужчины клюют на такую приманку.
Так думал он в то утро, причесываясь у зеркала. Ключа нигде не было, записки - тоже. Он откинул штору, за которой был закуток, служивший хозяевам кухней, и невольно остановился, пораженный увиденным.
На маленькой самодельной раскладушке у дверей спала Белла. Несколько мгновений он стоял, не шелохнувшись, чувствуя прилив нежности. Она лежала на боку, в неудобной позе, поджав ноги и откинув в сторону голову с разметавшимися по подушке черными шелковистыми волосами.
Он не знал, как поступить. Белла пошевелилась, и Стахов поспешно отступил за занавеску, посмотрел на будильник. Он должен зазвенеть через десять минут. Юрий постоял еще с минуту в раздумье, потом разделся и снова юркнул в постель. В голову лезла разная чепуха. Может, ему не нужно было раздеваться, а взять ее осторожно на руки и положить на постель? И было бы здорово, если бы она не проснулась при этом. И он представил, как она удивилась бы потом, увидев себя в постели. "Все-таки она славная, - решил Стахов. - И совсем не пара этому увальню Петьке. Неужели между ними могло что-то быть…"
Зазвенел будильник. Юрий притворился, что все еще спит. Накинув халатик, она осторожно приблизилась к постели и с минуту рассматривала его лицо. Он это чувствовал. Потом коснулась ладонью его лба:
- Юра!
Он потянулся. Она быстро отошла к комоду. - Как спалось? - спросила с едва уловимой усмешкой.
- Нормально.
Он не стал спрашивать, как спала она. И она ничего не сказала. И взяв полотенце, вышла в коридор.
Когда вернулась с мокрыми завитками волос на шее, он был одет.
- Будете пить чай?
- С вареньем? - спросил Стахов.
- А вам не нравится варенье?
- Нравится.
- Тогда помогите накрыть на стол. Я тоже спешу.
Они снова сидели друг перед другом как возлюбленные или даже как муж и жена, а в сущности совершенно незнакомые. И тогда Стахов впервые подумал, что, видимо, не так-то плохо живется женатикам, что и ему придется со временем обзавестись подружкой. И он, наверно, не станет роптать на судьбу, если его жена будет похожа на эту маленькую маму. И родится у них сын, и они пойдут с ним гулять… Впрочем, он тотчас же отогнал от себя эти сентиментальные мысли.
- Куда вы спешите? - спросил Юрий.
- На работу.
А вечером она говорила, что учится… Это насторожило Стахова. Над столом висела цветная репродукция с картины Корреджо "Святая ночь".
- Память о маме, - сказала Белла. - Она умерла при родах. У отца не осталось фотографии. Однажды он случайно наткнулся на эту картину. Уверяет, что мадонна с младенцем - копия матери. Ну и повесил.
- Вы тоже похожи, - сказал Юрий.
- Нет, я на отца.
- Он больше так и не женился?
- Не женился. Не хотел, чтобы у меня была мачеха. А зря. Человек не должен быть одиноким!
Стахов сжал челюсти, вспомнив, как он сказал своей матери, которую начал обхаживать один вдовец: "Если выйдешь замуж, уйду из дому". Теперь она совершенно одна.
- Иногда я кажусь себе эгоисткой, - продолжала Белла. - У отца единственная радость - мой сын.
- Но где же он?
- В детском саду. Мы берем его только на воскресные дни: иначе ничего не получается, - голос у Беллы слегка дрогнул. - Работа, учеба, общественные нагрузки.
- Спасибо за чай, - сказал Стахов и поднялся. - Пора.
Ему вдруг как-то стало не по себе после этого разговора. Было жалко свою одинокую мать. Вот даже не заехал после санатория домой. А она так ждала его. Решил сегодня же написать ей теплое письмо.
Белла проводила Стахова до дверей.
- Заходите, - сказала просто, как старому знакомому, и опустила глаза.
И он зашел спустя несколько дней. Дома был отец. Белла их познакомила. Стахова поразили глаза старика. Они были, как и у дочери, большие, глубокие, всепонимающие. Однако это были глаза усталого человека. Он оказался молчуном и за все время пребывания летчика в их доме не сказал ни слова. Даже знакомился молча, кивнул седовласой головой - и все. И сразу же отошел к столу, на котором лежали разобранные ходики. Чинил их. Стахову при нем не хотелось разговаривать с Беллой, и он без конца подавал ей знаки, чтобы уйти. Один из его знаков старик перехватил, и после этого Юрий долго еще чувствовал на себе его настороженный взгляд.
Когда Юрий и Белла вышли на улицу, она сказала:
- А вы не понравились отцу.
- Почему так решили?
- Молчал. Это первый признак.
- Я, кажется, ничего не сделал предосудительного.
- Значит, сделаете, - она усмехнулась. - Это он так думает. Он у меня большой чудак. И не понимает сегодняшнюю молодежь. Все ругает меня, что слишком доверчива, спешу, говорит, жить. Я ведь вышла замуж, когда мне только-только исполнилось семнадцать, - продолжала она после некоторого молчания. - Нас даже не хотели расписывать, представляете? И когда родился ребенок…
- Где же ваш муж? - спросил Стахов и тотчас вспомнил, что уже спрашивал у нее о муже. - Если, конечно, это не секрет.
- Уехал по вербовке на Север. - Белла сникла вдруг, прикусила губу: - Теперь вот пишет сыну всякие нежности. Хочет вернуться. А я не знаю, смогу ли простить ему.
- А что у вас произошло?
Белла поморщилась. И Стахов понял, что не нужно было об этом спрашивать. Она тряхнула головой.
- Да, о чем мы с вами говорили? О темпе жизни. Темп жизни сейчас другой. Я вот читала недавно: если жизнь будет развиваться так же стремительно, то в скором времени все должны передвигаться не иначе как по воздуху, у всех будут индивидуальные летательные аппараты, вроде нынешних средств передвижения по земле - велосипедов. Представляю, что будет твориться в воздухе.
Стахов оживился. Ведь она затронула его излюбленную тему. О недалеком и отдаленном будущем он смог бы говорить с ней сколько угодно.
Но Белла вдруг закончила все иначе:
- Люди спешат жить. Это и хорошо и плохо. Для них жизнь превращается в какой-то вихрь. Все у них подчинено скорости. На воспитание чувств не остается времени. Отсюда и ошибки.
Стахов подумал, что, говоря это, она имеет в виду себя, свой неудачный брак, и решил успокоить ее.
- Не ошибается, говорят, только тот, кто ничего не делает. А вообще о чувствах нужно говорить по большому счету. Помните "Туманность Андромеды" Ефремова? Академию Горя и Радости? У нас еще не создана наука о чувствах.
- Это конечно, - сказала она. - Но без веры в людей, без надежды на то, что они воспитаны, нельзя жить.
Стахов не понял, почему она вдруг заговорила об этом. Ему хотелось, чтобы она пояснила свою мысль, но Белла уже заговорила об отце, который обрек себя на одиночество.
Они решили пойти в кино. Это была идея Беллы. Фильм оказался неинтересным. Стахов взял руку Беллы в свою, стал перебирать ее пальцы. Снял обручальное колечко, отметив про себя, что вот носит его, и попробовал примерить себе. Даже на мизинец не наделось. Зато вся рука ее уместилась в его ладони. Ему нравилось, что она такая маленькая, уютная, вдруг захотелось прижать ее теплую ладошку к своей щеке, и он бы, наверно, в конце концов решился на это, если бы сзади не попросили чуть отодвинуться, так как из-за его головы ничего не видно.
- Немало у нас еще сереньких фильмов, - сказала Белла, выходя из кинотеатра. Она точно читала его мысли.
Он спросил у Беллы, что бы она хотела увидеть в кино.
- Пример, - ответила она, не задумываясь. - Для подражания.
Он пожал плечами:
- Каждый человек должен быть самим собой.
- Это невозможно. Мы всегда подражаем. Учимся, - возразила Белла. - И это, по-моему, хорошо. Или я не права?
- Вы правы только наполовину. Если бы люди жили одними подражаниями, они и сейчас пребывали бы в первобытном обществе. Без творчества нет прогресса. Это уж точно. Надо уметь быть оригинальным.
Она посмотрела на него с любопытством.
- Вы умеете?
Он пожал плечами.
- Во всяком случае, стремлюсь… Она немного подумала, нахмурив лоб.
- Мне всегда хотелось кому-то подражать. Рассуждения Беллы казались Стахову наивными.
- А я лично ищу в фильмах другое, - сказал он. - Правду. Такую, как в "Тихом Доне", "Поднятой целине". Она не просто зовет и ведет. Она заставляет думать… О смысле жизни.
Стахов поймал себя на том, что немного рисуется перед этой полуженщиной, полудевочкой, подает себя с выгодной стороны. Нелегко быть простым и естественным…
И теперь, делая разворот над городом, в котором жила Белла, Стахов подумал, что из его неприкрашенной правды по отношению к Белле ничего путного не получилось. Да, он решил тогда, что будет время от времени заглядывать к ней. Она внесла в его одинокую жизнь тепло и искренность. С ней он чувствовал себя легко и свободно. Юрию даже нравилось, когда на Беллу с интересом посматривали прохожие. Это ему льстило, а что еще требовалось парню, который в личной жизни не строил планов на будущее.
Город давно уже остался позади, а Стахов все думал о Белле, которую он потерял.
Потом он отогнал от себя неуместные мысли и запросил задачу. Ему ответили с командного пункта. Голос штурмана наведения показался летчику незнакомым, и это его насторожило. Сумеет ли новичок следить за полетом перехватчика и цели и координировать действия летчика с должным вниманием? Но опасения эти оказались напрасными.
Через четверть часа летчика вывели на контрольную цель. На экране бортового локатора появилась птичка - силуэт цели самолета. Как только она достигла определенных размеров, летчик нажал кнопку "пуск" на ручке управления. Фотопулемет сфотографировал истинное положение атаки, то есть то, что отражалось на экране.
Теперь можно было лететь на соседний аэродром. И он ждал указаний, удовлетворенно откинувшись на спинку сиденья. Стахов любил эти короткие минуты передышки, когда выполнена самая трудная часть упражнения.
Наконец ему дали новый курс и назвали точку, на которой он должен был произвести посадку. Летчик даже не сразу сообразил, что это за точка, и только, развернув самолет, все понял. И обрадовался. Наконец-то он сможет выполнить упражнения, без которых невозможно было повысить классность.